***
Когда всё было кончено, избыток впечатлений совершенно обессилил де Сарде. Только когда опасность миновала, на неё свинцовым одеялом навалилось понимание всей глубины ужаса пережитого. Селин добрела до каюты и, не раздеваясь, рухнула на кровать. Уткнувшись носом в подушку, она всё прокручивала в голове случившееся и содрогалась. Леди эмиссар провалилась в тяжёлый сон без сновидений. Бодрый голос Курта вывел её из полузабытья: — Экипаж, подъём! — Подите вон, — промычала Селин. — Зелень, одевайся и давай к нам в кают-компанию. Все уже собрались. Намечается пирушка! — Я запрещаю так называть меня, Курт… — она только глубже зарылась в подушки. Однако возмущение и острое чувство голода стряхнули остатки сна. Наспех прихорошившись и надев чистое, она наклеила любезную улыбку и направилась на многоголосый гомон, сплавленный с восхитительными ароматами мяса на углях. Де Сарде уже начинала забывать запахи нормальной пищи. В низком сизом дыму мерцали свечи. Лязг приборов тонул в чавканье и хриплом смехе, как в какой-нибудь таверне Медного Района. И практически ничего на первый взгляд не напоминало о минувшем страшном бое. Как будто речь шла об обычном ужине в дружеском компании. Завидев леди де Сарде, капитан встал. Его примеру последовали все собравшиеся. Громыхнули стулья. Впервые, глядя на разношёрстную публику, Селин позволила себе улыбнуться, не поморщась: — Добрый вечер, господа! Ответом ей стал стук налитых до краёв кружек, чашек, бокалов, плошек и пиал. Огонь свечей превратил скромную кают-компанию в подобие причудливого салона, полного фантасмагории. Недавние опытные бойцы, четко исполняющие свои роли, снова превратились в расслабленный сброд. — Кузина! Как я рад, что и ты с нами! Константин, не отпуская миниатюрную вилку с нацепленной на неё огромной бараньей лопаткой, придвинул ей стул. — Где твои манеры, кузен?! — прошипела сквозь улыбку де Сарде. — Давно ли ты стал одним из «них»? Карликовые бунты Константина в виде непреодолимой тяги к третьему сословию перестали её сердить довольно давно и оставляли только усталость от невозможности внушить ему верное понимание собственного места. Впрочем, кузена можно было понять. Сейчас же Константин увлечённо разъяснял Красавчику, тому страшилищу с арбалетом, почему так важно владеть приборами в количестве не менее трёх вилок, и то — из безысходности. На них с недоумением смотрели несколько навтов. Селин окинула взглядом стол. В отличие от приевшейся солонины с морковью, новые блюда ненавязчиво напоминали о недавнем пополнении запасов. Чего тут только не было! Розовеющая нежным срезом буженина с хрустящей корочкой; невиданные Хикметские огромные орехи, сочащиеся прозрачным маслом ядрами; кокосы, ловко порубленные вместе со скорлупой; импровизированные груды отдающих коричневым и красным куриных ножек в соусе, расставленные по столам; куски жареной рыбы, переложенные ломтиками сала; криво нарубленные и пахнущие на весь коридор сыры, — она смекнула, что окна-то были распахнуты настежь вовсе не из-за тяжелого духа алкоголя с табаком; — сложенные пирамидками варёные бледные картофелины… …и бутылки. Огромное количество мутных бутылок, что чёрными пыльными башнями возвышались посреди импровизированного города кушаний. С набитым ртом Курт разъяснял на матерном разговорном какому-то бедолаге с подвязанной рукой весь вред для суставов кисти неверного захвата клеймора, а так же как следует держать его правильно и крепко. Для верности наёмник ассистировал себе похожей по размеру костью с остатками мяса. Смуглый бритоголовый юноша с татуированным подбородком, Джонас, тот самый, что угрожал опоссумом её гардеробу, размахивал руками, расплескивая из кружки, и в лицах изображал бросившихся на него пиратов. Бледный ужасный старик с пронзительными синими глазами и тонкими паучьими пальцами, тот самый, что увещевал матросов к мытью, единственный, кроме капитана, пользовался вилкой и ножом. Он недовольно косился на собрание из-под хмурых бровей и аккуратно накладывал себе кушанья. Впалые щеки покрывала серая щетина, уголки красного рта были оттянуты книзу, и создавалось впечатление, будто ему в тягость весёлая компания. Когда он потянулся через стол за бутылкой, де Сарде невольно перевела дыхание. — Маркиз, — вдруг подсказала желтоглазая навтка. — Главный над плотниками и судовой врач. А я — Флавия, миледи! Вот уж не думала, что вы и стрелять не боитесь, и абордаж вам не помеха! От неожиданности де Сарде едва не вздрогнула и хотела было возразить, мол всё немного не так, но услышав своё прозвище, старик стрельнул в их сторону испепеляющим взглядом. И она поспешила улыбнуться и пробормотать «рада знакомству». Флавия втиснула косоногий табурет между леди де Сарде и толстяком, вытерла нос рукавом и начала называть собравшихся, тыча в них коротким пальцем. Юнга, чей подбородок и веки украшали синие линиии татуировок, явно чувствовала себя очень уютно. С набитым ртом она умудрялась и рассказывать, и жевать, и хихикать над шутками с противоположного края стола. Де Сарде только оставалось улыбаться и глотать слюну над пустой тарелкой. Черноглазого статного бородача, выпустившего её из заперти, звали Фаусто. Он оказался квартермейстером-хикметцем, сбежавшим из Мостового Альянса в навты по причине некоторых разногласий культурного характера. Фаусто поднял бокал и почтительно кивнул. — Отчего вы всё время в чёрном? — не удержалась Селин. — Чёрный цвет поглощает солнце. — На нём крови не видно, — процедил Маркиз. — Не за столом же! У нас приличное общество! — закатил красивые глаза Фаусто. — Да и сами мы приличные мусье! — прошамкал тот некрасивый одноногий мужлан с пропитым лицом и закашлялся. Флавия кивнула на него: — А это Красавчик. Его зовут Люсьен, наш боцман. Наместник Верхней Палубы. Как-то он чистил мушкет, зажав промеж колен, а тот ненароком… — С тех пор и Красавчик! — …и признаёт только арбалеты и луки. Пороху на дух не переносит… Де Сарде растерянно улыбалась и кивала, не зная, как и реагировать. Братья-близнецы Жан и Жак с тремя руками на двоих, что драили палубу и владели топорами, были из урождённых морем. Они сосредоточенно ловили вилками одинокую скользкую крошку на столе и в беседе участия не принимали. — Откровенные идиоты, — тихо заметила Флавия. — Но хороши в своём деле: ни пылинки после них не остаётся! — А это тело, — она пихнула локтем сидевшего рядом грузного матроса, — Толстяк Жиль. Глава пушечной бригады, обитатель нижних палуб. — Главарь. — Неожиданным фальцетом ответил тот. — Как же, как же. Вас-то я отменно помню при погрузке моего фарфора, — усмехнулась Селин. — Уж извиняйте, со снарядами куда как проще, миледи… — Толстяк сконфуженно уткнулся в кружку. Задумчивого узкоплечего юношу звали Лауро. — Лауро хорош в картах и хм… в навигации. Вечный юнга. — Ой, а сама-то! — запальчиво возразил он. В ответ показался язык. — Все дарованные морю в целом странные… — продолжила Флавия. Селин стало любопытно: — Что значит «дарованные морем»? — Так то очень просто, миледи: «рождённый морем» — делается тот навт, которого матушка произвела на свет в плавании. А вот «дарованный» — тот, кого родители отдали Гильдии совсем карапузом. А чо такого-то? Так бывает: как оплата за долги, например. Капитан наш как раз из таких… Вдруг юнга резко умолкла и опустила глаза. Васко, бледнее обычного, занимал место во главе стола. Он отрешённо кивал головой на восторженный рассказ квартирмейстера о некой «описи». Сквозь шум застолья Селин смогла разобрать имена «Караваджо», «Рембрандт», «Вермеер», что очень удивило. Как могли произведения искусства столь знаменитых мастеров оказаться у пиратов? Неизменной треуголки не было. Тяжёлый бушлат уступил место простому капитанскому кителю тёмно-синего цвета, застёгнутому на все пуговицы. Волосы его были аккуратно убраны в хвост. В ухе поблескивало широкое кольцо. В те редкие моменты, когда Васко переставал в своей манере хмурить брови, прищуриваться и поджимать нижнюю губу, его гладко выбритое лицо выдавало, насколько молод он на самом деле. В точеных чертах читалось нечто благородное. Уходящие к вискам тонкие линии татуировок только подчеркивали это впечатление. Маленькая родинка на его левой скуле показалась Селин отчего-то очень милой. Чья-то шутка отвлекла его от листа с описью, и де Сарде впервые увидела, как он искренне и белозубо улыбнулся, а в отливающих янтарём глазах заплясали искорки озорства. — Друзья мои! — чуть поморщившись, Васко встал и оглядел собравшихся. Фаусто долил ему в бокал тёмной жидкости. Разговоры сейчас же остановились. Умолк и пьяный смех. — Благодарю вас за собранность, силу и огромную волю, благодаря которым «Конёк» не остался кверху брюхом. Кабы не вы, смельчаки… — Самоубийцы… — Всё же смельчаки, Маркиз, — капитан снисходительно улыбнулся. — Так вот. От боцмана до последней пороховой обезьяны, вы хорошо сделали своё дело, иначе наши суда были бы уничтожены и разграблены, а наши пассажиры, проявившие недюжинную отвагу, взяты в плен, — он сдержанно кивнул Селин, — а мы с вами кормили бы рыб. — Он тепло оглядел собравшихся, и голос его стал тише. — Помянем и наших братьев, не доживших до сего часа… Вокруг стола раздалось нестройное эхо: — Ласковой глубины… Навалившаяся тишина погребла под собой и застолье, и веселье навтов. Из раскрытых окон доносился шум волн. Де Сарде стало невыносимо грустно, и она торопливо сделала из кубка маленький глоток. — Хар-рош. Зловещий Маркиз с тускло поблескивающей кружкой возвышался над сидящими и сверлил капитана взглядом через весь стол: — Не они первые, не они — последние. Ради сего момента все постарались на славу, и живые, и мёртвые. Побьюсь об заклад, даже Сопляк Бернар не пожелал бы нам таких кислых рож! — злая улыбка стрельнула в приунывшего Фаусто, — или наш квартирмейстер велит перешить паруса на носовые платки? А, Фаусто? Дашь нашему борту кисейных барышень? Квартирмейстер только закатил глаза и махнул на Маркиза вилкой. Поразительная, противоречащая сердитым словам старика, теплота словно сделала лицо капитана светлее, и он продолжил: — Без вас не случилось бы этой победы! Выдам боевые, как только сойдём на берег! — Ура капитану! Тотчас же поднялся гвалт. Зазвенели бутылки. Перебивая друг друга, моряки наперебой делились, кто на что хочет раскошелиться, в каком месте и сколько раз. Константин тем временем завладел вниманием присутствующих и оживленно рассказывал, каково это — побывать в плену у пиратов. — Пиратские корабли! Чёрные флаги! Это непередаваемо! — разглагольствовал кузен, срываясь на восторженный крик и размахивая своим кубком. — Спасибо за пример истинной отваги в пылу морского боя, что навсегда запечатлелся в моём измученном сердце! Я буду век вам благодарен, друзья мои! Он не замечал, как навты беззлобно посмеиваются над ним, и продолжал болтовню. Тем временем Селин боролась с бурей противоречивых чувств. И чем больше силилась понять происходящее, тем меньше получалось. Как может быть, чтобы такие масштабные потрясения вдруг могли смениться торжеством? Она тревожно обвела глазами присутствующих. — Вижу, судар-рыня, отменно вижу, что вы думаете. — Де Сарде вздрогнула. От бесшумно возникшего Маркиза по спине побежал нехороший холодок. — …возможно даже ос-суждаете. Только таков наш уклад. Я многое пов-видал и скажу, что море — это место, где каждый живет од-дним днем. Жизнь-то — штука хрупкая, уж поверьте, а мы — не бес-смертные, нет, миледи. Сегодня кому-то из нас повезло, а кому-то — нет. Завтра не повезёт уже нам… Мы попрощались с братьями, и сейчас празднуем, как сделали бы и они, будь на нашем месте. Бес-конечно скор-беть о прошедшем — значит доб-ровольно отвергать дары жизни. Так было, и так буд-дет, сударыня… С этими словами Маркиз придирчиво выбирал со стола тарелки с кушаньями, по его словам для раненых, что не смогли присоединиться к застолью, и откланялся. Де Сарде задумчиво смотрела ему вслед, осмысливая слова желчного старика. Сидящая рядом Флавия случайно задела Селин локтем и принялась рассыпаться в неловких извинениях. — Пустое! Лучше расскажите что-нибудь и о капитане, — портвейн с ломтиком ветчины сделали своё дело, и щёки де Сарде порозовели. Флавия задумалась. — Самый молодой капитан в Гильдии. Ему ведь всего двадцать пять лет!.. — Флавия, не огорчайте меня, называя очевидное. Какой он? Девушка зажмурилась и в один глоток опустошила кружку. — Наш капитан — самый лучший в мире! — затараторила она громким шёпотом. — Всегда думает о команде и о «Коньке» прежде себя. Любит искусство и всякие редкие штуки. Очень хорошо разбирается в…ну, в эээ изобретениях разных… Он самый умный, самый надёжный, самый справедливый!.. Терпеть не может лимонов. А ещё по утрам любит крепкий кофе с щепоткой корицы и кардамоном. Но надо совсем чуть-чуть и не сильно горячий. Доверяет только мне его делать… Флавия выдохнула и победоносно усмехнулась: ни у кого нет такого капитана, как наш! Де Сарде рассеянно улыбалась и не понимала, что больше её умилило — доверие ли внезапно разговорчивой юнги или совершенно неожиданные качества капитана. Потому она аккуратно продолжила расспрос. Как бы ни распирали удивление, любопытство и восхищение, не теряя любезности, Селин спросила: — Должно быть, у такого отважного капитана чудесная супруга? — Что вы, миледи!.. — горько вздохнула юнга. — Капитан холост. — Надо же. Он упоминал некую Уну. Кто это? — Селин вспомнила, как он назвал её этим именем при встрече, обознавшись. — А. Да русалка эта его, — весь вид Флавии был таким, как если бы русалки делом привычным. Но на удивлённо поднятые брови де Сарде она подавила смешок, — Он конечно злится, называет её морской принцессой… но, миледи, вот лично я никогда её не видела! А он уже сколько жемчугов извёл на эту стерву! Знай себе бросает в воду по жемчужине и что-то бормочет… Да и в альбомах у него промеж рисунков она всегда в разных видах… Что ни каракули, на следующем листе обязательно она… Всё гоняется за выдумками наш капитан, и совсем не видит хороших всамделишных людей рядом… Поймав вопросительный взгляд, юнга смутилась и замахала руками. Селин открыла было рот, чтобы задать новый вопрос, но раздался громкий голос изрядно развеселившегося Константина. — А знаете ли вы, какое у моей кузины прекрасное сопрано?! Да-да! Она поёт… пела… партии разных опер!.. Как её… — глаза кузена влажно блестели. — Селин, прошу… Вы будете потрясены её вокалом, друзья, уверяю! Мгновенно де Сарде натянула свою самую любезную улыбку-маску и уже начала выбирать, какое из наиболее страшных возмездий постигнет кузена за подобную выходку. С каких пор привычка волочиться за заезжими актрисками сделала его экспертом в вокальном искусстве?! И как он вообще может… Изрядно поддатые моряки заулюлюкали. — Давай, дворяночка! Дай жару! — раздался многоголосый нестройный хор, и вокруг всё стихло. На неё уставились не меньше четырёх дюжин пар глаз разных степеней мутности. Позабыв о приличиях, ей захотелось убежать и запереться в каюте. Однако встретив заинтересованный взгляд капитана, Селин нервно улыбнулась, выдохнула, осушила бокал и… Она делала это уже сотни раз с самого детства. В салонах имя Селин де Сарде было на слуху как дань моде на причастность к высокому искусству, как знак тонкого вкуса хозяев и как лёгкий намёк на фривольные пристрастия некоторых господ. Селин и сама понимала, что потакая увлечению, скользит по грани между бесстыдством и искусством, ведущим в сословную бездну, щедро оплачиваемую «ценителями прекрасного». Однако же сейчас, на корабле, по необъяснимой причине, ей как никогда стало боязно. Здесь не было ни простейшего клавесина, ни продуманного потолка, что воспроизводят необходимую глубину звука… В конце концов не было публики, способной оценить всю красоту и игру голоса: только мужланы, не знавшие ничего краше кабацких прилипчивых мотивчиков… Да и упражнялась она давно. Но — шум волн словно принёс недостающий ритм аккомпанемента, и полилась мелодия. Исчез корабль, исчезли думы о пережитом, остались жизнерадостные переливы вокальной партии, сплетённой со строфами о превратностях судьбы. И не было в них ни тяжести, ни тоски, ни пелены рока. Глубокое, живое, чувство расцвечивало историю об ужасе смерти звонко и легко, и душа, словно бабочка, перепархивала с сердце на сердце, возвышая их до самых звёзд. От избытка чувства Селин пела, прижимая руки к груди, и казалось, она вот-вот окунётся в неведомую, полную красок, пропасть… Наконец она открыла глаза. Было так тихо, что раздавалось только шипение пены о борт за окнами. Лица команды «Морского Конька» просветлели. Кто-то задумчиво смотрел в черноту распахнутых окон. Кто-то тихо плакал, вцепившись в плечо товарища. Заворожённый, Фаусто застыл с приоткрытым ртом. Пальцы Флавии мелко дрожали. Красавчик комкал видавший виды платок. Нарушив тишину, ставшую священной, Жан и Жак робко захлопали. Их поддержали неслыханными по силе овациями и свистом. — А я говорил! Говорил! — завопил Константин, наслаждаясь произведённым эффектом. — Ария Королевы Мглы из «Магической Скрипки», — задумчиво проговорил Васко и посмотрел певице в глаза. — Какое чистое сопрано. Великолепно. Благодарю. — Надо же. Наша леди оказывается — сущий соловей, — Фаусто удивлённо хлопал в ладоши. — Скорее сирена… Прошу меня извинить. Капитан спешно покинул кают-компанию.***
Де Сарде задумчиво рассматривала донышко опустевшего бокала, когда подошёл зарумянившийся Курт и долил ещё портвейна: — Чего загрустила? Она неопределённо махнула над столом. — Знаешь, и подумать не могла, что моряки такие… такие… люди? Да и капитан… — О, принцесса наконец заметила людей!.. такое надо уметь пережить! Селин смерила его взглядом. — А что до капитана. Отличный мужик, чёткий. Видел, как он держит палубу. Хотя и пидороват на мой взгляд, но как говорится, не суди, да не судим будешь… Де Сарде вдруг стало очень стыдно за него. — Пошёл вон отсюда, грубиян, — прошипела она. — Давай, не засиживайся с простолюдинами. Хрустя суставами, Курт потянулся и прошёл за стол к навтам. Заметив смущение команды от собственного присутствия, Селин наскоро попрощалась и, чуть пошатнувшись, двинулась на верхнюю палубу.