ID работы: 9005577

Следую за твоим огнём. Follow your fire

Гет
NC-17
В процессе
301
автор
Размер:
планируется Миди, написано 145 страниц, 20 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
301 Нравится 122 Отзывы 40 В сборник Скачать

18.

Настройки текста
Пригород Сеула, область Кёнгидо. Кухня с приглушённым желтоватым светом, запах жаренных орехов и звук, все ещё свежий в памяти; миндаль снаружи темнеет, шкурка слегка лопается и отслаивается, прилипая к сковородке. Куча посуды в раковине, свежие фрукты в сложённых друг на друга деревянных ящиках и тёплый пар от плиты. Женщина на вид лет сорока раскладывает по столу какие-то лекарства, выглядя как человек, который к подобному привык. Всё немного хаотично разбросано: трубки, жидкие препараты, прибор для капельницы. И так бы ничего, сносно, вот только с каждым месяцем их становится больше. Стараясь разложить их в порядке принятия, она вздыхает, бормоча что-то себе под нос: — Госпожа… Бедная девочка. За что вам такое? Надеюсь, что вы обязательно выкарабкаетесь. Женщина набирает в руки только необходимое, готовясь направиться в комнату к названной госпоже. Но всё, что она успевает, обернувшись и тут же замерев в ужасе: — О Боже, — это издать короткий возглас, который в конечном счете обрывается выстрелом. Круглые таблетки рассыпаются по кафельному полу, а одна из них катится до последнего, остановившись только после столкновения с чужой грубой обувью. Стрелок сверлит взглядом недолго, прежде чем хладнокровно переступить через тело служанки. Несколько десятков вооруженных людей врываются в особняк после полученного сигнала: — Объявлена полная зачистка. Нет необходимости оставлять кого-либо в живых. А «нет необходимости оставлять в живых», можно сразу прямо читать как «можно убить каждого без исключения». — У него трое детей, — поправляет маску один из наёмников, заправляя под капюшон капну волос. — Но все они, похоже, давно учатся за границей. Нам не придётся мелочиться и проявлять милосердие, раз их здесь нет. — Он в любом случае нарушил условия контракта, — косится на него второй, чьё лицо полностью закрыто. — Никто не должен знать, что те, кто совершил налёт — это именно мы. Остальные группировки поймут неправильно. — Хорошо, я тебя понял. Разделимся здесь. Силуэты расходятся в темном коридоре, светом в котором выступают лишь лучи полумесяца, бьющего в окна. Начинание в новолуние обещает успешное течение дела. — Пожалуйста, нет! — крики заполоняют всё больше комнат. Роскошные покои, стены в которых превышают три метра, дорогие заграничные картины и мебель в стиле борокко — всё без исключения окрашивается кровью. Выстрелы, молниеносные движения с холодным оружием, отчаянье наполняет здешний воздух. Некому помочь этой группировке во время перед рассветом — они наедине со злейшим врагом. И когда дверь в очередную из крайних комнат тёмного коридора открывается, взору одного из наёмников является лишь пустая заправленная кровать и открытое окно. Он щурится, не открывая лица, и делает уверенный шаг вперёд. В этом особняке достаточно много персонала, и по этой комнате не скажешь, что в ней никто не живёт. Он осматривается, нутром ощущая, что его, похоже, пытаются обмануть. Но не в их интересах будет позволить хотя бы кому-то сбежать. Эту группировку придётся стереть с лица земли так, будто её никто не существовало. — Я всё равно тебя найду, — ухмыляется он, — неважно, парень ты или девушка, ребёнок или взрослый: не стоит играть в игры с кем-то вроде нас. Если сдашься сразу, слишком больно не будет, — он добавляет спустя секунду режущей тишины, — я сделаю это быстро. Иногда тишина кажется оглушительнее самого мощного крика. Потому что такая она, как правило, предвещает не самые приятные вещи. И пусть наёмник крутил головой, он не сумел зацепиться взглядом вовремя. Чьи-то худые руки обвили его шею не просто так. Рывок. Прошли какие-то мгновения, пока он не понял — в груде торчит канцелярский нож, который крепко обхватили дрожащие пальцы и точно так же голос: — Убирайся отсюда… Неприятно, однако нож слишком мал и неумело воткнут для того, чтобы причинить непоправимый вред. Мужчина мерзко ухмыляется, проговаривая: — Женщина, значит. Может, с тобой сначала развлечься? Бить надо было выше, сука. Резким рывком он сбрасывает её с себя, перекидывая. Хрупкое тело отлетает мимо кровати, но мощный импульс не даёт задержаться на полу. Мужчина грубо поднимает, труся за плечи, пока не отвешивает звонкого леща. Девушке, которую на этот раз швырнули к шкафу, кажется, что земля перед глазами идёт ходуном, не вставая на место, а звук до сих пор доходит к мозгу с помехами. И всё равно это не мешает расслышать что-то из разряда «я убью тебя, обещаю». В темноте видно плохо, но на ней тонкая ночная рубашка, верхнюю часть узоров на которой прикрывают длинные прямые волосы. Именно за них он хватает несчастную, чтобы приподнять над землей и здорово проучить. Выхода не видать, но окно по-прежнему открыто, а значит… Память о стрессовых ситуациях, когда жизнь находится на волоске, знакома каждому. А способы сохранять воспоминания об этом делятся на два типа: первый — помнить всё в до страшного мельчайших подробностях; второй — видеть только отрывки, логичности в склейках которых почти нет. Света здесь нет вовсе, но кажется, что он мигает. Потому что в голове застывает второй тип: полная темнота — рывок света — полная темнота — рывок света. И в один из видимых отрезков девчонка чудом нащупывает тот самый, вырванный из груди наёмника, свой канцелярский нож. Каким-то чудом вырывается, получив кучу мощных ударов, и… Особняк, отныне полный одних трупов, одиноко стоит где-то в окрестностях Кёнгидо. Огонь, специально устроенный для скрытия улик, медленно тлеет где-то сзади, высовывая языки пламени из окон. Однако всё не сгорает до последней щепки из-за разыгравшейся погоды. Банда давно покинула здешнюю территорию, но приехал кое-кто другой. — Они убили всех? — тихо спрашивает расслабленно курящий мужчина в затемнённых очках, пока его правая рука держит над ним чёрный зонт. — Да, господин Комын. Наши люди проверили каждый сантиметр внутри. Нет ничего, кроме трупов. Сам господин Хван тоже… Они молчат какое-то время, отдав шанс рассказать историю от своего лица дождю. Пока мужчина в солнцезащитных очках, делая очередную затяжку, не обращает внимание на кое-что ещё: — А это тогда что? Снаружи, если присмотреться, видно единственное тело. Брюнет забирает зонт, выбрасывая недокуренную сигарету на мокрую траву, и решает подойти поближе самостоятельно. Девушка в испачканной красным, прежде белой ночной рубашке, вся в гематомах и кровоподтёках, лежит прямо на газоне сбоку от строения. Промокшие смоляные волосы закрывают лицо, позволяя разглядеть только разбитую губу и содранный почти в мясо подбородок. Мужчина смотрит где-то минуту, а затем протягивает руку, чтобы коснуться к шее — проверить, есть ли пульс, но он не успевает этого сделать. Один глаз, виднеющийся из-за её густых прядей, приоткрывается, а обезвоженные губы, смоченные дождевой водой, слабо шевелятся. Разобрать сказанное ей было бы почти невозможно, но он примерно понимает, что это: — Дяденька… Пожалуйста… По-мо-ги-те.

Пожалуйста, спасите меня…

Девушка после полученных ударов видит лицо незнакомца размыто так же, как и протянутую к ней нераскрытую ладонь. Но последним запоминает то, как холодные капли дождя прекратили ощущаться на лице — зонт незнакомца закрыл её от воды. *** ДжуХён поплотнее сжимает лямки своего рюкзака, стоя перед огромной подстройкой. Сейчас она совсем не похожа на роковую красотку Ли Айрин из «Австралии». Сейчас она словно снова перевоплотилась в ту самую простую, но талантливую Бэ ДжуХён. В ДжуХён, у которой, «в отличие от» и в одночасье «так же, как и у многих», была мечта. Здание Великого Сеульского Театра не высокое, как небоскрёб какого-нибудь бизнес-центра, но в её глазах оно — выше любого Эвереста. Каждый раз, шагая на учёбу, а с учёбы на тренировки, маленькая Бэ задирала голову, рассматривая роскошные фасады в стиле барокко. Они напоминали о далекой Франции, где балет занимал одну из ведущих ролей. Время прошло, рост ДжуХён сильно изменился, то самое «однажды» из прошлого стало настоящим «сейчас», а уже давно немаленькая по-детски девочка продолжала задирать голову, глядя на центр балетного мира, как на что-то недостижимое. Заоблачное. Разозлилась ли бы маленькая она из прошлого, поняв, что добраться сюда в кратчайшие сроки не удалось? — Сделай это, — Бэ прикрывает глаза и выдыхает полной грудью. Она здесь по вине, до чего же неожиданно — ЧонГука. Сама бы в жизни не обрела достаточно наглости, чтобы сунуться на прослушивание. Однако… ЧонГук вообще уверен, что не забыл, в чём заключается его работа? Он, по идее, должен вселять в людей страх, а не предавать им смелость и уверенность, пытаясь помочь... — Итак, мы объявляем подготовку к прослушиванию открытой! Просьба собрать все номера и пройти в центральный зал! Представление будет осуществлено публично, просим обратить внимание, не «один на один». Огромный зал перед взором, всё больше разодетых в лучшие костюмы балерин собирается в центре, а режиссёр стоит со скрещенными на груди руками, рассматривая каждую заранее. — И что, как успехи? Уже видишь кого-то, подходящего по параметрам внешне? — спрашивает работник. — Ну... — посматривает НамДжун, поправляя очки. Рядом стоящая Лалиса молчит, словно манекен. Она старается выглядеть, как облачко, находящееся в Небесном царстве — балет это ведь «высокое», как НамДжун и говорил. Да и любое сказанное даже по теме слово из её уст сейчас растолкуется не в лучшую сторону. В конце концов, подходящую замену сейчас ищут ей. — Здесь, как и всегда, много красивых девушек. Но мы уже поняли, что внешность — это ещё не всё, — он словно пытается скрыть, но у него плохо получается: накинуть на Лису косой взгляд осуждения всё же удаётся. Она на это лишь отводит глаза, будто не при делах, но хрупкие плечи, прикрытые белым мехом, ёжатся. Всё понимает. Найти ей замену будет делом не из лёгких: слишком уж Лалиса похожа на лебедя из пьесы. Разве есть кто-то лучше? А вдруг?.. Раздевалка. Остаётся несколько минут до начала, когда Бэ протискивается внутрь. Чёрные волосы, рюкзак со старыми порванными пуантами и сменной одеждой за спиной. Придётся поспешить. ДжуХён уже знает, когда плюхается на лавочку пятой точкой: у неё как минимум одна проблема — порезанные ступни. Получится ли надеть пуанты? Мама всегда говорила: если хочешь быть лучшей — будь. На человека всегда влияет слишком много факторов для того, чтобы оценить его независимо. Ты можешь быть лучшим по праву, но тебя, может, никогда не признают. Поэтому прежде, чем убеждать других — убеди в своей силе себя самого. Даже если на самом деле ты — самый настоящий слабак. — Начинаем! — объявляет мужчина, вызывая первую по списку. Бэ пытается натянуть пуанты, но ступни продолжает покалывать. Завязывает покрепче, но боль игнорировать почти невозможно, из-за чего нутро одолевает сомнение. Свет в виде надежды медленно гаснет. Да, зря сунулась сюда позориться после всего, что произошло. Лишь сделает своё имя смехотворным в глазах профессионалов. Из-за попыток Бэ справиться с давлением в пуантах, раны открываются снова. ДжуХён швыряет их в стену. — К чёрту! Ладони закрывают уши, глаза жмурятся, будто твердят вместо рта «ничего не вижу, ничего не слышу». Пальцы закапываются в волосы поглубже: безысходность. — Как тебе эта, НамДжун? — Как осьминог, — усмехается он. — Спасибо, следующая, — и выкрикивает сам. — Не думаю, что из вас что-то получится. Пожалуйста, больше никогда не приходите в балетный зал. — Вы должны понимать, что то, что вы хотите сделать и то, что вы можете сделать — разные вещи. — Следующая. — Не слишком ли ты груб, Нам? — пытается успокоить напряженного мужчину коллега. — Я здесь режиссёр, и не соглашусь на меньшее, так что не пытайся охладить мой пыл, ладно? Лалиса выдыхает, испытывая напряжение даже сильнее, чем присутствующие здесь девушки. Здесь было столько умелых красавиц, а он почти всех отправил: значит не так уж и просто, оказывается, отказаться от Лалисы. Это успокаивает. — Я не смогу спать спокойно, пока не найду идеал! ДжуХён шагает по коридору босиком, выбросив окровавленные пуанты в мусорное ведро.

«Ноги для балерины — это всё, поэтому ты должна беречь их».

Наверное, важно даже не само сказанное, а то, как оно было проговорено. ДжуХён запомнила до бессмысленности понятные любому слова, но прямо сейчас они заставили её сдвинуться с места. Тот мужчина, не раз спасший её, неосознанно делает это снова: придаёт сил, даже не находясь рядом. — Разрушено, всё разрушено, — взахлёб плачет пробегающая мимо балерина, цепляя плечо Бэ, но та в итоге даже не оборачивается, молча шагая вперёд. Объяснять только здесь правда нечего: ДжуХён может быть рискнёт, подняв и без того заоблачные ставки, а может быть решит не ворошить то, что может вонзить в кожу более глубокие раны. С другой стороны: какая разница, с какой высоты падать? Та, на которой уже стоит Айрин, и без того превозмогает небоскрёб. С какого бы из них ни сиганул — всё равно разобьёшься и мгновенно умрёшь. Только что чьи-то мечты разрушились, но раз реальные осколки повредили ноги Айрин, она не позволит осколкам чужой мечты повредить её мечту. Сейчас — ни толики эмпатии. — Я сойду с ума такими темпами, — НамДжун, спустившийся с балкона жюри, шагает по залу, собираясь показать оставшимися участницам «мастер-класс». Именно в этот момент Бэ пробирается в конец очереди, затаившись в углу. — Я ни разу не увидел обречённости, с которой любит лебедь в нашей пьесе. Ни разу не увидел боли при выборе, которую она испытывает. Вы должны прожить эту пьесу так, будто она — это реальная жизнь, и вы в ней не «на время» как в какой-то игре. Выйти и зайти можно только в туалет! Отчаянность! Где она? Актёры балета — не люди, а материя, передающая другую реальность. И вы не сыграете то, что не понимаете. Проблема не в движениях и танце. Проблема в отдаче этому танцу. Он замолкает всего лишь на минуту, которая длится целую вечность, и в итоге выдаёт: — Здесь есть опоздавшие. Хочу взглянуть на уверенность, с которой вы всё же решились сюда зайти при таком раскладе. ДжуХён, обнимавшая колени, сидя на полу, вздрагивает, поняв, что речь о ней. Она забывает обо всём, поднимаясь с места, и выходит в центр площадки. Балерина в балете как рыба в воде — есть ли что-то более очевидное, чем эта фраза? Звучит даже глупо, настолько ясно. В таком случае подобная ей такова: ДжуХён из её воды вырвали. Только вот сейчас не Кембрийский период, и чтобы рыбе приспособиться к суше понадобится гораздо больше времени и сил. Сделать невозможное как минимум страшно. Пришло время на мгновение в эту воду вернуться. Подышать и против воли оказаться на суше снова. Музыка включается.
Примечания:
Отношение автора к критике
Не приветствую критику, не стоит писать о недостатках моей работы.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.