Sugar and Spice

Глубокий вдох. — Я не думаю, что этот перевод правильный. Тео послал ей ободряющую улыбку. Малфою, кажется, тоже понадобилось несколько глубоких вдохов, чтобы ответить коротко: — Тогда каков, по твоему мнению, правильный перевод, Грейнджер? До сих пор не было никаких криков, обзываний и слов, от которых захотелось бы рвать на себе волосы. На самом деле, их очередная встреча проходила очень гладко, и никаких споров по поводу перевода не возникало... до этого момента. По крайней мере, казалось, что Малфой был настроен, несмотря на их разногласия, вести себя спокойно и сдержанно, что соответствовало бы их начинающейся дружбе. Указывая на последовательность рун Гермиона произнесла: — Я не думаю, что «чума» употребляется здесь в буквальном смысле, как эпидемия или болезнь. Скорее, слово нужно толковать более широко, как «проклятье». — Но проклятия могут вызывать болезни, — утверждал Малфой, — волдыри, оспу, омертвение конечностей, и это лишь некоторые из них. Она боролась с желанием стиснуть зубы: — Не магические проклятия. Скорее, проклятье как метафора. — То есть, ты утверждаешь, что «чума» здесь — это метафора проклятья, которое... тоже метафора? — он вопросительно изогнул бровь. Тео громко откашлялся, словно напоминая им держать себя в руках. — Да. Именно об этом я и говорю, — сказала она. — Проклятье, скорее... в магловском смысле слова, в смысле проявления враждебности. Знаешь, это как желать зла врагу. Малфой смотрел на нее через стол, нахмурившись, крепко сжав губы. Она почти задержала дыхание, ожидая, когда он ответит на ее упоминание о маглах. — Как во фразе «чума на оба ваши дома»? Она открыла рот, тут же закрыв его, так и не произнеся ни слова. Что, черт возьми, он собирался этим сказать? Малфой ухмыльнулся. — Да, — она коротко кивнула, — это именно... именно то, что я имела в виду. Я не знала, что ты изучал Шекспира на занятиях по Магловедению. — Я не изучал, — эта невозможная ухмылка на его лице стала еще шире. — Просто решил прочитать, этого не требовали занятия. Мне было скучно, так что решил почитать что-нибудь легкое. Шекспир вообще-то был не самым легким чтением. Его произведения, его слова требовали очень вдумчивого анализа, фразы редко имели одно значение, их можно было интерпретировать десятками разных способов. Его пьесы не были чем-то, что можно было просто бездумно пролистать. Боже, Малфой вообще хотя бы понял, что именно он держал в руках? С другой стороны, она сама называла толстенные магические тома книгами для легкого чтения, так что, может, она была не лучшим судьей в этих вопросах. Правильнее было бы поощрить попытку Малфоя погрузиться в литературу маглов, чем пытаться выяснить, что его к этому подтолкнуло. Гермиона улыбнулась: — Как тебе «Ромео и Джульетта»? Захлопнув учебник, Малфой отложил его в сторону, освобождая место, чтобы опереться о стол локтями. Его чертова ухмылка так никуда и не исчезла: — Ужасно. Она пораженно моргнула. — Что, прости? Тео громко вздохнул и пробормотал: — Ну все, понеслась. — Полная чушь. Ромео — негодяй, а Джульетта просто бестолковая идиотка. Они знали друг друга всего один день, и что, влюбились? Мерлинов зад. Не понимаю, почему люди считают это романтичным. Учитывая, что в конце концов оба покончили с собой. Он что, серьезно? — Это не романтика, это трагедия и предостерегающая легенда! Малфой закатил глаза: — Эта трагедия была бессмысленной. Он даже не объясняет, почему Монтекки и Капулетти ненавидели друг друга. — Было множество причин! Например, кровная вражда? Она прикусила язык. — И он не смог упомянуть ни одной? — подколол Малфой. — Держу пари, ему просто было лень. Лень?! О, Мерлин. Гермиона сжала руки в кулаки, пока ногти не врезались в кожу, а затем снова медленно их разжала. Глубокий вдох, еще один. — Хорошо. Так значит, тебе не понравились «Ромео и Джульетта»... — Не просто не понравились. Я ненавижу эту пьесу с силой миллиона полыхающих солнц, — сказал Малфой со злорадной улыбкой на лице. Нужно дышать глубоко. — Хорошо. Ты ненавидишь ее. Ты читал что-нибудь еще у Шекспира? — Да. Недавно прочел «Укрощение строптивой». Эта пьеса мне даже понравилась. Ну конечно же. — О боже, Малфой, ты так предсказуем. — А что? — он поднял ладони в вопрошающем жесте. — Отличная история, Грейнджер. Очень поучительно для язвительных зазнаек, любящих жалить. — Жалить? Ты серьезно? Ты сейчас о строчке: «Ах, я оса? Так бойся жала»? [1] К твоему сведению, это было благопристойное предупреждение со стороны Катарины, к которому следовало бы прислушаться. Он прикрыл глаза, пожав плечами: — «Что неприятно, в том и пользы нет». [2] И что, черт возьми, он хотел этим сказать? Что ему было приятно выводить ее из себя? Она осклабилась в ответ: — «Меж гнилыми яблоками выбор не велик» [3], Малфой. Тео прокашлялся: — Мне оставить вас одних? Она застыла. Мерлин, когда она успела так сильно наклониться над столом? Она чуть ли уже не перелезла через него, и Малфой был не лучше: его руки упирались в дерево стола, а сам он в пылу спора почти полностью поднялся со своего стула. Гермиона быстро откинулась назад, мгновенно вспыхнув: — Это еще зачем? Тео опустил подбородок, коротко покачав головой, а затем поднял взгляд на Гермиону, выглядывая из-под ресниц: — Если не ошибаюсь, это было очень похоже на прелюдию. Вся кровь разом отлила от ее лица: — Что за чушь. — Мечтать не вредно, Грейнджер, — произнес Малфой, растягивая слова так же высокомерно, как и всегда. Но, в отличие от нее, с каждой секундой он все сильнее краснел. Гермиона насмешливо оскалилась и произнесла, стараясь, чтобы ее голос не дрогнул: — Ну если только в твоих снах. — Ты и не представляешь, что мне снится. Это прозвучало почти... серьезно. Но даже сама мысль об этом была до абсурда смешной. Должно быть, он пошутил. — Ха-ха. Очень смешно. Но он не смеялся. Просто смотрел на нее в упор, и она уставилась на него в ответ, ища на его лице хоть какие-нибудь знаки... Ну вот. Уголок его губы дернулся. Он пожал плечами: — Ты так легко ведешься. Гермиона закатила глаза; чувство, что она вот-вот потеряет сознание, понемногу отпускало ее: — Негодяй. — Зазнайка, — ухмыльнулся в ответ Малфой. Тео легко хлопнул в ладоши: — Прекрасно, теперь поцелуйтесь и давайте вернемся к работе, чтобы мы смогли закончить этот абзац прежде, чем библиотека закроется. Это была шутка. Более того, это была шутка из уст парня Малфоя. И все же, все внутри Гермионы оборвалось при слове «поцелуй». О, Мерлин, и хуже всего было то, что как минимум половина ее реакции зависела от того факта, что именно Тео произнес это. Малфой, все еще слегка красный, но, в основном, вернувшийся к своему обычному облику, скорчил гримасу и протянул Гермионе свою ладонь над столом. — Хочешь пожать руки? Серьезно? — пробормотала она. — Ты предпочла бы поцеловаться? Фыркнув, она схватила его руку, быстро пожав. Ладонь Малфоя была теплой и немного огрубевшей — наверное, из-за квиддича. Ей понадобилось все самообладание, чтобы снова не вспыхнуть, когда Гермиона поняла, что ее собственная ладонь стала слегка влажной в его руке. — Было приятно поспорить с тобой, Грейнджер, — произнес он, слегка улыбаясь, — давай как-нибудь повторим. Возвращаясь в башню Гриффиндора, Гермиона чуть не слетела кубарем со ступеней движущейся лестницы, совершенно отвлеченная мыслью о том, что спорить с Малфоем было действительно приятно. Может, из-за того, что они договорились стать друзьями, или из-за того, что предметом их спора не были вопросы жизни и смерти. Конечно, в какой-то момент спор стал слишком пылким, и имели место даже обзывательства. Но это не было чем-то недоброжелательным, и, уж тем более, жестоким. Малфой был остроумен, и то, как он ухмылялся, думая, что, наконец загнал Гермиону в угол, выводило ее из себя, но одновременно было ужасно сексуально и... О нет. Она была в полном дерьме.

***

Друзья. Гермиона уставилась на балдахин над своей кроватью, сильно закусив губу. Чтобы избавиться от своего — какой стыд — влечения, сначала нужно было признать его. Не вслух, Мерлин, нет, только перед самой собой. Пора было это сделать, необходимо было избавиться от этих чувств как можно скорее. Потому что дружба, как правило, не предполагает желания трахнуть своего друга или его парня. Тем более его парня. Гермиона же преуспела по обоим пунктам. Ее влекло к — глубокий вдох — Драко Малфою и Теодору Нотту. К ним обоим, несмотря на тот факт, насколько глупо это было. Ее ужасно влекло к ним, еще с того дня на шестом курсе, когда они проходили Амортенцию. На самом деле, Малфой нравился ей с самого первого раза, когда она увидела его: когда его белые светлые волосы еще были идеально уложены, а нос задран высоко вверх. Против всякой логики, девочкой она была им очарована, несмотря на его издевательства, жестокость и напыщенность. Последнее, кстати, до сих пор оставалось с ним. Пусть она и не была садисткой, но вот с мазохизмом пока все было не столь ясно. Конечно, все это ей не нравилось. Даже наоборот. Она ненавидела, что ее пульс сбивался и ускорялся, когда Малфой смотрел в ее сторону, даже просто насмехаясь. Эти гримасы должны были бы обезображивать его лицо, но каким-то образом он оставался прекрасным всегда, даже когда швырялся в нее самыми ужасными словами из всех существующих. Конечно, ей это не нравилось. Но на него было эстетически приятно смотреть, особенно в последние годы, когда постепенно он превратился в прекрасный образец утонченной мужественности. Даже когда он ходил с ужасными, почти черными кругами под глазами, он был привлекателен: светлые волосы, острые тонкие черты лица. За это лето он восстановился, плечи стали шире, все тело было стройным и поджарым. Было невозможно отрицать, что теперь, когда он перестал выглядеть как ходячее привидение, Малфой был по-настоящему красив. Все усложнялось тем, что Гермиона перестала ненавидеть его уже давно, ее чувства все сильнее запутывались. Может, он ей и не нравился, но она постоянно замечала его. Замечала то, как он щелкал суставами пальцев, задумываясь, и то, как бегло двигались его пальцы, когда он крутил в них перо во время занятий. Как он изучал рецепты зелий просто так, для удовольствия, и как любил сладости. Она замечала изменения в нем на протяжении всего шестого курса, когда он вдруг слишком крепко сжимал в пальцах перо, и как однажды прокусил до крови губу, думая, что никто не заметил. Как круги под его глазами становились все темнее, в то время как сам он худел, как он дрожал, когда думал, что никто не смотрит. Она замечала его, и даже в худшие времена ее привязанность сохранялась. О том, когда возникло ее — еще один глубокий вдох — влечение к Теодору она знала еще меньше. Но ей следовало бы догадаться раньше, что запах гвоздики, который она почувствовала тогда над котлом, был связан с ним. Честно говоря, она вообще не замечала Тео до... третьего курса? Да, так. В то время как Малфой, будучи ребенком, постоянно источал браваду, Тео прятался в тени. Темноволосый и всегда тихий, он ничем не выделялся в ее глазах, пока однажды она случайно не подглядела, как он раздал кучке тоскующих по дому первокурсников все сладости, принесенные из Хогсмида. Она не влюбилась в него из-за одного этого поступка, но точно начала обращать на него внимание. Он был очень высоким, долговязым мальчишкой, который с годами становился еще выше и выше, обгоняя Малфоя. Он тогда проходил через эту нескладную подростковую фазу, когда его конечности были слишком длинными, и весь он казался неуклюжим. Но окончательно сформировался он намного раньше, чем Малфой. Когда Тео вернулся в школу в начале шестого курса, казалось, что он сбежал из магловской рок-группы: его тело все еще было стройным, но налилось новой, затаенной силой. Он научился двигаться так, как будто бы бесшумно крался, подобно хищнику, а не просто ходил, как все остальные. Учитывая то, как темные волосы спадали ему на лоб и такие же темные ресницы обрамляли темно-синие глаза, и его губы... — они, кстати, всегда были такими соблазнительно полными? — у Гермионы не оставалось никаких шансов. Подобно тому, как жестокость Малфоя не могла убить ее очарованности им, дружба Тео с Малфоем, его постоянная близость к нему, не могла уничтожить ее влечения к Тео. Пусть он сам никогда и не издевался над ней, но он уж точно смеялся над выходками Малфоя. На одно короткое мгновение Гермиона просто решила, что проходит через фазу, когда привлекают плохие парни. Ведь большинство девушек проходят через нее, разве нет? Но ведь Эдриан Пьюси был так же хорош собой, и уж точно не был меньшим засранцем, но она никогда не кончала, думая о нем. Так что дело было не в этом. Судя по всему. В конце концов, становилось понятным, что никаких причин ее влечение не имело. Она пыталась применить логику к ситуации, которая сама по себе была совершенно алогичной. У нее просто не получалось просунуть кубик в отверстие для шарика — что ж, она всегда могла трансфигурировать кубик... Но она отступила. Они привлекали ее. И теперь, чем больше времени она проводила с ними, чем больше она пыталась стать для них другом, пусть и конфликтуя время от времени, тем сильнее они ее привлекали. Гермиона глубоко вздохнула. Теперь, когда она призналась во всем самой себе, нужно было решать, как избавиться от этих чувств. Она не была настолько глупа, чтобы полагать, что сможет быстро избавиться от этого влечения. Не было ничего страшного в том, что ей было приятно смотреть на них, но чувства, заставляющие ее дрожать, дышать быстрее, забывать о всем вокруг, должны были исчезнуть. Предполагалось, что все они будут пытаться подружиться и работать над общим проектом, и ее чувства тут не приведут ни к чему хорошему. Ей бы стоило, как минимум, сбавить обороты, потому что почти залезть на стол в пылу спора и постоянно думать о губах Малфоя было... не лучшей идеей. Попытки выискать их худшие качества тоже ни к чему не привели, учитывая, что этот список постепенно сокращался по мере того, как они работали над собой. Хуже того, некоторые их недостатки начинали нравиться Гермионе. Так что это не было выходом. Все эти попытки, наоборот, возымели обратный эффект, сделав их еще более привлекательными в ее глазах. Что было делать? Поправив подушку, она улеглась поудобнее, слегка прижимаясь к матрасу. Возможно, она подходила к этой головоломке совершенно не с той стороны. Да, они действительно были недоступны для нее. Но не по тем причинам, по которым она думала раньше: не потому, кем они были, на каком факультете учились, кем были их семьи, какую темную историю они имели. Не потому, что по всем тем же причинам раньше они не принимали ее саму. Просто до недавнего времени у нее не было важного куска информации. Они были уже заняты друг другом, были заинтересованы друг в друге, не в ней. Она не принимала это в расчет раньше. Драко встречался когда-то с Панси, что могло бы означать, что его привлекали люди обоих полов. О Тео она ничего не знала. Но тем не менее, все дело было в том, что раньше она всегда сосредотачивалась на себе, на том, почему она никогда не сможет быть ни с кем из них. А не на том, почему никто из них не сможет быть с ней. Можно было бы утверждать, что все дело тут было в простой семантике. Но на этот раз семантика действительно имела значение. Они не хотели ее. Грудь вдруг прожгло насквозь. Это было хорошим началом. Многообещающим. Это было жестко, но правдиво: это должно было помочь. Тео и Драко очень дорожили друг другом, были вместе уже больше года. Все, кто были им важны, уже знали об этом: их друзья, мать Малфоя. Их намерения были серьезны, это было очевидно. Это прослеживалось не только в их словах, но в их самых легких движениях, в том, как Тео прикоснулся однажды пальцами к шее Малфоя. Во всех этих жестах был такой покой, такая привычная легкость... Но одновременно они говорили о многом, они заявляли свои права. Гермиона сжалась. Она бы никогда не встала между ними. Не смогла бы, даже если бы захотела. Это было бы неправильно, намного хуже, чем те чувства, которые она испытывала сейчас. И, конечно, они не позволили бы ей этого. Несмотря на то, что Тео говорил о желании стать друзьями, она помнила этот взгляд в его глазах, когда она принесла Малфою яблоко. И помнила, каким странным был его голос, когда он сказал о том, что их спор напоминает ему прелюдию. Скорее всего, он бы проклял ее, если бы она хоть как-то дала понять, что хочет Малфоя. И Малфой поступил бы так же, если бы узнал о ее чувствах к Тео. Или хуже... Если бы даже они не прокляли ее, они могли бы рассмеяться. Глупая Грейнджер, решила, что у нее есть шансы? О, Мерлин, а что было бы, узнай они, что она хочет их обоих? Тогда бы Гермиона точно свела счеты с жизнью.