***
Залитый светом и парфюмами зал остался позади, и на него пахнуло ночной свежестью. Вне себя от ярости, адмирал выбежал в спящий сад, и его горло едва не проткнуло острие сабли. Перед ним стоял тот самый негодяй в потрескавшейся маске. Кадык Марсия перекатился под остриём его клинка. Позади зазвенели латы охраны, но он только зло отмахнулся. Солдаты нехотя покинули сад. В красных бликах тусклых факелов перед ним стояла чёрная фигура. — Ах ты долбаная крыса… — прорычал он, багровея. Сабля так же холодила разгорячённую кожу горла, пока Марсий сверлил взглядом ненавистное пиратское отродье и прикидывал, в два или в три движения прирежет эту свинью. Тишину ночного покоя нарушила робкая трель сверчка. Вдруг свободной рукой человек в чёрном сам сорвал с себя маску и швырнул её на землю. На него, не мигая, смотрел Васко. Подняв гладко выбритый татуированный подбородок, он застыл в свете факелов. Адмиральская шея почуяла усилившееся болезненное давление холодной стали. С неизменно развязной интонацией Васко проговорил: — Крысиный Король, с твоего позволения… — только инстинкт отвёл удар в грудь Марсия, и лезвие сабли Васко с противным скрежетом проехалось по искусственной руке. — Смотрю, а ты неплохо пригрелся на Гаканской акватории, да, североморец? Налитые кровью глаза адмирала сверкали в свете коптящего пламени. Сабля Васко со свистом рассекала воздух и бликовала, мешая предугадывать следующие удары. Чёрный камзол противника сливался с тенями, и Марсию пришлось приложить немало усилий, чтобы, обороняясь металлической рукой, оттеснить его на более-менее освещённое место. — Я так и не понял, что же ты любишь больше — чужих женщин или чужие идеи? А, Марсий? — Она со мной три года! А с тобой сколько?! С досадой он отметил, что за годы в пиратстве Васко стал ловчее, а его легкий камзол не стеснял движений. Пара ложных выпадов дали необходимые секунды, — и Марсий вывернулся из тяжелого адмиральского бушлата. — Неудачник, за три года она так и не вышла за тебя! — И что? А тебе-то до женщин какое дело, салага? Ты же по мужикам больше! Как бы он ни язвил, слова сопляка хлестали почище плетей, которыми Марсий потчевал собственных пустоголовых рабов. — Марсий, ты не в моём вкусе, — злые глаза Васко блестели в неверном свете садовых факелов. — А таким подонкам, как ты, я просто отрезаю яйца… — Свои сначала отрасти, щенок! — Пока я наводил порядок на воде, ты дрых на пуховых перинах, подлый доносчик! Марсий плюнул на приличия «один противник — одно оружие». Запоздало лязгнули выскочившие из кулака лезвия. Клокочущее бешенство придало Марсию сил, и фейерверк искр в звоне неистовых клинков превратил вытоптанную полянку в смертоносное продолжение бала-маскарада. Но ярость Васко было не остановить. — Довыпендривался! Сам же себя и подставил, салага! Хотя, не спорю, Гильдия превратилась в говно… — Ха, подобное притягивает подобное! По неизвестной причине Васко отвлёкся, внезапно обернувшись, и замер. Марсий перешёл в наступление. Сопляк открылся, и страшные когти наконец ударили его в грудь. Он согнулся и осел, припав на одно колено. Но удар отчего-то не остановился в податливой плоти. Победоносная усмешка Марсия мгновенно опала. Ни один доспех, кроме добротных лат, не мог устоять против его ножей. Выдернув кулак, адмирал с удивлением обнаружил ножи увязшими в тяжёлом плотном бруске, словно в дереве. С каких это пор пираты носят доски за пазухой?.. Контролируя расстояние до врага саблей, он изучал помеху на ножах, насколько позволяло освещение… стопка бумаги что ли?! Он с негодованием замахал протезом, стряхивая ненавистный конгломерат. Светлые прямоугольники с шорохом разлетелись, рассекая темноту. Раздался свист. Не вставая с колена, на элегантном подшаге, словно в танце, Васко приблизился, не сводя с него горящего взгляда. На лице сопляка играла презрительная усмешка. Бок опалила чудовищная боль и сковала все тело. Марсий заскрипел зубами от напряжения, но даже металлическая ладонь не смогла противостоять той силе, что провернула клинок в его подреберье. — Finita la comedia, сука! Тепло затопило левый бок Марсия и потащило на землю, отнимая силы. Интонация из-за блеснувших зубов Васко и смутный голос Селин стали последним, что он услышал.***
— Остановись! Вместо последнего удара клинка знакомый голос заставил отвесить лежащему у его ног Марсию злой пинок. Тяжело дыша, Васко вытер локтем лицо и медленно обернулся. Искрящаяся в красных отблесках факелов Де Сарде стояла в нескольких шагах, вцепившись обеими руками в нацеленный на него дрожащий пистолет. — Васко, прошу!.. — Васко?.. А Васко здесь больше нет, миледи де Сарде. Не убирая саблю, он развел руками. — Мне следует извиниться за испорченный вечер? — Он с ухмылкой кивнул на Марсия, который затихал, но все ещё пытался зажимать зияющую рану на животе. — Смотрю, миледи предпочитает навтов? — Не было и дня за эти годы, чтобы я не думала о тебе… Ну конечно! Только и делала, что думала! Он хотел было выдать очередную насмешку, но осекся: если бы он удостоверился в получении самого первого письма… И тем горше ему становилось, и тем больнее звучали её слова. Жизнь научила Васко, насколько вероломны могут быть люди, защищая своё. Он понимал, всё сказанное было лишь уловкой, чтобы не дать добить её… её жениха. Ему уже не было дела до Курта, который потрясал рассыпанными письмами и быстро что-то говорил зажавшей рот наместнице. Когда наёмник рысью направился к поверженному противнику, усмешка поломала губы, и Васко просто пошёл навстречу де Сарде, приминая тяжёлыми сапогами мокрую от росы траву. Он шел к ней до тех пор, пока дуло её пистолета не упёрлось ему в грудь. Прохладный запах лаванды смешался со сладостью ночных цветов. — Сударыня, нет нужды лгать. Я увидел довольно. Не про нашу честь… Пистолет упал в траву. Де Сарде сняла маску. Ему открылось залитое слезами лицо, и Селин посмотрела ему в глаза. Она была так же невыносимо красива, как и сотни его жизней назад. — Ты пообещал тогда, что никогда не оставишь меня одну, — прошептала она. — Ты дал слово чести. По её щекам бежали слёзы и капали на многоярусное жемчужное ожерелье. Улыбка Васко стала сардонической. Ему захотелось сказать, что ей вряд ли понравилась бы компания его, опозоренного, измазанного в рабских фекалиях, сломленного и униженного. Ему захотелось сказать, что он ни в жизнь не посмел бы приблизиться к ней, пока вызывает только сострадание. Ему захотелось сказать, что ужас и ненависть к нему честнее и чище любого милосердия. Потому что они не унижают. Ему захотелось сказать, что она может пополнить казну, просто продав его живым или мёртвым любой фракции, от Хикмета до Гильдии Навтов. Ему захотелось сказать, что чужая кровь на его руках стала привычной, ибо невинных среди его жертв не было. Каждому он выносил и приводил в исполнение приговор. Как вынесли и привели в исполнение приговор ему самому. Ему захотелось сказать, каких усилий стоило не оставить Князя д’Орсея дрыгаться в петле на рее его же фрегата. Ему захотелось сказать, что удовольствие от мести сравнимо только с прикосновением любимой женщины. Ему захотелось сказать, что теперь его власть и его безнаказанность пьянят слаще и страшнее любого опиума. Ему захотелось сказать, что единственное, что у него осталось, это его честь и его слово. Остальное он научился вырывать из чужих рук и чужих ртов. И ещё ему захотелось сказать, что им удалось отнять у него всё. Не удалось отнять только его память. Память о том, кто он такой. И о ней. О Селин де Сарде. Вслух же он сказал: — А я и был рядом. Так близко, как только мог. Фарфоровое в своей белизне лицо, обращённое к нему, словно избегало красноты коптящего огня. И только светлые ресницы дрожали, пока большие голубые глаза всё вглядывались в него, словно в незнакомца. — То есть… всё это был ты?.. Все эти нападения… на работорговцев, на д’Орсея-старшего… и исчезновение Торстена… я ведь… чувствовала! Чувствовала, что всё это не просто совпадения… и… на базаре в Хикмете?.. это был ты?! отвечай…!!! кому говорю!!!.. Де Сарде вдруг вцепилась в лацканы камзола Васко, резко притянула к себе, встала на носочки, и поцеловала. Она не видела, как закрылись его глаза. Маленькие руки Селин крепко обхватили его плечи. Слёзы капали с её подбородка, пока она целовала его губы, веки, татуированные щёки, губы, брови, скулы, веки, губы, и поцелуи перемежались с той прорванной плотиной слов, которые она должно быть копила для него все эти годы. Васко не знал, сколько это продлится, и сколько за время разлуки в ней осталось от его Селин. И ему вдруг стало так страшно проснуться, что он открыл глаза и поймал своими губами её. Солёные от слёз, и такие горячие, такие, какими он запомнил их в доме, которого больше нет. Селин колотила его в грудь и что-то кричала, захлёбываясь в поцелуях. Обеими руками он прижал её к себе и целовал, убирая волосы с лица. А она смеялась сквозь слёзы и обзывала его такими словами, как и сам бы он никогда не назвал самого проштрафившегося матроса. Он только кивал и соглашался. И впервые за эти годы улыбался по-настоящему. Когда наконец Селин от него отстранилась, и губы её распухли от поцелуев, он провёл тыльной стороной ладони по крупному жемчугу, опутавшему её шею длинным многорядным сотуаром. Ему казалось, мерцающие бусины крадут всё её счастье и всю теплоту её тела. Намотав сотуар на кулак, он притянул к себе де Сарде, жарко поцеловал и шепнул на ухо: — Ты мне веришь? Она только кивнула. Раздался короткий треск, и мягко блестящий жемчуг ручьем пролился в траву. Де Сарде прерывисто вздохнула, не сводя с него сияющих глаз. — Как. Как ты понял.? — Возможно слишком много ошейников повидал? — Мне вроде как жаль прерывать вашу идиллию, господа, — вдруг раздался хриплый голос Курта. — Но наш адмирал вот-вот отдаст концы. Он уже без сознания. Что мог, я сделал, но… тут нужен врач. Срочно! И, чёрт подери, он должен быть чудотворцем… Васко покосился на тело Марсия. Меньше всего на свете он, Венсан, хозяин Гаканской акватории, был заинтересован в благотворительности для гильдейских шестёрок. С момента, когда этот говнюк написал свой донос, он уже заслуживал смерти. А уж после того, как посягнул на де Сарде так и вовсе — смерти самой унизительной. Это ему ещё повезло… Но увидев, как тает счастливая улыбка Селин, и как отчаяние проступает складками на её лбу, он с досадой отвернулся и скрипнул зубами. Вдалеке из бездонной ночи доносились крики зверей. Вглядываясь во тьму, он задумался. Не было ни единых глаз, проникнутых сочувствием, когда ломали его жизнь и отбирали «Морской Конёк». Ему пришлось освоить язык ненависти, чтобы говорить на равных и диктовать свои условия морским хищникам. Он стал одним из них. Сильнейшим. Жестокость, насилие и месть стали частью его кровотока, оживляя и придавая силы. И как бы он ни был прав, творя свою справедливость, счастливее не становился. Лишь мрак сгущался в его сердце, а вокруг разверзалась пустота. Он отвоевал для себя всё, и даже больше. И вместе с тем без своей путеводной звезды он оставался нищим. Васко оглянулся на Селин. Все страхи быть отвергнутым утопали в её наполненных теплотой глазах. Возможно ему придется возненавидеть себя за это решение, только Марсий давным-давно проиграл самое главное сражение за сердце, с самого начала принадлежащее ему одному. — Я знаю одного чудотворца. И вы тоже, — проговорил он.