Следую за твоим огнём. Follow your fire

— Как ты думаешь, ЧонГук, я умру? Девочка с карими глазами цвета шоколада, что так мечтал получше распробовать Чон, дрожит от холода. Цветы прорастают даже через асфальт. Прорастают, даже когда на них наступили. А посему маленький ЧонГук верит: «Значит и мы сможем». — Рин, — у ЧонГука першит горло, хотя даже редко подаваемый голос ещё не начал ломаться. Слабо выступающее адамово яблоко ездит туда-сюда, потому что он не может подобрать слов. — Что ты такое говоришь? С ней он разговаривает часто, но такой вопрос слышит впервые. С остальными молчит, словно немой. Это место… Здесь страшно, но он привык. Не хотелось, чтобы Рин привыкла так же, как он. А что ребёнок может понимать в столь раннем возрасте? Ответы на это не будут сильно отличаться ровно до тех пор, пока не поднимется более важный вопрос — а что он уже успел повидать? Успел повидать… Реальность. И эта реальность уродлива до безумия. Именно поэтому в ней не должно быть кого-то вроде Рин. — Я просто хочу услышать это от тебя. Неважно, каким будет ответ. В первый день их встречи у неё были яркие, алые щёки. Сейчас же цвет больше напоминает зеленый, и ничего другого, если не смотреть на плесень, с которой в этой комнате сливается каждый миллиметр. Рин тоже сливается. Здесь неприятный запах, а её одежда всегда грязная, но ничего не поделаешь. ЧонГук и так старается периодически стирать то, что есть — лишь бы родители не заметили; в противном случае шансов у них точно не останется. Он не спрашивает, кровоточит ли рана в области живота снова — тёмно-красное пятно то ли засохло, то ли снова становится влажным. Но пареньку удаётся говорить на каком-то другом уровне — отнюдь не словами. И совсем не приходится думать, что процесс гниения давно пошёл, девочке по хорошему в реанимацию, а так хотя бы выйти на свежий воздух — подальше от подвала. — Я очень хочу к маме, ЧонГук. Пожалуйста… — Т-ты…— так стыдно признавать, что дефект речи, что только начал исчезать — снова возвращается, но ЧонГук заставляет себя выдавить эти слова сквозь каждое нервное заикание. — Б-будешь жива. Т-ты в-в-с-т-р-р-е-тишься с… Мамой. Хочется сказать: «нет смысла бояться, я рядом. Просто поверь мне». Но ЧонГук — ребёнок. Такой маленький и ничтожный, что самая огромная попытка в его жизни равняется маленькому зёрнышку в количестве один, брошенному в каменную стену. ЧонГук разобьётся об твёрдость этой непреодолимости быстрее, чем сломает ограничение. Быстрее, чем сумеет что-то исправить. И быстрее, чем сумеет кого-то спасти. *** Умереть не так уж и страшно. Наверное, сейчас сделать это проще, потому что принятие ситуации упрощает реальность. Осознать, что «даже если так, ничего страшного» — это грустно, но нужно, чтобы пойти на сумасшествие. В конце концов, ДжуХён, потерявшаяся в не имеющей конца темноте, заменившей ей сцену… Видела маяк во взгляде, что заменил ей прожектора.

И тогда находиться во мраке было уже не так страшно.

Все остальные путаются в догадках, а время начало ощущаться так, как ощущается изменённое при полёте на луну. Гравитация и границы прежде двигающейся стрелки часов обманули сами себя. Может быть, пистолет и правда не заряжен… Зачем же Бэму убивать единственную девушку, которая ему понравилась? ДжуХён чувствует обжигающий холод на виске, и широко открывает прежде зажмуренные глаза, в уголках которых скапливается влага. Ещё чуть-чуть, и заплачет от напряжения. Но она должна закончить… Её взгляд напоследок встречается с глазами Кима. И он смотрит в ответ, как и минуту назад. Палец медленно нажимает на курок, словно что-то, что ещё живо в глубине её души, называющее себя интуицией, протестует из последних сил. А губы поддаются слабой улыбке — так должна себя вести её героиня. По сюжету, покончив с жизнью трагически грустно, выражение её лица должно оставаться счастливым: она ведь выбрала свою мечту. Оставила её главным в жизни. Кажется, что с ДжуХён у неё нет отличий. В этот самый момент ЧиМин понимает, что сбоку от него становится совсем уж пусто. Потому что мгновением ранее ТэХён сорвался с места. За какие-то доли секунды его пальцы обхватывают кисть ДжуХён, молниеносно отворачивая от её головы пистолет. Пуля улетает куда-то в сторону. Айрин подаётся назад как-то судорожно, по инерции; искренне не ожидав, что пистолет всё-таки заряжен, и что чьи-то сильные руки максимально легонько, чтобы не причинить боль, вывернут её. Пуля разбивает окно с треском, бьющим по мозгам… А все в помещении с шоком замирают, даже не переглядываясь. — Сукин сын…— шепчет ЧиМин, глядя на Бэма. — Зачем ты хотел её убить?! — Это было бы трагичнее. А мне такое нравится. Людей, чтоб ты знал, судят по их любимым пьесам. Разве «Чёрный лебедь» недостаточно трагичен? Но, что ж, — с интересом поднимает брови он, глядя на ТэХёна, что прикрывает собой ДжуХён, все ещё касаясь её руки. Опуская её, держащую пистолет, всё ниже и ниже. Чтобы в конечном итоге перехватить оружие. И он шепчет ясное: — Стань за мою спину и не выходи. ДжуХён не остаётся ничего, кроме как послушаться. Он только что… Спас ей жизнь. Снова. Спустя мгновение ТэХён, направляющим пистолет на людей Бэма, делает несколько выстрелов. Все они — в голову. Мужчины замертво валятся, пачкая кровью светлые стены. БэмБэм, не выдержав такой наглости, встаёт и без толики страха подходит к вооруженному Киму почти что вплотную. — Что ты творишь? Кто дал тебе право заглядываться на то, что я решил сделать своим? — Это — не твоё, — твердит ТэХён. — Остался один патрон, не заставляй потратить его на тебя. После того, что ты сделал, у меня рука не дрогнет. — А чьё тогда? Неужто… Твоё? В таком случае у меня не будет вопросов, — шутливо поднимает руки БэмБэм, искренне веря в то, что эти двое увидели друг друга впервые пару минут назад. — Я уважаю отношения, в которых люди искренне любят друг друга. Настоящая любовь тоже, знаешь ли, трогает за живое. Это редкость. Но неужели ты относишься к этому числу? Если так, то так уж и быть… Я забуду обо всём этом и просто уйду. Понятно, что не навсегда. — Да, — Киму приходится идти на крайние меры. Каждой игре свои правила, и в данном случае, правила Бэма ему хорошо известны. Придётся проговорить вслух, даже если неправда: — Женщина, которую ты попытался сделать своей — принадлежит мне. Поэтому давай закончим на этом. *** Море трупов, а на их вершине — всего лишь один силуэт. Столько красного, как будто даже небо над клубом приобретает тот же цвет. Можно ли вообще назвать существо, стоящее на вершине — человеком? ЧонГук смахивает густую чёрную чёлку, сплёвывая куда-то в сторону. Красный свёрток свидетельствует о том, что в этот раз пришлось посложнее; Чон хорошенько получил сам. Чудо, что остался жив, учитывая до зубов вооружённых тайцев. Он смотрит вдаль коридора, превращающегося в лабиринт, и на его лице не возникает ни намёка на ухмылку. Девчонка, которой он сказал стоять в углу и не дёргаться, учудила нечто невероятное. Только что произошла полная бессмыслица, ну или другими словами — подписание брюнеткой смертного приговора для самой же себя. ЧонГук приказал не дёргаться, а когда эффектом неожиданности выбил огнестрельное из рук одного чудом… Сказал девчонке стрелять. Решил использовать как прикрытие. Верить первой попавшейся — такое себе дело, но других вариантов особо не было. ЧонГук был готов к любому исходу, но только не к: «— Никому не двигаться! — закричала коротковолосая, вытянув оружие, что держала в двух трясущихся как в шторм руках. — Или я застрелю каждого!» По ней не скажешь, что отличается особой смелостью. Кто знает — может в голове что-то из-за стресса перемкнуло? В любом случае, с этими словами она просто ушла. Держала огнестрельное до последнего — до того самого момента, пока не завернула в правильном направлении. Забавно. ЧонГуку это всё равно помогло: отвлечённое внимание тайцев — и даже оставшийся автомат в руках одного не стал для них спасением от тени. О наглой брюнетке, что фактически заранее покончила со своей жизнью подобным решением, думать было некогда. Человек-тень устремился к ВИП-комнатам, оставив её на потом. Он идёт в конкретном направлении. Туда, где может быть Айрин. Он просто обязан убедиться в том, что она — в порядке. *** ТэХён знал, что придётся доиграть свою роль до конца, раз уже начал. Бэм не из тех, кто спустит такую ложь с рук. Именно поэтому дверь комнаты «на двоих» захлопнулась, стоило только переступить её порог не только ему, но и ДжуХён. Таец почти что проводил их до самой комнаты, а затем довольно помахал ладошкой на прощание. ДжуХён всё ещё в амоке. Её тело будто состоит из свинца — кости тянет к полу: рассыпаться стеклышком, и чтобы никто не трогал, не подбирал. Подобный этому безумно сильный стресс ударил по голове и мыслительному процессу так сильно. И из-за этого осознать, что оказалась в одной комнате, запертая вместе с ним — удалось только сейчас. Сумасшествие. Полное сумасшествие. Уже и не различишь, по какой из причин сердце не может прекратить биться вот так хотя бы на секунду. Перевести дыхание не составляется возможным, и кажется, что если сейчас начнёт говорить — потеряет сознание. Правильно, ДжуХён, она… Забудет, как делают столь простые «вдох и выдох». Уже забыла. Всё ещё только начинается. Вот только чем станет второй акт столь ненормальной пьесы неизвестно — успокоением или ещё большим адом? ДжуХён снова безумно жарко, но она не уверена, что виной тому температура в комнате без окон. А затем ум начал как-то проясняться. Девушке вдруг стукнуло немало важное осознание — она осталась жива. Спустившаяся в форму слов в черепной коробке, осознанная благодарность. Ведь мужчина, что не дал прострелить самой себе голову — прямо перед ней. Он не придумка и даже не Ангел-Хранитель, каким бы хотелось его назвать; вопреки всему. ТэХён же переменился лишь когда дверь закрылась, и то — единственное, что изменилось, это то, что он… Выдохнул. Провёл рукой по лбу, по которому успел прокатиться холодный пот, и, прошагав по комнате, уселся на пол; на специальный ковёр возле низкого-деревянного стола. ДжуХён осторожно села рядом. Она съёжилась, расположив сжатые в кулаки ладони на хрупких коленях. И не зная, куда деть свой взгляд, всё же решилась посмотреть прямо на своего спасителя: — Спасибо вам…— проговорила она сбито. — Пожалуйста, — спокойно ответил Ким. Словно ему это ничего не стоило. Словно для него это было совсем нормально; спасти именно ДжуХён, а не одну из десятка девушек, что прямо сейчас валяются трупами у входа в комнату под номером четыре. ДжуХён в который раз подчеркнула глубину и красоту этого голоса. Но в то же время она понимала: расслабляться нельзя — на этот раз свою работу придётся выполнить полноценно. — Я…— она не знала, как получше подобрать слова, чтобы нарушить молчаливую паузу. — Не стоит ждать, — первым всё же нарушил тишину именно Ким. С этими словами он ослабил галстук, постепенно избавляясь от него, затем — и от пиджака. Организм ДжуХён наконец-то решился вытолкнуть застоявшийся в лёгких воздух. Этот громкий выдох слетел с губ вместе с жмурящимися глазами. Но эта реальность не так уж и плоха, чтобы её не принять. Очень даже наоборот — Бэ готова попробовать. Когда ТэХён подошёл к кровати и принялся расстёгивать пуговицы на своей рубашке, избавившись от пиджака… Кислород окончательно перестал поступать в мозг девушки. Что-то внутри так сильно пекло, как будто выпила стакан лавы, который чудом не треснул прямо в руках. И этой лавой была необыкновенная аура Кима. От неё исходил… Огонь? ДжуХён, недолго думая, молча прошагала в том же направлении. Они взглянули друг на друга. Собственная рука сжала своё же плечо, пытаясь побороть волнение. Бэ осторожно села на край кровати. И заставила себя проговорить это вслух: — Вы помогли мне уже множество раз, поэтому я… Я сделаю всё, что вы скажете, — она опустила голову, крепко сжав подол своего платья. Ногти, казалось бы, могли бы сломаться, если бы ткань была чуть плотнее. Но ТэХён не сел рядом. Он опустился на пол, перед девушкой, протянув руку к ступням. Обе были в белых носках, окрашенных в красный кровоточащими порезами. — Я правда никогда не имела дела с мужчинами, но… — Считай, что я этого не слышал, — спокойным тоном перебил её шатен. Бэ прикусила губу, а внутренности никак не могли угомониться — продолжали искриться всеми цветами пожара. Длинные, изящные пальцы придержали за тонкую щиколотку, медленно стягивая ткань. ДжуХён же молча наблюдала за каждым движением. Нечто странное… На рёбра словно давило изнутри. — Тебя было тяжело, — с сожалением говорит он, глядя на израненную кожу. — Раз ты так любишь балет, тебе следует поскорее вернуться к нему. ТэХён отрывает ткань рубашки, как ни в чём не бывало. Мазь, что он достал из пиджака — не была замечена девушкой. Но он обрабатывает и перебинтовывает так, словно привык делать это ежедневно; а он правда привык. Однако с такой осторожностью, что Айрин боится издать даже звук. С таким трепетом, что тахикардия уступает полной остановке сердца. И это мгновение кажется… Чем-то из параллельной реальности. — Ноги балерины — это то, что нужно беречь. ДжуХён рассматривает черты чуть лучше, подробнее, ведь он так близко. Его и без того смуглая кожа и её оттенок — сильнее ластится желто-оранжевому отблеску ламп. — И у меня не было планов что-либо с тобой делать. Не чувствуй себя должницей, ведь никто не заставлял меня поступать так, как я поступил, — в подтверждение собственным словам кивает Ким. Избегающий зрительного контакта как будто нарочно, он поднимает взгляд впервые вот так. С амплитудой, с энергией, сравнимой разве что с дальними границами солнечной системы. ТэХён придерживает за лодыжку, а затем осторожно отпускает. ДжуХён смотрит прямо на него, не в силах оторваться. — Мы должны довести это до конца. Поспи, сколько тебе нужно. А я уйду через час. *** [Flashback] Сезон проливных дождей в Южной Корее начинается в середине июня. Но этот начался в мае. Абсолютное голубое небо уронило несколько тысяч литров воды на мегаполис; намочило по-цыплячьи желтоватую макушку. Лалиса уверена, что ещё минуту назад зевала, стоя перед пешеходным переходом, глаза слепил огненный шар. Цикады пели так громко, словно сидели на плечах; зрачки отражали дневной свет. Однако сейчас перед ней — стена дождя, ни лучика, и аккуратно выглаженную одежду от ливня защищает разве что прозрачный зонтик. В весенний день, столь напоминающий беззаботное лето, всё, чего хотелось подростку — поскорее попасть домой после изнурительной балетной тренировки. Но в этот же день, столь напоминающий вечер из-за сгустившихся туч (во всех смыслах), судьба надиктовала совсем другой сценарий. Вместо собственного велосипеда — чёрная иномарка, затормозившая на тротуаре. Вместо тёплого ужина в родительском доме — липкая рука, сомкнувшая пальцы на кисти. И трагизм зонтика, упавшего в лужу: сценарий страшнее, чем показывают по новостям. Блондинка успела лишь открыть рот, но не издать звук. Тёмная дверь захлопнулась, отрезая путь к свободе. В воспоминаниях остался только сильный удар по голове, неровная подошва берцев, отпечатанная на щеке и короткие мелькающие перед глазами кадры: Звук дождя. Машина трусится, подпрыгивает, перелетая лежачих полицейских. Звук дождя. Боль во всём теле. Звук дождя и собственная кровь. Но пока — всё ещё несерьёзно. — Ты посмотри, эта сучка ещё не отключилась! — Живучая. Лиса ещё даже не отметила выпуск из школы. Лиса не увидела в своей жизни совершенно ничего. Лиса не знает самой жизни. Но кто-то решил, что стоит закончить её поскорее.