Враг рода человеческого

      О брезгливости Сибранда солдаты слагали легенды. Кто-то утверждал, что Магистр совершенно нетерпим к грязи, кто-то уверял сослуживцев с пеной у рта, что Сибранд не терпит вида крови. К крови Сибранд относился абсолютно спокойно. На службе в госпитальном братстве ему довелось повидать немало раненых, которым требовалась его помощь. В детстве, когда он был ещё далёк от Святой Земли так же, как и от регалий Магистра Тевтонского Ордена, Сибранду довелось хлебнуть немало дерьма, когда его избивал отец, которого совершенно не останавливали ни слёзы, ни мольбы, ни рассечённая неосторожной грубой пощёчиной бровь. Половину суждений о нём, как и подоплёку их возникновения, следовало иссекать, как нежизнеспособные ветви у больного дерева. Но убеждать людей, закосневших в собственном невежестве, что любовь к чистоте не тождественна надменности и боязни крови — было равноценно метанию бисера перед свиньями. Когда в Акко разгорелась эпидемия, а люди стали умирать один за другим, он распорядился, чтобы солдаты, повязали лица отрезами чистой ткани и сожгли тела умерших, не позволяя лакомиться их плотью крысам и собакам. Так же, людям было велено навести порядок в собственных домах и принудительно посетить купальни. Старую одежду надлежало сжечь, вместе с соломенными тюфяками, на которых многие спали. Солдаты, трудившиеся день и ночь негодовали, женщины возмущались необходимостью сжигать свои наряды, а церковь называла Сибранда еретиком за то что он велел сжигать тела и посещать купальни. Но несмотря на это недовольство, эпидемия пошла на спад. Разумеется, церковь приписала это Богу, позабыв о том, что один единственный человек своим умом дошёл до того, как избавиться от хвори, причиной которой была всего-навсего грязь. Но Сибранд не был тщеславен и просто продолжил работать. Но сегодня, он почувствовал настоящую растерянность, когда его жену вывернуло ему на одежду. Такого с ним не случалось давно. Он старался всегда и при любых обстоятельствах быть собранным. Илма отвела от него взгляд и он перевёл свой взор на Торпе, силясь прочитать на лице любопытной англичанки ответ, который знал, хоть и не осознавал в полной мере ответственности, которая последует за знанием. Он чувствовал, подозревал, замечал, но не удосужился спросить прямо. Лицо Торпе застыло маской неподдельного испуга, она, возможно впервые в жизни, не знала, что можно сказать. Глаза жгло, словно в них щедро сыпанули песка; словно он вновь на палубе своего корабля смотрит в серую даль, но видит впереди только свою неминуемую смерть. Только сейчас сердце пропускало удары вовсе не от страха, а душа была утоплена не в грядущей пустоте, а напротив, наполнилась чем-то светлым и несоизмеримо тёплым. Он много раз представлял, что будет, когда он узнает о таком событии, но реальность и на сотую долю не сходилась с безмерным счастьем, смешанным с тревогой и растерянностью, свалившимся на него. — Сибранд… Голос Илмы вернул его в действительность, разом возвращая шум окружающего мира в уши. Её тёплые пальцы прикоснулись к его щеке и он машинально прильнул к её ладони. — Сибранд? — к Марии вновь вернулась способность говорить, — ты в порядке? Он ничего не ответил и направился к выходу, продолжая держать свою жену на руках. Стражники Робера если и удивились, то не подали вида. Никто не окликнул его, словно никому не было дела до его скромного счастья. Он молчал до тех пор, пока не оказался в тишине покоев, выделенных им Робером, где бережно усадил Илму на ложе, а сам без сил рухнул на стул возле стола, заваленного бумагами. Даже не находясь дома, он продолжал работать и исправно направлял распоряжения подчинённым. — Почему ты мне не сказала? — Ты не позволил бы мне следовать за тобой. Он порывисто треснул ребром ладони о собственную ногу, но когда он заговорил, то голос его звучал надтреснуто и тихо. — Я позволил тебе больше, чем кому бы то ни было, подпустил ближе, чем кого-либо, Илма. Неужели я не заслуживаю права знать правду? — Сибранд. Когда мы собирались отплывать из Акры, я догадывалась, но не была уверена до конца, списывала всё на усталость. А когда мы прибыли… Альтаир, Робер, Мария…всё закрутилось. Ты решил задержаться здесь, засиживаешься допоздна с Робером, а я засыпаю раньше, чем ты успеваешь вернуться в постель. Я не хотела выбивать тебя из колеи и отвлекать от работы. Сибранд встал со стула и тут же сел обратно, скрыв лицо в широких ладонях. Илма позабыла, как дышать, когда заметила, что плечи тевтонца дрогнули. Она бросилась к нему, отнимая ладони от его лица. Он плакал и слёзы катились по длинному носу, падая на безнадёжно запачканную ей белую ткань. Она и сама заплакала, когда он обнял её, прижимаясь ухом к плоскому пока ещё животу. Женские пальцы ласково запутались в идеально причёсанных светлых волосах Магистра. — Ich liebe dich. Не плачь. — Vergib mir bitte. Ich weiß nicht, was ich sagen soll. Илма погладила Сибранда по щеке. — А ничего и не нужно говорить. — Ich bin einfach glücklich. Он притянул Илму ближе, заставляя склониться к нему и поцеловал, заставляя её с шумом выдохнуть. — В последнее время я слишком много времени уделял работе. Я исправлюсь. Его ладони бережно огладили её лицо. — Только моя. Всё же, Бог есть, Илма. Хоть он жесток и ему плевать на меня. — Боги — это мы с тобой, Сибранд. И только от нас зависит наша жизнь. Её пальцы рванули перевязь с мечом, заставляя её с шумом опуститься на пол. Сибранд улыбнулся и мягко отстранил девушку. — Я сам. Не нужно пачкать руки. Без извечных слоёв одежды Сибранд больше всего походил на человека. Его кожа была белой, щедро украшенной шрамами, полученными за годы рыцарства. Особенно заметным был шрам аккурат под левым соском, выделяющийся своей безобразностью. К нему Илма приникла губами, наслаждаясь пульсом, бьющим по старой ране в тональности далёкой от боя. Сибранд осторожно отстранил её. — Не стоит пачкаться о моё прошлое, милая. Мой покойный отец этого не заслуживает. — Зато ты будешь прекрасным отцом, я уверена. Он едва не расплакался снова от избытка чувств. Бережно уложил её на кровать и прошёлся языком по набухшим грудям, ставшим немного больше, одарил поцелуями плоский живот, спускаясь ниже. Илма пыталась протестовать, когда его губы приникли к влажным, ждущим внимания складкам, раздвигая их языком и заставляя выгнуть спину, подаваясь его движениям навстречу. — Сибранд… Илма послушно следовала за его движениями, комкая тонкими пальцами простынь из грубой ткани. Наконец, он лёг и потянул её на себя, разрешая ей сделать всё, что она пожелает. Она издевалась над ним, давая войти на половину и тут же поднимаясь. От этих движений мысли путались в голове и он снова видел древние храмы, укрытые под вечным небом, украшенным созвездиями и загадками этого мира. Разгадка этого мира была проста. Сибранд дышал, а рядом с ним была лучшая из женщин. С выгоревшими на солнце волосами, цвета пшеницы, в которых, казалось, заблудился ветер; с невозможно-зелёными глазами, которые, он верил, унаследует их ребёнок. Её рука на его груди, а его ладонь путается в её отросших прядках, их стоны и дыхание дополняют друг друга и больше не нужно ничего. Сейчас Сибранд понимает, что мог бы умереть, но совершенно точно хочет жить. Жить и смотреть, как поднимается и опадает её грудь при дыхании; смотреть, как она изменится когда их дитя будет расти внутри, встретить их ребёнка в мире, который они построят рука об руку, а затем состариться и умереть вместе с ней. Пустота больше не пугала, когда появилось знание, что он в мире не один. В конце концов, стоила ли вечность чего-то, если жизнь была полна пустых страхов и ложных надежд что даровал артефакт? Знания, безусловно стоили дорого, но много больше стоили зелёные глаза смотрящие прямо в его собственные. Он лежал, успокаивая дыхание и слушал, как успокаивается её сердцебиение и чувствовал себя неприлично-счастливым. Он станет отцом. Не таким, как был у него. Куда бы не забросила судьба Магистра, она и ребёнок последуют за ним. Без них всё было совершенно бессмысленно. С этой мыслью, Сибранд и сам задремал, впервые, с прибытия на Кипр, спокойно и без снов. Сколько он проспал было ведомо только тому, кого, по определению, не существовало. В дверь довольно настойчиво постучали, заставляя его торопливо зашнуровать штаны и сунуть ноги в ботинки. Илма, укрытая покрывалом не проснулась, только что-то пробормотала и перевернулась на другой бок. Когда он распахнул дверь, то ожидал чего угодно, только не Робера в компании Альтаира, который кого-то прижимал к себе. — Выглядишь просто превосходно, друг мой. Сибранд пропустил колкость друга мимо ушей, всматриваясь в хрупкую фигурку на руках ассасина. — Что случилось? — Торговец высек его кнутом. Немец нахмурился, но кивнул, словно ему не требовались объяснения. — Робер, мне нужна комната, где я смогу осмотреть ребёнка, а ещё нужен твой лекарь. — Ты собираешься идти прямо так? Может хоть рубаху накинешь? — Обязательно быть таким говнюком, Робер? — Я не виноват, что ты вышел в таком виде. Сибранд стоял к ним спиной, но и Робер, и Альтаир были абсолютно уверены в том, что немец страдальчески закатил глаза. Однако, когда тевтонец скрыл покрытую давними шрамами спину рубахой, лицо его выражало только холодную сосредоточенность. Мальчик на руках Альтаира нервно завозился, причинив сам себе боль и сдавленно выдохнул. — Потерпи немного. Сейчас я посмотрю твои раны. Робер бегло объяснил местному лекарю что от него требуется и тот только кивнул. Альтаир осторожно усадил мальчика на койку, предназначенную для раненых солдат. Сибранд присел на корточки, чтобы быть на одном уровне с заплаканным чумазым личиком. — Как тебя зовут? Малец перевёл взгляд серых глаз на Альтаира, но тот лишь кивнул. — Этот человек поможет тебе. Иначе, я не принёс бы тебя сюда. Мальчишка насупился, но пробурчал: — Марк. Сибранд улыбнулся так ласково, как был способен. Парнишка чертовски напомнил ему его самого. — Я — Сибранд. Мне нужно, чтобы ты снял рубаху и показал мне свою спину. Это может быть довольно болезненно, но я верю, что ты очень храбрый и справишься с такой задачей. В серых глазах мальчишки блеснул огонёк страха. — Сильно болезненно? — Чем дольше будешь тянуть, тем больнее будет. Bereit? Мальчишка непонимающе вытаращил глаза. — Извини. Готов? Серые глаза встретились с такими же серыми. Мальчик думал долго, около минуты, но в итоге кивнул. Сибранд потянул за ткань и мальчик вскрикнул. — Ah, sheiße! Vergib mir! — Сибранд перешёл на немецкий непроизвольно. Его взгляд остановился на лекаре. — Du! Gib mir einen Lappen! Лекарь растерянно хлопал глазами, но на выручку пришёл Робер. — Не все говорят по-немецки, Сибранд. Вот, возьми, — он протянул тевтонцу смоченную в тёплой воде ветошь. — Danke, Robert. Робер скривился, как и всякий раз, когда его друг переходил на родной язык. — Не бойся этого человека, мальчик. Он умеет лечить и не такие раны. — Мне страшно. Вы сделали мне больно! Мальчик расплакался, невзирая на показную храбрость. Сибранд бросил ветошь, пропитанную кровью в таз и распрямился. Потянул за край своей рубахи и снял её, разворачиваясь к мальцу спиной. — Смотри. Что ты видишь? Марк утёр слёзы и посмотрел на спину тевтонца, исполосованную длинными белыми линиями. — Вас тоже били? — Да. — За воровство? Сибранд надел рубаху обратно. — Нет. Меня били просто так. Если ты не хочешь такие же шрамы, то придётся немного потерпеть. Справишься? Мальчик засопел, переводя взгляд с одного мужчины на другого. Альтаир смотрел строго, Робер, с интересом, Сибранд — ожидающе. — Справлюсь. — Вот и славно. Робер, подай мазь и бинты. В воздухе остро пахнуло травами, а мальчишка издал тихое шипение. — Больно! — Зато действенно. Через неделю-другую затянется как следует, если будешь слушаться. Мне повезло гораздо меньше, никто толком не знал, как лечить такие раны. — А вы тамплиер? — Я Магистр Тевтонского Ордена. А когда был помладше, то служил в ордене рыцарей-госпитальеров и помогал раненым. — А как вы познакомились с Альтаиром? Мне казалось, что рыцари и ассасины на дух друг друга не переносят, — мальчишка, кажется, переживал крушение системы координат. — Об этом тебе расскажет сам Альтаир. Если захочет. А сейчас — поешь и отдыхай. Здесь тебя никто не тронет, но ты должен пообещать не красть ничего. — Обещаю.                         ***       Мальчишка с аппетитом прикончил кашу с мясом, которую ему принёс лекарь. Альтаир присел на краешек его койки и осторожно потрепал по всклокоченным волосам. Когда-то давно, в одной из деревень, близ Дамаска, он устроился на ночлег в пустующем доме и обнаружил, что он не один. Его невольными соседями оказалась самка бурого филина с птенцами. Птенцы показались Альтаиру забавными. С торчащими на макушке мягкими перьями и огромными глазами, они не могли не вызывать улыбку. Вот и сейчас он смотрел на мальчишку и улыбнулся. — Альтаир? — Мм? — Как так получилось, что ты знаком с рыцарями? Тот, что лысый и вовсе кажется тамплиер? — Тот лысый, как ты выразился — это Робер де Сабле. Он не просто тамплиер. Он — Магистр Ордена Тамплиеров. История у нашего знакомства долгая и не самая приятная. — А ты убьёшь его? — Возможно когда-нибудь наши пути разойдутся, и мы снова обнажим клинки при встрече. Но на данный момент мы делаем одно дело. — Это звучит так мило, что я готов пустить слезу. В проёме, скрестив руки на груди стоял Робер де Сабле собственной персоной и ухмылялся. — Надеюсь, ты уже рассказал парню о том, как дважды спас мне жизнь? Иначе всё было бы напрасно. Марк удивлённо хлопнул глазами, переводя взгляд с тамплиера на ассасина. — Ты спас ему жизнь? А разве тебя за это не накажут? Альтаир отвёл взгляд в сторону, а Робер звучно расхохотался, невзирая на боль в рёбрах. — Раз уж мой заклятый друг рассказал тебе о том, кто я такой, то думаю, настало время рассказать о том, что Альтаир — Ментор Братства Ассасинов и его никто не накажет за своеволие. — Значит…ты и есть Старец на горе? — Выходит, что так. Мальчик нахмурился. — Но ты совсем не похож на старца. Альтаир закатил глаза. — Мой предшественник соответствовал этому слову полностью. Он был убелён сединами и был мудрейшим из нас. — А что с ним стало? — Я его убил. — Какая бескомпромиссная честность, Альтаир. — Не имею привычки врать, Робер. Тамплиер хмыкнул, а Марк требовательно потянул ассасина за робу. — Расскажи, пожалуйста. Робер сел на свободную койку. — Пожалуй, что я тоже хочу послушать. Альтаир вздохнул.       Тамплиеры нашли в развалинах Храма Соломона сокровище, зовущееся Частицей Эдема. Могущество сокровища было так велико, что они поняли, что с его помощью можно построить новый мир. Без войн, разорительных походов и тысяч смертей. Братья-тамплиеры поклялись охранять сокровище и начать перемены с малого: с тех сфер, где они могли повлиять. Так три брата отправились в Дамаск, трое в Акко, двое в Иерусалим, а один из них отправился к Ричарду, ведущему войска под Арсуф. — Ого, выходит их было девять человек, связанных клятвой? Робер поморщился. — Думаю, что к этой теме Альтаир вернётся. Молодому Мастеру-ассасину и ещё двум братьям было велено направиться в Иерусалим и забрать сокровище тамплиеров. Ментор сказал, что это сокровище опасно и не должно попасть им в руки. Они отправились в Храм Соломона, где из-за гордости Мастера, погиб один из братьев, а второй был тяжко ранен. Магистр Ордена Тамплиеров выбросил неудачливого убийцу из зала, и он не смог помочь своим друзьям. Более того, по его вине, тамплиеры напали на Масиафскую крепость. За это, Мастера-ассасина разжаловали до новичка и назвали девять имён. По словам Ментора, эти девять человек представляли угрозу Братству и миру. Были врагами рода человеческого. И бывший мастер направился в города, добывал информацию и безжалостно устранял цели, названные Ментором. Но чем больше он убивал, тем больше понимал, что мир не становился понятнее, напротив, всё только сильнее запутывалось. Умирая, враги говорили правильные вещи о мире и равенстве. Цели людей, которых он убивал сходились с его собственными. Он был восстановлен в звании, задавал вопросы Ментору, но всякий раз получал в ответ только ещё больше вопросов и новое имя в списке тех, кто представлял собой угрозу. После того, как пал Джубаир, учёный из Дамаска, сжигающий книги, ассасин отправился в Акко, чтобы положить конец бесчинству одного из руководителей города. Ментор говорил, что этот человек необычайно жесток и крайне труслив, что он сошёл с ума от страха за свою жизнь и должен умереть. Привычно бродил по городу ассасин и подслушивал, крал письма и наблюдал. Рафик местного бюро сказал, что он держит в плену одного из братьев и ассасин пообещал отомстить. И вот тамплиер поднялся на свой корабль, чтобы выйти в море и заблокировать подступы к порту, а ассасин белой неслышной тенью последовал за ним, чтобы оборвать его жизнь. Робер хмыкнул. — Тебе бы книги писать, Альтаир. Так красиво подбираешь цветистые метафоры. Воистину, восток непостижим уму европейца. Марк, сонно хлопающий глазами, посмотрел на тамплиера и буркнул: — Не перебивайте! Альтаир, обрадованный передышке сделал щедрый глоток из кувшина с водой. Он никогда не отличался особой разговорчивостью. Не иначе, что с воздухом на Кипре что-то было не так. А когда ассасин поднялся на палубу корабля, то обнаружил, что его цель не одинока, что рядом с ним его оруженосец и в миг, когда он должен был нанести удар, ставящий точку в истории врага рода человеческого, его оруженосец встал на защиту своего господина. Позже, во время боя ассасин с удивлением понял, что оруженосец — это тот самый пленный член их Братства. Он услышал много вещей, вызывающих сомнения, которые и так крепли в душе убийцы. — И что сделал ассасин? Робер не удержался. — Он пощадил своего врага, усомнившись в верности своего приказа. Не убил, но ранил, пытаясь выиграть время на раздумья. Альтаир только кивнул, подтверждая слова тамплиера. И вот ассасин получил последнее имя в списке. Ему было велено направиться в Иерусалим и оборвать жизнь Робера де Сабле. Но каково было удивление убийцы, когда вместо Магистра Ордена Тамплиеров перед ним оказалась женщина, что сражалась так же искусно, как мужчина. Она рассказала ему о том, что благодаря ему должна будет закончиться война. Ведь убитые были подданными Ричарда и Салах ад-Дина. Своими действиями он позволил Роберу де Сабле получить мир, где единственными врагами станут они, ассасины. И ассасин пощадил во второй раз. Женщина не была его целью и убивать её не было нужды. Но перед тем, как отпустить её, он сказал, что она не единственная, кого он отпустил, сохранив жизнь. Он торопился в Арсуф, чтобы остановить Робера, помешать ему заключить мир, но нашёл его раненым, почти при смерти в разбитом лагере крестоносцев. И вот перед ним лежал в грязи его давний враг, покалечивший его друга и убивший его товарища. Ассасин должен был убить своего врага, но не смог. Его всегда учили скрываться в тени, быть незаметным, но стоять над поверженным раненым врагом, смотреть в его глаза и при этом нанести удар — ассасин счёл это верхом подлости. И тогда он решил, что не станет его убивать. Желание мести перегорело, оставив внутри только пустоту, но появилось желание знать правду. Раненный тамплиер рассказал ему о том, что сокровище нашли десять человек и спросил, почему в его списке было девять имён и откуда его Ментор знал, где их искать? Так ассасин столкнулся с правдой, что казалась чудовищнее, чем ложь. Разве мог человек, заменивший ему и другим братьям отца так поступить с ними? Он не помиловал провинившегося ученика, а только устранил все преграды, стоящие у него на пути. И ученик понял, что в списке Ментора будет и десятое имя — его собственное. Он вернулся в крепость, бывшую ему домом долгие годы и обнаружил, что люди одурманены сокровищем, что держал в руках безумец. На его стороне были только люди из Бюро в Иерусалиме, явившиеся ему на помощь. Его старый друг, лишившийся руки в Храме Соломона вернулся туда, где потерял родного брата и нашёл дневник Магистра Ордена Тамплиеров, где тот писал о планах братьев. Бой с бывшим учителем был жестоким и тяжёлым, но ассасин, измотанный долгой дорогой вышел из него победителем. Так он стал новым Ментором, Старцем на горе, символом и надеждой для других братьев. Альтаир закончил рассказ и с удивлением обнаружил, что Марк, крепко сжимающий его робу спит, положив ладони под щёку, а Робер де Сабле задремал, прислонившись к стене, откинув голову назад. За окном ярко догорал закат, окрашивая багрянцем его белые одежды. Сейчас Альтаиру не составило бы труда поразить незащищённое горло Магистра и обезглавить его орден. Одно простое движение и француз издаст только предсмертный хрип. Но это не требовалось. Нужда в его смерти давно исчезла. Напротив, как показало время, его злейший враг был разумным человеком, на смену которому мог прийти совершенно безумный тиран. Поэтому, Альтаир бесшумно скользнул за дверь и отправился в другую сторону.