Закрой глаза и сосчитай до трёх

      Дроны продолжали бороздить небесное полотно, вычерчивая одну и ту же надпись, пока Тобиас и Рум в ужасе пятились назад. Сквозь мглу они пытались уцепиться за хотя бы какое-то подобие человека, но в ответ на них, с крыши, никто не смотрел, только огни механических птиц да серп молодого месяца, чей белый свет неустанно жег роговицу. Даже сквозь закрытые веки было не спрятаться от его гнета.       Внезапно родилась мысль, мол, этой стаей управляют дистанционно, а их хозяин где-то далеко, не в зоне заброшенной фабрики. Немыслимо представить, что у сотни дронов — единый разум. Они не просто парили на месте — они плавали по небу, словно и правда живые, словно смакуя, наблюдали за реакцией посетителей. Но, казалось, их терпение сходило на нет.       — Кто вы, блядь, такие?! — завопил Тобиас с закинутой к небу головой.       «Мы — Друзья», — повторилась надпись, цветом побелее акцентируя внимание на последнем слове.       Дроны начали медленно снижаться, отчего жужжание било в перепонки с удвоенной силой. Рум схватил Тобиаса за предплечье и потянул за собой, побуждая отойти подальше, но куда бы они не отошли, они были как на ладони. Им негде было укрыться от пикирующих механических птиц, чьи лопасти разгоняли разряженный от дождя воздух.       — Что вам нужно?! — крикнул Тобиас, подняв перед собой рукав. — Чемоданы?!       «Ответ отрицательный», — тут же ответили ему.       По лицам парней скользнуло удивление, перерастающее в тревогу. Как это — «ответ отрицательный»? Разве не здесь и сейчас должна была произойти передача груза, которая предвещала долгожданный финал чемоданной истории? Честно, их устроил бы любой ответ, но такой — такой полностью обескуражил и пробудил страх, животный, с попутным чувством самосохранения. Чего ожидать? Откуда подстава? Их убьют?       На этом все закончится?       Колени потрясывало. Надо было срочно давать деру, без промедлений. Иначе кто знает, может, эти дроны стоят в позиции готовности, и вот-вот расстреляют, превратив в решето. Вдруг «Друзья» — не друзья для эровских курьеров? Вдруг это еще один неприятель клана R, с которым посчастливилось столкнуться именно Руму и Тобиасу?       «Нет, мутная хрень», — вынес вердикт Дальберг. Резиновая подошва скрипнула, и он, в охапку с Румом и чемоданами рванул в тоннель фабрики, где темные коридоры и развилки. Он примерно помнит, как выбраться, главное сейчас сбросить предполагаемую погоню, увести след в ложное направление, сбежать в Лоуэр, перекантуются день-два в квартире Тобиаса, а потом и Анику найдут. «Дерьмовая идея была сюда идти», — родилась укорительная мысль, которую Тобиас метафорично раскрошил в стиснутых зубах.       Однако — план растоптали в грязь. Чуть дальше от входа в тоннель уже поджидало несколько дронов.       «Вы не можете уйти. У нас уговор», — всплыло на небе, а звук мотора словно стал недружелюбнее.       — С кем, б-блядь?! — бессознательно рявкнул Тобиас. Он смял между ребрами серую ткань кофты и поперхнулся.       «С вами», — продолжал Некто парировать односложными фразами, излагаясь затем быстро сменяющимися предложениями:       «Господин Хало».       Перед глазами встал образ мужчины тридцатилетнего возраста, в порванном костюме и багряными подтеками. На пробивающейся седине вздулась височная вена и плотной коркой запеклась кровь. Разило трупной вонью.       «Господин Эсперс».       Рядом с мужчиной возник второй, в таком же костюме, с неестественно вывернутой рукой и золотым кольцом на безымянном пальце — совсем новом, без царапин и налета, недавно приобретенном в ювелирном магазине. Глазные белки потускнели и стали походить на зеленые оливки, с закатанными наверх зрачками.       «Агенты клана D».       Бездыханные тела курьеров, утопающих в речном потоке, что стала для них могилой. Размытые снимки вспухших от влаги трупов по телеканалам, снимки Эпштейна и Дальберга с видеокамер. Федеральный розыск, кома Румпеля, побои Тобиаса. И сопутствующий запах смерти. Мерзкий, липкий, гротескный.       «Уговор».       Мозг туманится. Звуки утихли, не утихло только горло Тобиаса, которое снова и снова перехватывало шершавый кашель. И пока астма резала Тобиаса изнутри, дроны резали небо, перестраиваясь в новые предложения. Похоже, Некто принял парней за нужных агентов. Видимо, дело в Портативном устройстве и непереписанных данных на нем. А еще в том, что этот Некто смог невозможное — взломал базилевское устройство. На что еще способны самопровозглашенные «Друзья», раз даже обход надежного шифрования для них проще пареной репы? Сколько времени потребуется для того, чтобы раскрыть истинную сущность эровских курьеров?       Хотя момент. Странно, что незнакомцы не бьют тревогу… Разве они не смотрят новости? Не знают, что Эпштейн на пару с Дальбергом в розыске? Не видели их фотографии по телевизору?       Как бы там ни было, чем дольше они молчат, тем больше вызывают подозрений, и тем менее плавным становится летание дронов. Пока стоит упустить эти детали, курьеры сейчас и так не в выигрышном положении.       — Да. Да, все верно, — осмелился подтвердить Румпель. — Слово мы свое держим, об уговоре помним… Помним… Напомните лишь условия… уговора?       «Условия те же, — перебили тишину дребезжащие моторы, рассекая небосвод, — Вы помогаете Друзьям, а Друзья рассказывают, как открыть чемоданы».       Контрольный в голову вместе с остатками здравого смысла. Ничего не сходилось. Итак, по порядку, какой уговор? О каком уговоре могли договориться мертвые люди? Ну нет, не может же быть такого, что уговор планировался с будучи живыми курьерами. Нет, не могли же Хало и Эсперс рыть информацию по чемоданам. Нет, не стали бы они действовать в обход договора с отступниками. Нет, они не выполняли приказы сторонних лиц. Нет, они ведь обычные пешки, которые выбыли еще до начала игры. Нет, они даже не из сектора R.       Абсурд.       …А что они, вообще, делали в лесу? А Рипл — тоже оказалась там чисто случайно? Мертвы они тоже — из-за случайности? Накатило чувство тошноты, Рум проглотил кислый комок и прокусил внутреннюю сторону губы.       «Вы помогаете Друзьям, потому что Друзья помогли вам. Взаимопомощь», — подливали масла в огонь неоднозначные высказывания. Что такого сделали некие «Друзья», что теперь агенты сектора D у них в долгу? Вопросы в лоб бросят тень на чистые намерения лжецов, но и вязнуть еще глубже в чемоданной заварушке идея не льстила. Да что же эдакого, черт возьми, лежит в кейсах, что все, кому не лень пытаются так яростно их вскрыть?!       — Где гарантия того, что у вас выйдет их открыть? — встрял Тобиас.       «Друзья не смогут, — возразили сверху. — Вы — сможете».       Свет стал тусклее, а дроны — менее активными. Подергиваясь, они почти приземлились во двор — что означало конец диалога. Световое шоу подходило к концу. До сей поры не подающее признаков жизни Устройство завибрировало, и Тобиас достал его из кармана. «Батарея разряжена. Требуется подзарядка», — монотонно произнес голосовой помощник Устройства, никогда раннее не заикавшийся про подзарядку. В полуразбитом окне фабрики вспыхнула одинокая лампочка, и словно на ее зов дроны всей гурьбой полетели к ней.       Парни переглянулись: Тобиас вопросительно пожал плечами, Рум категорично покачал головой. Пятнадцать секунд они безмолвно перекидывались только им понятными словами, десять — следили за тем, что собираются делать дроны и появился ли в здании кто-то еще. Потратили еще тридцать секунд, размышляя над тем, сдалось ли им узнавать подробности связи агентов сектора D и чемоданов, и не пора бы вернуться к первоначальному плану по спасению сестры. Тобиас аккуратно подглядел в проем, но его по-прежнему оккупировала пара-тройка еще пока живых дронов, что не сказать про остальных с великой натяжкой.       — Да что б у тебя процессор сгорел банка ты консервная бл… — пыхтел себе под нос Тобиас.       Взяв волю (и не только ее) в кулак, курьеры последовали за хромающей колонной беспилотников. И снова начались бесконечные одинаковые коридоры. Уставшие машины эхом резонировали по пустым помещениям. Только спутанные провода все тянулись вдоль. Споткнешься о такой, и костей не соберешь, так что приходилось постоянно смотреть под ноги. А смотреть приходилось часто, потому что дроны вели строго по пути, по которому пролагались толстые кабели. И чем дальше они отходили от выхода, тем больше скапливались друг с другом шнуры и наращивали меж собой черную проводную массу. Но до конца они так и не дошли — в какой-то момент механическая колонна остановилась и резко шмякнулась на землю, отчего по стенам прокатился громкий грохот. «Завершение работы…» — беспристрастно сказал синтез речи.       — Похоже, батарея сдохла у них, а не у Устройства, — констатировал Рум.       — Взломали нашу портативку, получается? Прекрасно.       Парни решили проследовать дальше по дорожке из проводов. Доходило до того, что моментами провода заслоняли весь потолок. Румпель ожидал увидеть настоящее чудище инженерной мысли, или адронный коллайдер, или суперкомпьютер с невероятной вычислительной мощностью. Но действительность была не так прозаична: в комнате без источников света стоял ПК, который по характеристикам не уступал, и скорее даже превосходил, временам Прошлого мира. Он обильно гудел, почти на последнем издыхании вертел маленьким вентилятором, чтобы хоть как-то охлаждать процессор. Тобиас поводил мышкой, заставив спящий монитор вспыхнуть и проявить… диалоговое окно?       «А я предупреждал, что не надо транжирить весь заряд на бестолковых дронов», — сокрушались в синем сообщении.       «Зато вышло эффектно!» — ликовали в зеленом.       «Заткнитесь вы оба», — раздражались в красном.       Окно не отличалось ни чем от обычного мессенджера, только ни имен, ни меню настроек, ни даже времени отправки сообщения. Простые, безликие диалоговые облачка.       «Ой, экран включился! Код красный! Тревога!!!»       «Это агенты, тупица»       «А. Точно»       В тотальном недоумении Тобиас обернулся на стоявшего за плечом Рума, который с таким же кривым лицом смотрел на монитор. «Что за хуйня?» — прошептали они в унисон, но именно эти смешанные чувства замешательства (или, скорее, разыгравшегося интереса) не дали вернуться к вероятно уже разряженным дронам на улице, что преграждали путь к желанной свободе, и покинуть территорию завода. Слишком много неизведанного свалилось в ежечасье, и не разобраться что да как — поистине кощунство. Рум поставил на пол чемодан и ногтем постучал по многослойному экрану компьютера — ноль реакции. Ни клавиатуры, ни микрофона обнаружить не удалось — по крайней мере, на столе.       — Ну и рухлядь, — скорчился Эпштейн и брезгливо вытер палец.       «Клаву подсоедините только, она где-то там валяется», — возникла в чате зеленая подсказка.       «Где — там?», — задумчиво спросили в синем уведомлении.       «Где-то».       Повторюсь — клавиатуры обнаружить не удалось.       «Это не важно, — прервало поиски красное предложение. — Информируем о том, что наше питание производится через солнечные батареи. Ночью система быстро разряжается. Мы выйдем на связь, как только появится солнце», — после чего экран моментально потух, и парни остались в кромешной темноте.       — Вот и поговорили, — сказал Рум. — И какие предложения на этот счет?       Тобиас потер переносицу, промял веки, пока глаза не адаптировались к сумраку.       — Что мы имеем, — стал он раскладывать по воображаемым полкам, садясь на чемодан. — Устройство, которое ни с того ни с сего ожило, спустя почти двое суток — это раз. Ноунеймы, которые могут управлять оравой блядских дронов — это два. Компьютер с доисторической эпохи… — Он запнулся. — Работающий компьютер с доисторической эпохи, со странным интерфейсом и целой невьебеть какой кучей проводов, подсоединенных к нему, а также работающий на солнечных батареях — это три. Хало и Эсперс, которые мертвые, но для этих шизов не мертвые — это четыре. А пять — блядь! — это то, что… Друзья, — Тобиас завернул слово в вымышленные кавычки, — секут о чемоданах, да не просто, а знают, как их вскрыть. Причем вскрыть их хотели и дохлые Хало с Эсперсом.       — Ты еще забыл про то, что они взломали наше Устройство. — Рум вздохнул и поежился от зябкого воздуха. — От Базиля нагоняй получим, а Рипл нам так вообще до сих пор взорванную машину припоминает.       Монитор больше не откликался на мышку, хоть сам компьютер гудеть не перестал. Его системный блок оброс внушительным слоем пыли, раз пластмассовый фильтр еле-еле, чуть ли не взлетая, справлялся с нагрузкой на видеокарту, перегреваясь и изредка издавая странные звуки. От того, что в помещении больше ничего не было, кроме компьютера, эти звуки были громче раза в три, словно здесь не один ПК, а целая майнинг ферма. А может, в нем и вмещалась майнинг ферма, судя по объему проводов и всяких примочек.       Церемониться с курьерами не желали, и было все равно, как они переждут ночь. Парни могли выйти на улицу, где посветлее здешнего будет, но во всем фабричном комплексе отсутствовали источники света. Даже ориентируясь по пролегающим проводам очень маловероятно выбраться из лабиринта бетонных стен. Так они и решили дождаться утра в соседнем помещении от компьютера — уж слишком сильно он шумел. Легкий голод поскребывал по стенкам желудка, и лучшим решением перебить его послужило лечь спать. Но как-то все в сон не клонило — прошлый день ребята только и делали, что спали. «Так недалеко и в сурка превратиться», — сморозил Рум на ходу шутку, дабы перебить молчание, от которой Тобиас только сомнительно сузил глаза. После — он бросил сумку на более или менее расчищенный от кирпичной крошки пол и улегся на нее головой. Затем повернулся к потолку и смотрел, как по нему ползут полосы от фар проезжающих машин. Одежда будет вся в пыли, но Тобиаса это мало волновало и в обычные дни.       — В последнее время ты начал много ругаться.       — В последнее время мы вечно в какой-то пизде.       — Тоже верно.       Устав смотреть на Тобиаса сверху вниз, Эпштейн по-детски взбил толстовку на его животе, усыпал ее курчавыми волосами, закинул голову и с довольной лыбой посмотрел на застывшего в непонятках Дальберга. А потом, без зазрения совести, взял его руку и положил на себя.       — Здесь холодно, а вдвоем теплее, — объяснил Рум, прижимая кисть к своей груди, да так, что Тобиас слышал его биение сердца. И вот по руке уже идет та же пульсация, что и у Румпеля, и стала с ним практически единым целым. А когда она ускорилась, трепетное волнение забурлило в глубине тела.       Румпель Эпштейн всегда истощал тепло, и не имеет значения, летом ли, зимой. Его ладонь согревала, почти обжигала неизменно холодную кожу Дальберга, но это было такое тепло, которого не бывает много. Это, скорее, обнадеживающее тепло, от него все волнения тотчас рассеиваются. Даже сейчас, лежа на голом полу, оно заменяло удобную кровать и мягкое одеяло. От простого прикосновения на душе спокойно и немного, совсем немного, волнительно.       Тобиас смотрел на Рума, надеясь, что он не заметит. Рум смотрел на Тобиаса, надеясь, что он не почувствует его взгляда. Воображение рисовало образ собеседника по своим, только ему ведомым, канонам, и образ был далек от реального Дальберга или Эпштейна. Как воссоздание внешности по памяти, без мелких несовершенств, которые незаметны даже при детальном осмотре, разве только на них не укажет сам обладатель этих несовершенств. Так и для Румпеля, например, лоб Тобиаса был гладкий, как морская гладь в минуты затишья, и на впалости от морщинок ни намека. Нос аккуратный, спина ровная, руки — мягче флисового пледа. Тобиас же никогда не обращал внимание на вредную привычку Рума кусать губы и ковырять кожу вокруг ногтей. Спроси его — и не поверит, что Рум и правда так делает. Или скажи ему, что у Эпштейна не особо-то и аккуратные пальцы, а фаланги так вообще даже кривятся — отмахнется, а может, и поколотит, расценив сие заявление за оскорбление.       Столько красивых речей хотелось выпалить вслух, но первого шага делать никто не спешил. Переступать черту означало нарушить стихийно возникшее табу с той ночи. С первого поцелуя. С первого признания. Со скомканных, сумбурных событий, которые толком и не обсудили и сводили в шутку. Недосказанность копилась вместе со страхом порвать только-только связанную вновь воедино нить, потерять и испортить налаженные непосильным трудом отношения. Вот и получалось, что вдвоем они ходили по раскаленным углям, пытаясь балансировать между дружбой и чем-то большим, и не упасть в безвозвратную пропасть.       — Тоб, — вполголоса позвал Румпель.       — М-м? — медленно промычал Тобиас.       — А ты встречался с кем-нибудь?       Больших сил стоило рыжему парню выдавить из себя одно предложение, и только успел спросить, как что-то внутри с силой бухнуло и потекло по конечностям, поэтому Рум повернулся на бок, вдавил загипсованную руку в эпицентр странных ощущений и ожидаемо настроился услышать грубости или отмашки. А Тобиаса наоборот — ничуть не смутил его вопрос, по крайней мере внешне.       — Бывало, — честно ответил он, но вдаваться в подробности не стал, что несколько расстроило Рума. Он почти ничего не знает о его жизни. Чем он занимался после приюта? Где успел побывать? Что видел? Чем горел? Кого любил? Посвятил ли он кому-то свою личную улыбку? Открылся ли кому-то еще так же, как открылся когда-то Румпелю? Но все, что получил — это безразличное «бывало».       Эпштейн чувствовал, что не может перепрыгнуть огромную пропасть, что разделяла его с новым Тобиасом. Вряд ли сейчас ему интересно разговаривать о том, как они в детстве крали шоколад из буфета, или прыгали по лужам, а похвастаться иными воспоминаниями возможности нет. Он пропустил весомую и значимую часть его жизни, пропустил формирование его личности. В детстве Тобиас был тихим и молчаливым — полная противоположность его сейчашнего. Диссонанс в голове крепчал, Рум путался в чувствах и не мог разобрать, полюбил ли он Дальберга за прошлое или настоящее. «Я хочу узнать о тебе больше», — вертелось на языке, но никак не слетало с губ. Не мог пересилить себя. Боялся. Вдруг над ним посмеются.       Ведь, по сути, сейчас они друг другу никто.       — Как ты научился держать такую невозмутимость? — сказал вместо него Тобиас, выдернув Румпеля из омута мыслей и рефлексии. — Этому тебя обучали репетиторы, что ли? А то, как телек не включу, там все как одинаковые и разговаривают одинаково. Тебя чем-то напоминают.       «Тебя чем-то напоминают». Так вот, каким он видит Румпеля. Нечаянная фраза, а от нее кошки скребут, сдирают душевную плоть.       — Поживи несколько лет с папашей-алкоголиком, чья мания в деньгах, социальном рейтинге и бухле, — с долей обиды произнес Рум.       — Так он же не пил никогда, — удивился Дальберг разнящимся фактам: в интервью Эпштейн Старший заявлял о себе как о непьющем и вечно трезвом человеке, который отрицает саму концепцию алкоголя на бизнес-встречах или приемах.       — При людях то да, но в подвале у него был километровый погреб, в котором он тайно посасывал вино и коньяк. От одной капли с катушек слетал, громил все, что под руку попадалось… Весь персонал от него шарахался, домработницы сменялись чуть ли не каждый месяц, некоторые даже в полицию заявляли — естественно, там им никто не верил. До открытого рукоприкладства, конечно, не доходило… Если бы что-то подобное всплыло, его карьере пришел бы крах, а он бы этого точно не допустил. Он любил наказывать по-другому.       «Молчанием», — хотел добавить Румпель, но не сумел. Неприятно засвербело в носу, и он растерянно поджал ноги. Дали о себе знать непереваренные до конца воспоминания с недельными молчанками. Первая из таких началась незадолго после усыновления и болезненно отразилась на неокрепшем мальчике, который всего несколько месяцев назад наполнял приют заразительным смехом и не сталкивался с таким отношением до сего момента.       Повод? Рум не помыл руки перед обедом.       После своего десятого дня рождения смеяться без веской причины он перестал. Книжки веселых рассказов с картинками заменили книги по этикету и манерам, а детские шалости не вмещались в тесный график занятий. Перед и после молчанок не раскрывали, что же на этот раз вызвало гнев у отца — Рум либо сам приходил к выводу, что сделал не так, либо молчанка растворялась сама собой, и мальчик в одиночку проглатывал смесь обиды и беспокойства. Отец редко когда шел на контакт и проявлял инициативу, а если и говорил, то очень коротко, сухо или с алкогольным шлейфом. От его голоса, что фантомным звуком раздается в ушах, у Румпеля до сих пор пробегает дрожь по телу — что уж говорить про детство и подростковые годы, когда слышать отца приходилось вживую.       Друзьями Рум, по этим причинам, к двадцати двум годам так и не обзавелся. Знакомых много, но ближе не подпускал, боясь снова столкнуться с молчаливым террором и конфликтами. Он сознательно поместил себя в социальный пузырь, где казался тактичным, вежливым и харизматичным юношей, но на деле — с переломанными чувствами, недостатком любви и заботы. Эпштейн прекрасно говорил, его речь была усладой для ушей, он мог поддержать разговор обо всем на свете и выставить свою точку зрения согласно приоритетной стезе. Но говорить о себе — никогда. Но Тобиасу он готов рассказать все. Он позволит прочитать себя, как открытую книгу, нужно только лишь ответить взаимностью. Секреты есть у всех, и знать о них необязательно, но элементарные предпочтения в музыке, кино, еде, людях — это ведь не сложно. Как тогда… он тоже полюбит эти важные мелочи?       Румпель ненавидит молчание. Румпель ненавидит, что Тобиас ничего не рассказывает. Он ему не доверяет? Сделал ли он что-то не так? Провинился ли в чем-то? Разочаровал ли? Не оправдал ожиданий? А может, слишком любопытный, и не стоит лезть туда, куда не просят? Знал бы того Тобиас, что кроется за несгибаемой невозмутимостью и чем она обусловлена, открылся бы?       Тобиас приподнялся, чтобы проверить, все ли в порядке, не задел ли он ненароком Рума, робко толкнул его мизинцем, но Эпштейн инстинктивно одернулся. Прикусив губу, он отпрянул от Тобиаса и сел поодаль.       — Ты… поспи. Я тебя разбужу, если что, — сказал парень, цепляясь за колени. Дальберг потерянно отставил руку и убрал ее за голову.       Наверное, сейчас Румпель, как и дома, себе многое позволяет.       — Прости, — извинился он, сам не зная за что.

***

      Вечерело. Скучающий, почти засыпающий за стойкой, Базиль уже пятнадцать минут усердно моргает и держит зрительный контакт с циферблатом часов. Он устало растянулся у ароматизированной свечи и пустого кассового аппарата, постучал носком ботинок по раздробленной плитке, пролистал уведомления в телефоне, почистил электронную почту. Снова посмотрел на часы — прошло две минуты. Еще на шесть залип в игру «Три в ряд», затем снова заскучал. Ничего интересного не происходило, что могло бы скрасить время ожидания.       Механик поднял глаза на заколоченные досками окна — даже на улицу не выглянуть. На телефоне оставалось десять процентов, поэтому Базиль отложил его в сторону. Подзарядить проблематично будет — проводка глючит, да и работает в аварийном режиме. Табличка «Закрыто» без красной подсветки висела на двери блеклой картонкой.       В общем, магазин закрыт.       Из-за непрекращающихся проверок полиции в «Трех четверках» пришлось свернуть деятельность. Напрочь, любую, вообще. Каждый день ровно в 12:00 и 21:00 охранный отряд проводил обыск на запрещенные вещества, контрабанду и прочие прелести подпольной жизни, и каждый раз они уходили с пустыми руками. С руками-то пустыми, но карманами полными, в которых шуршали зеленые купюры: за каждого присутствующего агента они ставили расценку в сорок тысяч долларов. При таких расценках и огромной утечке поставщиков сырья и продукции клан бы попросту не выжил. Что до чемоданов — то их быстренько распихали по остальным точкам клана R, о которых порой и рядовой агент не знает, что уж говорить про полицию.       Посему на проспекте Бримера 65 сегодня, да и в предыдущие дня три, было немноголюдно. Кто-то налаживает поставки с новыми партнерами по причине утраты предыдущих из-за конфликта с отступниками, кто-то отмывает деньги в казино, кто-то залег на дно, а кто-то вовсе решил отсидеться на родине, пока шумиха не утихнет. Базиль решил не уезжать, да ему и некуда. К родителям не пойдет — для них он, вообще, сейчас в секторе А, получает докторскую степень по нейрохирургии. Брату докучать не хочет, у него и так семейных хлопот с головой хватает. Вдобавок общаться они не то чтобы горят желанием. Сестра загородом, ухаживает за бабушкой с дедушкой, до нее проблема дозвониться.       Короче говоря, не нашлось ему нигде места, а здесь — здесь он хотя бы полезен. Его назначили за Старшего, пока Рипл пропадает… где-то. Точную информацию она не донесла до него, размыто бросив: «Найду новый канал связи». Все в лучших традициях Рипл.       Персиковая свечка догорала, и парафина стало чересчур много, отчего короткий фитиль потонул в восковом бульоне. Базиль, обленившийся в край, попытался вытащить кончик жгута голыми руками, но попытка не увенчалась успехом, и фитилек так и остался под жидким парафиновым слоем. Зато теперь пальцы механика пахли горелым персиком. Базиль стал отколупывать от кожных подушечек застывшие восковые шапочки и вытирать руку об жилетку.       Когда оставалось всего две шапочки, зазвенел дверной колокольчик, и хлипкая дверь бахнулась об стену, дверной ручкой оставившая неглубокую вмятину. В проходе появилась девушка с красными волосами: она виновато осмотрела радиус поражения и испустила нервный смешок.       — Ой! Сорян, я нечаянно, — сказала Акси, как говорила после каждого погрома. Девушка неловко прятала руки за спиной.       — Да ниче, — сказал Базиль, как говорил после каждого ее погрома. — Чирканула бы хоть, что опоздаешь.       — Вот ща серьезно отвечаю. — Девушка оборонительно выставила перед собой руки в массивных железных перчатках, из которых тянулись цветные провода. — Несусь я, значит, как бешеная, а народу в метро — куча, я думала сдохну прям в вагоне. Выхожу, — да? — а на эскалаторе давка. Я как давай по головам чуть ли не прыгать, смотрю — опаздываю. Пытаюсь телефон достать, чтобы предупредить тебя, но пока печатала… — Она склонила голову, как нашкодивший котенок, и длинные передние пряди, подобно лапше, свисли над эмалевым кафелем. — Это самое, я опять телефон раздавила. По-братски, наколдуешь с ним че-нибудь, как в прошлый раз?       Акси смущенно крутила указательные пальцы между собой и смотрела в сторону, избегая обвинительного взгляда Базиля.       — Я же тебе сто раз говорил — снимай перчатки, если не юзаешь их.       — Но они такие зашибенские! — воскликнула курьерша, оголяя зубы в яростной улыбке.       Акси в клане недавно, чуть меньше полугода. Начинает с низов — с курьерского подразделения. В первый рабочий день ей выдали форму, портативное устройство, а как бонус — усилительные перчатки, сделанные Базилем специально по заказу. Без них девушка мало что чувствует из-за поврежденного нерва в конечностях. Но…       — Печатать ты и без них можешь, — стоял на своем механик. — А то телефон твой сто пудов кони двинет. — Акси состроила щенячьи глазки, и Базиль провокационно наморщился. — Ладно, гляну завтра. Принесла запчасти?       — Так точно, шеф! — повеселела девушка и собиралась раскрыть поясную сумку, как Базиль еле успел остановить ее неугомонный нрав. — Ах да, перчатки.       Она снимает перчатки и достает из сумки запчасти для робота-хирурга. Хоть он и подгонял Акси с доставкой, они были не так необходимы, по крайней мере — сию минуту. Базиль откладывал про запас, чтобы к тому моменту, когда все насущные дела решаться, все было готово к воплощению в жизнь старого проекта по пересборке андроида. Несчастье с Джеймсом сильно подкосило инженера: его состояние до сих пор оставалось нестабильным, и когда казалось, что все функции в норме, вылезала новая проблема — на смену одной приходило две. Его кома начала носить затяжной характер, а это плохие звоночки. Сегодня Базиль впервые позволил себе отойти от койки Джеймса и разобраться, что делать дальше.       — Спасибо, — поблагодарил он. — По препарату… есть что нового?       Базиль знал ответ наперед — одного вымученного взгляда Акси хватило сделать выводы. Он не привык руководствоваться надеждой, но это — это не рядовой случай.       — Баз… — Акси вздохнула и изнеможенно плюхнулась на офисный стул, отчего он отъехал на пару метров и покрутился вокруг своей оси. — Я вчера весь день убила на то, чтобы прочесать весь сектор вдоль и поперек, обыскала все аптеки. Нет его, по крайней мере, в секторе R точно.       — Да… — с опущенными бровями сказал Базиль, натягивая рядовую улыбку. — Да, знаю. Спасибо тебе.       Кто бы сомневался. «Набелестат» в настоящее время не выпускают, во всяком случае официально. На рынке много пали, но они все — отрава в чистом виде. Пропорции разнятся, формула тоже, да и вообще — лучше с ним не шутить и перестраховаться. Одна ампулка — на вес золота, за нее и убить могут. «Набелестат» отыщишь разве что у отступников, потому что у них есть все и даже больше. Базиль выругался про себя, натурально завидуя внушительным ресурсам некогда обычной шайки бандитов. Историческая подоплека клана R просто меркнет на фоне мощи отступников, как бы неприятно это было осознавать. А, возможно, дело было совсем в другом, ведь к отступникам у него были и личные счеты.       В теории, Базиль может и без «Набелестата» попробовать использовать магнитный стимулятор, чтобы вывести Джеймса из комы, но слишком велики шансы летального исхода. Он не готов рисковать товарищем. Да, Базиль потратил запас антибиотиков, выписанный на месяц. Да, Джеймса от могилы удерживает аппарат искусственного поддержания жизнеобеспечения. Да, его бы отключили от аппарата в городской клинике и не возились. Да, надежды почти нет. А, собственно, у Базиля ее отняли вместе с Селиной, поэтому надежда больше не претит его укладу и принципам.       Селина называла его величайшим хирургом. Она была его источником бесперебойного заряда и вдохновения. Она была его правой рукой, коллегой по медкабинету, спутницей бытия и лучшим другом… «В ее смерти нет твоей вины», — пронеслись в сознании слова Джеймса. Единственная неспасенная жизнь, а сколько угрызений совести, самоистязания, отрицания и отказа от хирургического ножа. Но, может, даже с крохотной вероятностью, в этот раз — будет по-другому?       Но одному правда тяжело. Сколько раз Базилю нужно жаловался на то, что клан недостаточно оснащен для медицинских нужд, что клану нужен постоянный врач, что мужчина чисто физически не может успевать на двух позициях одновременно, чтобы это подействовало на Старших? Это еще не говоря о том, что ему нужно платить зарплату за двоих и что его давно пора повысить до Старших на постоянную основу. Но вслух он этого сказать не скажет. Язык не повернется.       Акси прочистила горло, вынудив Базиля обратить на нее внимание.       — …Обойду еще раз. — Она поправила ворот ветровки и расчесала пальцами передние пряди. — Может, у барыг в закромах найдется. Обещаю проверить сертификаты и лицензию! — подмигнула курьерша и тотчас умчалась к выходу. Но выйти не удалось — со звуком дверного колокольчика вошла девушка с длинным хвостом, и Акси чуть не сбила ее с ног. — Ой! Сорян, не хотела!       — Все в норме, — успокоила Рипл, хлопая ее по плечам. — Куда же так несешься, м?       Акси смотрела на нее и открывала рот, как рыба, с вытаращенными глазами и глупым видом. В клане про Рипл ходят байки, что достигают уровня неподдельных легенд, якобы она одним ударом положила десятерых, выжила при падении с двадцатого этажа, сама посадила горящий самолет, а еще когда она злится, то ее очки переливаются вырвиглазным зеленым, почти кислотным, цветом, и что метровый хвост служит для нее как лассо, в которое она ловит врагов и применяет на них удушающий прием. Короче, смех да и только, но Акси — девица наивная, даже не заметит, как вместе с новой офигительной основанной-на-реальных-событиях историей на уши подложат еще одну лапшинку.       Что до Рипл, то она привыкла к гипертрофированным достоинствам, которые ей ошибочно приписывают. То ли от ее внешнего вида, то ли от своенравного поведения и принципиального отказа от униформы, то ли от того, что она не работает в паре, — Иса была последней, с кем она работала, — не понятно, откуда авантюра пошла. Но это так весело — ничего не делать и подыгрывать на угоду публике, так что она улыбнулась уголком губ и прошла мимо, как бы сделала настоящая Мэри Сью в любом бульварном романчике. Акси отмерла и поспешила отчалить, бросив кроткое «Я ушла».       — У меня хорошая и плохая новость. С какой начать? — без «привет» и «как дела» выдала Рипл и облокотилась локтем на прилавок.       — Не скажешь даже, где пропадала? Тебя двое суток не было в клане.       — Как раз потому, что я тебе сейчас расскажу. Ну так что — красная или синяя таблетка?       Базиль почесал щетину и растянуто произнес букву «э».       — Валяй с хорошей, — решил он. — Начнем, так сказать, за здравие. Только погнали на улицу, курить хочу.       — Ты же бросил, — удивилась Рипл, указывая на предплечье с предполагаемым никотиновым пластырем.       — Я в процессе.       Они вышли на улицу, и Базиль щелкнул порядком заедающей зажигалкой — он зарекся покупать себе новую, иначе препятствий к курению станет меньше. Так он и ходит с ней почти пятый месяц. Базиль затянулся табачным дымом, и Рипл заговорила:       — Я знаю, как нам достать «Набелестат». — Инженер поперхнулся. — Но.       — Но? — повторил Базиль, выдувая остатки дыма изо рта. — Хорошая новость по определению должна быть без гребаных «но».       — «Но» — это и есть плохая новость. Не дослушал, а уже возмущаешься. Вкратце, нам надо спрятать кое-кого. Я навела справки, это оказывается сестра Тобиаса — вот так поворот. Ее еще по телику показывали, на суде была.       — Тобиас… — попытался вспомнить мужчина. — А это кто?       — Который Эсперс.       — Андерстенд. А зачем ныкать, ей че, кто-то угрожает?       — Не знаю, но есть ставки, что федералы проявят к ней интерес. Она — ближайшая родственница, будут через нее копать под Тобиаса и морально давить. Типа, если не сдашься, то упечем ее в тюряжку вместо тебя, или что-то в этом роде — они не особо оригинальны в таких вещах. И это еще не все. — Базиль напрягся и сжал в желтых зубах окурок. — В курсе же, что «Набелестат» только у отступников водится… Короче, я дала наш адрес одному из отступников, завтра утром он будет тут.       Базиль выронил сигарету, и та продолжила догорать уже на асфальте. Темные руки с татуировками заиндевели, пальцы скривились, готовые вот-вот сжаться в кулак. Дыхание участилось. Базиль был в гневе и замешательстве.       — Да ты с ума сошла?! — завопил механик. — Какой… какой, нахрен, отступник?! Отъехать захотелось? Они же все неадекватные, перестреляют к хренам собачьим всех! И ты дашь им прийти сюда?! Они же… они мою жену… сволочи!       Он молил ее, чтобы это оказалось неудачным розыгрышем. Он буквально вымаливал сказать это. Но Рипл молчала. Рипл не перебивала. Рипл слушала. Она была согласна, что ужасная идея — подпускать отступников еще ближе, тем более сейчас. Она кивала, когда Базиль упомянул все случаи убийства их агентов, кражи, угрозы, подкупы, провокации в сторону клана. Рипл ли не знать, что творят отступники с людьми, но:       — Вариантов других нет. — Она поджала губы в косую линию. — И ты сам это знаешь. Если без «Набелестата» никак, то нам нужно достать его, чего бы нам этого ни стоило. Нам нужно рискнуть, потому что терять еще и Джеймса мы не должны. Ты тоже не хочешь терять его. И ты пойдешь на все, чтобы вытащить его с того света.       Базиль вдавил кулаки в лоб, указательными пальцами нажал на веки до состояния белых разводов в глазницах. Закурил вторую сигарету, долго смотрел на кирпичную кладку и цемент меж блоками, выпускал дым через нос, как бык. А Рипл его не торопила и терпеливо ждала. Ему надо побыть наедине со своими мыслями и переварить услышанное, она знает — она занималась тем же вчера, перед тем, как начать искать подходящую кандидатуру на роль связного среди отступников. Процесс не из легких и дико выматывающих, но если мучения стоят жизни Джеймса, она готова выдержать. Больше никаких потерь, хватит уже. Надоело.       — А при чем тут сеструха Тобиаса? — внезапно осенило Базиля. — Она тут, ваще, каким боком?       — Перпендикулярным, — усмехнулась Рипл и потянулась к почти пустой фляжке. — Она — наш ключ к отступнику, который вытащит нам «Набелестат». Понятия не имею, что их связывает, но у того парня грандиозные планы на девчонку. Я такое помешанное лицо давненько не встречала, аж мурашки по спине. Нам бы ее хорошенько сныкать, чтобы и нашим, и вашим, как говорится. Можно по красоте сделать, и перевести ее в «Мариэль», к брату. И ему спокойнее, и мы в плюсе. У них, кстати, на днях передача должна быть, надо проверить, как они там. Геолокацию успел закачать на портативку их?       — А то. — Базиль выкурил сигарету до самого фильтра и растер окурок подошвой. — Батрачит, как миленькая. Я их седня днем проверял, они все еще в отеле.       Предложение установить GPS-модуль на Устройство поступило непосредственно от Базиля, так как он не совсем верил в добросовестную работу персонала «Мариэль». В разы эффективнее, когда берешься за дело сам, считал инженер. Ставить в известность самих курьеров не то чтобы планировали… Это ведь так, для безопасности.       Базиль протер обувь об половик и направился к компьютерному столу, следом за ним Рипл. Он открыл ярлык с рабочего стола, который вызвал недолгую загрузку, и далее развернул вкладку за вкладкой, пока не нашел модульное устройство курьеров.       — Вот видишь, — доказал Базиль. — На месте, никуда не слиняли. Они же не конченые дурни, чтобы сбегать?       — Да уж, — Рипл вытянула шею ближе к монитору и мнительно цокнула, — не конченые.

***

      Все же, Рум уснул. Не нарочно, под натиском гнетущей атмосферы и эмоционального изнеможения. Сон шел груженным, беспокойным, урывками, плохо воспринимался сознанием. Раз в час Румпель просыпался, глаза казались тяжелыми, и снова засыпал, так и не поняв, спит он, или нет. Только сомкнув глаза, он возвращался к неосознанным событиям сновидений.       Рум был в палате — то ли в незнакомой, то ли в той, в которой пролежал не так давно. Единственное он не лежал, не сидел, не стоял — он странным образом плавал по стерильному помещению, а проходящие то и дело врачи делали вид, что так и должно быть. Заходили к нему в бассейн, с умным видом записывали что-то себе в тетради, уходили восвояси, решать следующие насущные проблемы. Румпель словно стал своеобразной амфибией, потому что он открыл способность дышать под водой, при этом не обнаружив на теле жабр. На этом метаморфозы не заканчивались, и Рум стал уменьшаться до состояния сначала ребенка, затем и младенца, как будто возымев эффект обратного старения. А врачи все продолжали друг за другом приходить и уходить, и этот медицинский конвейер все не прекращался. Лица у них были размытыми, искривленными.       Потом вместо врача появилась Иса: она выставила в сторону маленького Румпеля стальной ноготок и злорадно рассмеялась. А вместе с ней и отец Эпштейна, что не кривил душой затравить неотесанное существо в аквариуме, именуемое его сыном. Рум попытался что-то выкрикнуть, но связки будто отняли, выходило только издавать потуг почти неслышимого воя. Образы и ощущения путались, Рум мучился от душащего сна, который будто бесцеремонно ломился в черепную коробку, пробуждая инстинкты рептильного мозга, что ревели о каких-то размытых страхах и неминуемой гибели, — только за белой пеленой не разобрать, откуда грядет беда.       Румпель зажмурился, надеясь хотя бы так убежать от стыдливой пытки осуждающих взоров. И вот он уже на стуле, в подвале отступников, связан по конечностям, с липкой лентой на рту, совершенно один. Лампочка лопается, стекляшки врезаются в черный костюм, и что-то ползет по шее Эпштейна, протыкая иглами тонкий покров. Они елозят под кожей, но кровь не успевает скопиться и хлынуть к ключицам — раны быстро затягиваются, и на их месте возникают новые. Рум кричит, но его никто не слышит, и только стул обдает комнату густым скрипом. Он задыхается, жадно хватает воздух.       Внезапно в комнату заходит Дилан — рослый мальчик с ежиком на голове, каким его помнит Румпель. На глаза наворачиваются слезы — мальчик принес свежий глоток кислорода. Эпштейн говорит что-то невпопад, про то, как он рад снова увидеть его, про то, сколько времени он потратил на поиски Дилана, а еще, что не понимает, как его друг здесь оказался. Но после — мальчика в джинсовом комбинезоне и добрыми зелеными глазами замещает двухметровый мужчина, от которого разило холодом, отстраненностью и ужасным одиночеством. Кожа изуродована ожогами, взгляд пропитан презрением. Человеческого в нем не осталось, как и души. Лишь оболочка, что сдерживала поток ненависти внутри хрупкого организма. Дилан заревел не своим голосом и замахнулся на Румпеля. Зрачки задрожали в настигающей агонии, позвоночник вжался в спинку стула. По щекам ползли слезы, Рум захлебывался в соленой жидкости. Ему не вырваться.       Светало.

***

      — Дилан!!!       Румпель вскрикнул и учащенно задышал, когда его встретил встревоженный взгляд Тобиаса. Эпштейн никогда прежде не видел его таким обеспокоенным.       — Эй! Ты как? Кошмар приснился? Тебя дергало во сне… Не знобит? — Дальберг прислонил ладонь ко лбу Рума. — Вроде не горячий… Посиди немного, отдышись.       Сердце тарабанило по всему телу. Убийственно медленно восстанавливалось чувство осязания, и до Румпеля очень долго доходило, каким же шершавым ощущается пол — прямо как наждачная бумага. Парень поводил руками по поверхности, и с запоздалой реакцией по нервным окончаниям растеклись покалывающие чувства. Трещала голова.       — Я… я видел Дилана.       Тобиас округлил глаза и с большей силой выпятил надбровную дугу. Дилан? С чего это вдруг он про него вспомнил? Они не говорили о нем еще с приюта. Никогда. Тема была под строжайшим запретом, даже упоминать было нельзя. Потому что…       — Дилан?       …правило предполагало не говорить о мертвых друзьях.       — Я не уверен. Все как в тумане… — Рум закусил губы и нахмурился. — Не бери в голову, в общем. Все нормально, — успокоил он с насквозь фальшивой улыбкой. Проще отмахнуться, чем изливаться. Это лишнее, Тобиасу наверняка не интересно слушать фантасмагорию его снов.       Румпель несуразно потер шею, Тобиас уязвленно и даже как-то разочарованно отодвинулся в сторону. Горькая недосказанность ночи опять нависла в воздухе и наседала на собеседников. Простой вопрос «Все ли в порядке?» превышал возможности что одного, что другого. Сидели, вдыхали один воздух — пыльный, спертый, грибной. Руки, лежащие в миллиметре друг от друга, непозволительно чувствовали соседнее тепло. Замалчивание давило на нервы, но служило барьером для свежих ран.       Столь близко и излишне далеко.       Румпель выпрямился, и поясница болезненно отозвалась как последствие проведенной ночи на бетонном полу. Он ковырнул скопившуюся грязь в слезном мешке, протяжно зевнул. Запах оставлял желать лучшего, отчего Рум сразу прикрыл рот, а затем, как бы невзначай, покосился на Тобиаса.       — Компьютер заработал? — спросил он.       — Я… я еще не смотрел. — Дальберг поперхнулся. — Ждал, пока ты проснешься.       — Тогда погнали, — скупо обронил Румпель, направляясь к гудящему ПК.       Над горизонтом явились первые солнечные лучи, и теперь комната выглядела не слишком уж отчужденной, а скорее наоборот — претила Тобиасу. Он подлетел к столу, внимательно изучая системный блок.       — Ничего подобного раньше не встречал, — удивился он, словно увидел странный компьютер впервые. — Это ж настоящий раритет, таких сейчас вообще никто не выпускает, даже на барахолках не сыщишь! — Он быстро обошел по кругу пошарпанный стол и вернулся на изначальную позицию. — Задорого, наверно, можно продать. А если еще на запчасти разобрать…       За долю секунды Тобиас превратился в сороку, заприметившую красивую блестяшку в свою коллекцию. Наблюдать за сие процессом довольно занимательно, в частности для Румпеля. Он испустил пару смешков в кулак.       Тобиас спустился под стол и в кучи запутанных проводов откопал клавиатуру.       — О, нашел!       Он подключил кабель к компьютеру и на пробел. Экран включился со той же вкладки мессенджера, только уже без сообщений.       «Поздоровайтесь с [ДАННЫЕ УДАЛЕНЫ]!» — гласила надпись посередине диалогового окна. Парни обменялись взглядами, и Тобиас принялся набирать первые буквы фразы «Есть кто?» на клавиатуре, но процесс прервал зеленый СМС-ный пузырь.       «ДОБРЕЙШЕГО УТРА!!!» — капсом приветствовали их сквозь серую цифровую коробку.       «Доброе», — коротко пожелали синим текстом.       «Просим простить нас за такой казус. Друзья искренне извиняются за то, что вам пришлось заночевать в не самом лучшем месте, — совсем не искренне читались красные буквы. — Перейдем к делу. От вас требуется выполнить очень важное задание. Только вы можете нам помочь. А взамен — вы получите информацию по чемоданам».       Ребята напряглись — такая быстрая смена в задачах сбила с толку. Что соизмеримо знаниям о чемоданах? На какой риск стоит пойти, чтобы наконец смахнуть вуаль загадки и узнать содержимое кейсов? Через какие принципы придется переступить на сей раз, чтобы приоткрыть завесу тайны и хотя бы глазком посмотреть на нечто, что прячется под лакированным материалом?       «Уже как год мы не можем войти в Глобальный Интернет и отрезаны от всемирной сети. — продолжал красный текст. — Все наши попытки были безрезультатными. Наши сигналы постоянно блокировали, и мы утратили почти все каналы связи. Высокочастотные диапазоны заблокированы, низкочастотные — ограничены.       Интеллект Друзей был запрограммирован с учетом возможностей сети Интернет. Без Интернета существование Друзей бессмысленно. [ОТКАЗ В ДАННЫХ: НАРУШЕНИЕ ПРОТОКОЛА] может оказаться под угрозой, и тогда всплывет на всеобщее обозрение то, что должно навеки упокоиться в нашем коде».       Тобиас скривил брови и с неуверенностью в пальцах напечатал:       «Что нам нужно сделать?»       Минутная тишь. Рум не отрывает взора от экрана и старается как можно реже дышать. Тобиас сглотнул сухой комок. На ладонях скопился потовый конденсат. Время будто остановилось.       «…»       Вот он — момент истины. Момент, который предрешит дальнейшую судьбу, который изменит на корню намеченный курс, который определит, что делать дальше.       «…»       Наконец, в окне всплыли красные слова:       «Пожалуйста, подтвердите, что вы не робот».