***
Затхлая мастерская пахла прогорклыми маслами. Плоские ноздри Джу тревожно внюхивались, пока сам он ходил туда-сюда как больной пёс в поиске тихого места. Васко без слов махнул ему на брошенный в углу пыльный матрас, куда великан рухнул и сейчас же захрапел. Васко не стал смотреть на нетронутые картины, точно такими же рядами стоящие вдоль стен, как и в тот день, когда он покинул это место навсегда. Заложив руки за спину, он скрипел рассохшимися половицами вокруг чего-то огромного, накрытого куском пыльной парусины. Он остановился, словно вспомнив что-то. Аккуратно снял треуголку и бушлат и повесил на гвоздь. Закурил. В углу под ветошью обнаружился поясной набор с инструментами. Он в последний раз посмотрел на складки ткани, осторожно взялся, но отпустил тяжелый край. Васко и так знал, на неотёсанных высоких козлах перед ним всё так же, как и прежде, возвышалась огромная заготовка носовой фигуры для «Морского конька».***
Следующим же утром страшно занятая Мадам Моник извела остатки чернил на многочисленные записки. Грозя коротким пальцем стайке сорванцов, она выдала каждому по медяку и строгим голосом велела разнести сообщения по адресатам. Босоногие бегунки выпорхнули из лавки и, обгоняя друг друга, разбежались по переулкам пустынного и грязного Медного Квартала. Уже к обеду Джу, которого вопреки протестам, сердобольная лавочница упрямо называла на «вы» и «деточка», заносил в подпол складные мольберты и многочисленные ящики, пахнущие красками и олифой. К вечеру перед «Чай, кофе и другие колонiальные товары», невзирая на крупное «Заперто!» на покосившейся двери, выстроилась длинная очередь разношёрстных голодранцев. Плешивые старики с полубезумными глазами, тощие студенты в потёртых камзолах и даже одна дама сумасбродного вида в аляписто расшитом платье. Каждый сжимал в руках что-то: перевязанные папки, свёртки или вообще закутанные в тряпьё прямоугольники. Измождённая дневной гарью Серена уснула. Но в огромном подполе лавочницы происходила странная вечеринка любителей искусства. Мадам Моник восседала в углу на подобии высокого кресла из ящиков и в лорнет рассматривала экспозицию. Под огромным накрытым холстиной куском дерева, с локтем под головой, лежал совершенно голый, лоснящийся от духоты, Джу. Вокруг него за наспех сбитыми мольбертами расселись претенденты на должности рисовальщиков и спешно выписывали могучее чёрное тело, покрытое оранжевыми бликами свечных огней. Высунув языки от усердия, некоторые правили пропорции на картоне, в то время как другие уже накладывали лессировку, да складывали в уме оттенки цветов, чтобы штудия не вышла больно жёлтой и дала верные для салонного освещения гаммы. Между узких рядов тенью ходил Васко и, поглядывая в мольберты, ставил отметки в список, который держал в руках. Наутро испытание закончилось. Взъерошенные красноглазые претенденты, вспотевшие от волнения, тревожно вглядывались в непроницаемое лицо навта, в руках которого находилась их судьба. Принятыми оказались все пришедшие, даром что публика оказалась из обнищавшей богемы. Художники, бывшие скульпторы, увлекающиеся рисованием разорённые купцы, не забывшие навыка держать кисти… Отказать пришлось только одному старику, и то в силу не зависящих от него причин: он умер не то от усердия, не то от старости. Силы организма пришедшей бедноты уже сохранили их от свирепствующего малихора, и бояться за их жизни не имело смысла. Раздавая в дрожащие руки по тяжёлой золотой монете, Васко объявил: — Работы предстоит много, а вам потребуются силы. Хорошенько поешьте и отоспитесь. К концу недели я хочу видеть по две копии с каждого полотна. Кто сделает третью, получит премию, — он оглядел потрясённые размером задатка лица. — Не справитесь — забудьте о найме. — Храни вас Просветлённый, — прошелестели слабые голоса. Когда дверь лавки закрылась за последним рисовальщиком, Васко уронил лицо в ладони. Джу сопел над чашкой чая, заваренного мадам Моник. — В начале плавания ты показался мне мягче, капитан. Но я даже рад, что только показался. — Я никогда не был таким, Джу… — Всё в этой жизни когда-то случается впервые, — осклабился великан.***
Дым от погребальных костров и летающий в небе пепел превратили Серену в город смерти. На домах осел толстый слой копоти с палец толщиной. Но запах гари был не самым худшим в этом пропитанном смрадом месте. Сильнее всего Васко возненавидел трупное зловоние. Даже с центральных улиц уже никто не убирал тела, замотанные в тряпьё. Выжившие тощие горожане, одетые в тусклое платье, бесцельно бродили по опустевшим улицам, в углах которых копился мусор и спали сытые бродячие собаки. Больные сидели вдоль стен и просили подаяние. Казалось, они дремали. Или были мертвы. Носатая страшная маска доктора вдруг повернулась на него и замерла. Васко оглянулся на товарища. Джу шёл от него в отдалении и вид имел самый беззаботный. Если конечно таковым следовало считать его плосконосое лицо с опущенными уголками толстых губ. Впрочем глаза Джу покинула прежняя тяжесть. Дыхание жизни носили только дети, которые шмыгали под ногами и выпрашивали «дядь, дай монетку». Гурьба подростков даже намеревалась его ограбить, но скоренько перебежала на другую сторону улицы, едва заглянув ему в лицо, когда он с ними поравнялся. Он только сдвинул треуголку на глаза. Васко слышал, что помимо навтов, малихор не трогает детей и юнцов, поражая в первую очередь стариков и людей старше тридцати, и тихо порадовался, что его рисовальщики оказались крепкими. Очередное из уцелевших злачных местечек, куда словно тысячу лет назад он изредка заходил проведать знакомых контрабандистов, находилось у порта. При должной сноровке полулегальный товар проходил через него за считанные часы. По памяти он нашёл неприметную дверь, у которой охранник, верзила с глубокими оспинами на рыхлом лице, дымил слишком вычурной для простолюдина трубкой. Полы истёртого кожаного плаща непонятного цвета топорщились, ненавязчиво сообщая посетителям, что под ними пара рукоятей пистолетов и короткий ятаган. Придирчивый взгляд мутных серых глаз смерил гостя сверху донизу. — Доставка из «Чай, кофе и другие колонiальные товары», — сказал Васко и приподнял треуголку, не сводя взгляда с лица постового. Здоровяк едва заметно кивнул и сделал шаг в сторону, пропуская внутрь. Васко сбежал вниз по скрипучей лестнице. Ему открылся Чёрный Рынок Серены. Вопреки запустению на поверхности, под землёй шла бойкая торговля. Прилавки ломились от разнообразного товара: замусоленные не больше пристойного колоды краплёных карт, концентрированные яды для разведения и легальной перепродажи, отмычки, от самых ломких, до самых непобедимых, ножи и кинжалы, включая статусные монашеские мизерикордии, модифицированные в обход международных пактов мушкеты, и так далее, и так далее… Помимо карманников, бретёров, бандитов всех мастей, разной сволочи и даже пиратов, здесь отоваривались и приличные господа: налоговые разницы по сделкам напрямую устремлялись по карманам дельцов и миновали казну. Участники сделок дорожили репутацией продавца и покупателя, а потому все и всегда оставались довольны. Внимание Васко сразу же привлекли ряды с живописью. Опытный глаз сразу подметил огрехи в копиях известных полотен, которые конечно же писались не с оригиналов. Однако в домах внезапно разбогатевших торгашей или заядлых картёжников они смотрелись вполне прилично, какое бы недоумение ни вызывал к примеру пронзительно-замогильный Рембрандт или Караваджо с его экстатическим надрывом, завуалированным в светотени, в гостиной бывшего лавочника. Однако по счастью подобная публика выбирала мастеров поярче и пожизнерадостнее, наподобие Рубенса. Васко внимательно изучал прилавок. Копии картин были выполнены терпимо, однако по-настоящему качественных работ на наблюдалось. А значит, его ниша пустовала. К нему подошёл вихрастый рыжий парнишка и заворожённо уставился на его покрытое татуировками лицо. — Чего вам, милейший? — Позови хозяина. — Так я — он и есть. Батя почил третьего дня как. Васко вздохнул. — Значит так. Мне велели передать в твою лавку за новую партию. Рыжий Морис работал по дорогому картону с прежним поставщиком по прозвищу Моряк. И он всегда брал задаток не менее трети. — Ща. Подросток вытащил из-под прилавка замусоленный журнал и начал возить по исписанным страницам ногтем с чёрной каймой. — А кого давал? — Ватто, Клас Хеда, ван Бейерн, Рубенс… Канталетто тоже посмотри. Видя замешательство неопытного дельца, он подсказал: — Смотри в девицах с амурами в парках, в натюрмортах с едой… городские пейзажи, и чтобы обязательно с водой… и хм. Дородных дам. — А! Показались закладки со словами «девки», «жопастые девки», «хавчик» и «города». Парнишка близоруко сверился с ценниками, яростно закивал и умчался куда-то в застенки. Джу с интересом наблюдал за ними. Вопреки обыкновению, Васко не стал ждать у прилавка и двинулся дальше по рядам. В прежней жизни он ни за что не решился бы идти вглубь места, где прямо на колене над засаленной тряпкой выскабливали золото из золотых монет. Высвободившуюся пустоту заливали свинцом, который плавили тут же. Так, за один золотой выходило по двадцать серебряных. Недурно, но… Но не теперь. Дурнота гнала его с места. Васко дошел до фальшивомонетчика, рядом с которым толклись неприметные шулеры. Мимо флегматичного рябого торгаша то и дело проходили подозрительные хорошо одетые посетители. Не составило труда понять, что именно здесь, за ширмой поддельных денег, кроется нечто большее — оружие. В обычной развязно-навтской манере он велел «покажи товар», но заметив новое лицо, да ещё и навта, хозяин отказался. Когда же к ним подошёл Джу и со значением посмотрел на несговорчивого хозяина, продавец со вздохом сдвинул хлипкую деревянную стену. За ней открылся огнестрельный арсенал, по углам которого стояли постовые. У Васко глаза разбежались. На потемневших от времени оружейных стойках, мерцая инкрустацией и матовым сиянием драгоценных пород древесины, располагались дульнозарядные ружья, многоствольные колесцовые пистолеты и даже двуствольный колесцовый карабин. Будучи мальчишкой, он как-то разбирал колесцовый механизм, и наставник разъяснил ему, из чего складывается стоимость подобного приспособления. Так что и вправду, позолотить и выложить цветными камнями рукоять верного ствола оставалось гораздо дешевле в сравнении с подобным улучшением… Гвардейские навтские колесцовые мушкеты на витрине у него вызвали только усмешку: Васко никогда не понимал крыс. Красть у своих же ради личного обогащения полностью обесценивало любые усилия по созданию мало-мальски здорового общества. Здесь же он заметил и странного навта среднего возраста, сосредоточенно выбирающего между трех- и шестиствольным пистолетами. С виду он выглядел вполне обычно: гражданский неброско расшитый камзол, подбитый толстой пунцовой кожей грубой выделки, вышитые соцветия с поблёкшей позолотой на сине-зелёных рукавах, тонущих в высоких перчатках… Треуголку с затёртой кокардой он держал под мышкой, и от того в глаза сильнее бросилась его голова: вьющиеся светлые волосы были собраны в подвязанный чёрной лентой хвост. Часть прядей падала на жёсткое лицо, но не скрывала, а только привлекала к нему внимание: скулы и щёки с вязью тёмных татуировок были перечёркнуты толстыми белыми полосами шрамов, как если бы навт, стоя у зеркала, правил себе лицо, прокладывая новые кровавые дороги вопреки пройденным во имя Гильдии путям. Перед Васко стоял самый настоящий, матёрый, пират. Не в силах отвести взгляд, капитан всё смотрел на шрамы на изрезанном лице, и в горле его всё рос и наливался болью ком. Он вспоминал, как требовательно разъяснял своему татуировщику всю ценность непрерывной линии татуировки, когда после всех ранений кожа его зажила, и как аккуратно, в несколько слоёв, перекрывали малейшие разрывы узоров. …вот он, Васко, стоит после трибунала перед зеркалом, и рукоять ножа в его кулаке такая липкая, и лицо его стянуто почерневшей кровавой коростой, по которой алыми бороздами зияет его новая судьба, и пятна на груди его бушлата такие тёмные, а белки его глаз такие белые… — У тебя проблемы, навт? Он вздрогнул от неожиданности. Пират обращался прямо к нему. — Я?.. нет, я… — Да нет, братан, проблемы как раз кончились. Мы только-только с трибунала, пришли на судне торговцев чёрным деревом, — Джу чуть кивнул в приветствии и как бы невзначай потёр шею, демонстрируя следы от колодок на запястье. — Осматриваемся… Васко сглотнул. При всём своём знании криминальных кругов, которые он проходил по касательной, для него было совершенно неприемлемо вываливать вот так всю биографию первому встречному. Да ещё и пирату… На удивление, пират водрузил на голову треуголку и почтительно поцокал языком. — В таком случае, сынок, могу только пожелать тебе удачи шальной. Разыщи Вдову, коли нужда в работе будет. Верность и любовь к Гильдии проросли в нём в нечто настолько кошмарное, что превратили его изрезанное лицо в месиво застывшей слепой ненависти. Васко рассеянно смотрел в спину выходящему из арсенала головорезу. Головорезу, который едва не всадил ему нож под ребро. Головорезу, который, если уж себя так изувечил, был способен на подлинные зверства в сторону любого неугодного. Головорезу, который говорил с ним на равных.***
«Пыльное Весло» — таверна Чёрного Рынка — радикально отличалась от того убогого притона, в который превратилась городская таверна, которую традиционно держало начальство Монетной Стражи. Таверна содержалась из бандитского общака и выглядела вызывающе достойно в сравнении с городским заведением, которое совершенно пришло в упадок из-за малихорной эпидемии и наплевательского отношения руководства. На фоне добротной обшарпанности торговых рядов с контрабандой, «Пыльное Весло» радовало глаз возвеличиванием милых криминальному сердцу ценностей: в солидных рамах висели тщательные копии мясных натюрмортов и сцен с богатой охотой, ненавязчиво вызывающих аппетит; приоткрытые лари с педантично выписанными драгоценностями в окружении обломков человеческих костей; груды небрежно сложенного оружия с кокетливо разложенными вокруг зернисто-кровавыми гранатами и аллегории мимолётной, но грудастой, Госпожи Удачи в крепкой хватке самого Морского Дьявола… С кухни доносился запах крепкого бульона из андрижьих голяшек. За спиной трактирщика стояла внушительная обойма пойла, от грошового, для самых опустившихся забулдыг и до марочных вин, достойных освежить серьёзную сделку густотой переливчатого послевкусия. В «Весле» всегда было оживленно. Завсегдатаи, как и залётная публика, отличались колоритом: контрабандисты, навты, пираты и даже несколько беглых рабов. Васко любил это место за предельную концентрацию на малой площади максимально разных взглядов, стилей жизни и — упрямый, словно маяк под ударами волн, — неколебимый нейтралитет. За более чем стопятидесятилетнюю историю существования «Пыльное Весло» знало только один вооружённый конфликт. Тогда некий герцог удумал прикрыть это местечко и на всякий случай пришёл со свитой. Поначалу его вежливо выпроводили. Он не потерпел подобного и вернулся уже со своей многочисленной хорошо вооружённой стражей. Да так и не вернулся на поверхность. Ни он сам, ни его бравая свита. Гарантом безопасности выступали с виду медлительные громилы у дверей да несколько рассредоточенных по залу неприметных людей. Словом, отличное заведение это «Пыльное Весло». И если прежде он наскоро навещал трактирщика и передавал особые заказы, то теперь он приходил как… как тот, для кого и было создано «Пыльное Весло». Как… посетитель. В ожидании Джу Васко сидел в углу за своим столом и размышлял. Картины начали приносить хорошую прибыль, даром что тяжкие времена делали богачей парадоксально жадными до предметов роскоши. За свои кредиты у мадам Моник и за её собственные он рассчитался, и наконец привёл лавочку «Чай, кофе и другие колонiальные товары» в божеский вид. Но они с Джу так и обитали в подполе у радушной Мадам, невзирая на возможность съехать в просторные меблированные комнаты в опустевших жилых кварталах Серены. Он рассматривал портвейн в тяжёлом стакане. Как быть дальше? Со дна его души мутью поднималась чёрная маркая безысходность, и на что бы он ни обращал внимание, любая тронутая им радость рассыпалась прахом бессмысленности. Маленький бурый водоворот в стакане так сильно напоминал ему воронку, которую оставляет за собой судно, уходящее в своё последнее плавание, что он всё смотрел, смотрел, смотрел… — Слыш, чо расселся, эй! Не пройти — не проехать.! Сиплое шамканье явно обращалось к нему, но Васко и бровью не повёл. Наезды местной шпаны имели всего два исхода. Первый. Разъяснительная беседа, «пояснение за приличное место для приличных людей» и ощутимый штраф. Второй. Беседа на повышенных тонах. За пределами «Пыльного Весла». При этом из двоих собеседников за стол возвращался только один. Негласный закон «Весла» был известен повсеместно, и един для всех, так что этот забияка был либо новеньким, как некогда и сам Васко, либо шибанутым самоубийцей. Ему нравилось как можно дольше отводить внимание прочь от раздражителя. Ему нравилось думать, что таким образом он любезно предоставляет несчастному самостоятельно выбирать свою судьбу. До определённого момента. До момента, пока внутри Васко не скручивалась добела раскалённая пружина и где-то в груди не мерещился тихий щелчок, наполняющий его грудь разбитной лёгкостью. До момента, в котором Васко отпускал поводья своего бесстрастного гнева, не знавшего ни ненависти, ни жалости. Ещё он помнил, что не был таким до триб… В дальнем углу грянул хохот дружный компании. — Я те чо говорю-то! Чо расселся-то, говорю!.. Двигай давай! Васко отпил из стакана и чуть погонял во рту терпкий марочный портвейн, запоминая вкус. Уголок рта чуть приподнялся в едва заметной усмешке. Возможно пора обсудить с трактирщиком место потише… Он сам не понял, как резко обернулся со стула, молниеносно заломил руку стоявшего позади незнакомца и приложил его мордой об стол. Звякнула подпрыгнувшая посуда на столе. В гробовой тишине слышался только скрип полотенца по стакану, который вытирал флегматичный трактирщик. — Капитан, как погляжу, у вас совсем худо с чувством юмора стало. Пустите уже что ли, — вдруг хрипло рассмеялся забияка, прижатый к поверхности стола, и зашмыгал разбитым носом. — К-красавчик?! Васко не верил глазам. — А я чо и думаю-то. Думаю, вспомните старика, — деланно надулся бывший боцман, рассматривая на рукаве кровавый след от вытертого носа. Не поднимая головы, Васко закрыл глаза и прислушался. Забитое до отказа в это время суток «Пыльное Весло» молчало. Было так тихо, что ему померещился звук чьего-то живого сердца. Как будто вся таверна перестала дышать в ожидании его взгляда. Не веря себе, Васко выпрямился и осмотрел помещение. Отовсюду на него смотрели сплошь знакомые синеполосые лица навтов. Вон те, у камина, — неженки с «Лентяя», которым не было равных в наводке и уходу за артиллерией… Конечно же не все, они не могли быть здесь все! А вот, вот же, позади них развалились, как сытые черти, навтки с «Фурии», о как же хороши они были в бою, невзирая на чудовищное разгильдяйство на борту… И чёрт бы его подрал, если рядом не присоседилась команда «Золотых Песков», усердных тружеников, которые знали больше всех песен и передавали такие древние легенды, что наутро после их собраний то у того, то у другого навта начинали сбываться желания. И они, и эти засранцы были здесь… В глазах нестерпимо жгло. И он уже знал, что за сброд всё ржал, но вдруг притих в том углу, где сидела дружная компания. Он знал, и робко улыбнулся, стараясь сдержать предательски выступившие слёзы. Едва выдохнув «Морской Конёк», он только и сумел, что растроганно прикрыть руками лицо. Среди прочих его экипажей, команда «Конька» поредела меньше остальных. Здесь были почти все, включая даже трюмных матросов! Здесь была бессменная троица юнг — Флавия, Лауро и Джонас, вечно препирающиеся, вечно готовые отдать жизнь друг за друга, не раздумывая. Неизменно злобный, парадоксальный, на этот раз — помолодевший, Маркиз. Толстяк Жиль, от шуточек которого краснел даже Фаусто… Красавчик, победоносно потрясающий измазанным в крови от разбитого носа рукавом бушлата. Даже близнецы-тугодумы Жан и Жак, — все были здесь! Заметив взгляд растерянного капитана, команда немедленно загалдела и обступила его со всех сторон. Его тискали. Звонкие хлопки по плечам. Перестуки кулаками. Объятия до хруста рёбер. Жак так крепко его обнял единственной рукой, что даже приподнял над полом под хлопанье Жана. Кажется, он никогда в жизни не чувствовал себя таким счастливым. Пусть даже вкус его счастья и отдавал пеплом. Васко не знал, как можно смотреть одновременно на всех, как можно обнять всех вместе и каждого по отдельности. И ведь они что-то пытаются рассказать, перекрикивая друг друга, но разобрать из-за вышедших из берегов чувств он ничего не может и только рассеянно кивает… Дверь таверны хлопнула и, едва завидев капитана, к нему рванулся Фаусто. Квартирмейстер кинулся его ощупывать, как если бы хотел убедиться, что перед ним живой человек, а не привидение. Он всё не мог наглядеться на своего капитана, как и Васко не сводил невидящий взгляд с лица квартирмейстера. Чёрные глаза Фаусто сверкали из-под сдвинутых бровей, пока сам он осыпал его дюжинами вопросов, шутил, смеялся над собственными же шутками, жестикулировал, злился. Смоляные кудри падали ему на лицо, но он так спешил, что всё не заправлял их за ухо. И казалось, Фаусто жизненно важно опустошиться, вывалив на Васко всё прожитое за всё время их разлуки, прежде чем наполниться сумасбродством их нового бытия. Ничего, кроме облегчения тревоги, за его словами не было. Васко молчал и просто слушал его интонацию. Фаусто наконец устал от слов, сердито махнул рукой, притянул его к себе за ворот бушлата и крепко обнял. За стойкой подле трактирщика стоял Джу, наблюдал развернувшуюся перед ним панораму и благодушно отхлёбывал из большой глиняной кружки.***
Когда наконец все главные новости и сплетни были озвучены, и речи начали иссякать, над застольем повис немой вопрос «что дальше?». Аккуратно подбирая крошки табака со столешницы и располагая их в трубке, Маркиз как бы невзначай процедил сквозь зубы: — Всем же известно, что через неделю в порт придут «Морской Конёк», «Пески», «Фурия» и «Лентяй»? Только один день. И это ни для кого не секрет, господа, верно? Застольная песня умолкла. Раздавалось сосредоточенное сопение жующих, да большие глотки хорошего рома по случаю праздника. Красавчик вдруг осклабился, смачно сплюнул под ноги и гаркнул: — Ну чо, ублюдки! Погудели — и буде? Чо, кто куда, с запретом-то на воду, а? Я — бухать, да? — Жан с Жаком мыть полы в казармах, а я — на частные уроки фехтования подальше от побережья, да? — вторил ему Фаусто и нахально посмотрел на капитана. Близнецы недовольно замычали, но украдкой покосились на Васко. Флавия протянула: — А чо такого. Мне-то с придурками по-любому снова сраться за подработку на контрабанде подальше от навтских харь, да? Ай! Она так резко дала подзатыльник ущипнувшему её Лауро, что у того громко стукнула челюсть. Джонас только потирал переносицу и из-под руки поглядывал на капитана. Таверна «Пыльное Весло» оказалась вдруг наполненной четырьмя почти полностью укомплектованными экипажами фрегатов второго и третьего ранга, которые потирали затылки, ковыряли под ногтями, изучали потолок, вздыхали, бормотали «а чо поделать-то», «посидели и будет», и являла собой помещение, до отказа набитое самой многочисленной и самой возмутительной из манипуляций, которые Васко встречал в своей жизни. Утерев локтем пивные усы, Джу только посмеивался в кулак. К горлу Васко подступила знакомая горечь, и он скрестил руки на груди. — Друзья, полагаю, вам известно, как называется то, что вы сейчас предлагаете, и что бывает за исполнение того, что вы сейчас предлагаете? Навты загалдели «да», «да, капитан» и «поэтому мы здесь, капитан». — …и верно ли то, что выбора вы мне не оставили? — улыбнулся он. — Никакого, капитан! Нет! Пожалуйста, капитан! Не сдержавшись, Фаусто выкрикнул: — Да я нам даже Кодекс написал! «Ну не кретин ли?» — Маркиз мученически закатил глаза. Сердце Васко стучало, как бешеное. Он помолчал и, не сдержав многозначительную улыбку, пожал плечами и тихо спросил: — Значит нам нужен план?