Враг рода человеческого

      Как только силуэты лекаря и англичанки растаяли на оживших, за время проведения церемонии улицах, превратившись в две неразличимые точки Сибранд требовательно притянул к себе за талию свою жену. Теперь он не один в этом мире, у него есть семья. От радости, что несло это известие, совсем не по-мужски щипало в глазах. Он потёрся гладко выбритой щекой об макушку Илмы, с которой, во время кружения по палубе слетел нелепый головной убор, украшенный богатым отрезом воздушной ткани, названия которой он знать не желал. Ей не нужно было поднимать голову, чтобы понимать, какая буря эмоций захватила его. Она чувствовала, как собственная пустота и одиночество исчезло, словно рука, сжимавшая сердце тисками сгинула, оставив после себя лёгкость. Илма легко развернулась в его руках и погладила его по щеке, стирая все тревоги. Никому из них не требовались слова и доказательства. Больше не требовались.       Он повёл её в каюту, где, как и в крепости была лишь маленькая койка и стол, заваленный стопками пергамента. В этой комнатке посторонний увидел бы хаос, но Илма отчётливо знала, что каждая чёртова бумажка лежит на отведённом ей месте. Иными словами помещение говорило о педантичности своего владельца, ревностно оберегающего свой быт от посторонних глаз. — Как я был глуп, Илма. Я лгал, лгал безбожно сам себе, когда говорил, что ты можешь уйти. Если ты когда-нибудь решишь, что я тебе надоел — лучше убей меня. Слова перемежались поцелуями в тонкую кожу шеи, под которой, громко отстукивало ритм сердце любимой женщины. — Какой же ты идиот. Я не смогу оставить тебя. Не могла раньше — не смогу и сейчас. Не лучшие слова в день нашей свадьбы, не находишь?       Её пояс упал на пол с мягким шорохом, а пальцы её мужа путались в шнуровке платья, непривычного для них обоих. Она развязала их сама. Сибранд легко потянул ткань вниз, заставляя её тяжко скользнуть по белой коже, обнажая красоту, сокрытую от посторонних глаз. Илма была хрупкой, но в тоже время сильной. Маленькая, мягкая грудь удивительно хорошо ложилась в его грубые ладони. Сегодня он никуда не торопился. Сегодняшний день принадлежал только им двоим, а весь мир мог пойти к чёрту. Строительство госпиталя, Робер, ассасины, тамплиеры, загадки мироздания, суды — всё было ничтожным. Без неё ничего не имело смысла. Его чуть холодные от волнения пальцы мягко обвели каждую черту любимого лица, спустились вниз, по хрупкой шее, обвели контуры мягких, пока ещё сосков нежной девичьей груди, срывая, с припухших от поцелуев, губ вздох. Он улыбнулся и встал на колени, покрывая её живот поцелуями. — Что ты делаешь? — Auge um Auge, meine kleine.* Всего лишь хочу подарить тебе такую же сладостную ласку взамен. Он подтолкнул её на столешницу, а ноги закинул себе на плечи. С первым же прикосновением его языка к мягким складкам с её губ сорвался громкий стон. Да, так и должно быть. Только его, навсегда. Если бы он верил в Бога, то помянул бы его всуе. Как умопомрачительно она выгибала для него спину, подаваясь вслед за его языком и пальцами, скользящими внутри. Её руки превратили его идеальные волосы в воронье гнездо, но ему было плевать на такие мелочи. — Ах, Сибранд, я больше не могу. Пожалуйста. Он и сам едва держался. Словно недельная разлука иссушила его душу, выжгла изнутри. Её глаза блестели, а губы были призывно полуоткрыты. Спешно избавив себя от одежды он налил в два кубка вина, один из которых протянул ей. Требовалось перевести дух. Хотя её присутствие дурманило разум почище любого вина. Утолив жажду он осторожно уложил Илму на узкое ложе, закрывая её своим разгорячённым телом от холода. Их губы встретились, а тела слились в единое целое, заставляя замереть на миг от остроты чувств. Словно в первый раз, только в стократ слаще и чувствительнее. Кожа к коже. Глаза в глаза. Её вздох против его. Его ладонь на её груди, а её на его. Если в этом мире существовали более правильные вещи, то он их не встречал. Пот застилает глаза, а мысли спутанны, её стоны звучат осколками музыки. Впервые, почувствовав как её мышцы смыкаются на нём он не остановился, а излился внутрь. То ли желая последствий, то ли опасаясь их. Устало перекатившись на бок, уложил её голову на своё плечо, прижимая к себе. В тишине, где слышно только их успокаивающееся дыхание прошептал тихое: —  Ich liebe dich.* В ответ он почувствовал мягкое прикосновение тонких пальцев к своей щеке, впервые за бессонную неделю погружаясь в сон.

***

      В бюро Джабаля прибыл новый глава ассасинов Альтаир ибн Ла-Ахад. Старик приветливо улыбнулся гостю. — Мира и покоя, друг мой. Ничего, что я так панибратски? — Что ты, Джабаль. Никаких церемоний. Здесь и сейчас я не как Ментор, а как обычный ассасин. Старик понимающе кивнул. — Собираешься на Кипр? Есть у меня поверенный в Лимассоле, если желаешь, я отправлю ему весточку. В последнее время доносятся слухи о том, что тамплиеры имеют повышенный интерес к этому острову, а король Кипра в их темнице. — Я буду тебе признателен, брат. Расскажи, как идут дела? Как поживает Сибранд? В порту Акры сегодня небывалое оживление. — Это потому что Сибранд решил накормить нищих. Вот они и стекаются туда. — Задумал что-то тёмное? Рафик улыбнулся и покачал головой. — Нет, я так не думаю, Альтаир. После твоего нападения он сильно изменился. Хоть я, как ассасин, недолюбливаю тамплиеров, но вынужден признать, что иногда мы судим о людях исходя из поверхностных знаний. Естественно, я, как любой родитель, желаю своему ребёнку счастья, поэтому наблюдаю за тевтонцем. — И что удалось понять из наблюдений? — Он достаточно строг с нарушителями порядка, даже если это собственные рыцари. Один из моих наблюдателей был свидетелем сцены разжалования двух пьянствующих на посту, которые ударили нищенку. Губы, расчерченные шрамом расплылись в ухмылке. — Ты так нахваливаешь его, что я готов вступить в рыцари господина Сибранда и простить тамплиерам все грехи. — Ах, Альтаир. Я это говорю к тому, что иногда первое впечатление обманчиво. Все считали его истеричным параноиком и психом, но как показало время — он не так уж и плох. — Знаешь, Абу аль Нуквод тоже давал богатый пир, и закончилось всё плачевно. Вино и яства были отравлены. — Но зачем травить нищих? — Твоя правда. Король-купец травил богачей. И всё же, я не верю во вселенское добро. Зачем тратить еду и деньги на бедняков? Тем более, когда впереди зима. Здесь, конечно тепло, но… — Причина прозрачней, чем ты можешь себе представить. Он — женился. Брови Мастера-ассасина взметнулись вверх. — Вот как. Но почему не богачи, почему бедняки? — Мне известно немногое. Насколько я понял в Тевтонский Орден принимают в основном дворян. Но сам Сибранд не особо жалует титулы. Тут либо он сам бывший бедняк, пробившийся к власти, либо что-то иное, скрытое от посторонних. — Ладно, бог с ним, с Тевтонским орденом. Произошло ещё что-нибудь занимательное? Джабаль поскрёб пальцем подбородок. — Пожалуй. Появилась какая-то странная женщина, аккурат спустя месяц с твоего отбытия. Пронырливая — просто жуть. Однажды мы столкнулись с Илмой на рынке, но поговорить толком не удалось — эта особа всё время кружилась рядом. Ментор заметно оживился в своём углу. — Как она выглядела, Джабаль? — Худощавая, с тёмными волосами. — А глаза? Часом, не голубые? — Я не рассмотрел. Но акцент совершенно жуткий. Но не как у тевтонцев, скорее, как у солдат Уильяма. — А вот это уже интересно. Пожалуй, мне стоит навестить крепость. Как считаешь, я смогу пройти не привлекая внимания? — Думаю, что сможешь. Сегодня там яблоку негде упасть. Я не стану закрывать бюро на ночь, чтобы ты смог вернуться.       Альтаир с былой лёгкостью и плохо скрываемым удовольствием скользнул на крышу. Когда он был простым исполнителем, то мало ценил прелесть чувства приятной усталости, когда все мышцы, тренированные годами работают, как единый механизм. Вечерело и на Акру спускался туман. Ассасин бесшумной тенью скользил по крышам. Заприметив лучника, стоящего на посту он ловко спрыгнул на козырёк торговой лавочки, владелец которой, как раз собирал нераспроданное за день. — Уууу, проклятущие! И чего вы никак не наскачетесь? Один мерзавец мне проломил козырёк, так его сам господин Магистр задержал. Мы с ним друзья, между прочим! До Альтаира не сразу дошло, что гневный оклик относился к нему. — Эй, я к тебе обращаюсь! Он только ускорил шаг, не желая вступать в перепалку. Когда гневные оклики продавца стихли, Альтаир хмыкнул. Интересно, кто из братства так досадил бедолаге? Его внимание привлекла пара, идущая впереди. Он прикинулся монахом, низко склонив голову, в надежде разминуться с ними поскорее, однако те, по всей видимости направлялись туда же, куда и он сам. Ассасин сбавил шаг. До ушей донеслось возмущенное шипение: — Господи, и кто придумал, что женская обувь должна быть такой неудобной? Зачем делать такие узкие носы, скажи на милость? Мужчина мягко рассмеялся и остановился. Затем резко подхватил свою спутницу на руки, словно она ничего не весила. — Что ты творишь? Вокруг люди, пойдут толки. Оно тебе надо? Мужчина ответил на редкость спокойно: — Плевать я хотел на толки. Меня только ленивый в этом городе не называл сумасбродом. Женщина хлопнула ладонью по его плечу и возмутилась, но скорее притворно: — И что мне с тобой делать, упрямец? — Любить меня, быть опорой и поддержкой, в болезни и здравии, и всё прочее. Извини, я не очень внимательно слушал священника. Был совершенно очарован твоими глазами, meine kleine. Парочка была занятной. Альтаир даже улыбнулся слушая их перепалку. — Сибранд, ты невыносим. — Конечно. Но пока ты рядом, я счастлив. Он поднял голову и понял, что было не так, и почему голоса казались такими смутно — знакомыми. Всё таки, он не ошибся в своих домыслах, действительно, причиной самопожертвования ассасина была любовь, а не страх, как предполагал Малик. Он свернул за угол, ожидая, пока они пройдут вперёд. У входа в крепость его окликнул стражник. — Эй, монах! Тебе чего? — Прошу меня простить. Я странствующий монах. Могу ли я просить кров и ночлег в стенах вашей крепости? — Сегодня тебе повезло. Магистр Сибранд приказал накормить всякого, кто попросит, проходи, погрейся у очага и поешь. — Благодарю. Вы очень добры, храбрый рыцарь. Как опрометчиво. Неужели любовь заставляет людей совершать глупости? Если бы он хотел, он мог бы с лёгкостью убить Магистра Тевтонского Ордена. И даже не пришлось бы придумывать, как проникнуть в крепость. Мысль пришла и истаяла, а в памяти некстати всплыли последние слова Уильяма Монферрата: «Я готовил их к вступлению в новый мир. Крал их пищу? Нет, я заимствовал еду, чтобы распределить её поровну, когда наступит голод. Посмотри вокруг — в моём районе нет преступников, кроме тебя и тебе подобных…» Действительно. Сибранд кормил нищих, наводил порядок в разорённой Акре. Задайся Альтаир целью убить Хохмейстера и сам оказался бы злодеем в глазах горожан. Какой-то захмелевший паренёк, окликнул его: — Эй, монах, присаживайся, поешь, испей вина. — Благодарю. Мне достаточно просто погреться у очага. — Не стоит скромничать. Сегодня прекрасный день. Поешь и сразу согреешься. Мы люди скромные, не обессудь. Но вы, люди Бога тоже просты в нравах.       Его усадили и налили густой похлёбки и дали несколько добротных ломтей ароматного хлеба. Происходящее напрочь сбивало с толку. Знал бы паренёк скольких товарищей сгубили верные метательные ножи ассасина — не привечал бы его так. Но атмосфера за большим столом царила приятная. — О, Ханс, у нас ещё один гость? Этот голос. Он узнал бы его из сотен других. Звонкий, как горный ручеёк. — Да госпожа Мария. Он попросил крова в крепости. — Вы странствующий монах? Альтаир напрягся. Стоит ему повернуться и вся маскировка пойдёт прахом. Она наверняка запомнила лицо человека, что пощадил её под палящим Иерусалимским солнцем. Мария значит. Прекрасное имя, для такой красивой женщины. Если бы ему только удалось её переубедить, обратить на свою сторону. Чтобы заполнить неловкое молчание он откусил изрядный кусок хлеба. — Госпожа Торпе. Он голоден, оставьте его. — Эх, у вас у немцев что, в крови быть такими занудами? Куда хоть путь держите? — На Кипр, госпожа. Он старался, чтобы его голос звучал как можно тише. — Вот здорово. Я тоже хочу сбежать из Акры. На языке зудело навязчивое: «пойдём со мной». Похлёбка осела в животе приятной тяжестью и нагоняла непрошенную сонливость. — Вы устали? Давайте я провожу вас туда, где вы сможете отдохнуть. — Я тоже могу, Ханс. Мне нечего делать. Она потянула Альтаира за рукав. — Ну же, идём. Я не кусаюсь, право слово. Ассасин шёл, опустив очи долу, довольствуясь только звонким голосом Марии, эхом разносившимся по пустынному коридору. Нельзя, чтобы она его узнала. — Давно не видела столь набожных людей. Неужто для вас грех поговорить с женщиной? — Нет, что вы. Напротив. Простите мне мою молчаливость, госпожа, я просто очень устал с дороги. — Ну, полно вам, взгляните на меня. К счастью, единственным источником света в коридоре был чадящий факел, поэтому его лицо можно было рассмотреть с трудом. Зато лицо Марии виднелось отчётливо. Он не ошибся, именно это лицо он часто видел во сне. Часто представлял, что они не враги, стоящие по разные стороны баррикад. На ней не было доспехов. Красивое синее платье подчёркивало тоненькую, обманчиво-хрупкую фигурку прекрасной мечницы. Девушка прищурила глаза. — Вы кажетесь знакомым. Только никак не вспомню, где мы виделись… — Боюсь, что вам кажется, дитя моё. Главное, чтобы не дрогнул голос, выдавая его эмоции с потрохами. — Эх. И то верно. Я почти никого здесь не знаю, на Святой Земле. Мне показалось, что я однажды встречала вас, когда была в Иерусалиме. В горле резко пересохло. Неужели догадалась? — Ладно, вы устали, а я вас терзаю. Я просто обозналась. К тому же, мы пришли. Доброй ночи. — И вам, Мария. Спасибо за вашу доброту.