Последователь незримого Покровителя

      Пристыженно шагая с Кареном под руку, Циссилия безразлично смотрела вперёд. То слева то справа мелькали адепты, следовали за нею, галдели, бранились, свистели… Яркое дневное солнце выжигало глаза. Она жмурилась, но не смела опускать взгляд — никто не должен подумать, что её смогли сломать. Цисса ещё поборется.       Она соскребла всю уверенность, которая ещё осталась на стенках её души, и крепче впилась пальцами в руку Карена. Циссилия не чувствовала себя виноватой — только опозоренной. Её нагое бледное лицо припекали тёплые лучи, промозглый ветер поднимал полы длинного белого балахона, издевательский шум толпы сливался вместе с шелестом неспокойных деревьев.       — Вы видели её бородавку? К ней прикасался Всевышний! Матушка Рондо, как после этого она ещё смеет грешить?! — пробивался недовольный визгливый голос среди низкого гула адептов.       — Матушка Рондо наставит её на верный путь, она под надёжной опекой, — ответил за девушку Карен, попытавшись закрыть её собой от любопытных глаз. Аред отчего-то стало неприятно: она не заслуживала от друга такой веры в себя.       Люди стекались со всех сторон: выходили из коттеджей, храма, дети гурьбой вывалили на школьный двор, перешёптывались между собой и тыкали пальцами в Циссилию. Духовный наставник важно расхаживал около них и нравоучительным тоном рассказывал, что их ждёт такая же участь, если они ослушаются воли старших. Маленькие последователи разевали рты, праведный страх отражался в их больших наивных глазах. Для всех них Аред была кем-то наподобие ужасного чудовища, которого сторонились, которое осуждали и боялись.       Карен тоже не был спокоен. Насупившись, он вёл девушку строго по нужному маршруту, будто палач, провожающий преступницу на эшафот. Холодок прошёлся по спине Циссилии. И ведь однажды страшная фантазия может стать реальностью. Ей совсем не хотелось прощаться с жизнью. Однако скоро существование здесь станет невыносимым и ни в какое сравнение не пойдёт с тем, что Циссе уже пришлось пережить. Теперь лапы культа наденут ежовые рукавицы.       Под оглушительные злые крики Аред со спутником протиснулись к храму. Двое приближённых Настоятеля в широких белых платках силой поставили девушку на колени, заломили ей за спиной руки и пригнули к земле. Циссилия отчаянно вскрикнула, скрючившись от внезапной боли, но на большее не осмелилась.       Приближённый адепт с ненавистью ударил её ногой по спине, а второй прижал вплотную к земле. В голове Циссы окружающая реальность скручивалась в спираль. Она тараторила молитву Всевышним, казавшуюся такой огромной и нескончаемой. Молчание, повисшее среди толпы адептов, давило на голову сильнее, чем жестокая рука приближённого культиста. Она попыталась подняться, но тот хмыкнул, сказав лишь:       — Ты недостаточно очистилась перед входом в святая святых.       Циссилия страдальчески тяжело выдохнула, стиснув зубы. Где же Карен, помощь которого сейчас была позарез нужна? Должно быть, наслаждается зрелищем вместе с остальными адептами. Ведь всегда так увлекательно смотреть на то, как наказывают другого человека, а заодно тешить себя мыслью, что ты никогда не окажешься на его месте. Пусть это и было иллюзией. Девушка сама опровергла эту теорию.       Прислужник Настоятеля оборвал Циссилию на половине молитвы и поднял её на ноги. Она пошатнулась, однако устояла. Всё её чистое одеяние было в сырой грязи, лицо безобразно перепачкалось, а руки расцарапались о мелкие острые камни. Циссилия исподлобья глянула на притихшую толпу. Трусливые жестокие отбросы человечества, вот кто сегодня собрался посмотреть издевательство над беспомощной девушкой.       — Заводи её в храм, — в больших тяжёлых дверях, украшенных свежими сочными цветами мака, возник Карен в строгом парадном одеянии. Через повязанный на голову огромный ниспадающий на плечи платок виднелись только его глаза — большие, виноватые.       Она, ведомая двумя адептами, вошла в храм, где сильно несло гарью от затушенных свечей. Циссилия вспомнила вчерашнюю мессу и зажмурилась, стараясь прогнать неприятные воспоминания.       Всё вокруг казалось таким неправильным: адепты, обступившие её кругом, сгорбившийся над алтарём Настоятель, огромные иконы Всевышних во всю стену, Их осуждающие взгляды… Она не верила, что была как-то причастна к этому месту. Дым от погасших свечей въедался в глаза, и хотелось чихать. Но Цисса пока держалась, хоть и опиралась всем своим телом на двух крепких приближённых.       — Циссилия Аред, — раздался непривычно гулкий голос Настоятеля. Он прочистил горло и неохотно хлопнул в ладоши.       Адепты расступились в разные стороны, руки девушки отпустили, и она беспомощно упала на колени. Чудовищная слабость обуяла тело, она почувствовала себя тряпичной куклой и не смогла найти сил даже на то, чтобы убрать упавший на глаза платок.       Настоятель тихо удовлетворённо посмеялся, победно взглянув на застывшую Аред, и перелистнул страницу книги.       — Циссилия, ответь мне на вопрос. Сколько раз ты видела, как проходят Духовные Суды?       Она молчала. Настоятель и без того знал, как часто она сама глазела на судилище над отступниками.       — Я видела почти все, — осипшим голосом сказала она, еле как подняв голову. В храме было темно, не горела ни одна свеча, а плотная стена из адептов закрывала собою окна. Лишь маленький фонарь горел на алтаре Настоятеля.       — Что ж. Тогда ты знаешь, какие решения выносит Суд?       — Разжаловать или… казнить, — сказала она вдогонку и скривилась, будто что-то кислое попало под язык, — можно мне лишь узнать: за что я здесь? — робко, но всё же высказалась Циссилия через ком в горле.       Тишина в храме была гробовой, угрожающей. Девушка зажмурилась. Он не знала, за что конкретно оказалась здесь и кто на неё донёс. Было ли это самостоятельным решением Настоятеля? Суть от этого не менялась. Наказания не удастся избежать.       Настоятель тяжело вздохнул.       — Ударь её, — строго приказал он своему приближённому, который стоял возле Циссилии.       Девушка вскрикнула, когда на её спину обрушилась череда ударов ногами. Держаться больше не было сил. Она взвыла от боли и несправедливости, ухватившись за курчавые волосы.       — За что я?! Я ведь ничего… ничего! — сквозь слёзы кричала Цисса, пальцами впившись в пушистый белый ковёр.       Приказа остановиться не было. За тяжёлым ударом шёл следующий, такой самозабвенный, будто приближённый адепт избивал не простую последовательницу, а самую страшную грешницу — ту самую, которая решила отправить на костёр Рондо. В его стеклянных глазах был только животный гнев, взращённый годами.       Стараясь защитить голову, она получила ботинком в нос. Ужасная жгучая боль сводила с ума, запах гари и железный вкус… Её пытаются сломать. Может, думают, что она уже сломана. Можно ли было попытаться сломать то, что уже перетёрто в труху?       — Ну, — равнодушно подал голос Настоятель, — вполне достаточно.       Затем он протёр рукавом мантии сияющий перстень с большим алым камнем и поднял ладонь кверху, приготовившись зачитать список грешных деяний, в которых была уличена Циссилия.       — Циссилия Аред, за злостный прогул месс, халатное отношение к работе миссионера и безбожничество ты будешь осуждена.       — Но почему?! — на последнем издыхании прохрипела она, вытянув трясущуюся руку к Настоятелю. И было в этом жесте отчаяние утопающего, тонувшего в собственных грехах и крови. Один глаз заволокло красной пеленой вместе со слезами. — Я никогда, ни за что не предавала Всевышних! Всегда молилась, всегда ощущала… их присутствие.       Недовольный удивлённый шёпот прошёлся по толпе адептов. Приближённые покрепче сжали кулаки, будто только и ожидая нового приказа от Настоятеля, чтобы ещё раз ударить девушку. Циссилия смело держала вытянутую руку, пытаясь уловить эмоции Настоятеля, что он скажет на это. Но тот, казалось, был равнодушен.       Настоятель вновь прокашлялся.       — Кто-то желает высказаться в защиту сестры Циссилии? — окликнул он толпу.       Адепты притихли. Циссилия не знала, были ли её знакомые среди толпы, о чём они думали, осуждали ли её или сочувствовали. Сочувствовали… Она даже криво улыбнулась. Вряд ли здесь имеет место быть такое слово.       Вперёд смело пробился Карен, ухватившись за блестящий треугольный амулет на шее. Он встал на колено, преклонил голову перед Настоятелем. Тот снисходительно махнул рукой, и Карен вновь поднялся.       — Ваши замечания правдивы, уважаемый Настоятель. Но я соглашусь с тем, что Циссилия никогда не забывала о Всевышних. Она остаётся преданна своей вере, несмотря на все огрехи.       — Это так! — растолкав локтями стоящих перед ней адептов, Дэя пробралась к Карену и оттеснила его, всецело заполучив внимание толпы. — Я собственноручно воспитала маленькую Циссу и, клянусь Всевышним, она крепка в своей вере. И никогда, слышите, никогда она не сомневалась, в том, что Они есть и видят нас!       Слова Дэи встряхнули всю собравшуюся в храме публику. Дэя, должно быть, ощущала себя внезапной манной для Циссилии. Девушка видела гордость в её высоко задранной голове, ровной осанке и разгневанном тяжёлом дыхании. Вера была дороже ей, чем собственноручно воспитанный ребёнок? Безусловно, это было так. И были ли эти слова защиты сказаны из-за любви к Циссе или же Беркут просто боялась навлечь гнев и на себя из-за неподобающего воспитания?       Настоятель резко поднял обе руки, покачав головой. Казалось, у него не было сил, чтобы кричать. Даррел не стоял рядом с ним, и некому было утихомирить разбушевавшуюся толпу.       — Хорошо, я понял вас, сестра Беркут, — Дэя благодарно кивнула Настоятелю и отступила на шаг назад. — Циссилия, покайся, — приказал он, когда в храме стало немного тише.       Один из приближённых протянул руки, чтобы поднять девушку, но та резко покачала головой, став на колени и сложив ладони на груди. Молчание воцарилось, когда она еле заметно шевелила губами и неразборчиво шептала. И все просьбы Циссилии сводились только к одному — наконец отпустить её. Она больше не опорочит Покровителей, если те даруют ей свободу, перестанут смотреть за ней, ожидать послушания и праведной службы. Аред не была на это способна, не могла потому, что видела другую жизнь. Лучше спокойно жить в мире нечистых, чем с позором существовать среди праведно верующих адептов. Цисса считала, что не заслужила нести это тяжёлое бремя.       Во время тихого раскаяния Циссилии где-то на втором этаже храма двери распахнулись, и в среднюю часть храма спустился Даррел с запечатанным в конверт решением Духовного Суда. Всё это время он слушал то, что происходило, и вместе с небольшой свитой приближённых Настоятеля думал, какое наказание подойдёт для Аред.       Тяжёлый взгляд Даррела исподлобья не сулил ничего хорошего. Он рывком преподнёс Настоятелю конверт и встал рядом с ним, положив ладонь на кинжал. В храме перестали не только переговариваться, но и громко дышать. Пристыженная Дэя отошла обратно в ряд последователей, но Карен продолжал стоять на месте, сжав кулаки.       Циссилия нервно перебирала пальцами ворс ковра. Ослабшая физически и морально, она могла только ждать, какую же участь ей уготовили.       Настоятель вздохнул, и аккуратно вскрыл конверт, пробежавшись по написанному взглядом. Его седые брови поползли вверх, и, казалось, довольный результатом, он возложил письмо на алтарь.       — Циссилия Аред. Ты будешь разжалована в младшую сестру. Помимо этого ты приговариваешься к исправительным работам в госпитали на срок, пока Всевышние не скажут, что с тебя достаточно. Следующее нарушение правил станет для тебя фатальным исходом. Благодари Покровителей за такое снисхождение.       Заинтересованная толпа всё ещё молчала, в ожидании того, что Циссилия побежит целовать подол мантии Настоятеля, ризы икон и руки Дэи в благодарность. Но она лишь устало стояла на коленях, и казалось, что наконец-то всё кончено.       Она молча рыскала взглядом по приближённым, Настоятелю, толпе адептов, и только Даррел насмешливо смотрел на неё со скрытой насмешкой во взгляде. Тот просто издевался над нею, всё его решение было издевательством.       — Да будет так! — поднял Настоятель обе руки вверх, высоко задрав голову.       Адепты зааплодировали. Аплодировали и приближённые, даже староста нехотя стучал ладонью об ладонь. Вряд ли эта радость была искренней. Циссилия была уверена, что таким решением остался доволен только Карен. Другие же с охотой бы посмотрели на казнь девушки. Наверное, теперь они будут надеяться, что совсем скоро дождутся и её.       Духовный Суд объявили законченным. Охрана оставила Циссилию, зрители покинули один за другим храм, а Настоятель продолжил собственную службу, сев около алтаря с накрытой платком головой. Девушка бессмысленно наблюдала за ним, не в силах подняться с пола. Тяжёлые думы сменяли друг друга, животный страх и отчаянная тревога охватили её. Циссу волновало только одно — больше она никогда не сможет выйти из лагеря. Никогда не пройдётся по городу, не сходит на пристань, не встретит Зизи, не поужинает в пекарне Карена. Жизнь на этом, можно считать, окончена.       Карен вернулся к ней, когда храм почти опустел. Лишь двое последователей стояли возле икон Всевышних, тупо разинув рты.       — Пойдём, всё кончено, — с тихой радостью в голосе сказал он, помогая встать на ноги подруге. Она оказалась совсем неподъёмной, будто бы не хотела уходить. Это было сущей правдой. Ей вовсе ничего не хотелось.       Карен вздохнул. Циссилия никогда не впадала в отчаяние. На ней лица не было — только смертельное уныние. Он взвалил руку Аред на плечо и кое-как поставил её на ноги. Цисса не выходила из оцепенения и кое-как перебирала ногами. Совсем больная и бледная, будто на грани смерти. Её голова упала на грудь, а ладони были ледяными.       — Всё хорошо, — попытался заверить её Карен, помогая спуститься подруге с лестницы, — ты жива, всё будет в порядке.       На лицо девушки упали тёплые щекочущие лучи солнца, и она наконец улыбнулась вымученной улыбкой. Пустым взглядом смотря перед собой, она произнесла:       — Ты думаешь, что я до сих пор жива?

***

      Белое неприятно облегающее тело одеяние село на Циссилию идеально, будто предназначалось ей с самого рождения. Из-за тяжёлого бурого фартука сильно пахнущего резиной было трудно двигаться, она становилась неуклюжей и неповоротливой. Ладони мёрзли и потели в длинных каучуковых перчатках, а ходить по скользкому полу в мягких тапочках было попросту невозможно. Циссилия то и дело посильнее прижимала к носу повязку, каждый раз шипя от боли. Всё её тело ныло и просило отдыха, но сёстры милосердия заставили её вычищать до блеска весь первый этаж, пока они не посчитают, что стало идеально чисто. Аред пришлось во второй раз перемывать коридор.       Она больше попусту не лила слёзы. Обессиленно Цисса глядела на снующих перед нею сестёр, хлестала шваброй перед прогуливающимися в коридоре пациентами лечебницы. Хотелось кричать. Но она только прикусывала щеку изнутри и сильнее вцеплялась в швабру. Ладони скользили внутри перчаток и насквозь пропахли резиной. Циссилия работала на последнем издыхании, но работала. Спасибо хоть на том, что сёстры милосердия сжалились над нею и неохотно перевязали раны. Лечебница больше не казалась ей светлым местом. Невозможно любить свою темницу.       Проходящие мимо пациенты смотрели на неё как на диковинный экспонат, перешёптывались между собой, тыкали в неё пальцем. Слухи разносились мгновенно, и ещё неизвестно было, какие же грехи приписывали Циссилии. В любом случае, не от кого было ожидать к себе хорошее отношение.       Она остановилась, устало прислонившись к стене спиной и, не обнаружив поблизости сестёр, прикрыла глаза. Как же она устала. Сегодняшний день тянулся бесконечно и никак не собирался заканчиваться. Возможно, это был всего лишь сон. Тогда Циссилия впервые была бы рада проснуться.       Передышка длилась недолго потому, что вскоре поблизости раздались шаги, и девушке пришлось вновь взяться за швабру. Она исподтишка глянула на приближающегося человека и сначала его не узнала. Но приглядевшись получше, задумчиво нахмурилась.       — Привет, — прошептала Трикс, оперевшись на стену рядом. Её опухшее лицо было плотно перебинтовано, вывернутая нога беспомощно болталась, а один глаз залеплен белой повязкой. Девушка еле говорила, была обрита налысо, на голой голове только-только начали вырастать тёмные волоски.       Циссилия инстинктивно вздрогнула. Вид бывшей соседки был даже не плачевным — ужасным. Цисса посильнее сжала рукоятку швабры. Кто этот ирод, который так поиздевался над Трикс?       — Надеюсь, над тем, кто сделал это с тобой, кто-нибудь однажды надругается ещё сильнее, — так же тихо проговорила она, сочувственно глянув на бывшую соседку.       Трикс только простодушно улыбнулась, легко пожав плечами. Обе они понимали, что ничего не могут с этим поделать. Оставалось только радоваться тому, что девушки всё ещё живы.       — Это правда, что ты теперь не миссионер? — аккуратно спросила Трикс, уткнувшись взглядом в пол. Её тихий нездоровый голос дрожал и сбивался.       — Да, — кратко ответила та.       Бывшая соседка понимающе кивнула. Девушки толком не говорили, даже не смотрели друг другу в глаза, но какая-то еле уловимая связь, что-то очень тонкое и витающее в воздухе давало ощущение, будто они каким-то образом связаны. Обе стали жертвами жестокой праведной машины культа, обе теперь ненавидят своё существование.       — Карен однажды спасёт нас всех, — внезапно криво заулыбалась Трикс. Её простой наивный тон отчего-то пугал.       — Как?       Больная девушка молчала. Только блаженная улыбка застыла на её лице. Быстро выразительно взглянув на Циссилию, будто она готовила для неё что-то очень важное и увлекательное, Трикс развернулась и зашагала обратно в палату, держась ладонью за пачкающуюся побелкой стену. Циссилия схватилась за голову, не в силах переварить всё то, что услышала сегодня за день. Мысли кипели и бурлили, захлёстывали друг друга, поглощали, затем снова делились. Единственное желание было заснуть и проснуться лишь тогда, когда человечество вымрет, чтобы насладиться полным одиночеством.       Под вечер Циссилии поручили разнести всем пациентам ужин. Сёстры милосердия пообещали выдать ей личные вещи только если она выполнит свою новую работу идеально. Девушку заставляло работать только то, что теперь она была у Настоятеля на мушке и не могла позволить себе ещё один промах — дальше только костёр. Под угрозой лишиться жизни, она еле таскала тяжёлую тележку из одной палаты в другую, раздавая больным порции пахнущей протухшим маслом жижи. Они смотрели на неё с глубоким недоверием, но еду принимали, с жадностью глотая субстанцию, от которой Циссилию мутило. Большие палаты с потрескавшейся на стенах краской были вплотную заставлены железными кроватями без матрацев, на которых разлёживались пациенты, совершенно разные: кто с переломами, кто с воспалением лёгких. Самые тяжёлые больные ютились в углах и лежали пластом, длинные трубки от капельниц были намертво примотаны к их запястьям. Рядом были те пациенты, которые могли спокойно передвигаться, и кормили с ложки своих неподвижных братьев. Вряд ли кому-то из них нравился сегодняшний ужин, один тяжело больной вовсе отплёвывался от мерзкой жижи, в то время как его помощник уговаривал того проглотить хотя бы пару ложек.       Циссилии было противно. Всё вокруг вызывало непосильное желание пойти и вымыться с ног до головы: хриплый кашель и зелёный насморк, больные заспанные глаза адептов. Они ходили в белых ночных рубашках, скрывая лица за длинными пёстрыми платками из ситца, разносили миазмы и бациллы. Девушка подумала, что было бы неплохо заболеть чем-нибудь серьёзным и скончаться своей смертью, чем позорно сгореть на костре. Возможно, тогда Мадест сможет её пощадить. Попасть на перевоспитание Рондо — участь куда хуже, чем сама смерть.       Она подала Трикс, которая дочитывала «Завет Вране», последнюю тарелку с ужином и почему-то остановилась подле неё, будто ожидая слов благодарности.       — Ты здесь надолго? — с какой-то мольбой в голосе прошептала та, отставив тарелку с жижей на подоконник.       — Не знаю, — устало вздохнула Цисса, поправив лёгкий кружевной платок, еле покрывающий её курчавую голову.       — Останься навсегда, — отчаянно схватила её за руку Трикс, единственным кровавым глазом уставившись на Циссилию. Отчего-то недовольное лицо Аред обмякло, и она устало вздохнула. Слишком жалко выглядела Трикс, чтобы злиться на неё. Да и были ли силы? — Цисса, Карен однажды спасёт нас, — повторила она вновь то, что говорила в коридоре.       Циссилия нервно вырвала свою руку из слабой хватки Трикс и, бросив что-то невнятное, вроде пожелания хороших снов, поспешила удалиться из злосчастной палаты, переполненной совершенно разными больными. Кажется, после несостоявшейся казни Трикс совсем отшибло рассудок. Аред смогла бы поверить, что кто угодно вызволит её из лап «Мадестов Рондо», но не Карен. Он уже думал так же, как думала вся обезличенная масса последователей. Зря только Трикс ждала чудесное спасение: для бывших миссионеров один путь — тяжёлый и ухабистый, длинный, иногда бессмысленно длинный. Не каждый оступившийся адепт сможет вновь заполучить доверие Настоятеля. Циссилия не представляла, как ей придётся возвращать честное имя. Возможно, для этого был дан целый год исправительных работ в лечебнице.       Она ожидала снисхождение от сестёр милосердия, когда закончила с ужином. В противном случае, Циссилия готова была упасть в обморок от изнеможения и голода. Но снисхождения не последовало. Сёстры, спокойно попивавшие в своём кабинете чай с молоком, рассиживались на мягких цветастых креслах и устало читали медицинскую литературу. Когда вернулась Аред, они предпочли сделать вид, будто её нет.       — Теперь помоги Берте раздать лекарства, — будто бы Цисса была чужим незнакомым ей человеком, равнодушно хмыкнула Дэя, сидящая во главе своей свиты сестёр милосердия,       Сестра по имени Берта, широкая мужиковатая старуха, нехотя поднялась из удобного кресла, злобно зыркнув на своих коллег, и вытолкнула Циссилию из кабинета. В руках её был тяжёлый железный поднос с несколькими бутыльками, подписанными номерами палат. Половина из них была заполнена сухими травами, в остальных лежали маленькие голубоватые таблетки.       — Иди раздай этим, на третьем этаже, — недовольно фыркнула сестра Берта, всучив тяжёлый поднос Аред, потом вынула из кармана пачку сигарет с зажигалкой. — Сделаешь что-то не так — сразу же скажу Настоятелю.       И, окинув Циссилию самым жестоким требовательным взглядом, старуха ушла из коридора на перекур. Девушка подхватила поднос поудобнее и направилась к лестнице. В голове стучало только одно желание — спать.       Кое-как, опираясь на стену и делая большие передышки, Цисса поднялась на третий этаж, нервно выдохнув. Она знала, что здесь, скорее всего, лежат важные люди, поэтому натянула вымученную улыбку на лицо, хоть со стороны и казалось, что её насильно заставили улыбаться, приставив к спине нож.       Это были трое мужчин, хорошо одетых, все лежали в разных палатах. Они ужинали приятным куском мяса птицы с тушёными овощами, отдыхали в чистых белых палатах со всеми удобствами, даже с собственной туалетной комнатой. В их упитанных лицах читалось презрение к новой санитарке, никто из них не удосужился заговорить с Циссилией.       — Пожалуйста, — протянула она предпоследнему пациенту склянку с голубыми таблетками и кратко склонила голову. Полный мужчина с заплывшими узкими глазами бесцеремонно схватил свои лекарства и закинул их в рот. Жестом он приказал девушке уйти и вновь плюхнулся в чистую мягкую постель, довольно почёсывая бороду.       Циссилия шустро покинула палату, больше не сдерживая слёзы. Коридор расплывался, пол уходил из-под ног. Пошатываясь, Аред шла возле стены, кое-как удерживая тяжёлый железный поднос. Остался последний, и на сегодня, возможно, закончатся страдания. Только вряд ли сёстры думали, что Циссилия настрадалась достаточно. Скорее, они бы извели её до изнеможения в отместку за непослушание культу.       Она не обнаружила важного последнего пациента в палате. Долго не раздумывая, девушка прошла внутрь, чтобы оставить лекарство на прикроватном столике, но просчиталась. Дверь за ней захлопнулась сама собой, и что-то тяжёлое обрушилось на голову Циссы, сбив её с ног. Не устояв на месте, она повалилась на пол, бранясь и отчаянно ругаясь. Её бесцеремонно придавили, заткнув рот ладонью. Тело Циссилии ответило тупой ноющей болью во всех конечностях. Упавший на кафельный пол бутылёк разлетелся на маленькие осколки.       — Послушай сюда, крыса сухопутная, выпусти меня, — перед носом девушки сверкнул острый блестящий кинжал, и она зажмурилась, — иначе я перебью всех вас, твари. Мне к чёрту не сдалось ваше лечение.       Циссилия притихла, не сопротивляясь.СИл на сопротивление просто не оставалось. Будучи на волоске от казни, потеряв всю радость от жизни, ей было слишком всё равно. Её жизни угрожал не только разъярённый незнакомец с ножом.       Тот, видимо, решив, что девушка готова с ним сотрудничать, отпустил её и присел рядом. Цисса не поднималась, наслаждаясь минутой отдыха. За весь этот тяжёлый день ей не удалось даже ненадолго присесть.       Моряк нервно стучал ножом по ладони и выжидающе смотрел на Циссилию. Его наивность отчего-то позабавила девушку и та хмыкнула.       — Я не могу — равнодушно ответила она, заметив, как незнакомец покрепче ухватил кинжал, — я здесь никто. Меня также держат в заложниках.       Он задумчиво скривил лицо, видно, решая, стоит ли лишать жизни полумёртвую девушку, и всё-таки запрятал нож за пазуху. Что-то вроде сострадания промелькнуло в его умных глазах, и он помог Циссилии присесть.       — Вы та, с кем я говорил утром, — без доли сомнения сказал моряк, — вы сможете мне помочь. Мне нужно узнать кое-что. Я сейчас на территории лагеря «Мадестов Рондо»?       Аред изменилась в лице, уставившись на раненого мужчину так, будто тот сказал непростительную дурость. Однако это была верная дурость. Откуда тот знал? Вернее, откуда смог узнать? Она оглянулась, но не заметила ничего, что могло бы намекнуть моряку о его местонахождении.       Циссилия была в замешательстве. Сёстры сразу поймут, что это она проговорилась, если больной начнёт кричать о том, что знает, где находится. Ей нельзя так сильно подставляться. Девушка насупилась.       — Я не могу ничего сказать. Потому что не уверена, что потом моя жизнь будет в безопасности.       Моряк, видно, понял это как положительный ответ и довольно потёр ладони, улыбнувшись беззубой улыбкой.       — Обижаете, мадам, в самой что ни на есть безопасности — театрально откланялся он, хитро прищурив чёрные глаза. — Карс Каравелла к вашим услугам. Око за око, миледи, если вы понимаете, о чём я. За любую информацию так или иначе приходится платить, правильно?       Цисса удивлённо уставилась на моряка, и в душе её резко зажглась та самая спасительная искра.       — Ладно, Карс, — устало улыбнулась Циссилия, не в силах скрыть своё предвкушение. Её единственное желание вполне стоило того, чтобы довериться жаждущему информации о культе человеку. Дэя назвала его «пиратом, разбойником, бесчестным грешником». Это именно тот человек, который был нужен Циссе. — Ты выберешься из этого проклятого места. Но только вместе со мной.