Из грязи

      Проснувшись на следующее утро, Франкенштейн долго лежал, пытаясь понять, выспался он или можно ещё поспать? Решив, что спать больше не хочется, мальчик сел и тут же с криком отпрянул, врезавшись спиной в стену, около которой стояла кровать.       — Ой, милый, прости! — тут же защебетала Лавин, всплеснув руками. — Я ни в коем случае не хотела тебя пугать! Просто пришла, а ты так сладко спишь, я не удержалась, решила посмотреть. Ну, что ты сидишь? Я завтрак приготовила! Пойдём кушать, дорогой. Ты же любишь яичницу? С беконом! Ты знаешь, милый? Я знаю тебя всего день, а уже люблю! Так сильно люблю, как собственного сына!       Франкенштейн потёр глаза и неуверенно улыбнулся, не зная, что ответить. Такое отношение к нему обескураживало и даже несколько пугало. Разве можно говорить, что любишь совершенно незнакомого мальчика? Ведь они совсем его не знают. Более того, они нашли его только вчера. А вдруг он преступник? Или у него скверный характер? Или он вообще болен чем-то заразным? Конечно, ни того, ни другого у Франкенштейна не было, но ведь они об этом не знают.       Этот вопрос он и задал Лавин, не думая о том, что может напугать женщину и снова оказаться на улице. Женщина долго смотрела на него, думая, что ответить, а потом подсела ближе и обняла:       — Ты навсегда останешься со мной, слышишь, Франкенштейн? Мне не надо знать, какой ты, детей же не выбирают. Поэтому я приму тебя любым. Плохим, хорошим, умным, глупым, послушным или нет. Никто не заберёт тебя у меня, малыш. Никто, слышишь?       — Правда? — в слова женщины всё ещё не верилось, но Франкенштейн очень хотел верить. И это желание снова быть любимым маленьким мальчиком заглушило даже выработанную осторожность.       — Правда, милый, что бы ни случилось, ты останешься здесь. Правда, здорово? Пойдём, Говард нас уже заждался!       Кивнув, мальчик соскочил на пол и, увернувшись от рук женщины, быстро оделся, расчесал волосы пальцами. Расчёску, как и все остальные вещи, он не взял, сбегая от доктора Хауарда. Но, может быть, у Лавин есть запасная? У неё тоже длинные волосы. Всё это время женщина молча наблюдала за ним, время от времени порываясь помочь или поправить какой-либо элемент одежды, но Франкенштейн смеялся и говорил, что он уже не маленький и вполне может сам за собой ухаживать. Вздохнув, Лавин кивнула, принимая поражение. Сам, значит, сам. Только уже почти у выхода подошла и провела пальцами по густым локонам.       — Такие длинные, давай обрежем? — склонила голову Лавин, глядя сверху вниз на своего приёмыша. Только сейчас Франкенштейн заметил, что она не моргает. Совсем. От этого знания мурашки пробежали. Передёрнув плечами, мальчик покачал головой:       — Я не хочу.       — Ага, — кивнула, — тогда давай лентой перевяжу!       Убрав его волосы, хозяйка дома снова кивнула и вышла из комнаты. Заправив постель, Франкенштейн прошёл следом за ней и огляделся. Несмотря на то, что дом оказался больше, чем остальные в деревне — две комнаты, да ещё и гостиная! — видно было, что это не их приобретение. Может, в наследство досталось? Из мебели обнаружились только стол и два стула, сундук, который подставили вместо третьего стула для Франкенштейна, шкаф для посуды, камин, в котором подвешен котелок, несколько бочек и полуразвалившаяся тумба. Около стены находился вход в подпол с открытой дверцей. Отсюда же виден вход в комнату Лавин и Говарда. Там было больше мебели: огромная кровать, широкий шкаф и большое трюмо, также стоял красивый письменный стол с резными украшениями. Видимо, прежние жильцы были достаточно богаты, в отличие от нынешних. Это не страшно, решил Франкенштейн, главное, чтобы кормили!       На завтрак была обещанная яичница с беконом и чай. Лавин постоянно что-то рассказывала, не требуя ответа, и мальчик в какой-то момент просто перестал обращать на неё внимание. Говард, судя по его отстранённому взгляду, поступил точно так же.       Уже чуть позже, когда закончился чай, Лавин поднялась и прошествовала к камину. Франкенштейн в это время разговаривал с хозяином дома о том, что совсем не против помогать по хозяйству, объяснял, что дома тоже всегда был при деле, рассказывал, что умеет, а в чём ещё не разобрался.       — Ты быстро всему научишься! Я нисколько в этом не сомневаюсь, милый! — пропела женщина, огладив мальчика по голове и легко пройдясь по волосам, убирая их с шеи.       — Щекотно, — засмеялся Франкенштейн, чувствуя, как женщина немного приспустила ленту, но так и не выпустила волосы. — Пусти, пожалуйста. Ой!       Вскрикнув от неожиданности, мальчик потерял равновесие, качнувшись вперёд и машинально выставляя ладони. Мотнув головой, Франкенштейн удивлённо замер. Как слишком свободно взметнулись волосы, ещё и в глаз попали! Схватившись за голову, мальчик провёл по волосам, ощущая, что они стали короче, намного короче!       Резко развернувшись, Франкенштейн недоумённо смотрел на оставшийся в руке Лавин хвост. Улыбаясь, женщина отошла одним движением закинула волосы в огонь и, отложив нож, которым отсекла хвост, подхватила ножницы, усадила ошеломлённого мальчика обратно на сундук, продолжив обстригать богатую шевелюру. В глазах предательски защипало, когда парень понял, что только что случилось.       — Но я же сказал, что не хочу! — звенящим от обиды голосом проговорил Франкенштейн. — Мне нравилось так!       — Правда? — удивилась женщина, ровняя макушку. — А мне послышалось, что ты сказал «хочу». Прости. Не плачь. Вырастут ещё. Не реви. Не смей реветь, мальчик!       — Лавин.       Почувствовав, как натянулись корни волос, когда Лавин сжала их в кулаке, Франкенштейн вздрогнул и замер, дожидаясь, когда опасные ножницы уберут от его лица. Страшно! И это нечестно! Он же сказал, что хочет оставить! Маме нравились его волосы. Ему нравилось! Слёзы жгли глаза, но плакать было страшно. Голос Говарда вроде как образумил женщину, и она разжала кулак, продолжив своё дело, но взбудораженный происходящим Франкенштейн этого не заметил.       Когда стрижка, наконец, закончилась, Лавин опустилась на стул и вздохнула, глядя на приёмыша:       — Ну, прости, малыш, я правда не расслышала, что ты сказал, — проговорила она. — Хочешь, леденец куплю? Или испеку торт? Точно! Торт! Отпразднуем твоё появление здесь!       Такая перемена настроения заставила растеряться. Только что Лавин смотрела со злостью, а сейчас снова улыбается. Сразу вспомнились приступы ярости у матери, когда она громила мебель и кричала, а потом смотрела спокойно и недоумевала, почему Франкенштейн шарахается от её движений. Но ведь Лавин не больна, и Говард жив, а значит, и тянуться ей, как его матери, не к кому. Ему, наверное, просто показалось.       Вздохнув, мальчик кивнул на предложение торта. Шею неприятно холодило, не хватало привычной тяжести волос, но она ведь хотела как лучше? Просто не поняла его. В следующий раз надо понятнее объяснять. Наверное, она просто ещё не умеет воспитывать детей, раз он у них первый. Потому и злилась, что не поняла.       — Мы пойдём, купим продуктов на рынке, ты хочешь погулять? Или пока останешься дома? У нас в деревне много ребятишек твоего возраста.       — Я погуляю, — воодушевился Франкенштейн. Было интересно, кто живёт в этой деревне, и получится ли найти товарищей по играм уже сегодня? Как давно он не гулял! Доктор практически не оставлял ему времени на развлечения, и мальчику приходилось большую часть времени находиться в доме, а потом он и сам не решился выходить.       — Тогда беги, милый! Я позову тебя! — засмеялась Лавин, видя нетерпение мальчика.       Выскочив на крыльцо, мальчик надел обувь и помчался на улицу. Было интересно познакомиться с кем-то из своих ровесников. В родной деревне у него было много товарищей до того, как он попал в ученики Хауарда. Интересно, здесь знают какие-то новые игры? Может быть, он сможет показать что-то интересное?       Ребятня нашлась на одной из улиц, играли мячом. Благодаря большим улицам у детишек было много места для развлечений, чем они и пользовались, растянувшись почти по всей ширине дороги, чтобы можно было дальше кидать мяч. Подбежав к ним, Франкенштейн замахал рукой:       — Привет!       Дети отвлеклись от игры и оглянулись.       — Кто это?       — Не знаю.       — Вроде бы его наши соседи подобрали, поздно было, я через забор видела!       — Найдёныш, значит?       — Говорят, сирота.       — Чужак он, вот кто, — хмыкнул самый старший из парней с дерзкой улыбкой и злым взглядом.       — Точно, чужак! — поддержал его другой мальчик, помладше.       — Что тебе надо, чужак?       — Познакомиться, — стараясь сохранить свою уверенность, проговорил Франкенштейн. Дети смотрели на него недружелюбно, со странными улыбками.       — Чужакам здесь не место, — хмыкнул всё тот же паренёк. — К тому же его подобрала сумасшедшая Лавин!       — Я здесь живу, значит, не чужак, — нахмурился мальчик. — И Лавин не сумасшедшая!       — Ты здесь не жил, чужак. Тебе здесь не место!       — А вдруг он такой же сумасшедший, как Лавин?       — Он нападёт на нас!       — Точно! Убирайся, чужак, слышишь?       — Но вы даже не знаете меня! — сделал ещё одну попытку убедить их мальчик.       — Ты разве не слышал нас? Чужакам здесь не место!       — Убирайся!       — Чужак! Чужак! Чужак!       — Бей его!       — Хватай!       Сорвавшись с места, Франкенштейн побежал было домой, но мальчишки оказались быстрее. Кто-то схватил за курточку, роняя на землю. Резко сев, мальчик схватил обидчика за ногу и дёрнул, заставив того упасть рядом. Вскочив на ноги, уже сам бросился в атаку, пытаясь ударить каждого обидчика. Справиться не удалось, и мальчишку снова повалили на землю.       — Что здесь происходит?! — остановил потасовку чей-то громкий голос, обладатель которого сноровисто растащил дерущихся.       — Чужак на нас напал! — сразу несколько ребят указали на Франкенштейна пальцем.       — Сами первые начали!       — Лжёт!       — А то я не знаю тебя, Фрэнк, — чуть дёрнул губой мужчина, остановивший драку. — Так, вы все, разошлись, чтоб я вас больше не видел. А ты, парень, ещё раз встрянешь в драку — получишь ремня уже от меня.       — Но они первые начали!       — А получишь ты.       От обиды слёзы сдавили горло, но Франкенштейн только плотнее сжал губы, круто развернулся и ушёл в дом, не обращая внимания на молчавших детей. Однако новые родители всё ещё не вернулись, пришлось ждать их на крыльце. Проходящие мимо люди не обращали на него внимания, соседи не предлагали помощь, никто даже не смотрел на мальчика. Ссадины жгло, надо бы промыть, но чистая вода была только дома. Колодец был, но почему-то в нём не обнаружилось ведра.       Через некоторое время калитка осторожно скрипнула, и во двор осторожно прошмыгнула девочка, одна из тех, кто дразнил его. Прижимая к груди что-то, она почти ползком подобралась к Франкенштейну.       — Вот, возьми, промой царапины, — тихо проговорила она, подавая небольшой ковш с водой и тряпочкой. — Только не говори никому, что я тебе помогала! У нас правило такое: никаких чужаков. Чужакам здесь не место — это Фрэнк так говорит. Но ты красивый, а мама говорит, что красивые дети — добрые, — малышка несмело улыбнулась. — Ты прости, что я не вступилась, поступи я так, они бы и меня поколотили, а дома родители заругают за платье, только вчера купили! Я бы хотела дружить с тобой, но только тайком!       — Разве можно дружить тайком? — спросил Франкенштейн. — Это неправильно.       — Меня зовут Дженни, — словно и не услышала малышка. — Если захочешь — приходи вечером. Я живу почти на краю деревни, остальные ребята туда и не ходят!       Вздохнув, мальчик принялся промывать царапины, радуясь, что теперь их хотя бы жечь не будет от грязи. И заражения можно не опасаться. Дженни убежала, и Франкенштейн не стал её останавливать. Он считал, что дружба — это не то, что нужно скрывать.       Заждавшись Лавин и Говарда, мальчишка задремал и проснулся только от испуганного вскрика.       — Франкенштейн! Что с тобой случилось?! — всплеснула руками Лавин, подбегая к крыльцу и присаживаясь рядом.       — Подрался, — буркнул мальчик, потирая глаза кулаками. Говард вздохнул и открыл дверь.       — Проходи. Иди сюда, — дождавшись, пока ребёнок усядется, мужчина принялся за осмотр. Поняв, что в его внимании царапины не нуждаются, мужчина сложил руки на груди и посмотрел на Франкенштейна. — Что случилось?       — Я просто хотел познакомиться! А они чужаком меня назвали. Я хотел убежать, но они поймали, пришлось драться.       — Ты молодец, что не боишься постоять за себя, — чуть улыбнулся Говард. — Но, всё-таки, постарайся в следующий раз не встревать в драки.       — Но они первые начали!       — Понимаю, поэтому и не ругаю. Всё, иди, ничего страшного не было.       Вздохнув, Франкенштейн кивнул и ушёл в свою комнату. Было обидно, что его так враждебно встретили, но, с другой стороны, он действительно чужой здесь. Может, просто нужно подождать какое-то время? Он поживёт здесь несколько дней и уже перестанет быть чужаком!       Дожидаться этого момента мальчик решил не просто так: помогал новым родителям, как мог. Дрова донести, собрать поленницу, почистить и накормить лошадь или помочь Лавин по хозяйству — всё это не занимало много времени. К тому же у женщины получалось даже иногда покупать ему книги!       В общем, жизнь его устраивала.       В тот самый день, когда у Франкенштейна, наконец-то, появился друг, мальчик как раз собирал разрубленные дрова, чтобы унести их в дом. Стук в калитку заставил обоих обернуться. Там стоял незнакомый мальчик.       — Привет! А я слышал, что у нас новый житель появился, вот, познакомиться пришёл. Как тебя зовут? Меня — Дик.       — Франкенштейн.       — Какое интересное имя! Ты занят, Фран-кен-штейн? Может, поиграем?       — Иди, малыш, — улыбнулся Говард. — Должны же у тебя появиться друзья.       Радостно улыбнувшись, мальчик быстро унёс уже собранные поленья и выбежал навстречу новому знакомому.       Дик оказался интересным собеседником и замечательным напарником по играм. За один только день они переиграли во все игры, которые только знали, а потом мальчик предложил полакомиться яблоками. Привёл его во двор на конце деревни и помог перебраться через невысокий забор.       — Полезли! — прошептал он.       — А разве можно?       — Можно, можно… — чуть рассеянно ответил мальчишка, примеряясь к нижней ветке.       — Это твой дом?       — Угу-у… Подсади-ка!       Однако стоило им только усесться на ветке и надкусить сладкие плоды, как из дома с криками выскочила старушка с метлой. Крича о том, что они негодники и воры, женщина поспешила к дереву так быстро, насколько позволял возраст.       — Бежим!       Франкенштейн спрыгнул на землю и хотел было бежать за товарищем, но остановился, заметив, что женщина уронила импровизированное оружие на землю и, тяжело дыша, опёрлась рукой на дерево. Оставлять её одну в таком состоянии не позволила совесть, поэтому мальчик вернулся обратно.       — Вы в порядке? — осторожно спросил Франкенштейн, подходя ближе. Подняв метлу, подал женщине. — Идём в дом. Есть вода? Вам надо присесть.       — Пошёл вон, негодник!       — Вам нельзя сейчас нервничать, сердце может не выдержать, — вспомнил слова доктора Франкенштейн. — Идёмте, я заварю травы, если у вас есть подходящие.       Уведя немного сбитую с толку женщину в дом, мальчик усадил её на стул и по-хозяйски оглядел все запасы трав, что были. К счастью, как и у многих старушек, все травы у неё сушились в одной стороне. Нужный ингредиент всё-таки нашёлся и тут же был заброшен в чайник. Рассказывая, как правильно готовить лекарство, Франкенштейн одновременно показывал на деле и записывал в листочек, удостоверившись, что женщина умеет читать.       — Откуда ты это знаешь? — удивилась старушка, когда настой уже кончился, а сердце не заходилось бешенным стуком.       — Просто знаю, — пожал плечами мальчик, не смея говорить о докторе. — Простите, я не знал, что Дик здесь не живёт. Он сказал, что это его сад.       — Если бы это был его дом, стали бы вы лезть на дерево, никому не сказав? — покачала головой женщина. — Прощаю, чего уж там, но больше так не делай, хорошо, малый?       — Я бы никогда! Я просто не знал!..       — Ну-ну, успокойся. Вон там корзинку видишь? Платком закрыта, да, она. Подними, тяжело?       — Нет.       — Вот и славно, бери. Отнеси домой, скажи, что бабушка Карвин угощает. А в благодарность я жду тебя завтра, расскажешь о том, какие лица были у Лавин и Говарда. То-то потеха будет! И прохожие если спросят, то ты не стесняйся, отвечай! Как меня зовут, малый?       — Бабушка Карвин.       — Умница. Беги.       — Бабушка Карвин!       — Что, малый?       — Я — Франкенштейн!       — Я учту, малый, беги. Завтра приходи в гости, я тебя чаем напою.       Лица и впрямь оказались презабавные. Франкенштейн хохотал, рассказывая женщине, как его несколько раз переспрашивали, какие большие глаза были у всех услышавших и насколько осторожно брали корзинку из его рук. Старушка усмехалась и подливала варенье в блюдечко.       Франкенштейн улыбался, оглядывая новую знакомую. Возраст женщины близился, наверное, к шестидесяти годам. Активная, бодрая и весёлая, она не давала спуску никому, кто пытался обидеть словом или делом. В деревне женщину уважали, но побаивались из-за склочного характера. Франкенштейн, впрочем, не заметил в ней ничего дурного. Да, грубовата, но разве из-за этого можно бояться?       Карвин на подобные вопросы смеялась, совершенно не обижаясь на то, что маленький мальчик называл её грубой. Новая знакомая Франкенштейну нравилась, поэтому он взял в привычку хотя бы раз в два дня, а если получится — чаще ходить к ней в гости. Бабушка Карвин всегда принимала его с улыбкой и отпускала с гостинцами.       Друзья бывают разных возрастов.