***
Малфой жевал приторный кекс, сидя за столом в Большом зале, и чувствовал, что этот день не могут спасти никакие сладости. Девочки обменивались новостями о подарках, которые, в большинстве своём, были покрыты шоколадом и глазурью. Они дарили друг другу картонные сердечки, от дизайна которых у любого человека, имевшего хотя бы зачатки вкуса, шли мурашки жути по затылку. Откуда вообще пошла эта глупая традиция у девушек — дарить друг другу валентинки? У Блейза настроение явно было очень схоже с его, потому что за весь завтрак он не ответил ни на одну пошлую шутку Нотта, так что бедняге пришлось оттачивать своё мастерство на Блетчли. — Драко, ты видел небольшой подарочек, который я тебе оставила? — Пэнси прильнула к нему, отвлекая. — Что? А, да. Я потом посмотрю, — он вспомнил какую-то коробку на его тумбочке и ожидал, что это от Паркинсон. Она всегда дарила ему что-то на этот праздник, хотя он сам не помнил, чтобы выбирал ей лично презент хоть раз. Каждый год на её день рождения Малфои отправляли подарок, это была традиция, но подобным обычно занималась Нарцисса. На Рождество почти все презенты готовились домовыми, за редким исключением, когда Драко точно знал, что какой-то его друг хотел что-то конкретное. Ответ парня немного расстроил Пэнси, но не удивил: она привыкла к такому. Драко за неделю ни разу к ней не прикоснулся после того случая, что должно было ей о чём-то сказать, но слизеринка сделала из этого свои выводы. До него доходили слухи о том, что рассказывала Пэнс подругам. Что он исправляется, что он, наконец-то, решил всё изменить и дать им «второе дыхание». Самое смешное: Драко даже не бесили эти разговоры. Он с ней не ругался, не оскорблял, не вёл себя грубо. Ему стало это просто неинтересно. С Пэнси ничего не работало. Совет Забини оказался пустым, и никакое нормальное отношение к Паркинсон не могло дать Драко ощущение спокойствия и правильности, так что он просто... оставил её в покое. Слизеринца больше не выводили из себя разговоры девушки или какие-то глупости, которые она предпринимала в попытке завоевать его внимание. Раньше Пэнси была кем-то особенным, несмотря ни на что. Кем-то, кто точно знал, что нужно делать. Теперь она стала обычной, растворилась в остальной массе девушек. Будто кто-то взял и смазал её облик среди всех красок на холсте. Это была просто очередная слизеринка, близкий друг его семьи. Ни больше, ни меньше. — Давай прогуляемся сегодня? — Пэнси склонила голову, наматывая на палец прядь волос. — У меня для тебя есть ещё один подарок, ты найдешь его, если снимешь с... — Не хочу, — спокойно ответил Драко, делая глоток чая. — Перестань, малыш, сегодня такой... — её речь прервал ужасный крик, который был слышен даже в самом дальнем конце зала. Большинство студентов замолчало, поворачиваясь, чтобы найти источник воплей, но Драко совершенно точно знал, чей это крик. — Салазар, кто там?.. — недовольно развернулся Теодор, смотря из-за своего плеча. Драко кинул взгляд на стол Гриффиндора, пока там суетились студенты, и через секунду увидел, как Макгонагалл бросает свой праздничный завтрак и несется в ту сторону. — Какого чёрта? — спросил Блейз, наблюдая за толпой возле красно-золотых. Крам суетился, и, мгновение спустя, пока декан Гриффиндора пробегала мимо стола Когтеврана, рыжий и Поттер вывели Грейнджер из одного сплошного комка орущих людей. Всё, что Драко успел заметить, прежде чем они скрылись в проёме двери, — это окровавленные кисти девушки. Друзья держали её за локти, поэтому слизеринец хорошо смог разглядеть увечья. — Фу, мерзость, — скривила губы Пэнси, смотря вслед Грейнджер. — Что с ней сделали? Эта сука-таки допрыгалась. — В смысле? — Драко резко развернулся к ней, едва удержавшись, чтобы не потрясти её за плечи, но, кажется, она не заметила надрыва в вопросе. — Я много слышала в женских туалетах, что о ней говорят девушки. Её буквально ненавидят за отношения с Крамом, немудрено, что кто-то, наконец, додумался расправиться с этой выскочкой, — Паркинсон пожала плечами. — Это вообще мог быть кто угодно, знала бы, подарила коробку конфет. Малфой ощутил волну ярости, которая была направлена куда-то в воздух. Ему хотелось что-то ударить, и впервые за последнюю неделю он ощутил к Пэнси какое-то подобие чистой эмоции. Это оказалось отвращение, хотя слизеринка была совершенно не виновата. Студенты всё ещё толпились, когда Макгонагалл подбежала к столу, расспрашивая о произошедшем, а через секунду отлевитировала какую-то коробку, обляпанную чем-то тёмным и мерзким. — Что?.. — пронеслось по залу. — Это гной бубонтюбера, — сказала какая-то девочка из Пуффендуя, когда Спраут встала рядом с Макгонагалл, переговариваясь. — Ей кто-то прислал коробку с гноем. — Мерлин, какой ужас, — вторая пуффендуйка закрыла рот рукой, качая головой. — Ей же всю кожу разъест. Драко сжал челюсти, пытаясь подавить гнев. — Не утро, а чудо, — произнёс он, с силой отодвигая от себя тарелку, которая имела бы все шансы проскользить по поверхности стола и разбиться, если бы не локоть Нотта, который всё ещё следил за драмой на другом конце Большого зала. Драко вышел из-за стола, накинув на плечо сумку и радуясь, что первая пара у них ЗОТИ. Почему-то ничто не приносило ему такого облегчения, как стычки с Грюмом.***
— Тихо, тихо, дорогая. Давайте, кладите её сюда, — Помфри быстро отодвинула занавес, поддерживая Гермиону за плечо. — Сейчас я приложу тебе обезболивающий раствор, будет немного щипать сначала, но после поможет, ладно? Не дождавшись ответа, целительница понеслась в свою подсобку, пока Грейнджер чувствовала, как в теле нарастает жар. — Гермиона, мы здесь, всё будет в порядке, — лепетал Рон, совершенно белый от шока, а вид окровавленной простыни, на которую стекала кровь с ладоней подруги, не помогал. Она слышала его слова через пелену боли, чувствуя, как руки горят, и продолжала держать их на весу. — Солнышко... — Гермиона разобрала голос Виктора с другой стороны и почувствовала прикосновение к своему лбу, но болгарина прервал топот со стороны входа. — Мистер Поттер, мистер.... А, вот она, вижу! — Макгонагалл подскочила к кровати. — Отойдите от неё, мистер Крам, вас тоже касается, ну же, два шага назад! — строго скомандовала декан. — Поппи, это гной... — Да, мы уже ей сказали, — прервал Гарри Минерву, которая старалась докричаться до подсобки. — Отлично. Гермиона, сейчас вам помогут, — голос декана был полон сожаления. — У вас есть какие-то подозрения, кто это мог быть? — обратилась она к мальчикам, когда мадам Помфри начала закутывать кисти гриффиндорки в марлю, смоченную в оранжевом растворе. — Мы понятия не имеем. Какая-то коробка пришла, даже непонятно, когда она её открыла, обратили внимание лишь после крика, а тогда уже все руки были в волдырях, — ответил Гарри, и Гермиона расслышала в его голосе вину. Этот мальчик вечно упрекает себя в бедах близких. — Она думала, что это какой-то подарок к празднику, — хмуро добавил Виктор, наблюдая за тем, как работает Помфри. Макгонагалл вздохнула, переводя взгляд на свою воспитанницу. — Ладно, я думаю, что пока что в посещении директора нет надобности, возможно, когда мисс Грейнджер пойдёт на поправку... — Но вы должны разобраться, кто это! — воскликнул Рон, поднимаясь со стула. — Кто-то специально прислал ей это дерьмо, которое... — Мистер Уизли, следите за речью, — прошипела профессор, но поджала губы и сделала вид, что забыла о своей возможности снятия баллов. — Будьте уверены, я сделаю всё возможное, чтоб наказать человека, сделавшего подобное. Но для этого мне нужно поговорить с вашей подругой, а пока... — Профессор, я могу... — подала голос Гермиона, приподнимая голову от подушки. — Нет-нет, лежите, не вставайте! — Помфри прижала её к постели рукой. — Мисс Грейнджер, это можно сделать позже, вам нужен покой, — встала Минерва на сторону своей коллеги, и в глубине души Гермиона ощутила облегчение. — Она горит, — сказал Гарри, стоящий рядом с подругой. — Такой сильный ожог спровоцировал температуру, скорее всего, у неё будет жар следующие несколько часов, — вздохнула целительница, будто она провинилась перед Гермионой, хотя перечисленное было типичными симптомами ожога от гноя этого растения. — Через двадцать минут я дам вам сонное зелье, мисс, только немного подействует отвар, чтоб ничего не конфликтовало. — Ладно, — прохрипела девушка, чувствуя, как её волосы становятся мокрыми от пота. Чёрт, действительно жарко. Обезболивающее дало ей возможность прочувствовать что-то ещё, когда ад, сосредоточенный в районе ладоней, немного отступил. — Так, всё, время посещений на сегодня окончено, — произнесла Помфри, бесцеремонно отодвигая Виктора в сторону. — Девушке нужен покой и здоровый сон. Очень много здорового сна. — Но мы... — начал Гарри. — Вам нужно идти на занятия, молодые люди, и я бы хотела задать вам пару вопросов, если вы не против, — профессор Макгонагалл наклонила голову немного вниз, придерживая очки, и её тон ясно давал понять, что это не предложение. — И вас, мистер Крам, это тоже касается. Завтра проведаете мисс Грейнджер. — Да, на выход, — всем было известно, что больше всего Помфри ненавидела толпу людей в лазарете. — Выздоравливайте, Гермиона, — вздохнула профессор, легко притрагиваясь к колену ученицы. Она кивнула, наслаждаясь холодком в ладонях. Перед глазами всё плыло, и Гермиона почувствовала, как с каждой минутой температура её тела поднималась вверх, и девушку пробил озноб. Веки налились свинцом, несмотря на то, что зелье она ещё не успела принять. Целительница меняла повязки на её руке, заклинанием зафиксировав кисти в воздухе, чтобы Гермиона не касалась кожей никакой материи. — Отдыхай, я зайду к тебе позже, хорошо? — Виктор поцеловал девушку в лоб, ловя на себе уничижительный взгляд Помфри, и ушёл вместе с мальчиками. Гермиона изо всех сил пыталась оставаться в сознании, но как только к её губам поднесли флакон со знакомо пахнущим отваром, она сделала пару глотков и отключилась, перед этим успев подумать, что, наверное, усыпляющее было совершенно без надобности.***
Гермиона чувствовала, как реальность стекает по её макушке. Двигаясь по горлу, вниз к груди, а дальше к кончикам ногтей на ногах. Она не ощущалась как отрезвляющая свежестью жвачка, скорее, как кисель, который вылили прямо на темечко. Девушка поморщилась, пытаясь потереть глаза, но когда рука дрогнула, Гермиона поняла, что едва ли может двигать ей из-за бинтов, которые были плотно обтянуты вокруг её ладоней, включая пальцы, и доходили почти до локтя. Несмотря на то, что каждый палец оказался замотанным отдельно, лёгкости движениям это ничуть не придавало. Руки больше не горели огнём, как она могла вспомнить, что уже радовало, но общему состоянию всё равно было далеко до удовлетворительного. Маленькая свеча, стоящая на тумбочке, была накрыта красным колпаком, и давала едва заметное освещение, которое не било по глазам, чему Гермиона невероятно обрадовалась. В голове всё ещё стоял какой-то шум, так что она бросила попытки приподняться, к тому же, судя по тишине и непроглядной тьме за окном, наступила глубокая ночь. Ширма ограждала её от чужих глаз, хотя девушка помнила, что когда мальчики привели её в лазарет, гриффиндорка оказалась здесь единственной пациенткой. Гермиона положила голову обратно на подушку и повернулась в сторону свечи, чтобы посмотреть, где лежит её палочка. Не то чтобы она могла ей воспользоваться, просто факт отсутствия родного древка вызывал в ней ненужную нервозность. Её глаза расширились, и Гермиона почувствовала, как пульсируют виски от напряжения, когда девушка заметила, что в кресле по левую сторону от неё, прямо под ширмой, разделяющей кровати, сидел Малфой. Его голова полулежала на подлокотнике, и хоть ровное дыхание говорило о том, что он спит, выражение лица парня всё равно оставалось обеспокоенным. Гермиона сглотнула, подавив в себе желание помотать головой. Что ей дала Помфри? Не было ни единого шанса, что Малфой реальный, а не плод больного воображения. Девушка уже не сомневалась, что её мозг давно начал играть против неё. Оказалось сложно игнорировать тот факт, что, увидев Драко, она почувствовала огромное облегчение. Данный факт почти шокировал Гермиону. Если её мозг это выдумал, то не было ничего странного в том, что здесь сидел именно он, потому что именно его она хотела здесь увидеть, проснувшись. — Малфой, — голос Гермионы звучал гораздо хриплее и слабее, чем бежали мысли, и девушка не знала, радоваться тому, что разум более в себе, чем тело или наоборот. Хотя, судя по расплывающимся краям картинки, она себя переоценила. — Драко! Он нахмурился и, проведя руками по лицу, открыл глаза, уставившись на неё. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы выпрямиться и откинуть волосы со лба, ориентируясь в пространстве. — Ты проснулась, — произнёс Малфой сонным голосом, и, судя по его виду, он явно не рассчитывал на то, чтобы уснуть в больничном крыле. — Что ты здесь делаешь? — Гермиона говорила почти шёпотом, на большее её связки были не способны после лихорадки, которую она пережила на фоне ожогов. — Как ты вообще прошёл? Помфри всех выгнала, — нахмурилась девушка, вспоминая, как целительница выталкивала всех из фойе. — Я её заколдовал, — беспечно пожал плечами Малфой, закидывая ногу на колено и распрямляя рубашку. Даже в полумраке и в сонном состоянии он выглядел привлекательно. О своей собственной внешности Гермиона предпочитала не думать, представляя, на что она была похожа после того, как провалялась в лихорадочной дрёме более двенадцати часов. — Ты её... Стоп, что? Малфой! — мозг начал медленнее обрабатывать информацию, так что понадобилось больше времени, чтобы понять, что именно сказал слизеринец. — Ничего смертельного или того, что она хотя бы вспомнит, уймись, Грейнджер, — закатил глаза Малфой. Она уже открыла рот, но потом просто выдохнула и легла обратно на подушку, повернувшись на бок, чтобы лучше его видеть. Вряд ли Малфоя можно было исправить одним выговором или привить ему моральные качества. Гермиона опустила взгляд на свои руки, и он, проследив за тем, куда она смотрит, сдвинул брови на переносице. — Кто это сделал? — Я не знаю, — еле слышно ответила Гермиона. Хорошо, что у него была возможность слышать её за счёт того, что они находились в лазарете одни. — Там лежала только записка, где говорилось что-то типа: «Виктор достоин большего», — она попыталась фыркнуть, но в итоге получился только кашель. — Ну, конечно, все дело в грёбаном Краме, — произнёс Малфой, и спокойствие в его голосе испарилось. — Он не виноват в этом! Не Виктор же подлил долбаный гной, чтоб... — попыталась возмутиться Гермиона, хотя при такой слабости это явно была плохая идея, потому что туман в голове только усилился. Девушка поверить не могла, что её могло клонить в сон после того, как она проспала весь день. — Отлично, почему я его здесь не вижу? — прервал Гермиону Малфой своим ледяным голосом. — Честное слово, Грейнджер, твои дружки с каждым годом познают всё новые и новые глубины интеллектуальных впадин, и каждый раз мне кажется, что это уже край. Походу они перфекционисты, когда дело доходит до кретинизма. — Перестань, Помфри запретила здесь находиться кому-то. — Ага, да, как жаль, что в лазарет совершенно невозможно пробраться, — раскинул он руки, плескаясь сарказмом во все стороны. Гермиона поджала губы, потому что ей было нечего ответить. Возможно, дело заключалось в том, что Виктор оказался слишком нормальным человеком, чтобы ему в голову пришла идея ворваться в больничное крыло после закрытия, заколдовав врача. Такое поведение только делало ему честь. Но Гермиона опустила глаза, смотря на одеяло, потому что её чувства вновь шли по другую сторону улицы с разумными мыслями. — Где эта записка? Она нахмурилась, поднимая голову и на миг не понимая, о чём он. — А, та записка... Не знаю, наверное, выронила её. Когда гной вылился мне на руки, записка была последней вещью, о которой я думала, — спокойно ответила Гермиона, пытаясь вспомнить. Малфой вздохнул, качая головой. — Неужели тебя не учили не открывать голыми руками неизвестные посылки? — спросил он, цокнув языком, и, кажется, ещё больше раздражаясь. — Перестань ругаться, у меня нет на это сил, — закрыла глаза Гермиона, и, когда открыла заново, увидела, что Малфой сжал челюсти: ему явно стоило всех усилий мира перестать читать ей нотации. В какой-то степени она... была этому рада. Так создавалось чувство, будто ему правда не плевать. Хотя, возможно, она просто бредит во сне. Гермиона до сих пор не отмела эту возможность. Они замолчали, и она панически пыталась выдумать новую тему для разговора, которая не выведет его из себя, потому что ещё пара секунд такого вот молчания, и Малфой уйдет. Он всегда уходил. В этот момент её живот заурчал, и она на автомате потянулась к нему рукой. Малфой вздохнул, смотря на неё. — Ты голодна, — утвердительно произнёс он и, к удивлению, не выдал какую-то глупую шутку. — Я не... — Гермиона понятия не имела, что сказать, потому что было совершенно ясно, что Помфри спала, но даже если бы она оказалась здесь, то Грейнджер не видела никакой возможности принять пищу, пока бинты обтягивали руки. Малфой потянулся ко второму столику, стоящему рядом, и девушка только сейчас заметила довольно большую прямоугольную чёрную коробку, которая была перевязана серебристой лентой. Её оказалось сложно разглядеть в темноте, но гриффиндорка поняла, что видела где-то такую. Малфой молча открыл коробку и подвинул свой стул ближе к кровати. Теперь Гермиона смогла бы дотронуться до его лица. Если бы могла. Во всех смыслах. Гермиона так сосредоточилась на мыслях о прикосновениях к его коже, что опешила, когда Малфой протянул ей небольшой запечённый круассан, посыпанный коричневым сахаром. Она уставилась на слизеринца в недоумении. — Что ты?.. — Просто кусай, Грейнджер. Господи, теперь я понимаю, почему ты не в Когтевране, — раздражённо произнёс он. Ещё мгновение она помедлила, но было совершенно понятно, что Малфой терял терпение. Потеря терпения значила злость, если говорить о Драко, так что Гермиона просто откусила, оставив половину выпечки в его руке. — О Боже, — она простонала с полным ртом, пережёвывая. — Это что? Так вкусно! Гермиона жадно уставилась на остаток круассана в его руке, и он вновь протянул сладость ей. Когда еда попала к ней на язык, она поняла, что даже если бы великан вызвался её покормить, это бы не помешало девушке съесть всё до крошки. Возможно, дело было в том, что Гермиона действительно зверски проголодалась, потому что успела закинуть в рот лишь йогурт утром прошлого дня. Однако в чёртово тесто добавили что-то нечеловечески вкусное. Малфой протягивал ей разное печенье, покрытое шоколадом, глазурью, кусочками мармелада, и Гермиона смогла прерваться хоть на какие-то слова только после того, как её желудок заполнился. — Это... — она опять посмотрела на чёрную коробку в руках парня, пока он сидел с таким лицом, будто его кто-то заставил это делать. — Это ведь из Мэнора? Тебе присылают сладости почтой. — Ага, — равнодушно кивнул Малфой, протягивая ей форнетти с вишнёвым наполнителем. Гермиона посмотрела ему в глаза, пытаясь увидеть привычные серебристые переливы в освещении больничного крыла. — Ты принёс это мне? — осторожно спросила она. — Не обольщайся, Грейнджер, мне они просто надоели. Я долго буду это держать? Гермиона вытянула шею, забирая ртом у него с руки слоёное тесто и слизывая крошки с кончиков пальцев. Он прищурился, следя за этим движением. — Ещё, — произнесла она, и Малфой наклонил голову, изучая её лицо. Гермиона всеми силами старалась выглядеть как можно более невинно, но, видно, в её крови было такое количество медикаментов, что она вконец рехнулась, так что могла не отвечать за то, как смотрелась на самом деле. Малфой молча протянул ей печенье с шоколадной глазурью сверху, и она прикусила кончик его указательного пальца, слизывая подтаявшую шоколадную смесь. — Прекрати, — сказал он, но его голос изменился, и слизеринец всё ещё не отрывал взгляда от её губ. — Прекратить что? — подняла брови Гермиона. — Ты сам предложил меня покормить. — Думаешь, мне нравится фантазировать о женщинах без кожи? — спросил Малфой с сарказмом, и даже с таким туманом в голове она ощутила слабую вспышку смущения. Он так спокойно говорил об этом, что заставляло её почувствовать себя ещё более неудобно. Гермиона точно не продолжила бы этот разговор, не будь в ней такого количества зелий. — А о чём нравится? — она откинулась на подушку, понимая, что наелась, даже чересчур, но была уверена, что это лучшее, что ей удалось попробовать за всю жизнь. Малфой закрыл коробку, хотя там осталось немного, и поставил её на стол. — Ты правда хочешь сейчас об этом поговорить? — он наклонился к ней ближе, и Гермиона повернула шею на подушке ещё сильнее, чувствуя тот запах, который всегда следовал за ним: вишня, свежая черника, ваниль. Вряд ли её сознание могло воссоздать эту смесь, хотя она так сильно нуждалась в нём, что это не было бы удивительно. Малфой опустил взгляд на губы Гермионы и потянулся к ней рукой. Его ладонь коснулась её щеки, она была прохладной, хотя, скорее всего, у неё всё ещё был жар. Прикосновение оказалось таким приятным, что Гермиона потянулась следом, прижимаясь к руке парня плотнее. Если он настоящий, завтра она будет готова провалиться под землю. Но это ведь будет завтра. Малфой провёл пальцем по её губе, и Гермиона поняла, что привыкла к этому жесту. Он мазнул по уголку рта пальцем и убрал руку. Когда Гермиона открыла глаза, то увидела, как Малфой облизал свой палец. — Ты испачкалась, — тихо объяснил он, всматриваясь в её лицо. Наверное, не было ещё момента, в который Гермионе хотелось, чтобы Малфой оказался ближе. Хотя, конечно же, это ложь. Такой момент наступал всегда, когда он двигался к ней. Даже сейчас, когда с каждой секундой её мозг становился всё более заторможенным, Малфой только своим присутствием заставлял кровь гриффиндорки бежать по жилам быстрее. Гермиона хотела грустно улыбнуться самой себе. Все эти поговорки о запретном сладком плоде вдруг оказались самыми реальными вещами, которые она познала в жизни. Драко был самым запретным из всего, что девушка знала. Как ещё одно непростительное. Как какой-то подвид чёрной магии. Да, это была хорошая метафора, потому что Гермиона читала, что, начав использовать тёмную магию, сложно потом устоять. Она вызывает привыкание. Малфой вызывал у неё привыкание точно так же. Так что она сейчас смотрела в его лицо, которое находилось в паре сантиметров от её собственного, и ощущала, как доза распространяется по каждой клеточке тела после долгих дней без. Но... нет. Он не был чёрной магией. Он точно являлся чем-то светлым. В нём было так много светлого, что Гермиону ослепляло. Почему никто кроме неё этого не замечал? Даже сам Драко. Он резко встал, стряхивая со штанов крошки, и впервые она увидела их не идеально выглаженными — сон в больничном кресле не прошёл без следов. — Тебе нужно поспать, Грейнджер, — сказал Малфой, отодвигая столик с печеньем, чтобы освободить себе проход к выходу. Внезапно, на неё накатила тревога. Гермиона знала, что ему нужно уйти. Он должен был поспать, ведь завтра... точнее, сегодня учебный день, и, скорее всего, Малфою даже при самых лучших обстоятельствах осталось спать несколько часов. Но Гермиона была слишком эгоистичной, чтобы его отпустить. Он ей нужен. Эта странная особенность нашего организма: когда мы болеем, острей всего чувствуем одиночество. Тогда мы точно знаем, кого хотим видеть рядом. — Н-нет, я спала весь день, — противилась Гермиона, понимая, что от еды и лекарств её голова всё равно тяжелела. — У тебя ослабленный организм, — равнодушно сказал Малфой общеизвестную фразу из учебника по медицине. Он накинул на плечи пиджак и развернулся, чтобы уйти. — Драко, поцелуй меня, — произнесла Гермиона, и слизеринец замер, не поворачиваясь. — Ты сказал, что не тронешь меня, пока я сама не попрошу. Так вот, я прошу. Наконец он развернулся с подозрительным выражением на лице. — Сколько зелий в тебя влили? — Ничего, что действовало бы на мозг, — соврала Гермиона, и оставалось только молиться, чтобы в её глазах не отображался туман, который с каждым словом завладевал ею всё больше. Малфой склонил голову, изучая девушку. — Пожалуйста, — еле слышно попросила она. В любом случае, если с ней играло её воображение, то это единственный способ ощутить всё реально. Драко закусил щеку изнутри, подходя ближе. Её глаза засветились восторгом, пока его оставались нечитаемыми. В нормальном состоянии Гермиона не всегда могла расшифровать, что плескалось во взгляде слизеринца, а в нынешнем и подавно. Малфой был таким красивым. Как вообще она могла не замечать этого раньше? Как так вышло, что ей понадобилось четыре года? Было странно думать об этом, как будто её приговор подписали ещё в первый день, когда они столкнулись взглядом на перроне Хогвартс-экспресса. Малфой медленно склонился, и Гермиона закрыла глаза, чувствуя, что её губы стали привычно покалывать от предвкушения. Слизеринец поцеловал девушку в щёку, близко к уголку губы, задерживаясь на месте поцелуя дольше нужного. — Тебе правда нужно поспать, — шёпотом произнёс он, обдавая её ароматом черники. Эмоции будто выжгли в Гермионе все силы, и она не смогла открыть глаз, когда он аккуратно подтянул одеяло к подбородку девушки. — Ты вернёшься ко мне? — пробормотала гриффиндорка. — Всегда возвращаюсь, разве нет? — она услышала его ответ где-то на границе сна и реальности, и ей почудилось, что Малфой говорил так, будто у него не было выбора. Гермиона провалилась в сон, чувствуя, как рука слизеринца убрала локон с её щеки, и где-то на краю сознания девушке показалось, что когда-то он уже так делал раньше.***
Ну, конечно. Конечно! Гермиона готова была прыгать от счастья. Проснувшись в полдень, девушка обнаружила на своих руках более свободные повязки, которые позволяли пальцам двигаться. Видимо, мадам Помфри проснулась и сменила их, пока Гермиона спала. Воспользовавшись этой вольностью, гриффиндорка сразу после завтрака взяла одну из книг, которую ещё вчера принесли ей мальчики и оставили на столике на колёсах. Гермиона схватила ту самую книгу, которая была больше похожа на брошюру и начала читать её от скуки, ожидая, пока у всех закончатся уроки. Теперь сердце девушки стучало так быстро, что казалось вот-вот само возьмёт и сбросит целую гору у неё с плеч прямо под ноги, чтобы она превратилась в пыль. Услышав, как открываются двери, Гермиона перевела взгляд вправо, ранее отлевитировав ширму в сторону: ей психологически было некомфортно не видеть, кто заходит в лазарет. Сейчас пришёл Виктор, который принёс букет жёлтых цветов. — Ты уже не спишь, — произнёс он вместо приветствия, наспех целуя девушку в губы, видимо, опасаясь, что опять прибежит Помфри и фурией вышвырнет его из больничного крыла. — Да сколько можно, — улыбнулась Гермиона, быстро закрывая книгу и бросая её на ближайшую тумбочку. — Я рад, что тебе уже лучше, — кивнул Виктор на руки гриффиндорки, намекая на то, что она может совершать простые действия. — А, да, это тебе, — он протянул букет, но сразу же смекнул и засунул его в вазу. — Агуаменти, — подсказала Гермиона. — Что? — Набери в вазу воду, она ведь пуста, — подняла брови девушка. — А, да, точно... — болгарин взмахнул палочкой, и ваза потяжелела от жидкости. — Прости, я совсем рассеянный из-за этого всего. — Всё в порядке, — отмахнулась Гермиона, когда он сел на кресло возле неё, подвинув плечом чёрную коробку на столе. Малфой был здесь. Гермиона помнила это. Девушка полагала, что забудет, но это стало первым, о чём она подумала, проснувшись. Сначала ей показалось, что это был сон, один из тех реалистичных сновидений, после которых ты остаёшься под впечатлением на весь день. Но нет, Малфой правда приходил. Казалось, если очень постараться, можно услышать его запах, который сохранила в себе наволочка, впитав несколько секунд его касания. — У тебя хорошее настроение, — заметил Виктор. — Ты вся светишься. — Да, я... — Гермиона закусила губу. — Я просто рада, что, наконец, могу двигать конечностями, — рассмеялась она, подняла руку вверх и задёргала пальцами, как будто перебирала струны на невидимой гитаре. Это было слишком хорошее чувство, которое разливалось у неё внутри, чтобы его испортила какая-то боль от ожогов. К тому же, состояние стало в сотню раз легче, чем накануне. — У тебя вчера был такой жар... Я не знаю, кому могло в голову прийти сделать подобное, — Виктор свёл брови на переносице, и его челюсть сжалась. — Зато теперь я уж точно буду осторожней с безымянными презентами, — ответила Гермиона, стараясь развеять плохое настроение болгарина, к тому же она только сейчас вспомнила, что таким образом пропустила весь праздник. Ей стало легче от этой мысли. — Да, я рад, что тебе больше не больно, — повторил Крам, а затем его взгляд скользнул немного ниже её лица, и он сразу его отвёл, задумчиво отвернувшись к окну. Грейнджер нахмурилась, посмотрела вниз и не увидела ничего, кроме больничной рубашки, в которую девушку переодела целительница уже после того, как она отключилась. Обычная хлопковая ткань, ничего особенного: с открытыми руками, круглым вырезом у горла и... Чёрт. Круглый вырез у горла. Догадка пришла к ней так скоро, что она резко дотронулась до грудной клетки, будто стараясь нащупать на коже те самые следы. Крам видел. — Виктор, я... — Гермиона прочистила горло. — Это... было раньше. До того, как мы с тобой... Господи, это была худшая её речь за всю жизнь, но она чувствовала, что должна объясниться. Гермиона помнила, как выглядела её шея ещё утром прошлого дня, и пусть там всё почти полностью зажило, такие отметины невозможно спутать ни с чем другим, так что вряд ли помогло, если бы она сказала, что получила их каким-то другим способом. Внутри неё что-то неприятно сжималось от того, что ей приходилось посвящать в такое Крама, потому что это принадлежало только ей. Ей и Малфою. Но по-другому поступить было просто невозможно. — Я не сомневаюсь, Гермиона, — Виктор вернул ей взгляд. — Просто... — ему будто что-то встало поперёк горла. — Что? — осторожно спросила она, понимая, что может быть миллион вариаций «что», и все они будут справедливыми. — Я заметил, ненарочно, когда пришёл под вечер, но ты спала, и ваша целительница меня вновь прогнала. Я думал об этом всю ночь, потому что они... — он вновь хмуро посмотрел на её шею, — не выглядят нормально. — Не выглядят нормально? — переспросила Гермиона вполголоса, понятия не имея, что происходит. Точнее, какой из худших сценариев в её сознании сейчас приходит в действие. — Да, они... — Виктор вздохнул, явно подбирая слова. — Это выглядит ужасно. Будто... будто кто-то тебя заставил. Прошло какое-то время, прежде чем смысл его слов достиг серого вещества в голове гриффиндорки. — Что? Мерлин, нет, Виктор, ты... — Послушай, Гермиона, тебе нечего бояться, — он придвинулся к её кровати ближе, и она едва подавила в себе желание отстраниться. — Если кто-то... Кто-то делал что-то против твоей воли, скажи мне, я обещаю тебе... — Виктор, нет! Стоп! Серьёзно, стоп, — почему-то нерешительность сменилась в ней каким-то странным суррогатом злости и растерянности. — Нет, он бы никогда... — Гермиона осеклась, взяв себя в руки. Почему-то мысль о том, что кто-то подумал, что Драко её изнасиловал, вызвала в ней антипатию и тошноту, хотя было понятно, что Виктор не думал о Малфое конкретно. — Никто бы никогда не поступил так со мной. Это исключено. Это абсолютно... Абсолютный абсурд. — Просто они выглядят очень болезненно и... — начал Виктор, не сводя глаз с её шеи, будто всё ещё не веря в слова девушки. От взгляда парня Гермиона готова была вскочить на ноги и обмотаться простынёй с головой. — Это выглядит хуже, чем чувствуется, — технически она говорила правду. Просто в начале это не было так. — Ты зря не спал ночью, переживая. Честное слово, — она протянула руку, сжав его локоть пальцами, но довольно быстро вернула её обратно к себе на колени, — меня никто не насиловал, клянусь. Виктор посмотрел на неё и через секунду выдохнул, расслабляясь и откидываясь на спинку кресла. Ему явно стало легче. Мерлин. Это был действительно неожиданный разговор. Весь её солнечный настрой улетучился, сменившись нервозностью. — Я не хотела, чтобы всё так получилось, — вскоре добавила она, не зная, как Крам будет на это реагировать. Нрав Драко научил её всегда быть готовой к вспышке ярости. На месте Виктора он бы уже, наверное, находился на полпути к разрушению несущей стены в больничном крыле. Перестань всех с ним сравнивать! — И ты... — Гермиона, всё в порядке, — Виктор потянул руку к её ладони, но вовремя сменил направление и сжал колено девушки. — Я понимаю. У всех есть прошлое. Просто я не думал... — он немного покраснел, и она задержала дыхание, неуверенная, что готова слышать продолжение того, что заставило его смутиться. — В общем, я просто счастлив, что ты не пострадала. Потому что уже напридумывал себе ужасов. — Это ты меня извини, я совсем... — туфли на срезанном низком квадратном каблуке застучали по полу, и она замолчала, заметив, что к ним приближается Помфри. — От вас хоть заклинания ставь на лазарет! — покачала целительница головой. — Нет отбоя от парней! Отойдите, мистер Крам, будьте добры. — Конечно-конечно! — он засуетился, переходя на другую сторону, чтобы не мешать. Гермиона осмотрела целительницу и не заметила ничего особенного. Оставалось только догадываться, что с ней сделал Малфой, но, скорее всего, действительно ничего особо серьёзного, так что она могла, наконец, успокоиться. — Поднимите руку, Гермиона, вот так, да, — женщина применила к её конечности диагностирующие заклинания и удовлетворённо кивнула. — Всё протекает чудесно. Сегодня ещё побудете под моим присмотром... — гриффиндорка простонала, но Помфри одним взглядом прервала эти вольности. — Зато завтра уже пойдёте без повязок. Останется только протирать новую кожу раствором утром и вечером, чтобы она достаточно укрепилась. Затем явитесь через четыре дня, я проверю. — Может, я всё же могла хотя бы послушать лекции, ничего не запи... — Исключено, — отрезала Помфри. — Домовые принесли некоторые ваши вещи, если вы вдруг захотите размять ноги, — она кивнула на табуретку рядом, где в стопочке появилась кое-какая её одежда. Слава богу! — Спасибо большое, — примирительно поблагодарила гриффиндорка, когда Помфри кивнула и оставила их вдвоём. Во время лечения целительница тоже видела эти отметины вокруг верхней части тела девушки, но была достаточно тактична, чтобы даже не скосить на них взгляд при осмотре. Однако Гермиона всё равно залилась алым румянцем, понимая это. Воспользовавшись моментом, она привстала на кровати и, поддев свитер пальцем, схватила его и натянула на себя, радуясь, что закроет шею от посторонних глаз. — Попросила бы меня, я бы подал, — улыбнулся Виктор, точно размышляя, что ей, как всегда, нужно всё делать самой. — Я с ужасом думаю о том, что ещё день придётся тут бездельничать, — скривилась Гермиона, а в следующую минуту в холл ворвались мальчики, громко переговариваясь. — Тихо вы! — шикнула на них Грейнджер, боясь, что целительница их выгонит. Хоть сейчас наступило время для посещений, да и она чувствовала себя хорошо, но кто будет спорить с Помфри, если вдруг до этого дойдёт? — Ты в порядке, какое счастье! — Гарри обнял её так крепко, что из легких девушки испарился весь воздух. Она ограничилась дружеским взлохмачиванием волос обоим парням, потому что объятия — это пока что слишком сильное испытание для ладоней гриффиндорки. — Мне сказали ещё день лежать здесь, — уныло оповестила Гермиона друзей. — О, я бы сейчас с удовольствием повалялся в лазарете. Снейп сегодня совсем одичал! Дал самостоятельную за десять минут до конца! — бросился возмущаться Рон, подвигая к себе второе кресло почему-то без помощи магии. — Виктор, я могла бы тебя попросить дать нам с мальчиками пару минут пообщаться? — посмотрела она на парня, удерживая улыбку на лице. — Без проблем, я понимаю, — спокойно кивнул он, целуя её в макушку. — Заскочу к тебе вечером! — Конечно! — она смешно помахала ему вслед рукой. Как только дверь за Крамом закрылась, Рон вновь пустился в свои переживания: — И вопросы ещё такие подгадал, спрашивается: какой из видов многоцветных растений имеет в себе... — Рон, тихо, погоди, не до этого сейчас, — вскинула Гермиона поврежденную ладонь и потянулась к книжке на тумбочке. Мальчики переглянулись, не веря, что она вновь за свое. — Я нашла выход. — Выход? — переспросил Поттер. — Да, Гарри, выход. Я знаю, как тебе продержаться под водой около часа, — сказала она полушёпотом. Эмоции парней вмиг сменились. Они придвинулись ближе, шокированные. — Что? В смысле, как? — Ты уверена? — спросили они хором, и Гермиона опять помотала рукой, намекая им помолчать, пока листала страницы. — Где-то тут... Вот! — ткнула она пальцем в край текста. — Жабросли — серо-зелёные растения, произрастающие в Средиземноморье. У съевшего жабросли волшебника вырастают жабры, на руках появляются межпальцевые перепонки, а ноги превращаются в некое подобие ласт. Действие жаброслей временно, проходит примерно через час-полтора. Применяется для возможности волшебников пребывать под водой ограниченное количество времени. Выжимка из них добавляется в корм... а, это уже не нужно, — остановилась Гермиона, поднимая голову. Мальчики проглотили языки и забрали у неё книгу, читая то же самое по нескольку раз, будто не веря, что все часы их прозябания над книгами решились одной такой брошюркой. — Жабросли... Я никогда не слышал о таких растениях, — задумчиво протянул Рон, внимательно осматривая небольшое изображение, поднеся его ближе к лицу. — А моя мама обожает растения, вы же знаете, поэтому... — Оно необычное, довольно редкое, — уже менее задорно оповестила Гермиона. — Но теперь мы хотя бы знаем, что искать. — Ты даже представить себе не можешь, как я тебя люблю, — наконец улыбнулся Гарри, выйдя из ступора. Гермиона захохотала, краснея от похвалы. Столько времени она билась над этим чёртовым заданием и, наконец, нашла решение, не требовавшее невероятных магических знаний, с которыми они были не знакомы или на освоение которых понадобились бы месяцы. Гермиона действительно собой гордилась. — Да, это всё так, но где мы их достанем? — внёс каплю реализма Рональд в их триумф. — Вряд ли в середине февраля они себе преспокойненько растут на опушке Запретного леса, так и ожидая, пока мы за ними явимся. — Да, но я могла бы почитать, где именно... — Погоди, — прервал Гермиону Гарри, выпрямившись. — Я могу попросить Добби. — Добби? — одновременно спросили Рон и Гермиона с идентично сомневающейся интонацией. — Да, он же эльф! А они могут перемещаться куда угодно, помните? Даже в Хогвартсе! Если бы я дал ему денег, он мог бы купить их для меня или я не знаю... — А это мысль! — хлопнул себя по коленям Уизли. — Конечно, он ошалеет от радости из-за возможности быть тебе полезным. У него насчёт тебя какое-то нездоровое помешательство, приятель, я бы на твоем месте всерьёз... — О, Годрик, пожалуйста, давайте сосредоточимся, — тот самый тон Макгонагалл вернулся к Гермионе, вербально встряхивая мальчиков за плечи. — Гарри, сегодня же обратись к Добби. Нам нужно знать к завтрашнему дню, сможет он помочь или нет. Если нет, будем думать. Она сказала это, но в голове всё равно решила обдумать самые очевидные планы «Б». На всякий случай. — Ты самая лучшая подруга, знаешь об этом? — Гарри притянул Гермиону к себе ещё раз, вызывая улыбку. — Это чистая правда, — добавил Рон, обнимая девушку с другой стороны, и её хорошее настроение вернулось в удвоенном размере. Это то, что давало ей сил двигаться в любой ситуации. Её друзья. Гарри, Рон, Джинни, которая успела забежать к ней перед уроками хотя бы на пару минут и доесть всё печенье из Мэнора, поверив словам Гермионы, что это принёс Виктор. Её семья. В этот момент, где-то на уголке сознания, она поняла: что бы ей ни пришлось однажды им рассказать, они не отвернутся от неё. Потому что друзья — это та же семья, только которую мы просто-напросто выбираем себе сами. И здесь она точно сделала правильный выбор.***
Малфой поставил последнюю извилистую букву на пергаменте, прежде чем запечатать письмо. Если мама не получала ответ на своё «вольное эссе» в течение трёх дней, она начинала паниковать, а сегодня как раз конец третьего. Он не мог ответить, у него голова была забита абсолютно другим. Сегодня на маггловедении Бербидж рассказывала о сотовых телефонах, и Драко подумал, что, Слава Салазару, такого нет в нормальном мире. Потому что ему казалось, Нарцисса бы просто заставила его ушные перепонки иссохнуть от количества болтовни. Одни только её письма чего стоили. Он изо всех сил старался отвечать ей тем же, зная, как мама любит подробности его жизни, но при всём желании не мог с таким восторгом описывать каждую мелочь, как она. Драко наложил на конверт приватное заклинание и, натянув пальто, пошёл к совятне. Сегодня на улице стояла прекрасная безветренная погода, так что даже урок Хагрида, сдвиг которого прошёл, и он вернулся обратно к изучению всякой мерзости, не испортил день. Хотя сейчас уже было около восьми вечера, так что вполне могло стать гораздо холоднее. Драко поднялся по ступенькам вверх, выпуская изо рта пар, хотя его опасения не подтвердились — ветра всё ещё не было. Добравшись до совятни, он двумя пальцами подозвал к себе филина, дав ему несколько орешков, приготовленных заранее. — Отдай ей его как можно быстрее, пока она не завалила администрацию вопросами, всё ли со мной нормально, — хмыкнул Драко, завязывая узелок на лапке птицы. Филин понимающе ухнул, отталкиваясь от руки хозяина и взмывая в тёмное небо. Слизеринец улыбнулся и вышел, завернув на выступ — небольшой балкончик, который всегда вызывал дрожь у Пэнси. Она боялась высоты, поэтому каждый поход в совятню был для неё небольшим испытанием. Малфой выпрямился, увидев, что Грейнджер смотрела вниз, прислонившись локтями к каменной кладке. На какую-то долю мгновения Драко подумал, что девушка ждала его, но потом надежды слизеринца развеялись, когда она повернулась, и он поймал её удивлённый взгляд. — Это ты, — произнесла Грейнджер спустя секунду. — Я видела, что чья-то птица взлетела с письмом, так что думала подождать... — нелепо пыталась объяснить она ему. Зачем-то. — Что ты опять здесь делаешь под ночь? — прервал Драко эту идиотскую, никому не нужную речь. — Сейчас восемь вечера и меня только выписали, — оборонительно ответила Грейнджер, поправляя красную шапку на голове, в которой выглядела слишком мило. А он ненавидел шапки. На себе или на ком-то ещё. Потому что они буквально никогда не выглядели мило. Или хотя бы вменяемо. — Макгонагалл отправила моим родителям письмо, рассказав о произошедшем, она обязана была по правилам. Они там с ума сходят, думаю, — Грейнджер подняла руку, показав конверт, как бы объясняя своё нахождение здесь. И, наверное, следовало, потому что любой нормальный человек давно бы заподозрил, что за ним следят. — Они ведь не знают, что ожоги в магическом мире — это не такая уж и катастрофа... — Грейнджер замолчала, неловко посмотрев на небо, будто сама понимала, что нет ни единой причины рассказывать такое Драко. Нужно лишь только отступить немного в сторону, чтобы они могли разминуться в проходе. Кажется, вечность назад неподалёку от этого места Драко прижимал Грейнджер к стенке, отобрав письмо, и говорил о том, что если она ещё раз окажется в зоне его видимости, он её прибьет. Это воспоминание сейчас стоило особо ироничной усмешки. — Думаю, что они догадываются, Грейнджер, учитывая, что ты умудряешься каждое лето возвращаться домой живой, несмотря на тот пиздец, в который тебя втягивает Поттер ежегодно, в погоне за геройскими лаврами, — ответил он. — Перестань во всём винить моих друзей, — нахмурилась Грейнджер, но её голос не звучал злобно. — Возможно, это я — та, кто вечно подталкивает Гарри на геройства. Драко опять смерил её взглядом и фыркнул. — Могу поверить. Ты достаточно долбанутая для этого, — и он с ужасом заметил, что в его голосе точно так же не было привычного яда. Мать твою, чем ты занят? Драко Малфой стоит и ведёт задушевные беседы с грязнокровкой о том, рехнулись ли её маггловские родители от письмеца декана Гриффиндора с текстом: «у вашей дочери слезла кожа на ладонях до мяса, но всё наладится, с любовью, профессор Макгонагалл». Но слизеринец не мог заставить себя почувствовать что-то отталкивающее. Не так быстро после того, как он пришёл в лазарет и увидел Грейнджер, лежавшую на кровати, полностью мокрую от лихорадки, с перевязанными руками. Ему захотелось вылить чёртов гной Краму в глотку и тоже отписаться его родителям. Тупой кретин. Он не должен был там засыпать. Но, наложив пару сонных заклинаний на Помфри и обезвредив охранные чары вокруг лазарета, Драко сел в кресло рядом с Грейнджер, решив просто убедиться в том, что она спокойно спит. Он должен был научиться относиться к ней... Господи, хотя бы с равнодушием. Но Грейнджер трясло, несмотря на то, что лоб оказался горячий, как пекло, и Драко просто не мог уйти из больничного крыла. День был длинный, так что в следующий момент он открыл глаза, когда она позвала его сиплым голосом. Почти так же, как зовёт обычно во сне, перед тем как он просыпается, а затем проклинает весь мир. — Ты... — Грейнджер опустила взгляд, хватаясь за свой шарф и начиная нелепо теребить его в руках, ослабляя вязку. — Я хотела поблагодарить тебя за то, что ты, ну... Пришёл, — Гермиона наконец подняла голову. — Печенье было очень вкусным. Он закатил глаза, пытаясь придумать язвительный ответ. Его бесило, что она придавала этому такое значение. И радовало одновременно. Это было похоже на какое-то биполярное расстройство. — Когда в следующий раз из-за Крама окажешься в больничном крыле, дай знать, я принесу целый торт, — ответил Драко и сделал шаг, показывая своё намерение пройти. — Да он тут вообще ни при чём! — в голосе Грейнджер послышалось привычное раздражение, и в какой-то степени оно его даже успокоило. — Никто ни при чём, кроме какой-то обезумевшей девицы. Вполне возможно, что это кто-то из Слизерина, я бы не удивилась. — О, ну, конечно, ведь на Слизерине учатся только ублюдки, правильно, Грейнджер? — фыркнул он. — Я этого не говорила. Но не зря за ним тянется такая репутация, — она вновь вздёрнула свой нос, будто специально. — Честное слово, мне похер, что ты там думаешь. Просто постарайся не подохнуть до вашей годовщины. Хотя, — Драко фальшиво задумался, — не думаю, что мне есть до этого дело. Ветер хлестнул их по щекам, и Грейнджер поёжилась. Кудри вокруг лица рассыпались, и Драко отметил, что выглядит она явно здоровее, чем он помнил. Румянец от холода и раздражения окрасил её щёки, делая более живой. Она выглядела явно лучше, чем та бледная девушка, лежащая в постели без единой краски на лице. — Тебе ни до чего дела нет, ты только и умеешь, что всё портить! — повысила голос Грейнджер, и он чётко услышал в нём нотки обиды. — Виктор в отличие от тебя хотя бы... Малфой схватил её за предплечье, толкая в проём арки. Он знал, что она это скажет. Потому что Грейнджер хотела вывести его из себя, а это был самый верный способ. Начать болтать об этом кретине. Даже её голос изменился нереалистично быстро, став нарочито поучающим и довольным, будто она была уверена, что это точно его заденет. Точно возместит ту обиду, которую девушка чувствовала сама. — Ты так любишь все эти перепалки, я уверен, что твоему рту можно было бы найти гораздо более нужное применение, — прошипел Драко, еле сдерживаясь. Говоря себе, что это как раз то, чего она добивалась. Минутное перемирие между ними испарилось, как пар изо рта. — Ты спрашивала меня, о чём я фантазирую? Так вот, о том, чтобы занять твой чёртов рот. Гермиона почувствовала, что Малфой разозлился. Но он всегда злился. Это было его обычное состояние, и она предпочитала его. Потому что девушка ненавидела равнодушие слизеринца. Ненавидела, когда он вёл себя так, будто ему плевать. Потому что неуверенность Гермионы слишком быстро глотала эту наживку. Малфой что-то говорил о её рте, и в этом был слишком акцентный двузначный смысл, чтобы она не уловила его. Гермиона против своей воли опустила глаза на губы слизеринца, и один уголок потянулся вверх, когда он это заметил. — Тебе ведь нравится это, да, Грейнджер? Все эти намёки? — Малфой говорил с напыщенностью и удовольствием, словно поймал её на горячем. — Нет, — выдохнула Гермиона, благодаря небо за то, что они стояли на свежем воздухе и, возможно, здесь у неё окажется больше шансов не растечься лужей, когда он опять подойдёт слишком близко. У мира должна быть, чёрт возьми, вакцина от такого влияния. — Нет? — переспросил Малфой и, склонив голову, просунул свою холодную руку мимо шарфа ей под ухо, наклоняясь ближе. — Тебе так нравятся словесные войны со мной, уверен, тебе бы понравилось работать языком. Он специально делал все эти фразы максимально пошлыми, чтобы смутить её. И у него получалось. — Малфой, это не смешно. И мне холодно, — Гермиона сделала попытку оттолкнуть его руками, но она была такой смешной, что больше походила на то, будто девушка решила погладить пальто слизеринца. — Нет, не холодно, ты просто боишься и пытаешься убежать. Ты так не делала, когда просила тебя поцеловать, помнишь? Она была уверена, что он не вспомнит об этом. Как подобало бы джентльмену. Но сейчас было самое время рассмеяться от этого предположения, потому что когда дело доходит до любой из типов их схваток, Малфой использует всё оружие, что имеет у себя в арсенале. Всё то оружие, которое Гермиона добровольно приносила ему в течение учебного года, старательно пополняя запасы парня тем, чем он мог бы её сразить. — Я была не в себе, — голос девушки дрогнул, когда она решила пустить в ход его же предположение той ночью. — А сейчас? Сейчас ты уже в порядке? Гермиона понимала, зачем он это спрашивал, и точно знала, чем это на самом деле являлось, однако его голос на миг стал таким нежным, что легко было представить на месте очередной ловушки реальную заботу. Что-то в ней дрогнуло, но вновь поднялся ветер, и девушка убедила себя, что это от холода. — Да, и мне нужно... — увеличить между нами дистанцию, Драко. — Тогда чего ты хочешь? Скажи мне правду, Грейнджер, — когда эти слова послышались у её уха, она с ужасом подняла взгляд, осознавая. — Скажи мне правду, чего бы тебе хотелось прямо сейчас? Глаза девушки расширились, когда она поняла, что её горло заледенело. Будто она съела десяток мятных леденцов и запила их содовой на морозе. Гриффиндорка открыла рот, пытаясь возразить, остановить это, но не могла издать ни звука. Ни одного лживого звука. Или чего-то, что не относилось бы к делу. Малфой мог бы использовать своё желание, чтобы узнать что-то о Турнире или о чём-то личном, несмотря на собственное обещание. Но вот они здесь, на вершине Хогвартса, и магия сковывает её горло, пока она не даст тот самый ответ. Малфой ждал, всматриваясь в её лицо, и внезапно Гермиона поняла. Ответ был таким простым, что она никогда о нём не задумывалась на самом деле, но он всегда лежал на поверхности. — Обними меня, — произнесла Гермиона, чувствуя, как мороз слизывает слезу с её щеки, создавая контраст температур. — Ч-что? — Малфой отклонился, полагая, что действительно не расслышал. — Ты никогда меня не обнимал, — она говорила тихо, но казалось, что от силы этих слов, которые её заставила произнести магия, могла обрушиться лавина с гор. И это была правда. Малфой мог касаться её, говорить все эти вещи, которые зажигали в ней домино из спичек, заставляя терять голову, целовать её, делать всё, кроме объятий. Гермионе так не хватало его заботы, что в другой раз она бы посмеялась над своей глупостью. Заботы Драко Малфоя? Серьёзно? Заботы парня, у которого даже не было достаточной заботы по отношению к себе, потому что он продолжал ежедневно разрушать себя. А уж самого себя он любил больше всего. Так с чего она взяла, что у него появится толика заботы для неё? Почему Гермиона вдруг решила, что он даст ей это? Такая глупость. Но она была влюблена в этого парня, и в этом заключалась вся проблема. Как в какой-то грустной книге с ужасным эпилогом. Влюблённость не являлась даже настоящей проблемой, Гермиона так считала раньше. Это была не смерть, не война, не потери, которые невозможно решить. Просто затык в голове, если ты о нём не скажешь, никто его даже не увидит. Но это было что-то, что точно так же невозможно починить. Оно просто что-то ломает внутри тебя и оставляет гнить, пожимая плечами. Это не было даже реальной проблемой. Но именно это заставляло Гермиону постоянно чувствовать боль. После тебя, всё, что я чувствую — это лишь боль, Драко. Хорошо, что он хотя бы об этом не спросил. Малфой стоял напротив пару секунд, прищурившись. Гермиона молчала, пока он всматривался в её глаза. И точно там что-то увидел. Потому что в следующий миг, отступил, качая головой, напуганный, бледный, словно разглядел саму смерть в янтарных радужках. — Даже не думай, Грейнджер, — он всё ещё мотал головой, отходя, пока она продолжала стоять. Обними меня. Обними. Меня. Обнять её. Мать твою. Драко ожидал чего угодно. Секса, опять этой просьбы о поцелуе, но не этого. Как Грейнджер вообще смела такое произнести? Потому что это было почти признанием. Объятия всегда являлись чем-то большим. Желанием защитить, унять боль, желанием укрыть кого-то от всего мира. Голос Грейнджер всё ещё стучал в его ушах. Она не могла этого сделать с ними. Просто бросить под ноги этот факт, чтобы он корчился на полу, крича им в лицо, насколько сильно они вляпались. Насколько сильно это их задело. Его задело. Она не смела засовывать руку ему внутрь и выуживать оттуда это нечто, беспечно вертя в пальцах, поднося ближе к его глазам, чтобы он уж точно не пропустил ни единой детали. Это ведь то, о чём ты думал, верно? То, с чем ты постоянно боролся? Забота о ней. Желание укрыть от боли. И потому Драко раз за разом причинял боль сам, полагая, что так ей будет менее болезненно. Если это будет делать он. И вот Грейнджер просто берёт и говорит ему такое. Обними меня. Твою мать, Грейнджер, твою мать. Одной просьбой она взорвала всё то расстояние, на которое он так долго и старательно отбегал от неё. — Этого не будет. Забудь, Грейнджер, — сказал Драко, и даже ветер притих, будто специально, чтобы она точно расслышала. Малфой развернулся и сбежал по ступенькам вниз, судя по всему, перескакивая через одну. Это было ясно. Он никогда не даст ей подобного. Она отделалась от желания малой кровью, кажется, да? Прислонив руки к солнечному сплетению, девушка зажмурилась, принимая это как факт. Ничего не будет. Гермиона всхлипнула, понимая, что каждый раз, когда она думала, что хуже быть не может, Малфой всегда убеждал её в обратном.