***
Солнечные лучи раннего утра били через витражи, роняя яркие лоскуты на богато убранную кровать с балдахином и трюмо, расписанное золотыми вензелями. Обнаженная де Сарде сидела в кресле и со сдержанным раздражением покачивала изящной ножкой. Отдельные лучи касались распущенных платиновых завитков, ниспадающих на хрупкие бледные плечи, грудь и ключицы. Тонкие пальцы теребили и накручивали тяжёлое жемчужное ожерелье на шее, расслабленным каскадом сияющее на благородно белеющей коже. Одеяло на постели зашевелилось. Из-под него послышался густой бархатный голос: — Милая, иди ко мне. Мужская рука, с пальцами, сплошь унизанными массивными перстнями, похлопала по шёлковой перине. — Сегодня много дел. Вы не могли забыть, что мне и Константину предстоит отправиться на Тир-Фради, — Селин ухмыльнулась маленькими пухлыми губками и едко добавила, — По вашему указу, любезный дядюшка. Одеяло резко откинулось, и из-под него показалась посеребрённая сединой голова князя д’Орсея. — Обиделась что ли? — он снисходительно улыбнулся в аккуратную бороду и снова поманил её властным жестом. — Обиды — для третьего сословия, — де Сарде холодно приподняла бровь, — Да и я не в том положении, чтобы обижаться, Ваша Светлость. Вы оказываете мне такую честь столько лет… Кхм… Обучаете меня дипломатическому, военному и музыкальному искусству. Восхищаетесь моими успехами, умом, рассказываете о любви. А после — отправляете на край географии. Где, кстати, мне предстоит быть далеко не на первых ролях, ведь наместником вы решили назначить Константина… Клод д’Орсей уселся на постели и вздохнул. — Селин, зачем такие формальности?.. Я же связан обязательствами чина… И сие есть чистая необходимость, уверяю! Хочу отправить тебя подальше от этого кошмара. Эпидемия малихора достигла апогея. Ты нужна мне там. Кто знает, может именно тебе удастся найти лекарство? Также ты наверняка наведешь там порядок: уже несколько месяцев, как я не получаю вестей от прежней наместницы. Совсем от рук отбились… И кто лучше тебя присмотрит за моим олухом? Да я и рад бы назначить наместницей тебя, но это навлечет подозрения… Ты же у меня умная девочка, и всё понимаешь… Действительно. В голове пронеслась вереница последних классов по военной и гражданской дипломатии, логике, казуистике, истории всех пяти фракций, экономике… Помноженные на её личную гиперответственность, дисциплины делали её безупречной дядюшкиной ставкой. Константин будет почивать на лаврах, восседая на троне наместника, а «наводить порядок» в забытой Просветлённым заокеанской колонии придется именно ей. Но всё же лучше, чем оставаться на Гакане и держать оборону перед надменными прихлебателями двора да делать вид, что такая жизнь её устраивает, — думала Селин, не роняя фальшивой улыбки.***
Д’Орсей-старший вглядывался в голубые глаза Селин, пытаясь разобрать её настроение. С каждым годом это становилось всё более сложной, однако увлекательной, задачей. Племянница постигала мир дипломатии и становилась всё более искусной вмаскировке своих чувств и истинных намерений. Князь начал наведываться в постель Селин, когда ей не было и шестнадцати. Было дело, что необъяснимое чувство заставило его витиевато упомянуть ее в исповеди епископу. Но Клод тут же заверил телемского священнослужителя в том, что речь не идет о кровосмесительной связи. Ведь племянница-то не имеет ни с ним, ни с сестрою его, Ливи, общей крови. Однако ценна самим своим происхождением, и каким бы оно ни было, его средств и власти станется на воспитание её на благо Гакану, храни его Просветлённый. Благословение было получено незамедлительно. Однажды наступил момент, когда его интерес, помимо молодого и упругого женского тела, начали подогревать и её противоречивость и неоднозначность: в ней словно уживались два человека или две сущности. В девушку, которая воплощала само очарование, нежность и теплоту, иногда будто вселялось нечто дикое. Клод всякий раз холодел, вспоминая, как однажды во время очередного ночного визита, Селин уселась на него сверху, медленно обвила его шею руками и произнесла «давай поиграем?». Голос юной любовницы, ставший чужим, прозвучал крайне зловеще. Маленькие пальчики вдруг сжались вокруг его горла и начали… душить. В полном оцепенении он смотрел на спокойное, холодное и непроницаемое личико. И самым страшным было то, что она получала не чувственное удовольствие, а упивалась своей властью над ним. Больше не было Селин, его милой белокурой племянницы с лучистыми взглядом. Её заменила та, что с ледяным спокойствием смотрела на него свысока голубыми глазами, потерявшими зрачки, и наслаждалась тем, что удерживает его на грани жизни и смерти. Сколько бы он ни пытался вырваться из цепкой хватки недюжинной силы, маленькие холодные пальцы сдавливали его горло только сильнее. Она выпустила его только в тот момент, когда в нём не осталось сил на сопротивление, и из горла послышались хрипы. Придя в себя и прокашлявшись, он снова увидел малышку Селин в почти привычном состоянии. — Что это было? — Мы просто играли… Клод долгое время не мог понять, был ли тот ночной инцидент лишь его странным видением. Пока это не повторилось вновь. И вновь. Несмотря на риск отправиться в мир иной в одном из таких соитий, Князя будоражила сама мысль о Селин. А в сочетании с проявлениями таланта в пении, племянница разжигала в нем необъяснимые вспышки страсти на грани безумия. Он начал понимать, что однажды эта связь или убьет его, или нанесёт непоправимый вред. Таким путём он и пришёл к нелегкому для себя решению отправить Селин на остров Тир-Фради в качестве эмиссара Торгового Содружества. Племянница обворожительно улыбнулась. Улыбка обозначила ямочки на её щеках, и тревожное впечатление от её ледяного взгляда вмиг рассеялось. — Я буду очень скучать, — попытался заверить племянницу д’Орсей, — Когда всё немного уладится, обещаю, ты сможешь стать наместницей. Де Сарде приподняла брови и кокетливо склонила голову набок. — Клод, вы очаровательны. С вашей подачи даже де Веспе искренне верят, будто вы жените их дочь на Константине. Селин встала и неспеша двинулась к ширме с висевшем на ней платьем. Ответом на жадные взгляды и призывные жесты князя стала лишь едва заметная улыбка. — Тебе ли удивляться… — выдохнул д’Орсей, разочарованно упав на подушку, — Это политика, моя милая…***
На прощальный обед в честь их с кузеном отплытия Константин не явился. «Как это похоже на него», — с раздражением подумала Селин, сохраняя на лице дежурную любезность. Кузен хоть и был для неё фактически единственным другом с самого детства, его увлечения дамами всех возрастов и сословий, любовь к азартным играм, неуместное бунтарство и взбалмошность всё же порой выводили из себя. Несмотря на то, что обед был устроен для прощания в узком кругу, Джулия д’Орсей пригласила на него свою подругу Жозефину де Пессон с дочерью Мари. Про себя Селин с едкой насмешкой отметила, что младшая де Пессон явилась в точной копии платья, которое недавно надевала сама де Сарде на один из выходов в свет. С одной лишь разницей — крой вышел куда более вульгарным, да настолько, что открывал пышное декольте на грани приличия — главный и единственный козырь юной бедняжки Мари. Заинтересованные взгляды и живой интерес Князя д’Орсея не заставили себя ждать. Прическа же малышки де Пессон являла собою дурно сделанную копию той, что обычно носила Селин. Такая же выученная любезная гримаса украшала и лицо супруги Князя, госпожи д’Орсей. Присутствующие из вежливости поинтересовались, почему Константин не явился к обеду, и в итоге беседа плавно перетекла на светские темы. — А как себя чувствует Ливи? — вдруг спросила княгиня. — Клод, дорогой, ты бы навестил сестру, ей осталось совсем недолго… — Боюсь, Ливи всё время отдыхает, не хочу лишний раз тревожить… Светская улыбка сползла с лица Селин, и она отвернулась, скрывая боль от посторонних. Матушку списали со счетов. Похоронили раньше времени. И по злой иронии, только сейчас, когда она уже потеряла зрение, окружение горячо любимых родственников ей, похоже, начало видеться совсем в ином свете. Тем сильнее Ливи была рада вынужденному скорому отъезду дочери. — Ей дают опиум, поэтому она сейчас в сознании, и была бы рада гостям… — заговорила было Селин. — Как это всё ужасно! — перебила племянницу Джулия д’Орсей, — Малихор вовсю бушует и в замке. Несколько служанок заразились, и нам пришлось выставить их вон. Теперь придётся отказаться и от нескольких наших любимых блюд. Это возмутительно! На кухне также оказались зараженными несколько человек. Один из поваров упал в обморок. Оказалось, что этот негодяй так долго скрывал болезнь, что когда его обнаружили, он был почти весь уже покрыт этими отвратительными чёрными пятнами и работал на ощупь! Вот откуда взялись томаты в соусе бешамель! Какой скандал!.. Перед Селин возникло слепое лицо матери, испещренное вздувшимися венами, словно тёмными червями, и её потемневшая от болезни хрупкая ладонь, протягивающая оберег. Вспомнились и мешки с трупами, которые валялись повсюду на улицах Серены, тошнотворный запах лекарств вперемешку с вонью горелой разлагающейся плоти… Де Сарде потребовалась вся сила её воли, чтобы не разрыдаться. Она отвернулась, чтобы у всех на виду навернувшиеся слезы не потекли по щекам, и попыталась взять себя в руки. — Ну не будемте о грустном! Оказывается, наш садовник посчитал, будто малихор поразил нашу Селин, — вдруг захихикала Мари де Пессон, обмахиваясь веером, — вообразите, он решил, будто это её пятно на щеке — начало болезни! Дамы прыснули и не могли остановить смех несколько минут. Князь соблюдал нейтралитет и делал вид, что нашел что-то интересное в своей тарелке. Смеющиеся лица казались чудовищными гримасами, а звуки смеха резали слух неестественностью и натужностью. Пятном, или же «меткой» привыкли называть родимое пятно зелёного цвета, рисунком напоминающее древесные корни. Она пускала «побеги» от левой мочки уха по скуле к нижней части щеки. Метка же и стала причиной для её переживаний и комплексов, с которыми она так и не сумела справиться до сих пор, но старалась виду не подавать. И Мари, как подруге детства, это было хорошо известно. Бледное лицо Селин залила краска, но она быстро взяла себя в руки и подчёркнуто-любезно оскалилась: — В самом деле, милая Мари. Очень забавно, что дворянку, прошедшую обучение в Аль-Садской институции, так впечатляют домыслы слуг. Однако мне пора. Корабль отчаливает на закате. Закрыв за собой дверь после прощаний, Селин прислонилась к ней спиной и выдохнула. Годы фальши, равнодушия и цинизма, замаскированные в позолоченные вензеля, шелковые оборки и витиеватые речи. Всё это, как и то, о чём не принято говорить вслух, она хотела оставить за этой проклятой дверью и никогда больше не видеть осточертевших лиц. Так пусть же теперь их будет разделять целый океан.