Цель архимага

      ...С Малфоем поговорить удалось ещё в поезде. Малфой, собственно, нашёл его сам.       – А меня старостой назначили, – сообщил он вместо приветствия. – А тебя?       – А меня – нет, – в тон ему ответил Гарри.       – Ну это ничего, – Малфой покровительственно хлопнул его по плечу. – Старостой быть непросто, много новых обязанностей появляется. Я и сам не особо хотел... но ты ж понимаешь, это всё-таки вопрос престижа. Статуса.       Гарри посмотрел на него взглядом «урежь осётра!», которым на Малфоя приходилось смотреть частенько. В этом взгляде тонна скепсиса мешалась с небольшой долей насмешки и непонимания.       – Ну а что? – гордо произнёс слизеринец, у которого к подобному был иммунитет. – Старостой быть хорошо-о.       – А хорошим старостой – ещё лучше. По знакомству место досталось, а ты тут хвалишься.       – Лучше по знакомству, чем никак, – пожал плечами Малфой, ничуть не смутившись.       – Ладно. Я поговорить с тобой хотел о важном. Наедине.       Малфой значительно посмотрел на Крэбба с Гойлом – те вышли.       Гарри быстрым полушёпотом (он сам не знал, почему понизил голос) рассказал о финале Турнира, разговоре с Волдемортом, пророчестве и своих догадках насчёт Дамблдора. Малфой, обычно перебивавший всех и всегда, в этот раз слушал неожиданно внимательно и даже не ухмылялся. По его лицу было видно, что спорить он не будет.       – ...И да, – вдруг спохватился Гарри. – Ты ведь понимаешь, что болтать о моих подозрениях не надо?       – Каких подозрениях? – недовольно посмотрел на него Малфой. – Да всё так и есть, как ты описал. Про Тайную комнату, и Кубок, и... всё остальное.       – И про пророчество? – прямо спросил Гарри. Он не собирался переспрашивать, но эта внезапная заминка Малфоя показалась ему слишком подозрительной.       Тот осёкся, глаза его забегали, и Гарри понял, что не ошибся.       – И про пророчество, – всё-таки согласился блондинистый слизеринец. – Тёмный Лорд тебе правду сказал.       – Я бы удивился, если бы ты ответил иначе, – пробормотал Гарри. – А если подробнее?       Малфой посмотрел на него сложно и со странной жалостью.       – Тёмный Лорд вернулся, Поттер. Ты ведь это понимаешь? Вер-нул-ся. О том, что его касается, лучше лишний раз не говорить. О его тайнах надо молчать. Понимаешь?       – Не преувеличивай. К тому же он мне сам о пророчестве сказал. Сам посвятил в тайну. Так что...       – Ладно, ладно! – Малфой тоже перешёл на полушёпот. – Пророчество на самом деле существует, причём оно простое и понятное. Но Лорд не знает полный текст пророчества! Только начало! И ты ведь понимаешь, что об этом тоже болтать не надо?       Сказав это единым махом, Малфой слегка побледнел. Гарри серьёзно кивнул.       – А кто знает полный текст?       – Дамблдор. Ещё кто-то из отдела тайн, может быть.       Ответ был чётким, быстрым, и Гарри внезапно осознал ещё одну вещь.       – Он же его узнать хочет? Волдеморт – полный текст пророчества? Он его ищет? Или даже нет – вы ищете? В смысле – Пожиратели Смерти?       С каждым предложением-вопросом Малфой кивал, заострённое лицо его бледнело всё сильней. Он не должен был это говорить, а Гарри не должен был это знать.       Но они были друзьями, пусть и стоящими по разные стороны баррикад. Так себе друзьями, конечно, но всё же.       – Будет война? – тихо и напряжённо спросил Гарри. Они сидели друг против друга и, наклонившись, глядели друг другу в глаза. – Волдеморт вернулся. Почему он ничего не делает?       – Не знаю я! – огрызнулся Малфой, ощутимо нервничая при имени Тёмного Лорда. – Ты думаешь, отец мне всё говорит? Думаешь, он сам всё знает?       – А ты ведь тоже боишься его, – всё так же тихо заметил Гарри.       – Не говори ерунды, Поттер! Это тебе его бояться надо!       – Ты вот что скажи, Драко. Если Волдеморт тебе прикажет убить меня, ты убьёшь?       – Не прикажет, – уверенно сказал Малфой. – Он лично тебя убить хочет. Ты от него два раза сбегал.       – А если всё-таки прикажет? Или нет, давай возьмём не меня – Рона, к примеру. Или Гермиону. Или какую-нибудь Луну Лавгуд.       Драко Малфой хмуро молчал, и молчание говорило о многом. Гарри почти физически ощутил, как ниточка их дружбы натягивается и истончается под непреодолимыми внешними обстоятельствами.       – Я – не Пожиратель Смерти. С чего он будет мне приказывать?       – А твоему отцу он подобное приказывал?       – Мы в семье такие вещи не обсуждаем, – сквозь зубы проговорил Малфой, и Гарри подумал, что, может быть, зашёл слишком далеко. Он не верил в то, что отец Драко, Люциус Малфой, состоял в рядах сторонников Волдеморта исключительно из-за заклятия Империус.       И Драко, конечно, знал, что он не верит; собственно, не верили многие, просто доказательств не было ни у кого. Но они никогда об этом не говорили, не трогали такие щекотливые темы.       А сейчас Гарри сознательно надавил на больное место, потому что потом это могло выйти большим боком. И извиняться он не собирался. Решать, кто друг, а кто враг, следует до начала войны.       – Три года назад ты подошёл ко мне, предложил дружбу. Да, дружба у нас не лучшая. Но зачем...       – Хватит! – повысил голос Малфой. – Думаешь, я не понимаю?!       – Думаю, не очень, – честно ответил Гарри. – Я не жду от тебя ответа, но ты хотя задумайся над вопросом. Потом поздно будет.       Малфой отвернулся к окну.       Раздался стук в дверь: в купе заглянула Гермиона.       – Привет, Гарри. А я тебя всё никак... – она чуть замялась, заметив Малфоя, – никак найти не могу.       – Пойду я, – произнёс Малфой.       – Сиди! – Гарри потянул его назад на сиденье. – Мы же так и не поговорили, на другую тему съехали.       Малфой неохотно сел вновь, стараясь не глядеть в сторону Гермионы. Та отвечала ему тем же: терпеть друг друга они по-прежнему не могли.       – Нечего там говорить, – пробормотал он. – Что ты ещё спросить хотел?       – Ты сказал, что всё так и есть. Хочешь сказать, ты всегда это знал?       – Не совсем, – мрачно сообщил Малфой. – Отец знал... догадывался... я не знаю, сколько он всего знает. Со мной он на такие темы говорит нечасто. Но Дамблдор правда очень хитёр. Отец не любит это признавать, и... Лорд тоже не любит, но Дамблдор обыграл их обоих. Ему сто пятьдесят лет, он самый сильный волшебник в мире – некоторые считают, что за всю историю, – ему трижды предлагали стать министром магии, и... и ещё он победил Гриндельвальда во время Второй мировой.       Гарри только сейчас всерьёз задумался над тем, что Драко говорит о Волдеморте так, словно успел не один раз уже повстречаться с ним лицом к лицу. Спросить прямо, что ли...       – Если хочешь подробностей, это надо к отцу. Но в том, что ты сообщил, нет ничего необычного. Если исходить из пророчества, то... Дамблдору ты нужен как Избранный, чья задача – победить Тёмного Лорда. И он не мог так не поступить.       – Но если он самый сильный волшебник, то зачем ему я? – задал Гарри свой главный вопрос, основной камень преткновения во всей этой теории.       – А Тёмный Лорд, Поттер, по-твоему так, маг-недоучка? – ехидно спросил Малфой. – Дамблдор может быть сильнее, но не намного. А может и не быть – лучшие его годы давно в прошлом.       Гермиона, достав из сумки учебник, делала вид, что она их не слушает. Получалось у неё, конечно, из рук вон, однако она была достаточно умна, чтобы не влезать в малопонятный разговор.       – Но я-то точно слабее!..       – Ты не сильнее и не слабее. Ты – оружие в руках Дамблдора, – откровенно сказал Малфой. – Тут всё от него зависит, а не от тебя.       – А если я не хочу быть оружием?!       – А кто тебя спрашивает? – снисходительно усмехнулся слизеринец. – Неважно, что ты хочешь. Важно, что ты можешь и чего не можешь. Те, кто силён – Дамблдор и Лорд, – могут многое. А лично ты не можешь ничего, потому что ты слаб.       Гарри, думавший очень похожим образом, невольно кивнул. На ум пришли лекции по магловедению (у него этого курса не было, но он как-то листал учебник), где говорили про отличия волшебного и магловского общества. Отличия эти вытекали из факта неравенства волшебников между собой – неравенства много большего, чем у маглов. И, с одной стороны, неравенство это игнорировать невозможно; с другой стороны, нельзя забывать, что талант волшебника – это плохо прогнозируемая лотерея. Дитя Великого волшебника может оказаться сквибом; дитя сквиба – Великим волшебником.       А из этого следует, что при всей иерархичности магического сообщества социальные лифты в нём работать обязаны. И вообще, как помнил Гарри, там очень много чего следовало. В итоге же всё это выливалось в...       Ну вот был министр, выбираемый прямым голосованием. А был парламент-Визенгамот, где заседали представители более или менее старых, «чистокровных» волшебных семей. И был ещё ни разу не чистокровный Дамблдор, Великий волшебник. Три столпа, три источника власти – Право, Авторитет, Сила.       И конечная политика являлась равнодействующей этих трёх властей.       Только вот Гарри Поттер ни к одной из них отношения не имел ни малейшего.       – Но я всё равно не хочу, – упрямо повторил он.       – Я бы тебе предложил... – Малфой чуть помедлил. – Предложил бы тебе помощь моей семьи, но...       – Спасибо, – пробормотал Гарри, исподлобья глядя на него. – Из сковороды в огонь, да? От предложения Волдеморта я уже один раз отказался, хватит с меня.       – Поттер, а ты с ней ещё не говорил? – спросил его Малфой, кивком указывая на Гермиону. Та поспешно опустила взгляд на разворот учебника. – Хватит притворяться. Ты страницу не перевернула ни разу.       Гермиона демонстративно перелистнула несколько страниц.       – Вы тут в голос разговариваете, знаешь ли.       – Всё, Поттер, я тебе сказал, что мог. Сидеть тут у меня желания больше нет, – Малфой поднялся. – В школе увидимся.       И исчез за дверью. Гермиона, подняв глаза, красноречиво посмотрела на Гарри, и он вздохнул. Не очень-то хотелось пересказывать то же самое ещё раз, но что ж...       ...Гермиона не стала смеяться над его подозрениями, как он подсознательно ожидал, а отреагировала не менее серьёзно, чем Малфой. Но Малфой в его выводах не сомневался; Гермиона же им не поверила.       Не то чтобы совсем не поверила. Она сказала то, что говорят умные люди, когда не хотят ни обижать собеседника, ни соглашаться с ним.       – Не могу ничего утверждать, – сказала она. – Меня с тобой не было, я не видела, как это всё было. Тут тебе самому надо разбираться.       – Да какая разница – видела, не видела, – не без раздражения бросил Гарри. – Я же тебе всё рассказал!       – Ты рассказываешь так, как увидел и запомнил ты сам. А вдруг другой мог бы увидеть всё совсем иначе?       Гарри застонал. За этой позицией стояла, конечно, своя логика, и он её понимал... но было видно, что Гермиона говорит это не из стремления к абсолютной правде, а из нежелания верить в его правоту.       – То есть ты не веришь?       – Я допускаю вероятность того, что ты прав, – Гермиона взмахом палочки разгладила складки на мантии. – И допускаю вероятность того, что не прав. Я не собираюсь делать скоропалительные выводы.       – Не веришь, – заключил Гарри, откидываясь на спинку сиденья. – Ну да, конечно. В правду никто не верит.       Гермиона стукнула ладонью по столику.       – Не надо из себя непонятого правдорубца строить. Что б тебе прямо к Дамблдору не пойти с такими соображениями?       – Зачем? – раздражённо спросил Гарри.       – Чтобы он тебе всё объяснил.       – Да не надо мне его объяснений! – чуть не взвыл Гарри. – Я сам хочу всё понять!       – А как тебе его объяснения помешают всё понять самому? – хитро прищурилась Гермиона. – Не сотрёт же он тебе память?       – Ну...       Это ему в голову почему-то раньше не приходило. Гарри неопределённо пожал плечами – типа, ну может, и подойдёт. Потом как-нибудь.       – Если честно, я думаю, что ты видишь то, что хочешь видеть, и боишься не того, чего надо бояться, – задумчиво сказала девушка. – Конечно, Дамблдор – человек очень умный, думает на два шага вперёд... но он никогда не допустит, чтобы кому-то причинили вред. Мы с тобой, Гарри, прежде всего студенты Хогвартса, не какое-то там оружие против Ты-Знаешь-Кого. Чего бы там ни говорило это пророчество.       – Я понял, – хмуро ответил он. Говорить об этом ему отчего-то перехотелось. То, что летом, в отсутствие товарищей, казалось очевидной истиной, при взгляде со стороны этот статус начинало утрачивать.       Ему надо было всё хорошенько обдумать.       – Занятия по окклюменции у тебя продолжатся?       – Занятия по... у-у! Опять Снейп!..       Гарри схватился за голову. Хорошо, что Гермиона решила сменить тему. Плохо, что она решила сменить её вот на это.       – Я стараюсь об этом не думать, – слабо ответил он. – Я ещё и летом почти не занимался... у-у!       – Ты хоть скажи, результаты-то есть какие-нибудь?       Гарри неопределённо повертел рукой в воздухе.       – Вроде бы.       – Ох, доиграешься, – осуждающе сказала Гермиона. – Защиту в этом году у нас кто вести будет, не знаешь?       – Разве не Грюм? – удивился Гарри. – Зачем его менять?       – Ты-Знаешь-Кто вернулся. Сейчас Министерству нужны все мракоборцы.       – И как-то незаметно, что он вернулся. В новостях что-нибудь должны были сказать...       Гарри, впрочем, сам понимал, что Гермиона права. Чего бы там Тёмный Лорд ни делал, но Министерство должно было стоять на ушах. И наверняка стояло. А потому Грюм в Хогвартсе оказаться не мог...       ...Совершенно неожиданно новым преподавателем защиты оказался Снейп. Гарри так и раскрыл рот, когда в Большом зале Дамблдор объявил о переменах в учительском составе. Его до этого любимый предмет теперь должен был стать самым нелюбимым.       Зельеварение было отдано на откуп какому-то Горацию Слагхорну.       Ну и, ожидаемо, Снейп пригласил его на занятия по окклюменции на первом же своём уроке. «В четверг в восемь вечера, Поттер. Не опаздывать».       И, главное, этот его тон. Любой студент, к которому профессор Снейп обращался таким тоном, неизбежно начинал чувствовать себя говном, с которым говорят этак свысока, барственно. Гарри, казалось, за три года должен уж был привыкнуть, но где там. В этом смысле себя не могли чувствовать в безопасности даже семикурсники-слизеринцы.       А с окклюменцией было тяжко. Во-первых, конечно, потому, что её вёл Снейп, а во-вторых... ну просто не для него это было. Защита от Тёмных искусств – да, уход за магическими существами – да, нумерология – более-менее, чары и трансфигурация – ну так, сойдёт. Но окклюменция – нет. Там и колдовства-то даже как такового не было.       – А почему? – спросил он у Снейпа в четверг. – Я понимаю, что палочка не везде основной инструмент, но мы её даже на зельеварении иногда используем. Разве в окклюменции нет заклинаний?       Снейп, прищурившись, медлил, смотря на Гарри неприятным выжидающим взглядом. Гарри знал этот взгляд: профессор решал, как бы подоходчивее донести мысль до тупого ученика.       – Разумеется, в окклюменции они есть. Однако в основном это Щитовые чары разного характера. А вам, Поттер, окклюменция нужна была не для защиты разума, а для того чтобы вы не кидались на собственных учителей. Это немного... нестандартная цель.       – Но методы в конечном счёте одни и те же, – сердито буркнул Гарри, теоретически в материале вполне разбирающийся.       – В конечном счёте, – выделил Снейп. – А мы занимаемся самыми основами. В этом году я собирался начать учить вас некоторым приёмам, относящимся к... назовём это продвинутым курсом окклюменции. Но то, что произошло с вами летом на кладбище, многократно осложняет мою задачу.       – Связь с Волдемортом, – сообразил Гарри, вспомнив разговор с Дамблдором. – Он теперь сможет попасть в мою голову? Прочесть мысли?       – Причём в обход всех Щитовых чар, – неохотно подтвердил Снейп, поморщившийся от произнесённого имени. – Но я имел в виду не связь как таковую, а возрождение Тёмного Лорда. Связь, как говорил вам в прошлом году Дамблдор, существовала между вами и ранее, но она едва ли могла вам повредить, пока Лорд был развоплощён. И это возвращает нас к тому, с чего мы начали.       – Продвинутый курс окклюменции, – с ожиданием подытожил гриффиндорец.       – Не только, – холодно уточнил профессор. – Но сначала проверим ваши умения, Поттер. Есть у меня слабая надежда, что вы не всё позабыли за эти каникулы.       Лучший способ защититься от легилимента, вспомнил Гарри, это врезать ему прежде, чем он проникнет в твой разум. Лучшее противотанковое средство – это танк.       Примерно так Снейп сказал ему на первом занятии. И добавил, что у него в кабинете швыряться заклятиями не надо. В реальной жизни – сколько угодно, а у него – ни-ни. Сидите, мол, Поттер, и пытайтесь защитить свой разум исключительно волевыми усилиями.       Результаты пока были довольно плачевные.       И в этот раз тоже. Он постарался, конечно – расслабиться, сделать лицо безэмоциональным, душу – спокойной, а разум – безмысленным, но... В легилименции Снейп не был большим мастером, но он всё ещё был волшебником выдающихся способностей. Его магия была тараном, вбивающимся в сознание, вновь и вновь воскрешающим воспоминания, и противостоять ей было почти невозможно.       Иногда у Гарри что-то получалось. После этого сильно болела голова, порой – текла кровь из носа.       – Летом вы, конечно, не тренировались, – вкрадчиво и тихо проговорил Снейп. – Почему я не удивлён?       – Не тренировался, – хмуро сказал Гарри. – От вас я всё равно не научусь защищать разум, даже если буду тренироваться год. А Волдеморт намного сильнее.       Снейп глядел недобро и слегка ехидно.       – Не надо искать оправданий своей лени, Поттер. Ваша первоочередная задача – не защитить свой разум, а научиться контролировать его. А идеальный контроль приведёт, в свою очередь, к идеальной защите! Но нет, вы сочли ниже своего достоинства делать то, что вам говорят!       Под конец он почти рявкнул; Гарри стиснул зубы. Спорить здесь было не с чем, это действительно было довольно неумелым оправданием. Но пусть Снейп и был прав, однако правду, которую швыряют в лицо, за таковую принимать совсем не хочется.       – Но Волдеморт...       – Вам не следует произносить имя Тёмного Лорда так небрежно, – с угрозой прошелестел профессор. – Однажды это плохо кончится.       Гарри замолчал и только сверлил Снейпа упрямым взглядом. Тот опять прищурился.       – Дамблдор уведомил меня о природе связи между вами и Лордом. Она обоюдна, даёт ему оружие против вас – но даёт и вам оружие против него. Летом на кладбище вы сумели, в некотором смысле, одолеть его... Впрочем, вам всё это известно. Вопрос в том, как вам научиться закрывать эту связь со своей стороны.       – Заклинаниями из продвинутого курса, – логично предположил Гарри.       – Контролем собственного сознания, – сквозь зубы сказал Снейп. – Очевидно, что разум наиболее уязвим в те моменты, когда вы даже не имеете возможности его контролировать. Например, во время вспышки эмоций. Или во сне. Во сне, Поттер, вы не сможете применить никакое «заклинание из продвинутого курса», не говоря уж о том, что большая их часть лежит за пределами ваших возможностей. Так что пока будем пробовать иное.       Он покопался на одной из полок и снял оттуда маленький тёмный флакон.       – Выпейте это.       – А это что? – опасливо спросил Гарри, принимая флакончик.       – Во всяком случае, не яд. Пейте, быстро!       Гарри выпил зелье (на вкус и запах – обычная вода) одним глотком. Спустя пару секунд по позвоночнику от желудка пошла медленная холодная волна: Гарри поёжился. Волна дошла до самого верха и перешла внутрь черепной коробки, пронизала весь мозг, заполнила каждый нейрон.       Разум стал ледяным, пустым и очень-очень спокойным. Мысли остановились.       Странно, подумал Гарри. Эта мысль отразилась несколько раз от стенок черепа и позволила рассмотреть себя во всей красе. Странно. Странно. Как странно, что у меня в голове больше ничего нет.       Взгляд его упал на поверхность стола. Тёмно-коричневое дерево, покрытое лаком. Лак не новый, кое-где протёрся, кое-где потрескался. Под слоем лака видны сучки. Один, два... семь... стоп, зачем их считать? Это бесполезно и бессмысленно.       Он почувствовал, что до сих пор сжимает в левой руке флакон, и перевёл взгляд на него. Флакон имел шесть граней, толстые стенки, сужался кверху и был сделан из тёмно-фиолетового стекла. Почему он раньше этого не замечал? Почему он сейчас это заметил? Какое это имеет значение?       Гарри осторожно поставил склянку на стол, проявляя величайшее внимание. В этот момент, как сообразил он секунду спустя, весь его мозг был занят одной задачей – как поставить эту склянку на парту так, чтобы она не упала и не покачнулась. Действие, которое обычно делается машинально, вдруг стало очень важным. Ему полагалось бы удивиться, но он тут же понял, что удивляться не может. Эмоции пропали. Этот факт должен бы был встревожить его, но тревожиться он тоже больше не мог.       Он поднял глаза на Снейпа. Или, точнее, не так: он подумал, что плохо понимает, что происходит; он сообразил, что это является следствием выпитого зелья; он решил, что Снейп, как создатель зелья, должен ему объяснить это; он решил обратиться к Снейпу; он поднял на него глаза; он задумался, как правильно составить вопрос.       – Поняли? – тихо спросил Снейп. – Обычный, невысокого интеллекта, человек постоянно совершает множество действий, в которых не отдаёт себе отчёт, потому что поступает так, как привык поступать. Человек не замечает, как ходит, как дышит, как думает. Это зелье ограничивает бессознательную мозговую активность. Грубо говоря, теперь вы сами можете выбирать, о чём вам думать.       Гарри медленно, прислушиваясь к себе, кивнул. Он даже не понимал, какой сумбур был у него в голове до того, как избавился от него. На место хаоса пришла чёткая, не скованная эмоциями логика. Мысли в голове не замедлились, но уменьшились в числе и стали строго последовательны, текли одна за одной, и он мог сказать, откуда взялась каждая из них.       Вот прямо сейчас ему пришло в голову сравнение с Терминатором. Это был закономерный итог рефлексии: Гарри всегда именно так представлял себе машинный разум.       – У такого состояния сознания есть значительные плюсы, – заметил Снейп. – Это зелье может быть полезно, например, при подготовке к экзаменам. Однако действие его непродолжительно, так что не стоит терять времени. Защищайтесь, Поттер.       И он взмахнул палочкой.       И в этот раз всё было по-другому. Магия Снейпа ощущалась почти физически – как нечто чужеродное, навязываемое. Он чувствовал, как она пытается пробудить в нём воспоминания, заставить думать определённым образом – и теперь было совсем просто ей противостоять. Достаточно было лишь думать о чём-нибудь другом, не о том, что хотел получить Снейп.       Но долго это не продлилось. Секунд через десять грубая сила взяла верх над эффектом зелья, и Гарри вновь пришёл в себя уже на полу, с раскалывающейся головой. Мысли текли как обычно.       – Вставайте, Поттер, – холодно сообщил Снейп. – Результат удовлетворительный, но вы могли бы и больше стараться.       Гарри, шипя сквозь зубы, вставал. Больше? Да куда уж больше!..       – Толку-то с вашего зелья, если оно... непродолжительное время, – выдавил кое-как он. Снейп ядовито улыбнулся.       – Я могу сварить и на продолжительное время. А вы уверены, Поттер, что нахождение в несвойственном вам состоянии ума не нанесёт чрезмерный вред содержимому вашей головы?       Гарри пожал плечами.       – Нанесёт, – с удовольствием произнёс Снейп. Кажется, он был не против такого исхода. – К этому привыкать надо постепенно, чем мы и будем заниматься на занятиях. Почему, вы думаете, легилименцию не изучают в Хогвартсе? Она опасна: ментальные расстройства лечить тяжелее, чем обычные физические повреждения.       – А во сне это зелье тоже работает?       – Во сне... протянул Снейп. – Нет, конечно. Что вы вообще знаете о колдовстве во сне?       – Магия снов... – неуверенно проговорил Гарри. – Родственна легилименции, это тоже раздел магии разума...       – Нет, – покачал головой профессор. – Я неправильно выразился. Не колдовство во сне, а поддержание этого колдовства. Превращения метаморфов, Щитовые чары мракоборцев, многие другие заклинания длительного действия – все они требуют постоянного внимания со стороны волшебника, в том числе и во время сна. А окклюменция – в особенности. Сон – это расслабление ума. Окклюмент не может себе позволить такого расслабления. Его ум должен быть спокоен и непроницаем.       Снейп достал новый пузырёк, в этот раз – из кармана, внимательно поглядел на смесь внутри и лёгким движением встряхнул его. Там заклубилось что-то белое и невесомое, навроде тумана.       – Подобное колдовство, соответственно, является показателем мастерства. Волшебник средних способностей не сможет поддерживать во сне окклюменторную защиту. А назвать вас, Поттер, волшебником средних способностей означает сильно вам польстить.       – А в том году вы говорили, что у меня неплохо получается, – вредно произнёс Гарри.       Снейп в ответ едко улыбнулся:       – Для младшекурсника-гриффиндорца – несомненно, результаты были вполне удовлетворительные. А для вашей ситуации – совершенно недостаточные. Таким образом без этого вам не обойтись.       Он снова встряхнул пузырёк; клубы тумана внутри перетекали друг в друга почти гипнотически.       – Зелье осознанных сновидений. Вы будете спать и осознавать, что находитесь во сне. Примете после ужина, перед самым сном. Один глоток.       – Да здесь всего один глоток, – тихо проворчал Гарри, засовывая зелье в карман.       – Для начала этого хватит, потом посмотрим. А сейчас продолжим наше занятие. Готовы, Поттер?       – Не особенно.       – Легилименс!..       Середина сентября 1995 года. США, Вашингтон, Овальный кабинет Белого дома.       Уильям Клинтон, сорок второй президент США, в историю входить не хотел. Он хотел остаться обычным, ничем не выдающимся президентом. Потому что выдающийся президент нужен тогда, когда у страны есть какие-то выдающиеся проблемы. А Уильям Клинтон вовсе не хотел такие проблемы решать... да их, слава Богу, с распадом Советского Союза и не предвиделось.       Ну да, были экономические проблемы, проблемы с нелегальными иммигрантами, неудачные миротворческие операции и всякое такое. Но это дело житейское и неисправимое, это было и это будет. Если бы в стране совсем не случалось беспорядка, ей бы не нужен был президент.       Увы. В кабинете стояло двое Великих волшебников, и по всему выходило, что глобальные задачи решать всё-таки придётся. А Билл Клинтон не чувствовал, что он к этому готов.       Увы. Рузвельты и Линкольны по щелчку пальцев не появляются.       Самый могущественный в мире человек, глава единственной сверхдержавы, что был в состоянии диктовать политическую волю всей планете, вздохнул и подпёр подбородок ладонью.       – Как вы себе это представляете? – спросил он.       – С трудом, – серьёзно ответил Доктор Олби.       – Это, как говорится, вопрос к вам, – не менее серьёзно ответил Альбус Дамблдор. – Что мы здесь можем посоветовать?       Клинтон ещё раз вздохнул.       – Вопрос был риторический. Почему ко мне сейчас пришли именно вы?       – Потому что ваша страна – самая влиятельная, – сказал Дамблдор. – Работа глав государств должна быть одновременной, как и последующее заявление... но начать всё равно придётся вам. На вас будут смотреть все.       – К какому, говорите, году необходима отмена Статута?       – У нас есть примерно десять лет. Через десять лет мы должны быть едины.       На миг Клинтону захотелось плюнуть на всё и свалить эту проблему на преемника – вон, до выборов меньше двух лет осталось. Но нехорошую мысль пришлось задавить в зародыше. Есть вещи поважнее личных желаний и личной политической карьеры.       Он откинулся на спинку кресла, поглядел на остальных – в кабинете помимо его самого и двоих гостей присутствовали ещё вице-президент Альберт Гор, госсекретарь Уоррен Кристофер, советник по национальной безопасности Энтони Лейк и министр обороны Уильям Перри. Самый тесный круг, посвящённые самого высокого уровня.       Не все, конечно. Та же госпожа Олбрайт или Директор Центральной разведки тоже были посвящены во всё, но их присутствие здесь и сейчас не требовалось. Сейчас обсуждался вопрос внутренней политики. Снятие Статута и последствия этого.       – Мы подготовили примерный проект... – госсекретарь положил на Резолют тощенькую папку; руки его слегка дрожали, и Клинтон подумал, что старик явно сдаёт. Уоррен Кристофер не был ни Маршаллом, ни Киссинджером, и входить в историю тоже не очень-то хотел.       – Очень примерный, я погляжу, – кисло ответил Клинтон, раскрывая папку. Там болталось несколько унылых листочков; президент наскоро просмотрел их.       – Значит, нулевой год? – проговорил он. – Вступим в третье тысячелетие объединёнными... Ну, символ по крайней мере хороший.       Кроме символов похвастаться было особо нечем. Госсекретарь, конечно, имел доступ ко всей информации, и всё же ничего более подробного он сделать не смог. Объединение двух миров подразумевало огромный ряд проблем, и пути решения предлагались лишь приблизительные.       Вот например: что делать с деньгами? Любой волшебник в состоянии подделать бумажную купюру; для техномага не представит сложности и кредитная карта. Да, другой волшебник сможет определить подделку... а остальным-то что делать? Что делать государству, которого в случае отмены Статута может захлестнуть вал фальшивок?       Или вот ещё. Очевидно, что как только все узнают о магии, непременно появятся куча желающих ей овладеть. В случае отказа появится закономерное возмущение – а чего это одни могут, а другие нет?       А вопрос совмещения правительств? Судебной и пенитенциарной систем? При одной мысли о сливании воедино двух Конгрессов, магического и обычного, Клинтону становилось дурно.       И это не говоря ещё о фантастических технологиях Плонета...       Да, проблемы не были нерешаемыми. Но объём подготовительной работы предстоял колоссальный; Клинтон серьёзно сомневался, что они успеют за пять лет, к двухтысячному году. Но если даже и успеют, то потом, как всегда, окажется, что сделано было совершенно недостаточно.       Впрочем, это точно будет не его заботой. Как бы там ни сложилось с ближайшими выборами, но после 2001-го президентом ему не быть никак.       Доктор Олби покачнулся на стуле и закинул ногу на ногу.       – Мы готовы начать действовать, – значительно произнёс он. – А вы?       – Это хорошо, что вы готовы, – кивнул Клинтон. – От ваших фабрик потребуется многое. Но это чуть позже, сначала надо решить вопросы более глобальные. И самый глобальный – будете ли вы мне подчиняться?       – Вам?..       – А вы, Дамблдор, будете исполнять приказы королевы? Будете подчиняться нормам английского права?       – Нам, безусловно, потребуются новые законы, – спокойно сообщил Дамблдор.       – Не сомневаюсь, – сказал Клинтон, выпускник Йельской школы права. – Новые законы нам потребуются в первую очередь. Всё остальное будет логическим образом вытекать из них.       Доктор Олби несколько увял. Скучная юриспруденция не интересовала его ничуть. Но раз уж подчиняться закону придётся всё равно, лучше написать этот закон самому, а не пускать всё на самотёк.       – Билль о волшебниках, а? – пробормотал он. – Двадцать восьмая поправка?       – Что-то вроде того, – согласился Клинтон. – Но суть не в поправке. Она только признает существование волшебников на уровне Конституции, закрепит равные права и обязанности. Главное – конкретные нормы Кодекса. Необходимо создать комиссию, в которую войдут сотрудники нашего министерства юстиции и вашего... э-э... департамента магического правопорядка. Вы слышите, Гор?       – Я понял, – сказал вице-президент, делая пометки у себя в блокноте. – Займусь этим сразу же.       – Бюро магического законодательства, – поправил Олби. – А что дальше?       – Дальше... – Клинтон выдернул из папки листок, толкнул к нему. – Вот, ознакомьтесь. От вас потребуется разработать и подготовить к массовому производству соответствующие приборы. Это, разумеется, только примерный список.       По лицу техномага медленно расплылась улыбка. Ему нравилось то, что было в этом списке.       – Международные взаимоотношения, – напомнил Дамблдор.       – Да, я читал ваш меморандум о Конфедерации Объединённых Наций... – Клинтон нахмурился. – Ваши подозрения мне кажутся необоснованными. Если мы решим эту проблему на уровне министерств, международная политика не составит труда.       – Не согласен, – сказал Дамблдор. – Но я имел в виду другое. В странах, где центральная власть сильна, волшебники, конечно, будут подчиняться ей. А если власть слаба, а волшебники, наоборот, сильны, то в стране будет магократия. Вы готовы с этим мириться?       Клинтон поглядел на него с недоумением. Какое дело американскому президенту до того, кто будет править в стране третьего мира? Главное, чтобы этот «правитель» подчинялся Вашингтону, а там пусть хоть людей ест.       Дамблдор это, конечно, понял.       – Нам важно ваше официальное мнение, – спокойно пояснил он. – Некоторые в нашем обществе считают, что волшебники вообще не должны править маглами. Лично я в самой идее не вижу ничего плохого – древняя история знает соответствующие примеры, – но я тоже волшебник.       Клинтон пожал плечами.       – Нам всё равно, но с официальным заявлением придётся подождать. Кристофер, будьте добры, поручите госпоже Олбрайт выработать все необходимые предложения. Пусть свяжется с нашим филиалом МКМ, разберётся там, что к чему...       – И самый важный вопрос. Господин президент, после отмены Статута под вашим контролем окажутся боевые волшебники и армия, вооружённая высокотехнологичным оружием. Вы ведь понимаете, что вся эта сила не должна использоваться не по назначению?       – Не по назначению – это, простите, как? – Билл Клинтон высоко поднял брови вверх. – Назначение армии – это война.       – Я боюсь, чтобы эта война не стала мировой и заодно Последней мировой, – откровенно сказал Дамблдор. – Холодная война не переросла в горячую, потому что и вы, и Советы знали, что ответный ядерный удар приведёт к неприемлемым потерям. Был паритет. Но плонетские силовые щиты дают практически стопроцентную защиту от ракет, и ракеты у них намного более мощные, не говоря о всём прочем оружии. Я не знаю, как быстро вы внедрите их технологии, но я понимаю, что в течение двадцати-тридцати лет после отмены Статута нас всех будут ждать очень большие потрясения. О паритете можно будет говорить едва ли.       – Если вы боитесь новой войны, то почему не отдали ГИОТ в наши руки? – спросил советник по национальной безопасности. – При безоговорочном доминировании одной страны об угрозе войны можно не думать.       Дамблдор развернулся – глаза его метали молнии.       – Если бы я хотел, чтобы в мире доминировала одна страна, я бы не стоял в этом кабинете пятьдесят лет назад! – прогремел он. – Если бы Геллерт Гриндельвальд построил бы Коллайдер, мир бы давным-давно был под властью Рейха!       Советник по безопасности недоверчиво улыбнулся.       – Зря ухмыляетесь, Лейк, – удовлетворённо хмыкнул министр обороны. – Вашего ведомства тогда ещё не было, вы не в курсе тех событий.       Клинтон махнул рукой.       – Рано об этом думать, – не без раздражения сказал он. – Нам главное – отменить Статут и пережить войну с... с демонами. Не могу поверить, что я это говорю.       – Нет, как раз сейчас об этом и надо думать, – покачал головой Дамблдор. – Такие нерешённые разногласия очень скверно отражаются на взаимодействии союзников, а после войны думать и вовсе будет поздно. Я не против того, чтобы Америка правила миром, но вы не должны и не будете править в одиночку.       Билл Клинтон сдержал улыбку. Риторика Дамблдора соответствовала его внешности, насквозь средневековой. Волшебник из Камелота при дворе американского президента, да уж. Это было бы смешно, не будь это правдой.       – Я вас услышал, – задумчиво произнёс он. – Вы хотите, чтобы мир объединился под знаменем Совета Безопасности Объединённых Наций. Вы считаете, что мы должны углубить и расширить сотрудничество между нашими странами. Что ж, хорошо, мы начнём прорабатывать этот вопрос.       – Я надеюсь, что вы управитесь с этим как можно скорее, – очень серьёзно ответил Дамблдор и отвесил неглубокий церемонный поклон. Клинтон затруднился бы сказать, сколько в этом поклоне было серьёзности и сколько – клоунады. – Позвольте откланяться, мне пора.       Он вышел за дверь; послышался приглушённый хлопок аппарации.       – Теперь вы, – хмуро сказал Клинтон, поворачиваясь к Доктору Олби. – Что там опять с вашим объектом?       – С ним всё замечательно, – доверительно сообщил Доктор Олби и с заговорщицким видом придвинул стул ближе. – Строительство ведётся, трансмиттеры устанавливают, энергосистема тоже монтируется. Но вот только денег ещё надо бы, чтобы всё в срок закончить.       Клинтон закашлялся.       – Мы вам бюджет на четверть миллиарда выделили. Мало, что ли?       – Что поделать, надо осваивать плонетские технологии, – Доктор Олби простодушно развёл руками. – Нужны деньги. Зато мы реакторы холодного синтеза установим, нейтринную связь наладим и вообще всё будет в шоколаде.       Клинтон смотрел на него с улыбкой, положив подбородок на ладонь.       – А что, своих денег уже не хватает?       – Куда финансам скромного предпринимателя до федеральных бюджетов, – техномаг сокрушённо вздохнул. – Да, федеральных бюджетов...       – Ладно, довольно шуток, – сказал президент. – Этот вопрос вы с министром финансов обсуждайте и с вашим Конгрессом. Сейчас ваш объект – проблема не первоочередная, нужен не к завтрашнему дню, и достроен он будет, с плонетскими технологиями или без них. Что вы можете сказать по списку?..       – Тогда по порядку. Начнём с вещей более простых – вот взять хотя бы банковские карты...       Акинбаде проснулся. Он просыпался за свою жизнь множество раз, но никогда – в таком ужасе. Творилось страшное.       Он выскочил из постели, мгновенно обращаясь гепардом, и, чуть не вынеся дверь, выскочил из комнаты. Аппарировать было бы быстрей, но этим умением он так толком и не овладел.       Стены коридоров проносились мимо. Акинбаде почти чувствовал, как кончаются секунды, как завершается страшное чёрное колдовство, и всё яснее понимал, что совершил страшную ошибку.       Волдеморта не стоило пускать в стены этого замка. Не стоило доверять Трою.       Дверь покоев Тёмного Лорда была закрыта и зачарована. Акинбаде, уже вновь ставший человеком, щёлкнул пальцами – в Уагаду для него не могло быть закрытых дверей. Он был хозяином этого замка больше полувека.       Дерево осыпалось пеплом; анимаг шагнул в проём, зажав в ладони несколько резных фигурок. Его мощнейшие обличья – гигантский африканский слон, полуматериальный дементор, стая ядовитых акромантулов, неуязвимая для магии мантикора, французский «Леклерк». В каждое из них он мог перейти в мгновение ока, каждое смертельно опасно; умело чередуя их, он мог справиться и с Великим волшебником, хоть с Троем, хоть с Волдемортом.       А вот с ними обоими – уже вряд ли.       – Да что вы тут!.. – зло прохрипел он, шагнув внутрь.       И замолчал. Потому что главную опасность здесь представляли не Трой и не Волдеморт. В комнате стоял ещё и третий – закутанный в грязный балахон субъект, бывший посреди начерченной на полу сложной геометрической фигуры, ритуального круга. Лицо его было непроницаемо закрыто терракотовой жёлтой маской.       – Здравствуйте, – тихо произнёс субъект, снимая маску.       У африканского чародея было триста или четыреста форм-превращений, но помочь ему не могла ни одна из них, ибо он заглянул в глаза архидемону-менталисту.       И едва заглянув, он умер.       Гость из Лэнга, только что вырвавший из него душу, исчез. Прозрачная чёрная дымка втянулась в не успевшее упасть тело Великого волшебника Акинбаде.       – ...Всё, с этим покончено, – шёпотом сказал тот, кто две секунды назад был Великим волшебником. Со стороны с ним как будто даже ничего не произошло: не-маг бы никаких различий не заметил, да и магу бы пришлось приложить немало усилий. – Теперь можно приступать к дальнейшему. Сколько сотрудников в этой школе?       – Много, я не считал, – равнодушно ответил Волдеморт, несколькими взмахами палочки заставляя исчезнуть следы мела на полу. Исчезло не всё – кое-что Трой вырезал прямо в камне при помощи ятагана Барзаи. Это именно на его изготовление требовалось столько времени...       – Нам пригодятся все, – кивнул Носящий Жёлтую Маску. – А пока... Трой. Изложи мне ваш план в точности. Мне необходимо подкорректировать в нём некоторые детали...