***
Приют всегда окружала какая-то своя аура тепла и уюта. Невольно захочешь взглянуть на его нежно-розовое здание, проходя мимо по дороге рядом с кованым заборчиком. На фоне серого города он явно выделялся больше всего: непривычно чистые стены без подтеков и сколов, отсутствие мусора на территории, а также невиданной красоты маки, которые длинными клумбами стелились вдоль центрального входа в дом. В окна всегда в избытке сочился солнечный свет, а шторы никогда не сдвигали, — лишь два раза в год они покидали свое законное место и отправлялись в стиральную машину. Однако сейчас солнце заменила луна, деловито отбрасывая яркий лунный луч прямо в спальни детей. Воспитатели уже давно объявили отбой, и только два неугомонных дитя не могли просто так взять и заснуть. Какой сон, когда тут строятся грандиозные планы на будущее, которое поджидало их вот-вот, совсем скоро, остается только шагнуть ему навстречу! Ради такого сном можно и пожертвовать. Четыре небольших кровати стояли плотно друг к другу, да так, что можно было без проблем уложить еще нескольких детей посередине стыков матрасов — постели образовывали большую, вытянутую как лодку, сплошную лежанку, на которой было очень удобно разговаривать вполголоса, дабы не мешать остальным. Поэтому, прижавшись практически нос к носу, Рум и Тобиас пытались изо всех сил не хихикать в полный голос, а лишь обрывочно выдыхать скопившийся воздух через нос. Но как бы они не старались казаться бесшумными шпионами, что ночью отлынивают ото сна, острый слух Дилана был способен уловить даже самый тихий шепот — буквально ни одна букашка не могла проползти незамеченной. А Дилан, как самый прилежный ребенок в этой компании, очень заботился о сне остальных воспитанников и воспитанниц (да и, собственно, не прочь лишний раз шикнуть на болтливых друзей). Потому он, без зазрения совести, пихнул вбок рядом лежащего к нему спиной Румпеля. Тот пискнул от неожиданности и инстинктивно дернулся подальше от объекта дискомфорта. Обернулся и несильно толкнул обидчика в ответ. — Что это вы там все обсуждаете? Мешаете остальным, — ворчал Дилан, нехотя поднимая голову с подушки. — Если воспитательница услышит, то наругает! — Да не услышит, не боись, — негромко отозвался Румпель, но тихо он говорить никогда не умел, поэтому его шепот превратился в помесь звонко выговоренных согласных и сдавленных гласных сквозь щель меж передних зубов. — Нас кроме тебя больше никто и не слышит. Даже Аника, вон, давно уже спит. В качестве доказательства он кивнул за спину Дилана, побуждая последнего повернуться к спящей девочке с небрежно постриженной челкой — явно результат ее недавних экспериментов. Помолчав несколько секунд, мальчики услышали ее размеренное дыхание, и если бы она их и правда слышала, то точно рассмеялась, так как совсем не умела притворяться. Удовлетворенный Дилан вновь лег на подушку — для него было самым главным, чтобы друзья не разбудили Анику. — Так… а что вы там, все-таки, обсуждаете? — спросил он. Недовольство в голосе несколько смягчилось, и теперь уже не боязнь гнева воспитательницы главенствовала Диланом, а самое настоящее любопытство. — Как мы все вместе будем жить в огромном-преогромном доме!.. — вскочил Рум на пружинной кровати, радостный от того, что Дилану наконец-то стало интересно. Позабыв о своем обещании не горланить, он вовремя успел спохватиться не зашуметь от восторга. — …Так сам Тоб сказал. И Тобиас одобрительно закачал головой, елозя смольными волосами на крахмальной подушке и вызывая характерный похрустывающий звук. В отличие от горластого друга, он молчал, и только по его завороженным глазам можно было догадаться, что авторство великих планов на будущее целиком и полностью принадлежит Румпелю (что, честно говоря, было неудивительно — все самые гениальные, по мнению ребят, идеи приходили в голову именно ему, и даже, быть может, невероятные теории по поводу причастности мафии к работе приюта были тоже придуманы им). — Мы обязательно будем вместе, когда вырастем, — продолжал Рум. — Купим трехэтажный дом… а лучше вообще сами построим! Из досок, чтобы деревом пахло. И потолки у нас будут высоченные! И камин — самый настоящий, не электрический! И… И заведем собаку. Да… собаку обязательно, будет защищать нас. Хотя мы и сами хорошие защитники, но она тоже не помешает. Рум никогда не видел вживую ни одной собаки, только много читал о них в книжках. И в книжках он и узнал, что это самые преданные создания и близкие друзья людей. От этого мальчик совсем не унимался: — Если, например, Аника одна дома останется… Ну или там, в общем… Короче, нужна и все! Но аргументов больше не хватало. Рум просто любил собак, хоть и не знал, каких именно. Тем не менее, на удивление, эти идеи зацепили Дилана, и он с такими же горящими глазами, как у двоих своих друзей, принялся тоже продумывать основные детали дома: какие будут двери, окна, даже крыша; где они собираются строить дом; будет ли внутри ванна на первом или втором этаже, или вообще на двух сразу? — все это очень важно, и лучше обсудить такие вещи сейчас, чем потом, в спешке, ведь став взрослыми, у них никогда не будет свободного времени. Да, довольно решил Дилан, лучше все сейчас, пока они могут позволить себе пропустить одну ночь сна, и им за это ничего не будет. — Только давайте уедем недалеко отсюда, — сказал он, кутаясь в одеяло. — Хочу приходить иногда к воспитателям в гости. — Да… Далеко мы точно не уедем. — Рум улыбнулся и уставился в потолок с узорами, которые рисовала белесая луна. С любовью посмотрел на Тобиаса, на Дилана, на спящую Анику, затем снова на потолок. Глаза слипались. — Будем вместе, что бы ни случилось. Да, Тоб? И Тобиас одобрительно кивнул. Мальчики еще долгое время разговаривали про животных, про космос, про животных в космосе, про супергероев и самураев, про мифических существ и диких зверей. Затем, наконец, подошла тема усыновления. Никто не хотел затрагивать ее, но каждый знал, что она рано или поздно коснется одного из них, а может, и всех сразу. Смешанные чувства беспокоили ребят, хотели ли они на самом деле обрести семью, или же вот она — самая настоящая, сама искренняя и неподдельная? Нужно ли им иметь что-то другое, когда они есть друг у друга? А вдруг их разделят, и они больше никогда не увидятся? Вдруг их маленький мирок разрушится на тысячу осколков, как хрустальный шар на шаткой новогодней ели, оставленной без присмотра? Такого ведь не произойдет?.. — Четверо в игре… Нет, такого точно не произойдет, твердил себе Дилан. Он не допустит этого. Они точно будут счастливы. Аника, Дилан, Рум, Тобиас, другие ребята, даже про воспитателей не забудет, и не важно, какие они, добрые или строгие — все они, без исключений… — Ставка две тысячи… Все они…? А Дилан правда хочет дом? А собаку? А уехать, но не слишком далеко? А высокие потолки? А камин — самый настоящий, не электрический? Или все-таки электрический? А хочет ванну на двух этажах? А жить вместе? А семью? А маму, которая пригреет к груди, когда вот-вот заплачешь? А папу, который ласково потреплет по голове и приготовит вкусную пиццу? Или же он хочет чего-то другого?.. Может, того, что сидит прямо на подкорке сознания? Но как это достать от туда, ведь оно так глубоко, так недосягаемо, что совсем не кажется очевидным? — Принято… Чего же он хочет? — Эй, ты заснул, что ли? — толкнул Дилана в плечо стоящий рядом отступник. Глаза наткнулись на импровизированный стол для покера. — Ставку делать будешь? — А… Не, я пас. — Дилан перевернул две карты и отодвинул их к центру поля. — Ушел, вас трое, — сказал следом другой отступник, игнорируя смятение выбывшего игрока. — Ваше слово. Точно, ведь это ложь, вспомнил он. Чистая, неприкрытая ложь. И почему осознание пришло только сейчас? Но Дилан был не здесь, нет. Где было настоящее, а где прошлое? Где та граница, которая отделяет воспоминания и текущие события? Парень потер виски, с силой вдавливая пальцы в изувеченную кожу и прикрывая глаза. — Повышаю до двух пятьсот. — Девушка с протезированной рукой подбросила несколько фишек. Как же больно обо всем этом думать с холодной головой. Почему с самого детства Дилан ни разу не снял розовые очки, которые заслоняли правду? Почему он жил по принципам, которые выдумал сам для себя? «Я не допущу этого» — Дилан так любил утверждать что-то подобное, будучи легкомысленным мальчишкой, и сейчас это звучало так по-ребячески, так наивно, что не верилось совсем, будто это фраза комичного дурачка, который служит фоновым персонажем для развлечения искушенных зрителей. — Две восемьсот. И где же его рвение сейчас, когда он своими глазами видел давно утерянного друга, члена своей семьи? Почему сейчас, сломя голову, он не бежит на помощь Руму — и нет, отговорки в духе «мне почудилось», «это просто иллюзия» больше не сработают. Дилану дали с лихвой времени обдумать все. Абсолютно все. И он пришел к выводу… — Ставки сделаны… Что он простой трус и предатель. — …ставок больше нет. Будто если Дилан сейчас придет на помощь Румпелю, вся его жизнь пойдет крахом — все то, что он так старательно собирал по кусочкам, из осколков, из пепла, под которым похоронена та детская кроватка, те детские, несерьезные, будто бы сделанные понарошку, касания Аники, пока никто не видит, потому что начнут смеяться, дразнить. А ведь это так смущает. — Черви? А куда вы все трефы подевали? Вы, блин, прикалываетесь? Это все в забытом прошлом (забытом ли?). Да и что уж теперь сделаешь. Рум — эровец — видел его лицо, он знает, что Дилан отступник. Но ведь откуда Дилан мог знать, что враг окажется его знакомым, другом. Близким другом. Он не мог чисто физически ничего предугадать. В тот момент он был движим только яростью, которую спровоцировала Иса. Дилан был под властью инстинктов, инстинктивно открыл дверь, инстинктивно зашел в крохотную комнату. А потом стало поздно. — Ушел, двое в игре. Обнаженное лицо Дилана столкнулось прямо в лоб с Эпштейном. Оплошность, которая стоит теперь Румпелю жизни. А по-другому теперь никак. Он в руках Исы, а она никогда не оставляет свидетелей. Орудует через Дилана, отдавая всю грязную работу ему. — Повышаем до трех косарей? Но в этот раз он не смог справиться — первый раз в жизни! — она точно это заметила. Значит, станет медленно пытать Рума. Она вытрясет из него все, независимо от того, правда это, или выдуманная на ходу ложь. Неважно. Все, до последней крупицы. А потом убьет. Она убьет его. Она никогда не оставляет свидетелей. Она правда убьет его. — Твою мать, — Дилан стиснул зубы. Как же ему хотелось завопить, — да что это такое?! Помутневшие розовые очки дали трещину. Зачесались глаза. Зачесались руки. Стало некомфортно сидеть за этим протертым столом. «Как же здесь шумно», — думал Дилан, вновь сжимая глаза и потирая виски. Он сделал глоток темной жидкости, которая порядком нагрелась. Шумные голоса в очередной раз загоготали. «Заткнитесь! Дайте хоть спокойно попить!» Шрам на лице запульсировал. Из-за этого трепа невозможно сконцентрироваться ни на чем. Только он старается ухватиться за что-то верное, правильное, утопичное, как его тут же уперто погружают в бестолковые реалии. «Как же вы меня все достали!» — Слушай, может тебе аспиринчика выпить? Реально дерьмово выглядишь, — сказал кто-то, кого Дилан не успел рассмотреть. — Да, мне надо… Сейчас вернусь. — Он резко дернулся и вышел в коридор. В глазах потемнело, но ненадолго, где-то до того момента, как он стал спускаться по лестнице. Остановился. Закурил. Сердцебиение давило на перепонки, скрутило живот. Замешкал, оклемался, пошел дальше. Его черные лоферы небрежно шаркали по полу, Дилан почти начал бежать. На что он надеется? Стать спасителем у него точно не получится. Взглянуть в глаза Рума в последний раз? Убедиться, что он еще жив? Он не знал. Он просто не мог больше находиться в душной толпе, хотел сгинуть подальше от людских глаз. Но чем ближе он подходил к той комнате, из которой он сбежал с позором ранее, тем сильнее к горлу подступала тошнота. Надежда? А жива ли она вообще для Дилана? Внезапно чей-то громкий бас донесся над головой и разбавил тишину: — Я не понял, а где, блядь, все?! Разъяренный голос стал разноситься по ближайшим коридорам второго этажа, стремительно приближаясь к комнате переговоров, где патрульные агенты отлынивали от обязанностей, предпочитая играть в покер. — Вы какого хера тут расселись?! — с порога заревел Капитан где-то сверху. — На нас, блядь, напали эровцы, а вы тут задницы свои протираете! Почему вы, сучары, не на своих постах, а?! Собрали свои манатки и метнулись за мной! И маски напялить не забудьте, имбецилы херовы! Только попробуйте перед этими уродами своей рожей засветить — я в вас пулю сразу высажу!!! «Напали?» — повторил про себя Дилан. Отдышка заставила помешкать, и он еще несколько секунд стоял неподвижно, надеясь, что про него забыли. А когда над головой отступника раздался многочисленный топот, он толкнул дверь и вбежал в кабинет Исы. Глаза мельтешили в поисках ключ-карты от заветной комнаты. Но она не потребовалась — комнату оставили незапертой, а дверь без труда поддалась и бесшумно открылась. Впрочем, это не принесло никаких результатов, так как здесь не было ни Исы, ни Рума. И только две капли алого цвета красовались около пустовавшего стула. Дилан вцепился в дверной косяк. — Ох, черт…***
По радио играет привычный мелодичный джаз, который так любит Джеймс, в салоне пахнет мятой, а все пассажирские места нетипичным образом заняты агентами. — Первую машинку уже встретили с распростертыми объятиями, мы следующие, — объявляет Рипл, и со стороны кажется, что она относится ко всему происходящему совершенно несерьезно. — Все помнят свои позиции, или мне повторить? Ладно, все равно напомню. Подразделение разведки оцепляет территорию, солдаты прочищают путь до здания, кодеры взламывают базу данных и, по возможности, зашифровывают их. Если теряете со мной связь, то переходите под контроль отряда Цейгера. Насвистывая песню, она заряжает винтовку. — Тобиас, так как ты здесь единственный курьер, — все агенты удивленно повернулись в его сторону, — у тебя особое задание: проползти как ма-а-аленькая гребаная мышка через отступников, найти чемоданы, Румпеля, и валить сразу же к тачке Джеймса. Не оборачиваться. Не геройствовать. Остальным не помогать — справятся сами. Вступать в бой нежелательно, но, если придется, смотри по ситуации. Чемоданы нам нужны позарез. Надеюсь, ты это понимаешь не меньше моего. И их несколько, помнишь? Догадываюсь, даже больше, чем два. Поэтому притащи столько, сколько найдешь. Глянцевый минивэн под нарастающие звуки пальбы останавливается недалеко от монолитного здания, очень напоминавшего завод. В окнах мельтешат люди. — Что ж, могу лишь пожелать удачи, ребятки, — широко улыбнулась Рипл и вышла из автомобиля. Ее примеру последовали остальные агенты, мигом рассредоточившись по заданным целям. Тобиас вдохнул полной грудью, ощутив сопротивление со стороны бронежилета, поправил воротник рубашки, расстегнул пиджак, проверил набедренную кобуру. Взгляд зацепил очертания знакомых отполированных масок. Отступники. Джеймс приспустил стекло и окликнул Дальберга. — Пацан, я всегда буду на трубке, если что пойдет не так — дай знать. — После чего кивнул на прощание и унес минивэн прочь с зоны перестрелки. Тобиас хотел было проводить взглядом удаляющийся автомобиль, но оглушающая звуковая волна заставила зажать уши и глаза. «Так сразу?», — удивился он. Не было времени на раскачку, их сразу погружало в самое пекло, некогда было думать, медлить, сомневаться. Стрелка часов рьяно вращалась по циферблату, будто ускоряясь, как сам того желал Тобиас ранее. Но сейчас это играло совсем не в его пользу. Первый взрыв светошумовой гранаты застал врасплох практически всех эровцев. Парень прошипел от внезапного удара и выругался себе под нос. Придя немного в сознание, он пригнулся к земле, прикрыв голову руками. Зрение постепенно возвращалось, представляя Тобиасу уродливую картину происходящего. По гарнитуре строгим тоном раздавались приказы Старших, которые будто бы пытались перекричать летящие с бешеной скоростью пули и сопутствующие им взрывы мин. — Заходим с левого фланга, второй отряд! — велел незнакомый голос в наушнике. — Прикройте солдат! Тобиас понятия не имел, где находится второй отряд, и в каком отряде он сам. Нет, плохие мысли, нельзя забывать, это не его задание. Его цель — чемоданы. И Румпель. Остальное — не его. Это не его конфликт. Не его война. Он двинулся подальше от скопления агентов, пытаясь не привлекать внимания. Суровые и хладнокровные эровцы не кидались в бой без четких указаний. Все действия выполнялись непоколебимо, словно отточенные до совершенства, агенты наперед знали, что одержат победу в схватке. И, в противоположность отступникам, с их одержимостью к уничтожению кланов и секторов в целом, агенты-эровцы не преследовали за собой идею истребить отступников. Для них важнее было заполучить ресурсы, которыми владел враг, устраняя на своем пути любой препятствующий фактор. Но даже при этом асфальт уже успел заслониться несколькими мертвыми телами. Союзные снайперы пытались снять вражеских, которые прятались за вытянутыми стеклами здания. В пробитое окно прилетела граната, вспыхнув в ту же секунду и к чертям выбив ближайшие оконные рамы. Небрежные осколки посыпались на кровавую землю. Вся сцена длилась каких-то жалких шесть секунд, а для Тобиаса — еще быстрее. «И кто там кричит, что в подобные моменты все превращается в слоу-мо?» — неожиданно пронеслось в голове Дальберга, и он непроизвольно сжал покрепче пистолет. Тобиас и подумать не мог, что ему придется участвовать в чем-то подобном. Еще одна граната, на этот раз зажигательная. Не понятно было, кто ее бросил — то ли враги, то ли союзники, но пламя стало разгораться в самом эпицентре бойни, вынуждая изменить расположение передовой. Но даже так самая гуща событий была еще далеко от курьера. Территория оказалась огромной, но пустой, имела всего несколько прикрытий и заграждений, отчего агентам клана приходилось самостоятельно обставлять ее безопасными зонами, используя плазменные барьеры. С ног до головы защищенный броней агент шел впереди, беря на себя все основные удары, пока другие, одетые более свободно, люди устанавливали на асфальте щиты. Зеркальные маски одна за другой с треском слетали с окровавленных лиц отступников, вместе с владельцами падая на землю. Еще один взрыв. — Не сдавать позиции, мать вашу!!! — кричали со стороны здания. Рев людей смешался с ревом оружейных залпов, паника окутала вдоль и поперек несчастную базу отступников. Сквозь дым едва можно было отличить своих от чужих. Эровцы были более организованны в наступлении, нежели враги, однако те превосходили числом и крайними методами резни. Они, как пушечное мясо, летели под обстрел агентов, не ведая страха — ведь страшнее вернуться с поражением, чем умереть сейчас. До следующего звукового залпа Тобиас успел миновать нескольких отступников, — они были заняты более серьезными противниками, — но от этого руки не стали потеть меньше. Сердце учащенно билось, в перепонках стояло сбивчивое дыхание. Тобиасу не давало покоя отсутствие GPS-маячка, и даже не от того, что искать Рума теперь придется куда сложнее, а от того, найдет ли он Рума вообще. И, что еще важнее, — живым ли. — Внимание, всем отрядам! — вновь в наушнике раздался голос, на сей раз принадлежавший Рипл. — С задней стороны здания обнаружен вход. Повторяю — обнаружен свободный вход! Разведчики, осмотрите его на признаки отступников. Если все чисто — сопроводите курьера до складов, если помешают — берите засранцев живьем или стреляйте на поражение. Но помните: лучше сохранить жизнь, чем потратить патроны! Дальберг всеми силами препятствовал отчаянию и дрожи распространиться по телу — если он промедлит и не пресечет это вовремя, он знал, нет, он был уверен, что начнет задыхаться. Сейчас нельзя. Нет времени.***
— Да где же ты… Дилан проверил почти все кабинеты цокольного этажа, но нигде не было ни Исы, ни Рума. Галстук болтался уже где-то за спиной, рубашка вылезла из брюк от резкого и интенсивного бега, в горле пересохло, кожа липла к ткани одежды. Оставалась одна невскрытая дверь. Проверил — закрыта. — Твою мать! — выкрикнул Дилан и ударил кулаком по ней. Затем и нога так же яростно впечаталась в шаткий металлический корпус, но лишь оставила небольшую вмятину. Без ключ-карты не отпереть. Дилан прислонился к двери, пытаясь уловить хоть что-нибудь, хоть один шорох или скрежет, но от того, что дышал слишком громко, он вообще ничего не мог услышать. — Эй, ты! — рявкнул неизвестно откуда взявшийся эровец из коридора и направил дуло пистолета прямо на Дилана. — Руки за голову и лицом к земле, живо! Но Дилан так и продолжил стоять неподвижно. «Маску забыл опять надеть», — все, что заботило его в этот момент. — Ты че, не понял меня? Руки за голову, чертов ты хрен! Я третий раз повторять не стану! Хочешь прове… Не успел договорить эровец, как серебряный револьвер пробил его глазницу сквозным выстрелом. Мужчина упал замертво в неестественной позе, закинув голову к потолку. На лицо брызнула алая тягучая жидкость. Дилан не сводил глаз с тела с какой-то унылой тоской, мышцы лица были расслаблены, а рот чуть приоткрыт. Он убрал оружие и безразлично перешагнул эровца. Он о чем-то думал. Что он хотел сделать? Он щелкнул пальцами. Вспомнил. «Точно. Маска».***
Под звуковое сопровождение выстрелов Тобиас в компании двух разведчиков успешно проник на вражескую базу. Вход действительно оказался без охраны. «Как же смехотворно! — все не мог успокоиться парень. — И как они хотят взять под контроль сектор, когда даже не могут все ходы перекрыть? Идиоты!» В его голове варианта того, что отступники намеренно решили впустить эровцев внутрь, не существовало. Слишком очевидная ловушка! Очевидная до жути! Ну нельзя быть настолько очевидными! Агенты оказались в боковом холле, похожего на небольшой закуток между главной лестницей и массивным хранилищем. Тобиас порешил, что сначала он найдет Рума, а уже потом начнет поиски чемоданов. Он разделился с разведчиками и как можно тише поднялся на второй этаж. Прогремел очередной взрыв, после которого последовал протяжный вой. Нечеловеческий, отчаянный. Душераздирающий. Тобиас разобрал только то, что кому-то оторвало ноги. Кому-то ухо. А кто-то ослеп. Далее шаги, много шагов, практически многолюдный топот, повышенные тона и снова уличный залп орудий. В горле запершило. Сколько они еще будут перестреливаться? Когда будет совершен последний выстрел, и кем? Последним выжившим? Эти вопросы ядовито ласкали неушедшую до конца тревогу Тобиаса. Курьер пробирался украдкой, как можно дальше от широких окон, от широкого коридора. Он ютился где-то в глубине этажа, где его почти не видно. Прислушиваться было сложно, но отнюдь не невозможно. Все двери в спешке оставлены распахнутыми, оставалось только найти в себе смелости выйти из укрытия. Опять взрыв светошумовой. Дальберг незамедлительно закрыл уши. «Да сколько можно, вашу ж мать!» — мысленно выругался он, что немного добавило уверенности в собственной неуязвимости. В самом деле, нашел время нюни распускать. Он никакой не слабак. И не трус. Он сам кому хочешь зад надерет, дайте только повод. Да и парой-тройкой кучек трупов его не напугать… Это уж точно. Тобиас ущипнул себя за шею и задумал, что на счет три бросится к главному вестибюлю. «Раз… Два…» В здании кто-то произвел выстрел. Тобиас вздрогнул, дал фальстарт, несясь по пустой части холла. Прочистил горло от мокроты. «Лишь бы никого не встретить… Лишь бы!» Попал в какой-то кабинет, прошерстил ящики — ничего. Следующий — тоже. Долго не осматривал, нужно торопиться. В третьей комнате было довольно просторно, мало света. Круглый кофейный столик с цветными фишками и игральными картами на нем, вокруг — множество стульев и кресел. На стене выключенная плазма и безвкусные картины. Окна зашторены. Здесь нет ничего полезного. Готов был уже разворачиваться и выходить, как раздался щелчок замка. Кто-то зашел в комнату и заблокировал двери. — О, смотрю, ты хочешь сыграть, дорогуша? Тобиаса бросило в холодный пот. Не мог обернуться, не мог пошевелиться. Тело стало дубовым. Парню уже знаком этот голос. Сдавило легкие. Это была она. Взял себя в руки, повернулся, встретился с Исой взглядом. Пытался держать ровное дыхание. Пытался. Он не слабак. — У-у, — надула губки девушка, — какие мы хмурные. Что стряслось, потерялся? Может, помочь найти выход? Дальберг знал, что это фальшь, притворство. Нельзя дать собой манипулировать. С Румом прокатило, но не с Тобиасом. Подавить получится ее только силой. Рука незамедлительно скользнула в кобуру, но Иса оказалась быстрее. Удар в поясницу заставил на секунду потерять координацию, но этого хватило, чтобы удушающим захватом быть прижатым к стене. — Невежливо игнорировать мои вопросы. С кривой улыбкой на лице, она достала из рукава блузы охотничий нож и приставила к шее Тобиаса. Лезвие царапало кожу. — По-пал-ся. Она говорила медленно, растягивала буквы, тянула звуки, это приносило удовольствие. Эйфорию. Иса перестала контролировать желания, она хотела большего. Девушка вынула микронаушник, раздавила его каблуком, сжала Тобиаса еще сильнее за шею, перекрыла доступ кислорода в легкие. Дальберг начал дергаться, лишь бы выбраться из цепких когтей отступницы. Почему она такая сильная? Стали закатываться глаза, отдышка мешала здраво думать, кашель резал легкие. — Что, эровцы совсем не умеют работать в одиночку? Как прискорбно. А я надеялась, что ты мне уделишь хоть немножко времени, маленький дивный тушканчик. Иса вздрогнула от подступившего наслаждения. — Ах, ты так мило барахтаешься в моей руке… Что говоришь? О, горлышку нечем дышать? Чу́дно. — Она томно захихикала. — Тогда, может, сделаем в нем дырочку? Ох, представляешь, как сразу дышать станет легче! Верь мне, я желаю только лучшего! Верь! Девушка вдавила бритвенный нож в кожу, но рука соскользнула от несдающегося курьера. Девушка переменилась в лице, улыбка слетела с ее губ. Она разозлилась, очень разозлилась, не переставая скалиться и обнажать зубы. — Ты, блядь, рыпаться удумал?! Хочешь, чтобы я тебя разукрасила? Хочешь?! — Она яростно полоснула парня лезвием по челюсти, потом еще раз, еще раз, все по одному и тому же месту, будто пытаясь раздробить кость. Тобиас терял сознание, но пытался дотянуться до пистолета. Чуть ниже… Еще немного. Он спустил курок.***
Пальба продолжалось уже не с такой интенсивностью, с которой начиналась. Быть может это от того, что самих участников стало меньше. В принципе, Дилану не важно. Важнее было то, что он так и не нашел подходящую ключ-карту. Он впустую слонялся по кабинетам Старших (без их ведома, стоит отметить), а так ничего и не нашел. — Дряньство, — буркнул Дилан. И вот, отступник, облаченный в зеркальную маску, стоит напротив двери с вмятиной снизу. Он чувствовал, что именно за ней находится Румпель. Других вариантов попросту не оставалось. Если бы он только смог найти карту, чтобы одно касание — и электронный замок поприветствовал бы зеленым свечением, а Дилан, довольный своей сообразительностью, зашел бы гордо в таинственную подсобку. Тем временем боеприпасы кончались, и эровцы были вынуждены пойти на крайние методы. Из металлических контейнеров достали электромагнитные гранаты (о да, эти ребята обожали все взрывать!). Первая пошла — и освещение в холле забарахлило. Вторая — окружение погрузилось во тьму. Электронные замки вышли из строя и синхронно отключились от системы. Проход был открыт. Дилан не знал, радоваться ему или же волноваться. — …Бинго?***
«Она сумашедшая! Сумашедшая!» — Тобиас судорожно хватался за рот, пытаясь усмирить приступ кашля, в то время как Иса истерично хохотала где-то за спиной, все еще находясь в той комнате. Ох, как же она была взбудоражена предстоящей игрой! Отступница потерла разорванную ткань брюк, достала пулю из титановой конечности, наигранно сокрушилась на испорченный протез, захохотала еще сильнее. — Ты ведь знаешь, что тебе не убежать от меня, маленький блядский тушканчик?! Тобиас не оборачивался. Обернется — и ему конец. Кровь с подбородка капнула на белый воротник. Поясница болела, но надетый жилет спас от появления синяков. Забежал за угол, еще не был здесь. Увидел отступников, его не заметили. Железная дверь — толкнул, оказался на запасной лестнице. Солдаты-эровцы проникли в здание, отвлекли внимание Исы. Какое счастье. Подпер спиной. Сполз вниз. Нет, не для него все это. Не умеет он воевать. Не умеет убивать. Он не убийца. Все, чем он может похвастаться — это хроническая астма. Надо валить. Господи, как же хочется свалить! Но он не уйдет один. Ни за что. Ни за что не бросит Рума. Больше никогда. Сыт по горло дистанцией. Бесит забота Рума, бесит его опека, бесит, что всегда заслоняет собой, всегда принимает решения наперед, не согласовав, лишь бы только Тобиасу было хорошо. Как же неимоверно бесит! Ведь рыжий придурок четко осознавал, что не выберется оттуда живым ни за что, знал, что это поможет клану выйти на отступников, верил, что таким образом Тобиасу точно дадут денег. …Денег. Денег!!! Как же это бессмысленно! Равноценный обмен, так он себе это представлял?! Совсем инстинкт самосохранения притупил?! О, нет, с таким Тобиас мириться точно не готов. Не готов. Ногти впились в ладонь, будет продолжать сидеть здесь — Рума точно убьют. Но нет, даже если он мертв — Тобиас достанет его из могилы. Клянется, он сделает это. Ему теперь просто так не отделаться. Пусть только попробует умереть! Ноги сами понесли вниз по ступеням. Сначала не пропуская ни одной, затем перепрыгивая две, три, потом вообще сбиваясь с ритма. «Нужно быстрее бежать. Бежать… Лишь бы не споткнуться… Дурацкий маячок, сбивает только голову. Почему он исчез? Его обнаружили? Рума из-за этого, ведь, не станут пытать еще больше? Правда?.. — Тобиас зарычал. — Пусть только попробуют его хоть пальцем тронуть, ублюдки!» Голова не справлялась с такими кардинально разными эмоциями. Страх, боль, отчаяние, гнев, раздражение, беспокойство, паника… Как же всего много, как все переварить? Рука продолжала цепко держаться за рот, на лице оставались красные пятна от огрубевших пальцев. Нельзя задыхаться, нельзя, надо держаться, успеть подавить. Надо успеть, успеть забрать Рума. Чемоданы? Да пошли они к чертовой матери, эти чемоданы! Если Рума убили — а его не убили, ни за что! — то он не станет потакать мафии. Они такие же, как все. А Тобиасу нужен только Рум. Он хочет его увидеть. Хочет обнять, взять за руку, крепко, не отпускать, больше не давать ему собой жертвовать, сказать, что… — …Люблю его? С улицы прогремел взрыв. Тобиас остановился. Что он только что сказал? Что он сказал вслух? Это… он правда это сказал? Нет, он не верил. Правда не верил? Сжал белую рубашку на груди, легкие снова сдавило. Больно. «Люблю?» — несуразно повторил он в мыслях. Он усмехнулся. Все-таки, какой же он трус. У него было столько времени сказать это, а мнимая гордость переубеждала в обратном. Но и она не выдержала, дала пробоину. Так надоело держать в себе. Так устал врать. А врет он кому больше всего? Самому себе! И все ради чего? Для того, чтобы соответствовать образу обиженного на жизнь засранца? Как же бесполезно, как смешно! Тобиас решил, что хотя бы сейчас может позволить себе быть честным с самим собой. Любит. Любит. Всем сердцем. Всем гребаным сердцем. Любит его улыбку, эту чертову улыбку, которая воодушевляет двигаться дальше. Любит его расслабленные плечи, которые вне зависимости от ситуации никогда не станут напрягаться. Любит его голос, он так кружит голову. Любит его дебильные шутки, ведь он говорит их только Тобиасу. Любит его с того момента, как увидел его рыжие пряди. Любит его с самого первого разговора, с самого первого обеда, когда тот только приехал в детский дом. Когда тот только сел на деревянный маленький стул напротив него. Он его семья. Его настоящая семья. Он всегда поддерживал, всегда шел на контакт, всегда старался заговорить, обсудить все произошедшее, но Тобиас его вечно отталкивал. Болван, кретин! Почему только сейчас он это осознал до конца? Он его семья. Аника, Румпель, Тобиас — семья. Скоро они уедут, все втроем, далеко, далеко отсюда, чтобы больше никогда не появляться в этих трущобах. Забудут, что произошло, и Аника даже не узнает о том, где пропадал ее брат уже столько времени. Ей не надо знать. Желудок свело. Рум его семья. Господи, как же он его любит! Он наконец-то может признаться самому себе, он ждал этого треклятого момента все тринадцать лет. Боги, тринадцать лет! Но почему именно сейчас это так легко произносить? Какая ирония! Как вовремя! Тобиасу хотелось закричать, схватиться за голову, выть от безысходности, царапать колени, но чувство опасности било по мозгу, отрезвляя, талдыча: «Ты что делаешь?! Несись настолько быстро, насколько можешь! Ты не успеваешь!» А потом замигал свет, выключился. Вырвался надоевший кашель, контролировать его стало невозможно. Тобиас закрыл глаза, старался успокоиться. «Раз». Взялся за поручень, постепенно, шаг за шагом, стал спускаться дальше. В неизвестность. Со стороны улицы все еще не прекращались залпы огня. Значит, он пока не один. Обнадеживало. «Два». Что-то нашел. Похоже на дверь. Дернул ручку, поддалась. Стал идти на ощупь, выставив руки вперед, дабы не споткнуться. Услышал голоса. Ругань. Надеется, что это свои. Свернул в другую сторону, рядом пронеслись звуки шагов. Повернул за угол. Еще чей-то голос, не так далеко. Вслушался, не дышал… Это не чей-то голос. «Три». — …Рум? — прошептал Тобиас в темноту, сердце стало биться чаще. Ответа не было. Остановился, стал прислушиваться. «Откуда идет его голос? От сюда? — Он аккуратно повернул налево. — Нет. Здесь тихо. Значит, от сюда?» — Повернул в противоположный коридор. Свет замерцал, включился наполовину, Тобиас в полумраке заметил крайнюю комнату. Дверь небрежно болтается открытой. Пошел к ней, оступился, сжал зубы, стал бежать… Плевать на кашель. Плевать на кровь. Плевать на отступников. Плевать на эровцев. Плевать на сектор, на город, на войну. Плевать на весь этот жалкий мир. С главного фасада здания посыпались стекла, летели снаряды, даже смех мешался со всей этой вакханалией. Распахнул алюминиевый каркас, дверь с грохотом врезалась в стену. Молчание. Последующее осознание. На вымотанного Тобиаса стеклянными глазами смотрел Румпель. Изнеможенные глаза. Он был жив, но его сознание было не здесь. Дальберг рванул к измученному парню, привязанному к стулу. Он не сопротивлялся, не пытался вырваться. Он даже был не рад, что его спасли. — Рум! — Тобиас схватил его за плечи. — Ты меня слышишь? Что с тобой сделали?! Было так тяжело держаться. Но он не сдавался, ради Румпеля. Эпштейн что-то невнятно мычал, голова постоянно падала на бок, брови жалостливо скошены к переносице. Сомнений в том, что его чем-то накачали, не было. Тобиас спешно развязал тугие узлы, стараясь унять тремор рук. Свет не прекращал мигать. — Ты идти с-сможешь? — Голос предательски дрожал. Только Тобиас взял под руку Рума, как сзади что-то шумно упало под ноги. — Ты же это ищешь? — спросил мужской голос. Дальберг обернулся и встретился с чистой, без изъяна, отполированной маской отступников. Он судорожно пытался достать пистолет из кобуры, но это не производило на незнакомца никакого впечатления — он оставался равнодушным и спокойным, даже слишком. Только после этого Тобиас посмотрел на пол. На нем лежали черные кейсы с электронными замками. Две штуки. — Их точно было больше, где остальные — не знаю. Но, кажется, уже не до них. Вам пора уходить. — Т-ты вообще кто такой?.. И с чего это ты не нападаешь на меня? Тобиас закрыл собой Румпеля, слабая рука направила ружье на отступника. Совсем не изменился, думал Дилан. Все так же ревностно цепляется за Рума. Когда те были еще детьми, Тобиас и близко не подпускал никого к нему, и спокойно пообщаться с рыжим мальчиком было чем-то невообразимым. Да что уж там — Дальберг и обижаться толком не умел на друга, так как спустя пять минут его можно было завидеть, прибегающего мириться. Собственнические повадки никуда не пропали. Даже хмурится так же, как много лет назад. «Ничего не поменялось, — снисходительно заключил для себя отступник, — все такой же живой». Он продолжил разговор. — В него ввели психотропное вещество, действовать будет еще несколько часов, может больше. Забирай чемоданы и уходи. Другого шанса больше не появится. Пожалуйста, больше не приходите сюда. Ошарашенный Тобиас не сразу поверил отступнику, ведь на его глазах подобные его собеседнику разрывали на куски агентов клана, которые смаковали все сильнее и сильнее с каждым новым ударом. Как монстры. Ему казалось, что это хорошо сыгранная ловушка. Но какие у него были варианты? Выстрелить — а что толку? Скорее всего, как только они выйдут, в их туши все равно полетит бесчисленное количество свинцовых пуль. Тобиасу стало даже досадно, что преступные группировки брезгуют использовать лазерные оружия — от них умирать не так больно. — Береги Анику. Тобиаса окончательно парализовало, он хотел что-то спросить, возомнить, но отступник спешно покинул комнату, исчезая за первым же поворотом. Так он и оставил Дальберга одного в комнате, забирая все его недосказанные слова. На цокольный этаж подоспел один из союзных отрядов. — Он здесь! — воскликнул кто-то из разведчиков и ринулся к Тобиасу наперевес с еле волочившимся Румпелем и двумя черными чемоданами. — Мы не могли выйти с тобой на связь. Ты цел? Никого не встретил? Дальберг не спешил отвечать, все еще переваривая последнее предложение отступника. — Никого, — прохрипел он после. — Здесь пусто. — Нужно скорее убираться отсюда. Кто-то настучал копам, скоро тут будет несколько нарядов. Сам дойдешь или помочь? — Нет, нет… Все в норме. Шатаясь, Тобиас преодолел ветвистую лестницу, оказавшись в окружении десятка неподвижных тел. Случайно наступил на красную жидкость, оставил такие же красные следы от подошвы. Солнце ослепило глаза, повеяло осенним ветром. Парень пожмурился и постепенно привык к яркости уличного света. Не спеша дошел до минивэна Джеймса — тот уже как полчаса ждал потерянного курьера. По сторонам не смотрел — там что-то происходило, но было не до этого. — Мать родная, тебя кто это так отделал? — прыснул водитель и незлобно посмеялся. От него приятно пахло мятой и терпким табаком. Тобиасу было стыдно признаться, поэтому он не ответил на этот вопрос и молча положил груз в салон. — Все, здесь мы закончили, — тяжело выдохнул Дальберг. — Давай сматываться. — Как скажешь, шеф, — хмыкнул Джеймс и снял авто со сцепления. Горизонт наконец начал меняться и крыть уродливое здание за другими подобными конструкциями. Становилось облачно, и первые капли дождя понемногу стали бить по стеклу. Теперь можно было расслабиться и немного поспать. Всего немного… Мышцы предательски ныли, заставляя хозяина просто откинуться на спинку сиденья. Тобиас крепко взял Эпштейна за руку, тревожно смотря на его прикрытые и затуманенные глаза. Что же с ним такого делали, думал Дальберг? Осмотрел пальцы, ладони, лицо, кожу — пара ссадин, но больше ничего. Тобиас старался заговорить с ним, но результата это никакого не принесло, он лишь бессвязно бубнил, иногда мог засмеяться или пронзительно закричать. От последнего у Дальберга всякий раз стыла кровь в жилах. Он прежде не слышал таких криков от Рума. Не прошло и десяти минут от поездки, как Джеймс заметил через стекло заднего вида две патрульные машины, отчего надавил на газ сильнее. — Ну приехали! — возмутился он. — За нами хвост, пацанва. Лучше пригните головы, на всякий пожарный, а то они любят пострелять по тачкам. И пристегнитесь, поедем окольными путями. Он свернул с главной трассы в лесную зону, обгоняя встречающие машины. Сирена продолжала преследовать тонированный грузовик. Зашумел громкоговоритель с призывом остановить транспортное средство. Ага, щас! Джеймс прям бежит и падает тормозить. Нашли дурачка! Он воспринял это как вызов, увеличивая расстояние между ними и полицией. Он им просто так не сдастся! Дорога стала мутной, дворники беспрестанно махали из стороны в сторону. Полицейские попали по колесу, по второму. Машина неуклюже завихляла, но водитель не спускал руки с руля, маневрируя на дороге. Он интенсивно зачавкал жвачкой и сменил одну передачу скорости на другую. Сделал крюк, перестроился на встречную полосу, вернулся на прежнюю трассу, и, наконец-то, смахнул патрульных с хвоста. — Не на того напали, сопляки! — торжественно произнес Джеймс и отбарабанил пальцами по баранке, но в этот же момент над головой пролетел вертолет. А за ним и стая из дронов. — Это еще что такое? На пути минивэна появились люди уже в большем количестве. Джеймс прищурился, чтобы разглядеть их сквозь мокрое запотевшее стекло, но было уже поздно. Он не успел затормозить, прежде чем наехал на полосу с шипами. Машина продолжала нестись на скоростях вперед, но постепенно меняла курс в сторону, пока окончательно не врезалась в дорожное железное ограждение. Удар оказался серьезным, отчего автомобиль не смог удержать равновесие и перелетел через забор. А потом стало пусто. И спокойно. Чернота. Мелькающие точки. Затяжная пауза без признаков жизни. Лишь звук нарастающих сирен. Затем привкус крови. Кашель. Пульсация в висках. Тошнота. Резкая боль в пояснице. И снова тошнота. Тобиас открыл глаза — все плыло, не мог сфокусировать взгляд. Из-за водительского сидения виднелась голова. Опять кровь. Думать тяжело. Надо выбираться. Не мог расправить спину. Потрогал поясницу — ладонь красная. Тыльной стороной протер висок — опять испачкал. В ушах звенело. «Мы все вместе будем жить в огромном-преогромном доме!» Рум. Точно. Надо помочь. Упал, еле вставая обратно. Вытащил за руки Эпштейна. Проверил — дышит. Немного подождал, чтобы тот оклемался. Дождь холодный, бил каплями по лицу. — Эй, давай, пошли… Взял под руку, пошел туда, куда видел. Рум шел неохотнее, приходилось силой его заставлять переставлять ноги, постоянно путались. Сирена наседала на мозги. Гроза усилилась, отчего одежда промокла почти насквозь. Держать Рума стало труднее, он по-прежнему говорил бессвязные слова, жалобно звал Тобиаса по имени. От этого сердце Дальберга разрывалось на части. Но он старался держаться — хоть кто-то должен был держаться. Полицейских машин стало больше. Четыре или пять, не рассмотреть. Или это не полицейские… Кто это? Откуда их столько взялось? Свист выстрела отрезвил парня. Еще один — и белая в разводах рубашка стала впитывать свежую кровь. Третий — и Рум пришел в себя. Пули?.. Но полиция не использует огнестрельное оружие. Эпштейн выгнулся, в теле стало жарко. — Больно! Больно! Больно! — закричал во весь голос он. — Как же, блядь, больно! Тобиас! Тобиас! — Он жалобно застонал, его связки надрывались от крика, ноги подкашивались. Тобиас сцепил зубы, тащил насильно его дальше. — Не смей падать!!! Пожалуйста, держись за меня! Рум продолжал повторять имя Дальберга, как будто в трансе, не ведая ничего другого, позабыв другие слова, позабыв все, что знал до этого. Покрасневшие руки сжимали мятую рубашку на груди лучшего друга, и тот из последних сил тащился вглубь леса. Хотелось разрыдаться, дико разрыдаться, во все горло, но это будет значить, что Тобиас проиграл. Нет. Надо держаться. Ради Рума. «Я люблю тебя». — Тобиас!.. Тобиас… Мне… кажется, я умираю… — Румпель сдавленно вдохнул. — Я ведь правда умираю? Я… я не хочу умирать, Тобиас… Это ведь не правда, да?.. У меня, видимо, рука сломана… Тобиас… — Он зашмыгал носом. — Прости меня… Тобиас… М-мы только с тобой начали ладить… А я… Тобиас, я опять все испортил… Я… Прости меня… Тобиас… Хватка постепенно ослабевала, тело наотрез отказывалось подчиняться, горячие слезы капали на плечо Дальберга, сжигая ткань, сжигая плоть, сжигая все, что находится внутри. Ноги тонули в грязи, липли на брюки, корни на земле будто бы специально замедляли курьеров. И снова они здесь — в этом самом лесу, где не так давно сбили Хало и Эсперса. Эффект бумеранга? Результат кармы? Но это не их война, не должна была быть их. Почему, почему все так обернулось? Тобиас задыхался, темнело в глазах, даже жизнь не успевала проноситься перед глазами. Стоял только образ рыдающего Румпеля, с кровавыми разводами на груди. «Я так люблю тебя». Если бы только Тобиас послушал Румпеля, если бы только остановил машину, не давал распоряжаться своему характеру пользоваться собой, своими словами, теми низкими словами, которые всегда ранили Рума, били по больному. Какой же он идиот. Он взял руку Эпштейна крепче, но тот уже не мог стоять. Тобиас не отступит, он будет продолжать идти до конца. Прогремел гром, зазвучали истошные сирены, засветились прожектора. «Будем вместе, что бы ни случилось. Да, Тоб?» И Тобиас одобрительно кивнул.