Полюбить монстра

"Утро добрым не бывает", – и Рейху, как стране с частой бессонницей и головной болью, эта фраза была знакома, как никому другому. Долго поспать у него не получилось, так что когда яркие цифры на электронных часах показывали полпятого, немец уже был на ногах и наводил порядок в комнате, хотя там и так всё было прибрано – нескончаемый перфекционизм подначивал убираться два, а то и три раза в неделю. Ноутбук и блокнот, в котором нацист делал пару заметок, отправились на верхнюю полку большого шкафа из тёмного дерева, в недрах которого висела военная форма, а также другие вещи, которые довольно редко появлялись на худощавом теле фрица. Рейх достал форму, быстро переоделся, и убедившись в идеальной чистоте комнаты, спустился на кухню – в обычные рабочие дни Германия рано убегал на работу, так что немец принял решение, что хотя бы по выходным он будет готовить сыну завтрак. Нацист надел наушники, положил небольшой плеер в карман кителя (Герман подарил, да), и завязав на талии фартук, достал из холодильника все нужные ингредиенты для готовки. Он ещё чётко помнил рецепт, по которому Германская Империя вместе с Веймаром готовил хлеб, так что делал всё на автомате, быстро и ловко перемешивая ингредиенты, отмеряя чаще на глаз. И, чтобы не делать всё в гробовой тишине, включил музыку. А теперь, задайтесь вопросом – какое самое странное зрелище вы могли бы увидеть в своей жизни? Отвечу заранее – все ваши варианты, конечно, верные, однако позвольте представить вам кое-что более занятное. По кухне, подобно заботливой матери, готовящей еду для своих карапузов, "парил" бывший диктатор в фартуке в мелкий цветочек, перемешивая тесто для будущего хлеба и тихо мурлыча себе под нос какую-то немецкую песню, чуть подтанцовывая в такт: –Ich schlag mir eine Wunde die meinen Korper ziert Bestreu sie sanft mit Salz damit sie schoner wird Ich lass mich selbst zur ader offne die Haut ganz sacht Geniess den Kuss der Klinge die mich zum Manne macht Ich hang mich auf an dannen Drahten Ich hab mich selbst darum gebeten Ich tu mir leid so leid Ich fuercht mich nicht vorm schwarzen Mann weil ich mir selbst was antun kann Ich muss Ich muss mir wieder weh tun Ich tu mir leid so leid Ich muss mir wieder weh tun weil nur der Schmerz mich heilt Ich liebe meine Narbe in ihrer ganzen Pracht Ein huebsches Souvenir Hab ich mir selbst gemacht Ich beiss mir auf die Zunge und leide ohne Laut Zieh mir das alte Messer noch einmal durch die Haut Doch wenn ich mich im Spiegel seh tut mir mein kleines Herz so weh Da ist noch Platz auf meiner Haut Werd wieder tun wovor mir graut Ich muss Ich muss mir wieder weh tun Ich tu mir selbst ein Leid Ich muss mir wieder weh tun weil nur der Schmerz mir bleibt, – голос немца звучал тихо, но от этого не менее твёрдо и жёстко, соответствуя как произношению, так и смыслу песни, что разливалась подобно водопаду. А сам Рейх словно затерялся в ней, не замечая ничего вокруг себя и полностью погружаясь в готовку. Его хрупкая фигурка довольно резво перемещалась по кухне, то и дело доставая нужную посуду, при этом стараясь не издавать слишком громких звуков, чтобы ненароком не разбудить Германию. Небольшой растрёпанный хвост, наспех собранный из чёрных вьющихся волос, изредка качался из стороны в сторону, в такт движений фрица и полностью разрушая его маску жёсткого и холодного диктатора. Словно это не он представлялся бичом всея живого двадцатого века, что перекроил Европу под себя... Ладно, сейчас речь не об этом. Повернув ручку духовки до нужного режима и оставив тесто "отдыхать", немец потянулся к шкафу, где, если память ему не изменяет, лежали фольга и противни. Да уж, "повар-диктатор"... Звучит забавно. Впрочем, как и выглядит. –Brauchst du Hilfe? (Тебе помочь?) – чуть сонный, но от того не менее насмешливый, голос Германии прокатился по всей кухни, так что Рейх невольно вздрогнул. –Hör auf, wer kommt! Hände hoch!(Стой, кто идёт! Руки вверх!) – повинуясь давней привычке, воскликнул немец, взмахивая деревянной лопаткой в сторону вошедшого, словно это был вальтер. –Пап, успокойся, – не сдержав усмешки, Герман выхватил из рук отца "грозное оружие". –Я kam in Frieden (пришёл с миром), – поняв, что наушники не дают нацисту нормально услышать его слова, он вытащил их из его ушей и повторил вышесказанную реплику. –Обязательно нужно было вот так подкрадываться? – проворчал фриц, поправляя пряди волос, выбившихся из хвоста. –И тебе доброе утро. Что в этот раз готовишь? – чуть вытянув шею, Герман окинул взглядом "поле боя", прикрытое горами посуды, местами запачканное мукой. Для Рейха, тем более с его дотошной чистоплотностью, такой размах казался чуточку странным и непривычным. Да и сам он умудрился испачкаться, так что на щеке и носу были небольшие разводы, что придавало ему более забавный и какой-то по-домашнему уютный вид. –Да вот, wollte Brot machen (хотел испечь хлеб), – пожал плечами нацист, размазывая по противню подсолнечное масло. –Ну, и раз уж ты уже встал, то можешь достать из холодильника ветчину и какие-нибудь овощи... Bitte schön? (Пожалуйста?) –Хорошо. Какие именно? – изучив взглядом содержимое холодильника, спросил Германия. –Без разницы, – махнул свободной рукой фриц. –Что хочешь, то и бери... Можно и творожный сыр добавить. –С чего вдруг такая щедрость? – тихо хмыкнул брюнет, выбирая необходимые продукты и стараясь не выронить образовавшуюся в его руках гору на пол. –So! Gespräche in den Reihen!(Так! Разговоры в строю!) – с привычной строгостью воскликнул Рейх, подавляя улыбку и убирая хлеб в духовку, перед этим выставив нужные параметры, –кстати о птичках... А ну марш в ванную, – не меняя тона, добавил он, развернувшись к сыну. –Ну пап, – чуть обиженно протянул Герман. –Я тебе не маленький ребёнок... Сам уже всё сделал, – добавил он, подставив овощи под холодные струи воды. –Пока du benimmst dich genau wie wenig (ты ведёшь себя именно как маленький), – тихо хмыкнул немец, за что тут же получил водой в лицо. –Schau wer spricht(кто бы говорил), отец... Сам же вечно упираешься и делаешь, что тебе вздумается... Так что научился этому от тебя, – проворчал Германия, убирая все вымытые овощи в глубокую тарелку. –Мне можно, – фыркнул фриц так, что в его голосе чётко проскользнуло собственное самолюбие и присущее ему ехидство. Впрочем, большинство стран знали нациста, как самую настоящую язву, так что собственноручно созданный имидж закрепился за экс-диктатором, нередко втягивая его во множественные переделки. Не зря говорят – дурной язык голове покоя не даёт... Хотя, заместо головы часто выступала диаметрально-противоположная часть тела, но об этом никто и никогда не вспоминал. –Напомнить, кто из нас просуществовал в качестве страны двенадцать лет? – насмешливо дуясь, спросил немец, с видимым удовольствием наблюдая за тем, как щёки отца вспыхивают от лёгкой злости. –Это не имеет значения, – на подобные неубедительные аргументы брюнет лишь тихо фыркал. Этого недостаточно. –Oh ja wirklich?(Ох, неужели?)А мне кажется, что имеет, – довольно улыбнулся Герман. –Тебе это только кажется, – насупился нацист, ровными ломтиками нарезая овощи и пользуясь возможностью, спрятал смущённо-разозлённое лицо за опустившимися растрёпанными чёрными прядями. И Германия, насмешливо наблюдающий за отцом, не смог сдержать тихий смешок. Всё же, он был рад подобным изменениям в поведении Рейха – уж лучше пусть язвит и изредка возвращается к прошлому характеру, нежели видеть его, словно в воду опущенным. –Ну не знаю... Что, признаёшь поражение на этот раз? – пристраиваясь рядом, поинтересовался немец, забирая часть овощей себе. –Ah, zur Hölle mit dir (А, чёрт с тобой), – усмехнулся фриц, насмешливо прищурившись. –Нужно же тебе хоть раз отыграться за десятки поражений. –Ну спасибо, – фыркнул брюнет. –Ничего, я ещё одержу над тобой вверх. Справедливость восторжествует, – придав голосу стальных военных ноток, воскликнул он, чуть взмахнув ножом так, что пару капель попали ему на очки. Тихо ругнувшись на родном языке, он отложил "оружие" в сторону, чтобы протереть запачканные стёкла. –Уважаемый борец за справедливость, – едва сдерживая смех, начал нацист, –будьте, пожалуйста, аккуратнее. Messer sind kein Spielzeug für Kinder (Ножи детям не игрушки), – добавил Рейх, откладывая в сторону порезанные овощи и проверяя хлеб, чуть понизив мощность духовки. –Очень смешно, – фыркнул Герман, подобно маленькому ребёнку показывая отцу язык, забавно чуть сморщив нос. Убрав в тарелку все помидоры, огурцы и салат, он собрал грязную посуду и, кое-как удерживая всю гору в руках,хотел разложить её в посудомоечной машине, но был оставлен фрицем. –Лучше иди за хлебом следить. А посуду я сам помою, – не дав сыну хоть малейшей возможности возразить, он забрал все эти нагромождения из рук младшего и спустя непродолжительное сражение за место перед раковиной, Рейх всё же принял на себя "обязанность домработницы"(как выразился наследник нациста) и начал мыть посуду, аккуратно складывая её в шкаф. –Warum manuell, wenn es einen einfacheren Weg gibt? (Зачем делать это вручную, если есть более простой способ?) – удивлённо поднял брови брюнет, присаживаясь на корточки около духовки и наблюдая за самой увлекательным процессом того, как хлеб постепенно разбухает и покрывается румяной корочкой. –Какая разница? Я всё ещё не до конца доверяю этим вашим новым изобретениям, так что лучше сам всё сделаю, – хмыкнул нацист, не отрываясь от мытья посуды. –Arbeiten Sie hier nur ein paar Minuten. (Тут работы всего лишь на пару минут) "Ага, конечно... Слышал я уже нечто подобное, когда ты предлагал убраться во всей квартире", – мысленно фыркнул немец. –Ну-ну. И кто из нас теперь больший трудоголик и чистюля? – кинув взгляд на отца, хмыкнул Германия. –Всё ещё ты, Герман, – как ни в чём не бывало, отозвался Рейх, довольно скалясь. Хотя, по правде говоря, в этом вопросе младший немец и близко не стоял со своим отцом, но фриц продолжал упорно отстаивать обратное. –Некоторые исторические факты говорят об обратном, – брюнет сразу зашёл с козырей, вспоминая рассказы Пруссии – его "прадедушки"(об этом потом))), изредка помогавшему фрицу в начале его правления германскими землями, и к которому сам Герман иногда наведывался в не самые лучшие периоды жизни отца. Хоть сам Рейх и не любил вспоминать те времена, но после убийства Веймарской Республики, работа, что свалилась на плечи тогда ещё неопытного немца, была чересчур колоссальной и первые года, после совершённым им свержением прежней власти, запомнились нескончаемой рутиной и бессонницей. Но это того явно стоило. Поднятие уровня жизни своего народа и промышленности обошлись нацисту не только огромными потерями собственного здоровья, но и сил своей нации – за короткий срок вся разруха, что воцарилась в стране благодаря Веймару, была разрешена Рейхом почти полностью. Так что главным работягой и задротом тогда все считали именно его. Франция, Англия... Истинные виновники начала Первой Мировой, что так и не решились признаться в этом. Немец на протяжении многих лет копал под них, ужесточая собственную политику в их сторону, мечтая отомстить за падение своей страны, сделать её великой вновь. Добившись маленького процента безработицы, восстановления экономики и возвращения части отобранных территорий... И растерять всё это он просто не мог. Однако, знали об этом только нацист и его бывший друг, а посему Германия избегал разговоров о прошедшей войне, подкалывая отца лишь по мелочам, рассказанным "прадедушкой". –Обо всём-то ты в курсе, schlauer Fuchs (хитрый лис). Больше к Пруссии не поедешь, – фыркнул нацист. –Ну, или же я сам его навещу...Er sagt dir zu viel (Больно много он тебе рассказывает), – более тихо добавил он, домывая последнюю ложку. –Hast du etwas zu verbergen?(А тебе есть, что скрывать?) – насмешливо прищурился немец, понизив мощность духовки и открывая её дверцу, чтобы проверить готовность хлеба. –Ты прекрасно знаешь, что нет, – чуть дёрнув плечами, хмыкнул Рейх, присаживаясь рядом с сыном и проверяя всё самостоятельно. –Ну, а вдруг... – уголки губ Германа невольно дёрнулись вверх. –Никаких "а вдруг". Мне нечего скрывать, молодой человек, – шуточно хмурясь, сказал рейх, что-то мысленно для себя решая и, с помощью полотенец, аккуратно вытащил противень и положил его на плиту, чтобы тот немного остыл. Всё же, не один разговор не может отвлечь немца от его занятия. –Конечно, конечно, Vater (отец). Ничего, кроме снов и детства, – подметил Германия, выключая духовку и доставая две тарелки – для себя и своего родителя. Не найдя нужного ответа на подобный наглый шантаж от собственного сына, фриц лишь проворчал что-то неразборчивое на родном языке, перекладывая хлеб на доску и уверенными движениями отрезал по паре ровных кусков, стараясь не выдать, что Германия оказался прав. –Итак, с Вами увлекательная рубрика "Готовка с диктатором" и сегодня мы покажем Вам, как приготовить самые лучшие утренние сэндвичи по исконно-немецкому рецепту, передающимся из поколения в поколение ещё со времён славной монархии, – желая разбавить воцарившуюся тишину, брюнет поднёс недавно вымытую деревянную лопатку ко рту и, парадируя одного из своих комиков, заговорил, краем глаза наблюдая за реакцией отца и его действиями. –Сейчас главный шеф-повар поделится с нами секретами своего успеха в области этого блюда. Итак, каковы будут ваши комментарии, господин фюрер? – продолжая изображать журналиста, Герман протянул свою бюджетную версию микрафона Рейху, с выжиданием смотря на него. –Как маленький ребёнок, ей богу, – тихо посмеялся фриц, но всё же, изобразив максимальную серьёзность и проффесионализм, ответил сыну. –Всё следует делать аккуратно, придерживаясь рецепта. Если тесто, а следовательно и хлеб, удастся, то и со всем остальным не возникнет никаких проблем. В качестве начинки сэндвича можно использовать любые фрукты или мясо, – говорил он серьёзно, не отвлекаясь от "сбора" их завтрака. Не удержавшись, Германия фыркнул – слишком уж забавно выглядел нацист. –Благодарю Вас за столь развёрнутый ответ. Думаю, теперь можно приступать к дегустации, _ сказав это, брюнет убрал "микрофон" и помог отцу накрыть на стол. –Ага. Wirst du Kaffee trinken? (Будешь пить кофе?) – поинтересовался Рейх, уже переливая воду в кофемашину и доставая упаковку с молотым кофе. –Ja, bitte (Да, пожалуйста), – благодарно кивнул Германия, помогая фрицу. Через пару минут напиток был готов и немцы сели за стол, приступая к долгожданному завтраку. По негласному правилу, они ели в тишине, так что с завтраком было покончено довольно быстро. –Vielen Dank (спасибо), пап, – улыбнулся Герман, убирая всё в мойку и самостоятельно промывая использованную кофемашину. –Всегда пожалуйста, – тихо хмыкнул нацист, обняв сына, на что брюнет отозвался лёгкой улыбкой и ответными объятиями. Заметь эту картину другие страны _ выпали бы в глубокий осадок, не веря, что этот экс-диктатор настоящий. Наблюдая в детстве за поведением отца и "деда", Рейх невольно перенял уже привычную немецкую холодность и безэмоциональность, проявляя дружелюбие к другим лишь в собственных интересах, располагая их к себе, при этом сохраняя нейтралитет, чётко обозначая собственные приоритеты. Единственное отличие – проявление мягкости к сыну и бывшему другу. –Erinnerst du dich daran, dass wir heute einen Spaziergang im Park machen? (Ты помнишь, что мы сегодня идём гулять в парк? – хитро блестя глазами, спросил брюнет, выбравшись из объятий. –А я уж размечтался о том, что ты забыл об этом, – насмешливо прищурился Рейх, но после, видя возмущение сына, добавил, –шучу я, шучу. Марш одеваться, – улыбнувшись, сказал фриц и Герман, удовлетворённо кивнув, поднялся наверх, чтобы поскорее выйти с отцом на улицу и приступить к выполнению плана.