***
Васко облизнул губу и, не щурясь, посмотрел на плоский диск белого солнца. Теперь он не знал границ. Как и его спокойная, кристально чистая, ненависть. Навты на вражеских палубах забегали. Без каких бы то ни было ответных сигналов на частящие флаги, на крики в рупоры, корабли Венсана разделились на три колонны и на попутном левом галсе зашли на оцепление. Нос «Морского Конька» и идущая впереди него «Фурия» направлялись по центру, прямиком на флагман. По правому и левому бортам шли трёхмачтовые галеоны. Лестью, подкупом и тончайшими, по его мнению, комплиментами Леону удалось упросить Грандиозную Генриетту, капитана «Фурии», уступить ему палубу ради этого заказа, и теперь его жёсткие короткие приказы доносились даже из кильватера перед «Коньком». Выдавая панику капитанов, громадные туши судов вражеской флотилии неповоротливо разворачивались, словно животные в отаре, что не понимают, в какую сторону бежать. Вокруг кораблей противника, словно стая волков вокруг испуганного стада андригов, кольцом выстраивалась армада без опознавательных знаков. Когда боевое построение наконец окончилось, на бизанях, самых ближних к врагу мачтах, в воздух чёрными воронами взметнулись чёрные полотна с белоснежным росчерком «V» из двуглавых клинков. Ветер доносил обрывки хаотичных приказов. Среди бушлатов мечущихся по палубам навтов бликовали серые латы Монетной Стражи. И среди них — багровым пятном выделялась непоколебимая фигура Торстена. Васко опустил трубу одновременно с многоголосым перестуком сотен распахнутых орудийный оконец. Неспешно потянувшись, он придирчиво осмотрел расстановку своих кораблей. Кривая усмешка капитана выплюнула беззвучное «бум». Спустя мгновения флот мятежного генерала Торстена накрыл шквальный огонь. Акватория взорвалась. Казалось, само место и время превратились в смертельно жаркие объятия самого Морского Дьявола. Пушечная канонада разрывала живописную синь, и смазанные облака порохового следа дышали мгновенными вспышками пламени. Теряя прозрачность, воздух наполнился дымными трассами сотен ядер, и хаотически вставшие в оцеплении вражеские суда зацвели огненными цветами. Скорострельность и мгновенная перезарядка орудий превратили акваторию в дымное месиво обломков и бледных искажённых ужасом лиц. Сдуревшие от страха солдаты прыгали за борт, позабыв, что массивные доспехи утянут их ко дну. Навты рвали на себе рубахи и изо всех сил размахивали ими над головой в надежде, что пират сжалится. В перемене семафорных флагов флота Венсана пронеслись названия судов с правом экипажей на жизнь. Капитан же продолжал монотонно чеканить приказы, и эхо рупоров называло их во всеуслышание над водами. Следом пошли заряды с цепными ядрами. Эффективные только в близком бою, они изрыгали комки железа, что превращало вражеский рангоут и паруса в перепутанное тряпьё с сиротливо повисшими на обрывках такелажа переломанными мачтами. Казалось, в грохоте ураганного огня слышится стук отъезжающих лафетов с укороченными орудиями и звон цепей, спаянных с ядрами. Вражеский рангоут с раскрытыми парусами превращался в обломки и лохмотья и не успевал коснуться воды. Со сложёнными на груди руками Венсан стоял на содрогающейся от выстрелов палубе «Морского Конька» и спокойно наблюдал истребление. Запоздалый ответный огонь его совершенно не интересовал, и лишь добавлял дробный стук плотницких бригад в его симфонию разрушительного замысла. Никогда ещё запах пороха, смешанный с ароматом горелой древесины, не дарил ему столько наслаждения. Начались первые потопления. Блестящие на бледном солнце мокрой обшивкой корпусов, суда валились в бурлящие волны прямиком на мелькающие головы людей за бортом. За ними последовали и первые мощные взрывы судов, явно с полными трюмами оружия и боеприпасов. Васко же огневая мощь собственного флота виделась всё ещё недостаточной, и он раздражённо вглядывался то в крены фрегатов противника, то на расторопную беготню на своей палубе. Облегчив боезапас артиллерии, пиратская флотилия начала смену боевого построения. «Морской Конёк» пошёл на разворот, да такой резкий, что пришлось ухватиться за фальшборта обеими руками. И это распаляло. Масштабная панорама баталии открылась под новым углом. Вертикали уцелевших мачт с потрёпанными белеющими брамселями зачёркивали широкие ленты чёрного дыма, косого в крепчающем ветре. Дымные трассы артиллерии оставляли в парусном вооружении рваные дыры, через которые виднелось затянутое облаками небо. В туманной гари на волнах угадывались плоские рыжеватые пятна пожаров подбитых кораблей. То тут, то там в воздух взмывали столбы воды от ядер, не попавших в цели. На взгляд обывателя десятки судов двигались в хаосе волн. Только Васко наблюдал хладнокровие собственной чётко выверенной стратегии и жалкие попытки боевого построения противника. Грохот пальбы заглушал голоса, и по расчётам, дело шло к долгожданному абордажу. Злые глаза штурмана, словно в шорах, вели курс на «Прелестницу Гакана», тот самый флагман с Никелом Торстеном, главной мишенью, и «Морской Конёк» изящно лавировал в бурлении битвы прямо на трехпалубный фрегат. Хотя его флот и выступил слаженно, словно единый организм, Васко чётко поставил себе задачу лично проследить, чтобы Торстен отправился на корм рыбам. Косой взгляд на «Фурию» заставил проорать «право руля!». Траектория надвигающейся на неё “Прелестницы” обещала таран бушпритом. И внутри себя Васко усмехнулся всем богам за недогадливость армейцев обить нос судна железом по самые брашпиля. В Леоне он не ошибся. Перехватив руль, оскаленный пират ловко выворачивал курс из-под идущей на него на всех парусах громадины. Да только таран бушпритом сделал своё дело, и борт «Фурии» брызнул обшивкой. С дымной палубы врага уже поблёскивали латы солдат Монетной Сражи на изготовке. Мощный удар качнул судно и едва не сбил с ног оскаленный экипаж Леона. С лязгом и грохотом армейцы повалили на палубу. Грязное ругательство сорвалось в раскалённый воздух. — Курс на «Фурию»! Готовь абордаж! Леонов экипаж оттесняла к корме горстка тех пучеглазых страшилищ, закованных в тяжёлую броню с яркими гербами на нагрудниках. Васко зло схлопнул подзорную трубу. К моменту, когда «Морской Конёк» подоспел, весь боевой состав «Фурии» отступал. Раскрасневшийся Леон устал. Плечи его трудно поднимались и опускались, но хитрые глаза зыркали по сторонам и всё ещё контролировали палубу. Над пиратом возвышался монстр в тяжёлой броне, и пират едва поспевал блокировать бешеный темп взмахов огромного двуручного меча. Когда клинок Васко хрустнул в латной щели, аккурат между подшлемником и наплечником порождения «дьявольской пыли», и верзила наконец осел на палубу, бойцы Леона каким-то чудом подняли на палубу мортиры, и он только и успел махнуть своим распределиться по бортам. Оглушительные выстрелы в упор раскидали чудовищ по палубе, где они и застывали в ширящихся кровавых кляксах. Протолкавшись в лязге чёрно-стальной толпы к капитану, Васко проткнул зазевавшегося армейца. Пока тот сползал с клинка, Леон выстрелил прямо над его ухом за спину, и занесённый клеймор громыхнул вместе с трупом. — Меть в основание черепа! Маркиз сообразил! Молодец, что мортиры поднял! Много этих? — Лезут из трюмов! Глянь! Палуба «Прелестницы Гакана» полнилась армейцами, среди которых возвышались и уроды, выше всех на голову. То тут, тот там, ряды теряли строй: стрелки с марсов «Фурии» и других судов его флотилии меткими попаданиями сносили головы чудовищ. Страшное осознание, что не удержи они рубеж, вся эта нечисть ломанётся на Тир-Фради, открыла в Васко второе дыхание. Тактику пришлось срочно менять и перекладывать курс с абордажа на потопление вражеского флота, ибо только так было возможно эффективно уничтожить всех чудовищ Монетной Стражи. Наскоро передав новый план Леону, Васко побежал на мостик. В хаосе залитой огнём акватории марсы разорванного оцепления армады Венсана частили семафорными переливами, и только ремонтные бригады знали, сколько ушло металла на установку щитовых заграждений.***
Верхняя палуба «Прелестницы Гакана», флагмана флота Монетной Стражи, вздыбилась древесиной с чёрными кольцами подпалин. Генерал Торстен никак не мог взять в толк, отчего дыхание не даётся, и вдох за вдохом не дают выдоха. Грудина болела неимоверно, и широкое лицо его покрывала испарина. Поскальзываясь на залитой кровью шаткой палубе, он только придерживал нагрудник, пробитый обломком толщиной с руку. Ещё новобранцем он сразу смекнул ценность багрового покраса брони, чтобы ничем не выдавать противникам своих ран, и теперь просто знал, что дела его плохи. В глазах двоилось, и дурнота от качки смешивалась с невесомой лёгкостью оглушительной контузии, уже которой по счёту на его памяти. Когда началась атака, его офицеры так и не успели окончить трапезу и, заглотив по нескольку порций «дьявольской пыли», похватали клейморы. Их несло. Позабыв об инстинкте самосохранения, они ринулись давить пиратскую сволочь. Несколько человек так воодушевились, что не рассчитали прыжка до вражеских бортов и пошли на дно. Идиоты. Торстен тяжело ступал, опираясь на меч. По палубе туда-сюда катались неподвязанные бочки. Пустой бочонок из-под «дьявольской пыли» так и остался стоять на ящике. Смазанное алое пятно остатка драгоценного снадобья понемногу уносил ветер, и мелкие красные кристаллики искрили в отсветах пожаров на соседних кораблях. Отступать, и тем более ретироваться, генерал и не планировал. Торстену не хотелось думать. Ему хотелось только выжить и любой ценой дойти до Тир-Фради. В силе собственной воли перед колдовской властью зелья он был уверен абсолютно. Потому пригоршня жгучего порошка просыпалась в глотку, и остатки портвейна погасили начавшийся было разгораться спазм. Первой его покинула боль в боку. Удивительно, вокруг него не палубе не осталось ни единого живого офицера. Он хотел было набрать воздуха в лёгкие, чтобы рявкнуть этим трусам выйти на палубу и сражаться, как и положено по Уставу, да только с удивлением обнаружил, что в дыхании не было нужды. Вес знаменитых багровых лат, привычные пятьдесят с лишком фунтов, совершенно не ощущался. Воздушный и лёгкий, Никел выхватил клеймор и, словно соломинкой, исполнил пару первых пришедших на ум фигур. Клинок сейчас же увяз в древесине мачты. Зрение его стало странно ясным. И на соседних кораблях он видел своих людей, видел навтов, которых прижимала сволочь в чёрном. Едва он вслушался, как с удивлением отметил, что разбирает слова, которые ни за что бы не уловил раньше. Внимание же его стало вязким. Никел так долго смотрел в бой, что невольно руки его, зажавшие клеймор, начали повторять движения сослуживцев. С неимоверным усилием он оторвался от ближайшего побоища и невидяще уставился в ослепительное пятно горящего корабля. Названия углядеть не удалось, однако движение на палубе вдруг осенило его восторгом и новой энергией. Глазные яблоки более его не слушались, и пришлось ворочать плечами, чтобы следить за незваными гостями. Он хотел проорать уставной боевой клич, но язык так и остался лежать во рту, как бы ни хотелось разразиться девизом и смачно оскорбить морское отребье. Ужасающе медленно синемордые, бывшие навты в чёрном, приближались, и Никел двинулся им навстречу. Запах свежей крови в их жилах бился в ушах пульсом сладкого экстаза. Он мог только мычать. Ещё когда главарь, рослый пёс, потянулся к поясу и отпрял, остриё его клеймора почти коснулось лица с татуировкой, и веерный след долго угасал в воздухе. Спутники бандита, двое таких же шавок, но пониже ростом, и пожилой коротышка с обожжённой харей, мучительно медленно отошли. Азарт, шальной и лёгкий, превратил почтенного генерала в мальчишку, что вот-вот излупит палкой заросли проклятой крапивы у дома под самый корень. Тактику и каждый ход «крысиных бригад», пиратской мрази, Никел знал наперед. И поэтому веселился. Его так увлекли новые ощущения и восторг позабытой легковесной юности, что он вприпрыжку помчался на пиратов с мечом наперевес. Ударов противника он не чувствовал. Энергия и неукротимая мощь наливали его новой, сладкой, силой и невиданной ловкостью. Как бы ни старались, бандиты пропускали удар за ударом каждую его атаку. Но ничего, кроме криков злобы от них в ответ не прилетало. Будь кто другой на их месте, давно бы отправились к праотцам. Ему даже стало любопытно, отчего же медлительные сопляки перед ним не истекают кровью, невзирая на град его неумолимых атак. О да… Он наслаждался, и изматывал их методично и чётко. С каждым мгновением пираты всё замедлялись, и если бы Торстен мог, он бы расхохотался в лицо этим щенкам. Пока же он всё оттеснял их к дыре в палубе с колом стоящими досками, под которой виднелся пробой аж на три палубы вниз.***
Из дыр от снарядов с нижних палуб валил густой дым. Пару раз под ногами ухнуло и пламя взвилось вверх по канатам, тут же обхватив паруса. Обрывки горящей парусины и куски пепла то и дело падали на палубу «Прелестницы», где напряженно звенели клинки и раздавались выстрелы. От очередного взрыва где-то в трюме, корабль качнуло и пылающие реи судна без управления намертво сцепились с такелажем «Фурии» аккурат на грот-мачте. По счастью стрелки успели съехать на палубу по такелажу, и досадливо щурились на грохнувший сверху боекомплект. Потерявшее человеческий облик красное чудовище перед Васко тем временем не давало ни секунды продыху. Рубящие удары с силой пролетали у самых их лиц, а враг оказался так хитёр и так ловок, что порой под удар попадали по двое, а то и по трое пиратов. Но все держали строй. В воспалённом мозгу Васко вихрем проносились варианты решений, пока огромная туша в латах всё наступала на них с командой. На мгновение Торстен загляделся на столбы пламени горящего фрегата, и этого мгновения хватило на отчаянное: — Марш на «Фурию»! Грот-мачту долой! Красавчик, Леон и Фаусто стремглав бросились обратно. От беспрестанных уворотов по покрытой обломками палубе ныл каждый сустав. Жар высокого пламени раскалил спину. Капитан едва наконец наконец обойти врага, чтобы видеть происходящее на «Фурии», чей верхний такелаж уже занялся огнем. Стук топоров раздался облегчающе быстро, и Васко сосредоточился на противнике. От битвы и занимающегося пожара на судне пот заливал глаза и мешал парировать и уклоняться. Растрепанные ветром волосы прилипли к лицу. Дым с пеплом не давали вздохнуть. На атаки сил не оставалось. Только увороты, увороты, увороты, увороты… Лысое исчадье ада рычало и словно только входило во вкус, несмотря на ранения, что решетом покрывали открытые участки тела и пробитые вмятинами латы. Нечеловечески покрытую волдырями морду с глазами, вылезшими из орбит, искажало страшное выражение, напоминающее застывшую восторженную ухмылку. Едва поспевая за бешеной пляской клеймора, Васко ощущал, как стремительно уходят силы, как нарастает боль где-то в боку и ключице, под вспоротой ударами главаря стражи броне. Потом. Все потом. Сейчас надо было довести все до конца. И выжить. Казалось, сам воздух распадается на ломти после выверенных взмахов огромного двуручника. Сначала показалось, что ударила молния. Но Васко не мог себе позволить повернуть голову при очередном уклонении от взмаха клеймора. Он лишь изо всех сил отпрянул и… рухнул на спину, когда палуба с громким треском содрогнулась. Капитан приподнялся и быстро вытер пот, заливающий глаза. Торстена нигде не было. На месте, где только что стоял набыченный армеец, в палубе, покалеченной артиллерией, зияла черной щепой дыра. Ствол обгоревшей мачты «Фурии» скрипел и проламывал хрупкие края. Кто тот гений, что додумался рубить грот-мачту без расчета траектории падения, он выяснит позже. Накажет или наградит — Васко пока не решил. Капитан закрыл голову от нестерпимой температуры и подполз к зияющей дыре. Огненным ручьём пламя текло снизу вверх по отличной, но теперь бесполезной, древесине. На изуродованных шквальным огнём нижних палубах вповалку валялись тела вражеских плотников и навтов. Оранжевые отсветы лежали на латах мёртвых членов Монетной Стражи. Следом последовал оглушительный удар в ближний борт, и Васко обдало жаром умирающего в огне судна. Горящий корабль, следуя за накрепко сцеплённым такелажем, ударил «Красавицу Гакана» носом и уже начал валиться на бок. Пожар осветил сквозную, до самого трюма, дыру. И на дне её лежал мертвец в багровых латах. На месте, где полагается быть голове, аккурат торчала обугленная рея с остатками такелажа. Заказ выполнен. Генерал Монетной Стражи Никел Торстен отправился в ад. От изнеможения Васко со стоном повалился на спину и выдохнул. Над его головой горели мачты, и ветер трепал языки пламени. Раскалённый воздух полнился дымом и парящими кусками пепла, отлетающим от догорающих парусов. — Капитан, быстрее! — проорал сквозь шум боя кто-то с «Фурии». Все верно. Счёт шёл на минуты. Фок-брамселя «Прелестницы Гакана» уже разгорались. Возвращаться на «Фурию» было необходимо любой ценой. Васко с трудом поднялся и пошатываясь направился к борту. Фаусто, нервный, как и всегда, замахал руками куда-то ему за спину. На далёкой линии горизонта били молнии. Запах далёкого дождя прорезался сквозь гарь. Свинцово-синие тучи словно наперекосяк кое-как стояли в небе, придавленные раздутыми шапками кремовых кучевых облаков. Пейзаж баталии перечёркивали широкие чёрно-оранжевые столбы дыма. Грохотало. То тут, то там раздавались взрывы на кораблях противника в нарастающем волнении. Шатко балансируя на набирающей крен палубе, Васко вскарабкался на скользкую древесину срубленной мачты и пополз. Обрывки толстых канатов раскачивались на крепчающем ветру. Силы оставили его совершенно. Только понимание, что будет, прорвись эти уроды на Тир-Фради, подогревало его пылающее упрямство. Надвигающийся шторм совершенно не входил в его планы. Он уже собирался передать команду Красавчику, когда раздался взрыв. Волна голубоватого пламени прошла сквозь него и вместе с куском мачты с силой швырнула о борт «Фурии». Руки сами собою вцепились в обрывок каната, и он полетел вниз. Раскалённый такелаж жёг перчатки, и ладони, с тупым упрямством никак не отпускающие веревку, вдруг превратились в инструмент пытки. Как если бы капитан голыми руками ловил саму боль за хвост. Сильный рывок остановил падение. Крен от взрывной волны стал таким сильным, что корабль черпнул бортом воды, но, по счастью, корпус тяжело вернулся в прежнее положение. Леон, Фаусто и Красавчик изо всех сил тянули канат с капитаном наверх. В глазах его плясала огненная «Красавица Гакана». Удары о корпус собственного судна он уже не чувствовал, и лишь стискивал зубы, вцепившись в веревку. Небо грозило вот-вот оказаться под его ногами, а море — над головой. Волны хлестали по лицу. Горькая морская соль жгла покрытые волдырями ладони. Удерживаться на канате становилось все труднее, но спасительный рывок наконец поднял на палубу. Васко перевалился через борт и закашлялся. — Капитан, держись! Уходим! «Фурию» не спасти! — голос Фаусто прозвучал на границе сознания. — Ч-что значит не спасти… Договорить капитан не успел. Уютная сияющая чернота утащила в мягкий покой.***
Болело везде. Маркизовы зелья заглушали страдание тела, но глухое мучение каждой кости, каждого сустава прорывалось сквозь шум в голове. Васко открыл глаза. Первое, что он обнаружил — потолок собственной каюты над собой и озабоченное лицо Леона, измазанное пятнами сажи и наливающееся кровоподтёками. Только вокруг век его кожа светлела, и от того светлые глаза его мерещились горящими. Дыры и трещины грязного камзола приятеля белели свежими повязками, и Васко невольно поднял к лицу собственные руки. Плотные бинты перевязывали его ладони, да и сам он оказался раздетым и сплошь в повязках. Молчаливой тенью Флавия гремела склянками у стола. Пахло едкими снадобьями. — О, очнулся, братан. — Леон кивнул. — Всё на мази, ты главное слышь, не переживай ни о чём. Фаусто принял на себя командование, пока ты тут давишь массу… Поправляйся быстрее, да отметим нашу победу над этими петушарами как полагается… Васко ощупал повязки на ребрах и поморщился. — Где «Фурия»? Ее отбуксировали? Ответ не последовало. — С-сука… что с моим фрегатом?!.. Пират неловко улыбнулся: — А я как раз собирался идти готовить рапорт… Клянусь бездной, бля буду, я всё-всё тебе доложу. Как только, так сразу!.. Но высокое контральто нарушило покой капитанской каюты. — Так вот он где! Ах ты ублюдок!!! Сучий потрох!!! Единственный в жизни раз уступила палубу моей девочки… Убью!!!.. Пират подскочил. Пухлая ладошка снизу вверх отвесила Леону такую пощёчину, что пират едва не рухнул оземь. От удивления. Капитан «Фурии», Грандиозная Генриетта, оказалась на голову ниже Леона, и в пару раз шире. Раскрасневшаяся, с заплаканными глазами, разъярённая навтка являла собою олицетворение собственного корабля, и, не выдавая умиления, Леон на всякий случай положил руку на эфес сабли. Иначе как ещё было донести до пышнотелой фурии с толстыми косами всю глубину его ужаса и готовность к обороне перед её гневом? Он очень старался не отвлекаться на возмущённое колебание бюста, да так увлёкся, что пропустил ещё пару ударов по морде. Но это совсем его не тревожило… Ромовые пары пахнули на Васко, и Грандиозная Генриетта обрушилась уже на него: — А вы! Вы, капитан! Куда ВЫ смотрели, а?! Да уж лучше вы остались кверху брюхом, чем моя фру-фру!.. Навтка вдруг испуганно зажала свой рот и уставилась на Васко. Забинтованная рука не дала потереть переносицу, и тот только вздохнул: — «Фурия» с честью сражалась. С честью ходила, и с честью отправилась на ласковую глубину… — Заштормило так, что даже за ноздрю было не подцепиться. Не то, чтобы брать на буксир… — Хриплый голос Леона оборвала новая пощёчина, и поток рыданий прервал его слова. — Дай только оправиться, и сварганим тебе новый борт. Окрестим «Грозной Генриеттой», и будете ходить почище прежнего… — бодрый тон Васко прятал и его горечь от осознания потери. Невольно вспомнились полные восторга глаза Венсана, и как он, пьяный после назначения на «Фурию», взахлёб расписывал все достоинства судна. — Не надо мне ничего!.. Заливаясь плачем, Грандиозная Генриетта загромыхала вон. Леон спешно приподнял треуголку и галантно поковылял следом за безутешной дамой. Капитан откинулся на подушку и закрыл глаза. Смеяться или плакать, он пока не решил.