Aide moi

- Её убили. – Цедит сквозь зубы Дмитрий. Собственный голос бьёт о стенки нездорового сознания. Хованский в ответ лишь в удивлённом выражении лица цокает: - Как жаль. – Он притворно прикладывает ладонь к своему открытому в наигранном изумлении рту, после заходясь в обезумевшем, ружущем уши, смехе. Его хохот пугает своим нездоровым шармом. Харизмой разъедающей рассудок. На лице Дмитрия не трогается не единая мышца, лишь брови сводятся в злостном выражении. - Ты… Ты не мог. – Ларин вскоре срывается на отчаянный вопль, словно зверь, сорвавшийся с цепи, пытаясь привести безумца хоть немного в чувства. – Почему? Почему так вышло, Хованский?! – Громкий отчаянный голос разбивает тишину вдребезги - Дмитрий вскакивает с жёсткого стула, облокачиваясь руками - широкими ладонями о поверхность стола под всё ещё непрекращающийся звонкий смех. - То, что я сижу зде-есь – Начинает Хованский всё ещё не вернув дыхание в норму. – Не означает, что у меня нет связей за, – Он показывает пальцем куда-то в сторону окна. – Больницей. Дмитрий жмурясь опускает голову вниз, скалясь. Вот, что он не учёл. Вот, как одним лишь его «да» пострадал человек. - Милый, она навредила тебе и должна была поплатиться за это. – Хованский стал в одно мгновение ока предательски спокойным. –Ты же сам сидел здесь и чуть ли не рыдал, солнце, ты уж определись, чего ты хочешь. Быть полностью моим или жить своей жалкой жизнью, в которой любая баба может навредить тебе. – Тут губы Юрия трогает улыбка и он начинает нескончаемо хихикать. – И это меня ещё больным считают! Прикладывает тонкие пальцы ладони ко рту. Хованский прикрывает глаза, не прекращая дикую с нотками бешенства насмешку.