Sugar and Spice

Милли перенесла их прямо к двери в спальню Драко. Она отступила назад и сделала реверанс, нервно сжимая роскошную ткань платья узловатыми пальцами. — Милли оставит мистера Тео и мисс Гермиону Грейнджер здесь. Милли боится, это все, что она может сделать. Тео кивнул: — Спасибо, Милли. Ты очень помогла. Криво улыбнувшись, эльфийка растворилась в воздухе. — Так, ладно, — произнесла Гермиона, сделав глубокий вдох. Им ведь нужен был план, стратегия... Они же не ворвутся туда с волшебными палочками наготове? Ну, метафорически, конечно, ведь волшебные палочки им сейчас явно не понадобятся. Или?.. А вдруг понадобятся, чтобы помочь Драко? Гермиона не знала, зачем именно они могут им понадобиться. Но лучше ведь быть готовыми ко всему? — Что нам делать? Тео растерянно посмотрел на нее. — Ты спрашиваешь об этом меня? Мерлин, Гермиона, я ждал, что ты что-нибудь придумаешь. — Я? — спросила Гермиона, которой понадобился еще один глубокий вдох, чтобы голос не прозвучал слишком высоко и напряженно. — Почему я? — Ты единственная поняла, что ему действительно было нужно сегодня утром, — возразил Тео. Она покачала головой: — Говоришь так, будто ты сам этого не знал. Тебе просто было нужно, чтобы я подтвердила твои догадки. — Ну, на этот раз я правда не знаю, — ответил он, всплеснув руками. — У тебя есть хоть какие-нибудь мысли о том, что может сейчас происходить с Драко? Потому что у меня нет. Тео был прав. Все их дальнейшие действия должны были зависеть от того, в каком состоянии сейчас находился Драко. Им нужно было прежде выяснить, что с ним происходит, и только тогда они смогут понять, чем ему помочь. Гермиона кивнула: — Ты прав. Сначала нужно выяснить, что с ним, и уже потом действовать. Плечи Тео поникли, и голос зазвучал тише, словно соответствуя изменившейся позе: — Ненавижу это. Когда не знаю, что для него сделать. Бессилие. Тео ненавидел чувствовать себя бессильным. С трудом сглотнув, Гермиона положила ладонь на его плечо, мягко сжав его пальцами. — Нам нужно просто быть там, рядом с ним, хорошо? В конце концов, даже если это все, что мы сможем для него сделать, это хоть что-то. И сделать хоть что-то будет всегда лучше, чем не сделать ничего. Дверь спальни распахнулась, и они увидели силуэт Драко, стоящего на пороге. Оперевшись рукой о деревянную раму двери, он вопросительно изогнул бровь: — Вы двое уже закончили или предпочитаете продолжить стоять под дверью, обсуждая, как именно вести себя со мной? Не торопитесь, я могу подождать. Гермиона внимательно изучила его взглядом. Его серые глаза еще были красноватыми и уставшими после сегодняшнего утра, но следов свежих слез на лице не было. Кожа была гладкой и бледной, не тронутой красными пятнами рыданий. С виду он был... в порядке, но внешность могла быть обманчива, особенно в случае Драко, который прекрасно умел скрывать свои эмоции. — Мы закончили, — шагнув вперед, Тео положил руку на плечо Драко, обвивая пальцами его шею сзади. Склонив голову, он посмотрел ему в глаза. — Как ты? Драко закатил глаза: — Вы двое можете перестать смотреть на меня так, словно я в любой момент забьюсь в истерике? Просто зайдите уже в комнату, вести светские беседы в коридоре — так себе идея, честно говоря. Сейчас он казался более колким и саркастичным, чем обычно в последнее время. Но, в конце концов, эти черты не были чужды его характеру. Было ли это защитным механизмом или нет, но, на самом деле, дерзость Драко даже успокаивала — она говорила о том, что события сегодняшнего дня не сломили его. Но этого Гермиона не стала произносить вслух — Драко бы решил, что она ударилась в психоанализ. Позволив Тео идти впереди, она прошла мимо Драко, входя в комнату. Тео упал в кресло у камина. Драко, закрыв дверь, присоединился к ним, сев рядом с Гермионой на диван, который оказался гораздо более удобным, чем выглядел на первый взгляд. Обхватив руками согнутые колени, она снова принялась считать удары сердца, ожидая, пока Драко заговорит. Гермиона успела сосчитать до семнадцати, когда он прокашлялся. — Он выглядит ужасно, — прошептал Драко. — Похудел по меньшей мере килограмм на пятнадцать, а может и больше... Мерлин. — ...И он просто сидел там и смотрел на меня, как в оцепенении или под действием Империо. — Драко провел ладонью по лицу и покачал головой, прежде чем продолжить. — Я знаю, Азкабан больше не охраняется дементорами, но, если бы мне сказали, что они все еще там, я бы охотно в это поверил. Он был таким... тихим, и я, не знаю, меня это так разозлило. Он просто смотрел на меня, на лице не было ни одной эмоции, и это просто, блять, взбесило меня. Это он должен был заговорить первым, он, а в итоге это было предоставлено мне. И я... я сорвался. Гермиона склонила голову: — Сорвался? О чем именно ты говоришь? Это могло означать что угодно. Мерлин, что Драко сделал? Сценарии, один ужаснее другого, замелькали в голове Гермионы. Он проклял собственного отца? Сюда уже направлялся отряд мракоборцев, чтобы арестовать Драко? Заменить одного Малфоя на другого в камере Азкабана? — Я высказал ему все. Никогда не делал этого раньше, не кричал на него так, даже когда был ребенком. — Драко сглотнул и пожал плечами. — Одну минуту я просто смотрел на него, а эти чертовы часы все тикали, тикали, тикали... И в следующую секунду, когда я осознал, что происходит, я уже стоял перед ним и кричал до хрипоты. Гермиона перевела взгляд на Тео. Он смотрел на Драко широко раскрытыми глазами, словно не мог поверить в то, что слышал. Это действительно было сложно представить: злость Драко обычно проявлялась в холодости и безразличии, его гнев всегда был ледяным. Он всегда был склонен обходиться скорее насмешками и проявлением намеренного безразличия, чем впадать в ярость. Был не из вспыльчивых, не из тех, кому запросто сносит крышу. С другой же стороны, если человек душит свои эмоции, подавляет их на протяжении длительного времени — не следует удивляться, когда котелок рано или поздно закипает и наконец взрывается. — Что... — Гермиона откашлялась. — Что произошло? Что он сделал? Она не могла представить Люциуса, спускающего на тормозах такую дерзость своему сыну в собственном же доме. Драко пропустил пальцы сквозь волосы, ненадолго взъерошивая их, а затем приглаживая их снова. — Какое-то время он продолжал сидеть, но я знал, что он услышал меня. Услышал все, о чем я говорил, потому что он смотрел на меня, не сквозь. А потом он встал и оказался прямо передо мной, и когда он поднял руку... Черт, я подумал, что он собирается ударить меня. Ее дыхание перехватило, а ладони Тео, лежащие на его коленях, сжались в кулаки. Драко поспешно покачал головой в отрицании: — Он этого не сделал. Он... — Драко остановился, и из его губ вырвался странный смешок. — Черт возьми, он меня обнял. Тео наклонился вперед, нахмурив брови: — Люциус обнял тебя. Люциус. Он тебя обнял. Ты уверен? Драко закрыл лицо ладонями и его плечи дрогнули. Приглушенный голос раздавался сквозь пальцы, закрывавшие лицо: — Я знаю, как это звучит, ясно? Я подумал, что сошел с ума, совершенно точно спятил. Блять, я уже мысленно начал собираться в Мунго, когда... — Драко отнял ладони от лица и несколько раз моргнул, словно все еще не мог поверить в то, что произошло. — ...Он заплакал. Мой отец. Он, блять, заплакал. — Да иди ты, — крайнее изумление Тео переходило в недоверие. — Люциус заплакал? Ты разыгрываешь меня, Драко. Было довольно сложно представить себе вечно сурового Малфоя-старшего проливающим слезы и сжимающим в объятьях своего сына. Но, в конце концов, он был человеком, так же, как и любой другой. Возможно, он тоже предпочитал скрывать свои чувства, совсем как Драко. Возможно, с них обоих было уже достаточно, и оба Малфоя, отец и сын, практически одновременно оказались у границы собственных возможностей. — Нет, — произнес Драко, закусив нижнюю губу. Его глаза на мгновение заблестели, но он быстро моргнул и покачал головой. Когда он заговорил снова, его голос прозвучал хриплым шепотом. — Он плакал на моем плече, а потом... — остановившись, Драко сглотнул, — он сказал, что любит меня. Сказать, что чувства, которые Гермиона испытывала к Люциусу, были сложными — не сказать ничего. Его деяния были намного более тяжкими, чем поступки Драко. Да, она простила Нарциссу. Но, в конце концов, в чем именно была виновна Нарцисса? В любви к собственному мужу, пусть даже несмотря на его многочисленные пороки? С Люциусом все было сложнее — возможно, потому что он носил маску Пожирателя смерти и темную метку. И непосредственно осуществлял насилие от имени Волан-де-Морта. Сколько именно он всего совершил, Гермиона не знала: но она видела его в бою, Мерлин, должно быть, ей пришлось бы сражаться с ним тогда, в Отделе Тайн, если только проклятие Долохова не вывело бы ее тогда из строя. Насколько ей было известно, за Люциусом не было убийств, но могла ли Гермиона сказать наверняка? Может, он и убивал. Возможно, даже убивал маглов. Или, по крайней мере, всего лишь пытал нескольких из них? Всего лишь пытал... В какой же момент эта планка принятия в ее голове опустилась так низко? Эта мысль заставила Гермиону поежиться — по спине между лопаток вдруг побежали мурашки. С другой стороны, то, что делал Люциус, он делал для защиты собственной семьи. По крайней мере, ближе к концу войны... Но не сразу, нет. Он присоединился к Волан-де-Морту по собственной воле, добровольно просил о метке. Но насколько на его выбор повлиял его собственный отец, Абраксас? Да, в какой-то момент это промывание мозгов, происходящее в их семье из поколения в поколение, стало слабым оправданием для того, чтобы становиться фанатиком. Но опять же... Ведь именно Люциус разорвал этот порочный круг. Ну хорошо, пусть это сделал Драко, но прежде этого Люциус поставил преданность своей семье выше преданности Волан-де-Морту и принципам, на которых он был воспитан. Он мог бы послать к чертям своего сына во время той битвы, сражаться плечом к плечу с другими Пожирателями смерти, но он этого не сделал. А после не сбежал, не покинул страну подобно тому, как это сделали многие другие. Вместо этого принял свой приговор и отбыл его в Азкабане. Люциус не был храбрым человеком. И его нравственный компас мог не указывать на север со всей точностью. Но Гермиона верила, что он действительно любит свою семью, пусть даже он никогда не выказывал этой любви. По крайней мере, демонстративно. Все это не делилось на черное и белое, здесь было столько разных оттенков. Но, на самом деле, все сводилось лишь к тому, хотел ли Драко восстановить отношения со своим отцом. И если хотел — она не стала бы делать его ношу тяжелее. Не поставила бы его перед выбором, Боже, нет. И не стала бы дискредитировать Люциуса в его глазах. Конечно, ее чувства по отношению к Люциусу остались бы с ней, но она могла держать их при себе. Или простить его, кто знает... Следовало сначала поговорить с ним в любом случае. — Это ведь... — начала Гермиона, не до конца понимая, что ей следует сказать. Тео, казалось, потерял дар речи — его губы были приоткрыты в выражении явного шока, в то время как Драко выглядел настолько же ошеломленным, потерявшимся в собственных мыслях. — ...Хорошо? Драко пожал плечами: — Я не могу вспомнить, когда в последний раз слышал от него эти слова. Так что мне нужно... обдумать это. Он не мог вспомнить, когда в последний раз его собственный отец говорил ему, что любит его? Боже... Ей бы следовало говорить ему о своей любви по крайней мере в два раза чаще. Он заслуживал этого, заслуживал слышать это регулярно. Так же, как и Тео. — Ты прощаешь его? — тихо спросил Тео, и в его голосе мелькнуло любопытство. Драко вздохнул: — Не знаю. На самом деле, он и не приносил никаких извинений. Но ведь, в конце концов, это не помеха для прощения, разве нет? Иногда это было помехой. В других же случаях прощение вырастало из изменений, из самого поведения человека. А иногда бывало так, что прощение рождалось само, словно бы без причин, только потому, что все другие пути были слишком изнуряющими. Гермиона прикусила губу: — Ты хочешь простить его? Драко сглотнул, прежде чем ответить. — Думаю, что хочу... Да. Он повернулся к ней и в его взгляде проступила мольба. Она покачала головой, не давая ему заговорить: — Я не осуждаю тебя, Драко. — Часть меня все еще ненавидит его, ненавидит то, что он сделал. — Рвано вдохнув, Драко продолжил. — Но я люблю его, даже несмотря на эту ненависть. Или, возможно, я только хочу его ненавидеть. Я не знаю. Теперь Люциус был официально под домашним арестом, и по приговору суда ему предстояло провести в поместье следующие три года. Этих трех лет должно было хватить Драко с лихвой, чтобы определиться со своими чувствами. Но всей душой Гермиона надеялась, что это решение будет принято раньше. Намного раньше.

***

— Не уверена, что это хорошая идея, — пробормотала Гермиона, разглаживая ткань платья. С помощью каминной сети она отправилась в дом на площади Гриммо, забрала свои вещи и вернулась в поместье по приглашению Драко, которое больше походило на требование. Видимо, Нарцисса хотела, чтобы она осталась на ужин... На каждый ужин вплоть до времени возвращения в Хогвартс. Нарцисса настаивала, а Люциус... Очевидно, он тоже хотел поговорить с ней. Потрясающе. — О, вероятно, это ужасная идея, — весело произнес Тео. Он обвил руками ее талию и прижал спиной к своей груди, пока они стояли, изучая свои отражения в зеркале перед ними. — Но Нарцисса всегда добивается того, чего хочет. Да уж, похоже, это было ее личным девизом. А что насчет того, чего хочет Гермиона? Она запнулась на этой мысли — о чем это она? У нее уже было все, чего она хотела. Все остальное было опциональным. По крайней мере, до тех пор, пока ее мальчики были счастливы — после исполнения этого условия, все остальное было не столь важным. Ободренная, она улыбнулась Тео в зеркале: — Не дай нам Бог разочаровать ее. — Шутки шутками, но Нарцисса и правда бывает устрашающей, — предупредил ее Тео. — До ужаса, если честно. Ты просто этого еще не видела. Но, вероятно, увидишь, когда Нарцисса начнет планировать нашу свадьбу, когда бы это ни произошло. Кстати, я очень надеюсь, что тебе не нравятся июньские свадьбы. Нарцисса находит их безвкусными. — Мне трудно поверить в то, что какое бы то ни было мероприятие, к планированию которого приложила руку Нарцисса Малфой, может быть безвкусным. Это слово вообще есть в ее словаре? Гермиона не собиралась спорить с тем, насколько устрашающей может быть Нарцисса. Она уже знала об этом, и знала хорошо. И хоть она и шутила на эту тему, Гермионе действительно не хотелось разочаровывать эту женщину. При мысли об этом в животе словно скручивался неприятный узел — это же чувство она испытывала, когда боялась подвести профессора МакГонагалл. Тео сморщил нос: — Это слово есть в ее списке неприемлемых качеств и черт. Прямо между словами «вульгарный» и «дешевый». — Тео остановился, а затем продолжил. — Хотя вульгарность в человеке она может простить, если только в наличии есть остроумие, чтобы эту вульгарность сбалансировать. — Брось, Тео, мы оба знаем, что моя мать может извинить непристойность и сальные шутки. Но вульгарность — это совершенно другое, — произнес Драко, входя в комнату и поправляя запонки. — Мало что она ненавидит столь же яростно, как недостаток изысканности со стороны тех, кто знает, как следует себя держать. Тео щелкнул пальцами, добавляя: — Экстравагантность. Вот, что еще она не выносит. Драко пожал плечами: — Это две стороны одной монеты. В любом случае это недостаток вкуса. Если у тебя что-то есть, не стоит выставлять это напоказ. Он тряхнул запястьями, и рукава его белоснежной рубашки слегка перекрутились, принимая нужное положение: — Что привело вас к этому разговору? — Тео просто рассказывал мне о том, что твоя мать всегда добивается своего и может быть довольно устрашающей, когда ее раздражают. Он сказал, что, в конце концов, я и сама об этом узнаю. Вероятно, также она считает свадьбы в июне безвкусными. — Это потому, что июньские свадьбы и правда отвратительны. Ведь есть еще целых одиннадцать остальных месяцев. По крайней мере, это ужасно примитивно и заурядно. — Драко вдруг напрягся. — Тебе же не нравятся свадьбы в июне, правда? На самом деле, она даже не думала об этом. — Ну... Нет? Прикрыв глаза, Драко вздохнул с явным облегчением: — Хорошо... И он вышел из комнаты, поправляя пальцами воротник. Тео фыркнул: — Ладно, Нарцисса и Драко считают июньские свадьбы безвкусными. Я бы хотел прокомментировать этот факт с точки зрения того, что яблоко от яблони недалеко падает, но, боюсь, это будет слишком прямолинейно и нетактично для сегодняшнего дня. — Так и есть, — кивнула Гермиона. — Надеюсь, Драко этого не услышал. Он может неправильно понять, решить, что это о его отце, и воспринять как... — Пророчество? — предложил Тео. Гермиона бросила последний взгляд в зеркало. Ее лавандовое платье сидело на ней идеально, это было одно из ее любимых. Скрестив пальцы, она загадала, чтобы все прошло хорошо, иначе ей придется думать об этом вечере каждый раз при взгляде на это платье. Очень не хотелось бы жертвовать им... — Да, так что давай... Давай просто не будем, хорошо? Сказать, что они все были словно на иголках, было не сказать ничего. Гермиона и Тео оба переживали за Драко, но к ее беспокойству за эмоциональное состояние Драко примешивалась еще здоровая доля тревоги, связанной с ее собственной встречей с Люциусом. — Готова? — спросил Тео, протягивая ей руку. Обхватив пальцами его локоть, она ответила: — Как и всегда. Драко ждал их у выхода из спальни в холл, прислонившись к косяку двери, и его поза казалась умелым отвлекающим маневром для того, чтобы заставить их решить, будто с ним все в порядке. Но стальной взгляд и изредка подрагивающая челюсть выдавали его. — Это всего лишь ужин, — произнесла Гермиона, пытаясь уверить в этом саму себя не меньше, чем их. Тео кивнул: — Действительно. Просто ужин. Мы выпьем вина, насладимся готовкой Милли, немного поговорим. Что такого страшного может случиться? Все трое вздрогнули после этих слов. — Черт. Забудьте, что я это сказал, — произнес Тео, качая головой. Было трудно это сделать, учитывая, что в голове Гермионы наихудшие сценарии предстоящего вечера прокручивались с тех самых пор, как она вернулась в поместье. По словам Нарциссы, и учитывая исход их разговора с Драко, Люциус казался склонным к... чему? К переменам? К тому, чтобы стать лучше? Хорошо, пусть это было правдой, но ведь он все еще оставался Люциусом Малфоем. И вряд ли он собирался превратиться из негодяя в пушистого щеночка за один день. Но, возможно, он... Стал мягче? Могло ли это быть? Он был Пожирателем смерти куда дольше, чем отбывал приговор в Азкабане. Но безумец, захвативший его родовое поместье, унижающий его практически ежедневно, угрожавший его жене и заставляющий его сына выполнять ужасающие и обреченные на провал задания в ожидании того, что он вот-вот сломается... Должно быть, все это действительно могло изменить его. Могло случиться и наоборот — все это могло бы сделать Люциуса еще жестче и убить в нем любое сострадание. Но, по всей видимости, сейчас Люциус захотел стать лучшим отцом и мужем, чем был раньше. Но он все еще оставался Люциусом Малфоем. Может, он и хотел стать лучшим отцом и мужем, но ведь не мог он стать совершенно другой личностью. Возможно, он и не желал ей смерти, не мечтал видеть искалеченной или запертой где-нибудь в темнице, целующей чьи-нибудь сапоги, пока ее палочка сломлена... Гермиона вздрогнула. Довольно этих мыслей. Но это еще не означало, что Люциус хочет видеть ее в своем доме, за своим обеденным столом, в отношениях со своим сыном, видеть потенциальным членом своей семьи, возможно, матерью своих будущих внуков. Кажется, Нарцисса была убеждена в обратном, но ведь это все могло быть частью его плана. Он мог сперва успокоить ее бдительность, а затем постепенно склонять на свою сторону, критикуя и дискредитируя Гермиону в глазах Нарциссы, пока она наконец не сдастся... Боги, она поверит, что Люциус согласен и с их отношениями с Драко только тогда, когда увидит это собственными глазами. Не то чтобы Гермионе нужно было долго этого ждать, чтобы выяснить, как именно этот человек к ней относится. Вчерашняя прогулка из обеденного зала в покои Драко, когда Тео нес ее на руках, показалась Гермионе долгой. Теперь этот путь казался слишком коротким. Ведь они только что покинули спальню Драко, и вот уже стояли перед двойными дверями гостиной. — Давайте покончим с этим, — пробормотал Драко, распрямляя плечи. Его спина вытянулась, подбородок приподнялся, все эмоции исчезли с лица, сменяясь выражением притворной скуки. Гермиона нахмурилась. Он слишком хорошо, устрашающе хорошо умел это делать — прятать все эмоции внутрь. От этого Гермиона почувствовала, как в животе что-то нервно сжалось, в груди стало тесно от такой перемены в Драко. Тео сжал ее пальцы, лежащие на сгибе его локтя, и весело ей улыбнулся. Слишком весело. — Шоу начинается. Это действительно походило на представление. Гермиона стояла там, у входа в обеденный зал со странным чувством, словно она стоит в кулисах сцены и ждет, когда вот-вот поднимется занавес. Драко предстояло исполнить роль самого хладнокровного и сдержанного из них троих, а Тео, совершенно очевидно, избрал себе комическую роль шута. Вопрос был лишь в том, какая роль в этом их представлении была отведена ей? Было слишком поздно пускаться в размышления о своей неспособности притворяться и прикидываться кем-либо другим. Драко вошел в гостиную, и Тео потянул ее за собой. Гермионе больше не нужно было ломать голову над тем, что будет, когда она увидит Люциуса — он уже был там, и она наконец увидела его во плоти, хотя, возможно, это выражение сейчас было не очень применимо — Драко был прав, когда говорил, что его отец сильно исхудал. Одетый безупречно, Люциус Малфой сидел во главе стола напротив Нарциссы, чей внешний вид был настолько же безукоризненным. Его мантия была серой, на несколько оттенков темнее цвета его глаз, и сидела на нем идеально. Вероятнее всего, она была зачарована, потому что не было ни единого шанса, что ему настолько подошло бы сейчас что-то из прежних одеяний после того, как он так сильно потерял в весе. Кто знает, какие еще чары здесь были использованы, но выглядел он... хорошо. На лице, хоть и исхудавшем, не было заметно следов истощения и измученности, равно как и следов ужасной усталости, которых можно было бы ожидать, учитывая, что он провел девять месяцев в заключении. Светлые блестящие волосы, такие же длинные, как обычно, были перевязаны лентой на затылке. Говоря коротко, Люциус выглядел хоть и худым, но обыкновенным, за исключением... Его глаз. Эти серебристые глаза, так напоминающие глаза Драко, больше не походили на сталь, в них не было этой сверкающей, словно ртуть, энергии. Но было теперь что-то задумчивое и неустойчивое, уязвимое. Когда он встретился с ней взглядом, в его глазах отразилась настороженность. Но этого взгляда было все еще мало, недостаточно для того, чтобы делать выводы о том, что Азкабан действительно изменил Люциуса, и не только физически. Нарцисса села прямее, мягко улыбаясь: — Вы как нельзя вовремя. Люциус и я только что обсуждали, как мы рады, что вы трое присоединитесь к нам этим вечером. Драко промолчал, и тогда Тео откашлялся и произнес: — Любое время, проведенное в вашей компании, незабываемо, Нарцисса. Драко и Люциус оба закатили глаза, выглядя пугающе похоже в этот момент. — Теодор, — манерно протянул Люциус. — Рад видеть тебя, как и всегда. Тео усмехнулся: — Попробуйте еще раз, Люциус, с чувством. Прикрыв рот ладонью, Гермиона откашлялась. Еще никогда она не слышала, чтобы кто-нибудь разговаривал с Люциусом подобным образом. Такая дерзость со стороны кого-нибудь другого наверняка бы закончилась для шутника плачевно: он был бы проклят по крайней мере шестью различными способами на каждый день недели вплоть до воскресенья. Но все, что сделал Люциус в ответ на дерзость Тео — лениво приподнял бровь, прежде чем его взгляд метнулся к... О, боже. К ней. В животе словно что-то скручивалось, пока он смотрел на нее, не отводя глаз. Гермиона боролась с желанием выпрямить спину еще сильнее, когда ответила таким же пристальным взглядом. Люциус не отвел глаз, даже когда поднялся со своего места. Подходя к ней, он так и не отрывал взгляда, лишь однажды коротко взглянул в сторону Драко, когда тот сделал шаг вперед, слегка прикрывая ее. — Мисс Грейнджер, — произнес Люциус, протягивая вперед руку для... Черт возьми, для рукопожатия? Он хотел пожать руку ей? Гермионе Грейнджер? Подруге Гарри Поттера, гриффиндорке и маглорожденной? Этот момент был настолько сюрреалистичным, что она просто стояла там, замерев на несколько секунд, уставившись на его протянутую ладонь, пока его губы не дернулись слегка в едва уловимом проявлении неудобства от того, что она не отвечала на рукопожатие. Надеясь, что рука не дрогнет, Гермиона протянула ее в ответ, позволяя Люциусу легко сжать ее в своей прохладной, но на удивление мягкой ладони. Слава Мерлину, он не сделал ничего по-настоящему чрезмерного и не стал целовать ее руку. Кто знал, как бы она на это отреагировала? Кто знал, как бы на это отреагировал Драко? Образ мракоборцев, арестовывающих и уводящих Драко снова промелькнул в голове Гермионы. — Добро пожаловать в наш дом, — отпустив ее руку, Люциус слегка поклонился, при этом так ни разу и не опустив взгляда. — Надеюсь, он пришелся вам по душе? И какого, интересно, рода был этот вопрос? И что Люциус имел под этим в виду? Слизеринцев вокруг становилось слишком много. Со своими слизеринцами Гермиона еще могла управиться, но вот остальным было бы лучше оставить свои двусмысленности и загадки и говорить именно то, что они, черт возьми, имеют в виду. — Я обнаружила, что во второй мой визит этот дом пришелся мне гораздо более по душе. Драко вздрогнул рядом с ней. Гермиона не собиралась тревожить его, это совсем не входило в ее намерения. Но если Люциус думал, что прошлое и его участие в нем можно с легкостью замести под ковер всего лишь с помощью вежливости и хитрости, он глубоко ошибался. Люциус глубоко вздохнул и продолжил смотреть ей в глаза: — Да. Полагаю, ваше первое посещение этого дома задало довольно низкую планку. Нарцисса громко выдохнула, Драко и Тео оба стали ужасающе неподвижны, и рука Тео словно обратилась в камень под ее пальцами. Эта ситуация была странной, настолько странной, что Гермиона рассмеялась: — Можно сказать и так. Люциус отступил назад и легко выдвинул один из стульев из-за стола, жестом приглашая ее сесть: — Пожалуйста, сядьте. Отпустив локоть Тео, она подошла к столу и обогнула стул, аккуратно присаживаясь на его край. Придвинув ей стул, Люциус вернулся на свое место, садясь напротив жены и оставляя Драко и Тео в растерянности. Она оглянулась на них через плечо. Они оба посмотрели друг на друга, потом на стул, стоящий между Гермионой и Люциусом, а затем снова друг на друга. Состроив на лице недовольную гримасу и поджав губы, Тео пересек комнату, подходя к противоположной стороне стола. Драко же плавно опустился на стул рядом с ней, судя по всему, выйдя победителем из этого безмолвного состязания, которое они двое только что тут устроили. На столе уже стояла бутылка вина. На самом деле, это была еще одна бутылка Домен Февле, которое они пили вчера за ужином. Потянувшись за бутылкой, Драко бросил на Гермиону вопросительный взгляд, приподнимая бровь. Она кивнула, и он наполнил ее бокал, а затем свой, после чего передал бутылку с остатками вина через стол Тео. Гермиона не собиралась позволять себе выпить столько же, сколько прошлым вечером, но высидеть весь сегодняшний вечер на абсолютно трезвую голову казалось просто ужасной идеей. Раздался хлопок, и перед ними появились тарелки, полные лосося, спаржи и картофеля. Положив салфетку себе на колени, Гермиона ждала, пока кто-нибудь еще примется за еду, прежде чем взять в руки вилку. Ей не пришлось долго ждать. Люциус принялся за еду, словно одержимый. Словно одержимый с безупречными манерами, разумеется. Но он ел с такой жаждой, словно годами не видел нормальной еды. Отведя глаза, чтобы он не поймал ее наблюдающей за ним, Гермиона тоже принялась за еду. Прошла минута, прежде чем Нарцисса заговорила, ее взгляд был прикован к Люциусу, а глаза казались совсем немного влажными, словно она боялась, что он может вдруг исчезнуть: — Что ты думаешь о библиотеке, Гермиона? Она проглотила кусок и пригубила вина. — Это было изумительно. Я еще никогда не видела настолько большой личной коллекции. — Да. Она довольно впечатляющая. Что-нибудь особенное привлекло твое внимание? — спросила Нарцисса, наконец оторвав взгляд от мужа. Щеки начало покалывать от жара. Да, но магия, используемая в сексе, пожалуй, была не самым удачным выбором темы для изысканной беседы за ужином. — Х-м-м. Все? Через стол от нее раздался смешок Тео. Нарцисса тихо рассмеялась и вытерла уголок рта салфеткой. — Хорошо. Ты можешь пользоваться библиотекой и изучать ее, когда только пожелаешь. Ведь так, Люциус? Он застыл, не донеся вилку до рта: — Разумеется. Разумеется. Всего одно слово, и он снова вернулся к еде, полностью проигнорировав тот факт, что предложение Нарциссы подразумевало, что Гермиона пробудет в их доме еще неопределенное количество времени. Остаток ужина прошел в тишине, было слышно только тихое постукивание приборов о фарфор посуды. Так продолжалось до тех пор, пока Люциус не закончил есть, не отложил вилку и не прочистил горло, чтобы произнести: — Мисс Грейнджер, могу я поговорить с вами? Тео замер, кусочек картофеля упал с его вилки и со шлепком приземлился в тарелку. Она обернулась на Драко: он крепко сжимал в пальцах вилку, его челюсти были сведены, а нахмуренные брови почти встречались над переносицей. — Д-да... — она чуть не поморщилась из-за того, что ее ответ прозвучал скорее как вопрос. — Я имею в виду... Здесь? Сейчас? Уголок губ Люциуса дернулся: — Похоже, Драко проклял бы меня, если бы я предложил вам поговорить наедине. А поскольку у меня нет волшебной палочки, чтобы защищаться, то да, поговорить здесь было бы разумнее. — Можем ли мы воздержаться от разговоров о проклятиях за обеденным столом? — произнесла Нарцисса, поджимая губы и вопросительно приподнимая бровь. Люциус поднял руки в извиняющемся жесте: — Как пожелаешь. Тео закашлялся в кулак, маскируя под кашель какие-то слова, подозрительно похожие на «под каблуком». Нарцисса прищурилась, и Тео вдруг дернулся на стуле, хватаясь рукой за бедро. — Ох. Мерлиновы яйца, блять, как жжет. Проклятия запрещены, а жалящие сглазы это, значит, честная игра? Довольно лицемерно с вашей стороны, Нарцисса. — Следи за языком, Теодор, — напомнила ему Нарцисса, и на ее лице не проскользнуло ни одной эмоции, не считая только того, что уголок губ дернулся. Тео фыркнул: — Я всего лишь закашлялся. Не знал, что это преступление. — Это нет, но вот твое совершенное неумение врать с невозмутимым лицом вполне может считаться таковым, Теодор. На это больно смотреть. Если собираешься солгать, по крайней мере приложи к этому усилия, дорогой, — произнесла Нарцисса. Люциус прочистил горло: — Мисс Грейнджер? Точно, разговор. Она кивнула: — Хорошо. Вот он, момент истины. Пульс отзывался где-то в горле, а внутри снова скрутился узел. Люциус смотрел прямо ей в глаза, когда заговорил снова: — Я мог бы развлекать вас подробным списком всех моих проступков, но даже если бы я сократил его до самых тяжких преступлений, мы просидели бы здесь всю ночь. Мы оба знаем, что я не святой, мисс Грейнджер. Я совершил множество чудовищных поступков, но в самых тяжелых из них я готов свидетельствовать против себя, пусть это и мучительно. — Остановившись, он сделал глубокий вдох, словно восстанавливая с помощью него силы. — Я был ужасным отцом и довольно посредственным мужем, особенно в последние годы. Мои решения подвергали мою семью опасности, и этого я никогда не прощу сам себе, потому что моя семья значит для меня все. — Я мог бы попытаться объясниться. Мог бы сказать, что был сбит с толку, что моя преданность Темному Лорду родилась из недоразумения, из юношеского проступка и желания заставить моего собственного отца гордиться мной. И, возможно, до некоторой степени, так оно все и было, но по большей части я совершенно точно знал, что именно я делал. И даже сейчас я ценю традиции и наследие и опасаюсь влияния маглов на наше общество. Пальцы Драко вцепились в край стола с такой силой, что побелели костяшки. Потянувшись за бокалом, Люциус сделал большой глоток вина. Гермиона хотела бы сделать то же самое, но не могла двинуться, она едва ли могла дышать и только позволяла его словам окатывать себя снова и снова. — Тем не менее, мои действия чуть не стоили моему сыну жизни. Несомненно, мои действия, пусть и косвенно, но сыграли свою роль в том, что многие жизни были потеряны. Что, поверите ли или нет, никогда не входило в мои намерения, в них скорее входили сегрегация общества и защита наших ценностей. Однако, намерения мало что значат перед лицом подобных страданий. Я жалею о некоторых своих решениях и, более того, сожалею о том, как эти решения отразились за все эти годы на вас, мисс Грейнджер. Она моргнула. — На мне? Люциус кивнул: — Да, на вас. Конечно, наряду со многими вашими ровесниками, но, поскольку прямо сейчас я говорю не с ними, а с вами, я намерен принести это извинение персонально. Вы пожертвовали большую часть своей юности, сражаясь в войне, которая изначально не должна была присутствовать в вашей жизни. Я мог бы вникать в подробности, но, опять же, в таком случае мы просидим здесь всю ночь, а я, откровенно говоря, хотел бы поберечь дыхание, потому что количество произнесенных слов вряд ли что-то изменит. Уверен, что правдивость моих извинений, не говоря уже об их искренности, вызывает у вас сомнение. Что ж, очень проницательно с его стороны. Гермиона кивнула. — Как уже намекнула моя жена, ваше присутствие в этом доме и в жизни моего сына, а значит и в моей жизни, не является чем-то временным, и в таком случае мне стоило бы попытаться убедить вас в своей искренности, а не ударяться в лирику. — Люциус склонил голову. — И тем не менее, я уверен, что должен высказать вам свою благодарность. Благодарность? — За что? Его брови приподнялись. — Не буду лгать вам и говорить, что не был шокирован известием Нарциссы о ваших отношениях с Драко. — Тихо усмехнувшись, Люциус продолжал. — Я знал, что мой сын испытывает к вам чувства, но не мог и подумать, что привязанность взаимна. Следует отметить, я был очень удивлен, что вы нашли в себе силы простить Драко за все те годы, когда он бездумно копировал мое поведение. Но не скажу, что я был недоволен вашим решением. Драко счастлив, и я благодарю вас за ваше участие в его счастье. Голова шла кругом. Что она должна была сказать, что ей было ответить на все это? Честно говоря, ей не нужен был никакой подробный список его проступков, она не хотела слышать его извинений. Гермиона так устала от извинений, а эти слова раскаяния из уст Люциуса заставляли ее чувствовать себя неловко. Эти слова были настолько чужды образу властного, выдержанного мужчины, которого она видела в Люциусе на протяжении многих лет, что это заставило ее поежиться. Но ей нужно было от него нечто большее, чем признательность за то, что она делала Драко счастливым. — Хотя я и ценю вашу откровенность и согласна с тем, что в излишне продолжительных извинениях нет необходимости, признаю, что мне довольно сложно принять тот факт, что вы просто... согласны со всем этим. Со мной, — произнеся это, Гермиона потянулась к бокалу вина, но не для того, чтобы сделать глоток. Вместо этого она ухватилась пальцами за ножку бокала, чувствуя, что ей необходимо за что-то держаться. — Мне сложно совместить ваше... принятие с признанной вами настороженностью и опасениями в отношении маглов и, без сомнения, маглорожденных, к которым, уверена, напоминать вам не обязательно, я принадлежу. Люциус покрутил на пальце свой перстень с печатью. Было ли это бессмысленным жестом или нервной привычкой? — Я настороженно отношусь к маглам и маглорожденным не из-за чистоты их крови, как думают многие, а скорее из-за угрозы, которую они представляют для нашего общества и сохранения наших традиций. Некоторые из древнейших и, пожалуй, самых изящных разделов магии считаются темными всего лишь из-за недостатка понимания. Магия крови, к примеру. Учат ли этому в Хогвартсе? Конечно, нет, и многие не осознают, что кровь может оберегать, что с помощью этой магии можно создавать символы и талисманы, что она может защищать и приносить гораздо больше пользы, чем зла. Все, что приходит людям на ум — заговоры на крови и проклятья. Трудно привить хотя бы определенное понимание, не говоря уже об уважении к традициям, когда дети попадают в этот мир уже в возрасте одиннадцати лет. Ведьмы и волшебники верят, что они могут сорвать только те плоды, что им нравятся; принять определенные ветви магии и определенные традиции, и отказаться от остальных, подвергнув их забвению. — Скажите мне, мисс Грейнджер... — продолжил Люциус, кивнув подбородком сначала в сторону Драко, а затем в сторону Тео, — ...такие отношения, как ваши, приемлемы в магловском обществе? Нет? Знали ли вы об их приемлемости в нашем мире, или Драко или Тео пришлось обучить вас этому? Слышали ли вы когда-нибудь раньше слова coetus fidelium? Знали ли что-нибудь о ритуалах ухаживания? О магических связях и обрядах? Нет? Некоторые вещи невозможно отыскать в ваших книгах, мисс Грейнджер. Гермиона стиснула зубы, лицо покалывало от жара. Ему стоило бы убавить свое высокомерие и снисходительный тон. — Возможно, если бы это знание не охранялось так строго, невежество перестало бы быть проблемой среди маглорожденных. Более того, похоже, эта ваша проблема связана с системой, которая предотвращает включение маглорожденных в магический мир до одиннадцати лет. А не с самими маглорожденными, мистер Малфой. Люциус приподнял бровь: — Возможно. Возможно? Мерлин, этот человек приводил ее в ярость. Нарцисса, по крайней мере, делала хоть что-то, имела реальные планы решения проблемы невежества, как среди маглорожденных, так и среди чистокровных. Все это было связано с ее проектом детского дома и начальной школы, который они обсуждали. — Что же до вашего вопроса о том, испытываю ли я сомнения по поводу ваших отношений с моим сыном или вашего присутствия в моем доме, ответ отрицательный. Несмотря на ваше происхождение, вы проявили себя не только в качестве одаренной волшебницы, но и в качестве человека, способного сделать моего сына счастливым. Что мне самому оказалось не под силу. Гермиона сделала глоток вина, чтобы немного остыть. Пусть Люциус и проглотил приступ ярости Драко, но не было ни единого шанса, что он наградил бы ее такой же привилегией. — А что, если я приму на себя более... постоянную роль? Драко заерзал на стуле, садясь прямее. Люциус молчал несколько секунд, сворачивая льняную салфетку в два раза и укладывая ее рядом с тарелкой. — Я не настолько категорически настроен против маглов, чтобы не оценить того, что они могут предложить нам. Пусть их портреты неподвижны, но все остальное искусство наталкивает меня на мысль, что законы человеческих жизней на удивление универсальны, как среди маглов, так и среди магов. Признаюсь, мне очень нравится их театр. Знаете ли вы, что у древних греков была определенная система, по которой они разделяли пьесы на комедии и трагедии? Временами эта грань была довольно тонкой и, конечно же, бывали и исключения, но знаете ли вы, в чем была разница между двумя жанрами? — Да, — ответила Гермиона. То же было и у Шекспира. — Трагедии заканчивались смертью, а комедии... свадьбой, — закончила она. Технически, греческие комедии имели куда большее отношение к фаллическим символам, чем к браку, но это сейчас было не по делу... к счастью. — Верно. Не знаю, как вы, но лично с меня уже хватит трагедии в этой жизни. — Люциус встал. — Надеюсь, вы извините меня, я очень устал. Спокойной ночи, мисс Грейнджер. Теодор. Он встретился с Драко взглядом через стол и кивнул ему, прежде чем обернулся к Нарциссе и улыбнулся ей. Пусть губы Люциуса изогнулись лишь слегка, но нежность в глазах говорила о глубоком, скрытом от посторонних глаз чувстве. Возможно, все это и не походило на явное одобрение. Но это был Люциус Малфой, так что в его случае это было невероятно дружелюбно и искренне. И Гермиона приняла это.