***
— Да сблевать мне ядовитой медузой! Как так-то?! Да будет этому конец, или как?!.. Минуя толстые шрамы, пятна покрыли лицо Леона, от чего те стали ещё заметнее, а сам его вид — ещё свирепее. Он швырнул оставшиеся карты на бочку и пробормотал что-то на навтском. Лапища Джу примирительно легла ему на плечо, но пират с раздражением стряхнул её, не сводя выпученные от ярости глаза с противника. Стоило отметить, белки его алели сетками мелких сосудов, которые вот-вот лопнут. Тихие смешки переросли в дружный гогот команды, обступившей игроков. — Милостивый государь, вы терпите фиаско уже в пятый раз. Неужели для вас поражение всё ещё является неожиданностью? Удивительно повторять те же действия и рассчитывать на иной результат, — пробормотала Селин и придвинула к себе выигрыш — мастерски сделанную подзорную трубу. Заглянув в её обратный конец, она обнаружила Леона совсем крохотным и далёким-предалёким. — Полагаю, наша с вами дуэль окончена, и я больше не услышу из ваших уст ту сомнительную шутку про некую «бабу на корабле»? — Да я не знал, с кем связываюсь!!! Кто меня предупреждал, что высокопоставленных ледей навроде вас учат шельмовать, да похлеще самого умелого шулера! — Леон с горечью глянул на подзорную трубу и вздохнул. — Ах, что вы! Подобному «ледей» на самом деле не учат. Однако мне посчастливилось узнать от отца Пет… У меня есть один друг, который и показал пару приемов. Работают безотказно, как вы изволили убедиться… Потери тем временем Леон понёс нешуточные. Часы-луковица в золоте с инкрустацией и даже боем, шитый жемчугом с каменьями кисет, шестиствольный пистолет с тончайшей филигранью, усыпанной мелкими рубинами и полустёртой дарственной гравировкой на рукояти драгоценной фениксовой кости, целая горсть золотых серёг и теперь вот — подзорная труба отменного качества. Де Сарде тайком опасалась продолжать партию, ведь из ценного на её обидчике остались разве что штаны из крепкой тенланьей кожи да рубаха, когда-то отделанная Хикметским кружевом. Селин с облегчением улыбнулась в ожидании, когда потерпевший поражение с позором удалится. — А тебя предупреждали, Леон, — хрипло хохотнул кто-то позади неё, — миледи не так проста, как кажется… — Да нормальная она, говорили ж тебе ну… Очередной дружный взрыв хохота прервал Фаусто, возникший в дверном проёме. Мельком глянув на карты и на де Сарде, неспешно придвигающую к себе трофеи, квартирмейстер присвистнул, однако вмиг посерьёзнел и скомандовал экипажу срочно собраться в кают-компании. В узорчатых клубах синего дыма стоял раскатистый смех и многократное обсуждение самых острых моментов партии. Только нарастающая тревога грозным рифом проступала всё сильнее, отодвигая торжество победительницы. Разглядывая свой выигрыш, Селин вдруг подумалось, что она никто иная, как беспомощная свидетельница Большой Игры на совершенно чуждом поле. Игры, в которой ни правила, ни участники, ни ставки ей не известны.***
Большую часть времени предоставленная сама себе, де Сарде с любопытством изучала навтскую жизнь. Вопреки манере раздавать всем клички, прозвище «жена Венсана» к ней не пристало, и команда так и обращалась к ней «миледи де Сарде». Именно сейчас, накануне потрясения всех основ навтской жизни, ей захотелось влиться в устройство тайного мира морского люда, чтобы хорошенько прочувствовать тот особенный дух свободы, что даёт горькая соль океана, пульсирующая в крови каждого навта. Вольные нравы, царящие на «Морском коньке», как впрочем и во всей пиратской флотилии, непостижимо перемежались с жесточайшей дисциплиной. И сильнее всего удивляло отсутствие какого бы то ни было принуждения, как если бы группа взрослых людей со всей серьёзностью и увлечением вздумала играть в пиратов. Внеочередное заседание в кают-кампании настолько озадачило команду «Морского Конька», что новую попытку Селин покорить марс — тот самый пятачок где-то в облаках на самой вершине грот-мачты — никто не заметил. Высота кружила голову, но руки, одетые в плотные кожаные перчатки, азартно хватались за канаты. Сапоги же со специальными округлыми углублениями у каблука будто были созданы для подобного занятия. Тяжело дыша, со стиснутыми от напряжениями зубами, де Сарде с благодарностью вспоминала жёсткие тренировки Курта, пока карабкалась наверх. Чем дальше от палубы, тем громче скрипел такелаж, тем сильнее рвал паруса ветер, и тем ощутимее раскачивалась мачта. О том, чтобы смотреть вниз, речи и быть не могло. Ветер трепал волосы и был совершенно беспощаден. Шляпа, не выдержав крепких порывов, сорвалась и улетела. Селин только и оставалось, что оглянуться ей вслед, и оставить тщетные попытки справиться с волосами: крохотные сырые вихри поднимали их вверх, от чего её локоны казались змейками, что никак не могут решить, прятаться им или жалить. Наверху она отдышалась, вцепившись в поручни, и лихо одернула пиратский камзол. Вся затея того стоила. Грозная панорама дрейфующих вокруг судов с чёрными и жёлтыми флагами захватывала. Словно дремлющие лебеди, корабли покачивались на волнах, и маленькие тёмные шлюпки утками скользили между гигантов. Усевшись поудобнее, и обмотав вокруг пояса канат, чтобы не упасть, Селин свесила ноги и взялась за подзорную трубу. Пиратские корабли носили разные флаги, включая семафорные. Кое-где с рей свешивались натурально гирлянды из небольших разноцветных полотнищ. Разумеется, то была сугубо навтская шифровка. Де Сарде невольно улыбнулась, вспоминая все оттенки неловкости на безобразном лице взятого измором Красавчика, когда, устав отнекиваться, он на навтском всё-таки перевёл несколько из них. Он краснел и бормотал что-то под нос, подбирая близкие по смыслу слова, достойные общества леди. И вопреки восторженным и романтическим предположениям Селин, праздничные красно-сине-бело-чёрно-жёлтые треугольники носили типическое бытовое значение и служили своего рода доской объявлений. К примеру, рябь жёлто-красно-сине-синего гласила: «Блез, шельма, остался должон ажно с весёлого дому, возвращай-ка, собака!». Благородные переливы красно-бело-жёлто-белого сообщали: «Парчовые кюлоты, дюжина пар, отдаю задарма, спрашивать на нижних палубах». Скупое повторение чёрный-синий-чёрный-белый внезапно приглашало на весёлую пирушку по случаю появления рождённого морем. Теперь же почти на каждом корабле весёлые флажки на разный манер утверждали единственное: Гильдии Навтов положено пасть. И это открытие вновь оживило внутри ростки тяжёлого предчувствия, от которого у де Сарде слабели ноги. Ветер уже не трепал волосы, как ему вздумается, а приятно обдувал лицо. Селин на мгновение оторвалась от подзорной трубы и блаженно закрыла глаза, подставляясь утренним солнечным лучам. Опьяняющее чувство свободы и собственного инкогнито окончательно настроили её на плутовской лад. Расстёгнутые едва ли не до пояса камзол и рубашка пускали шаловливый ветер холодить распалённую риском и волей кожу, а разомлевшая Селин продолжила разглядывать корабли. Суда, что ходили под флагами Гильдии Навтов, не имели общего стиля в конструкции. Корабли и корабли. Такими же разношерстными выглядели и их моряки. Они бодро носились по палубам, катили бочки, по цепочке передавали какие-то короба и тюки из трюма и в трюм, от чего палубы походили скорее на растревоженные муравейники, чем на чинные гильдейские суда. Интенсивнее всего возня шла на корме и носу, и судя по агрессивной жестикуляции боцманов, — раньше де Сарде изрядно смутилась бы, теперь же брань вызывала только улыбку, — ругань стояла страшная. Она смутно понимала, к чему идут все приготовления, и решительно отказывалась предполагать, сколько пороху, ружей, ядер и подобного добра пряталось в трюмах и на нижних палубах. Один из галеонов показался ей смутно знакомым. На носу была ссора. Селин подкрутила оптику, приближая изображение. Круглолицый навт с татуировками на лбу — не здешняя акватория, какая-то чужая — размахивал руками и с выпученными от злости глазами распекал другого. Тот стоял спиной, и не были видны ни чин, ни возраст, однако трубка, торчащая из сжатого кулака, подсказывала причину свары. Чувствуя острое удовольствие от подсмотренного чужого секрета, Селин перевела фокус на сторону, куда всё указывал рассерженный навт и обомлела: моряки бережно передавали из рук в руки небольшие бочонки с отменным зернёным порохом, которые терялись где-то на нижних палубах. Судя по всему, бедолага вздумал раскурить трубку в опасной близости от грозного порошка. Смачная затрещина сейчас же сбила шляпу незадачливому навту и подтвердила догадку. А к любопытству Селин вдруг добавился стыд то ли за беспечность одного, то ли за жестокость другого… Она принялась искать название судна на борту, но вдруг яркий солнечный блик резанул обзор и заставил поморщиться. В обзоре, на неё в упор глазел какой-то моряк, нацелив подзорную трубу точнёхонько на марс и на Селин. Должно быть, издалека её попытки усмирить причёску и размахивания руками выглядели воплем о помощи застрявшего на марсе нерадивого пассажира, так что де Сарде уже прикидывала, как бы жестами принести извинения за беспокойство. С каждым мгновением она всё холодела. Пусть поверх копны каштановых волос с проседью алела повязка. Пусть кулак, сжимающий направленный на неё прибор, закрывал лицо. Де Сарде уже знала, что эти щёки и виски расписывали адмиральские татуировки. Ведь кулак, как и сама рука, были искусно сделанным механическим протезом… Пристально, в свойственной ему манере, её разглядывал Марсий. Труба выпала из рук и дёрнула плечо ремнём. Краска прилила к лицу. Спешно запахнувшись, влажными от волнения пальцами Селин судорожно начала застёгиваться. Вцепившись одной рукой в прибор, а другой — в ворот камзола, не в силах отвести от адмирала взгляд, она напряжённо пыталась угадать его настрой. В голове заметались вопросы: он-то что здесь позабыл? Как он, любимчик Гильдии Навтов, решился пойти против своей альма-матер? Или он здесь в качестве шпиона? Да неужто он такой подлец? Возможно ли такое? Разве он пошёл бы на это?.. Сейчас же нахлынуло чувство стыда и глубокой вины. До своего отбытия с Тир-Фради она так и не проведала Марсия. Заверений Маркиза о добром здравии адмирала ей показалось вполне достаточно. Она с ужасом поймала себя на мысли, что после отплытия она вспомнила о нём только сейчас. Радуясь, что вряд ли подзорная труба способна передать, как пылает лицо, Селин не нашла ничего лучше, чем улыбнуться и кратко поприветствовать адмирала по-навтски. Даже с такого расстояния ей показалось, что она видит как сдвинулись брови Марсия, прежде чем он отвернулся. Его прощение она вряд ли когда-либо заслужит. И на мгновение от этого понимания Селин стало не по себе. Сколько они прошли с ним вдвоём! Из моряка твёрдых убеждений и сомнительных методов, он вырос на её глазах в сильную личность. Способность Марсия переосмысливать вбитые Гильдией Навтов убеждения, буквально наступая самому себе на горло, свидетельствовала не столько о тонком чутье и поиске моральных ориентиров — в чём бы он не признался даже под пытками! — сколько о мудрости и настоящей силе духа. Преображение из капитана со скверным характером в сильного и рассудительного лидера, принявшего на себя ответственность за всю деятельность навтов на Тир-Фради стало подтверждением глубины его понимания. Прямолинейность, мужественность и честность её действительно привлекала. Главным же сокровищем его души для Селин стала та редкая искренность, которая при всей неуживчивости с посторонними, сделала Марсия по-настоящему близким другом. Селин вспоминала, как совершенно неподходящие её бедам шутки, словно протянутая рука, поднимали её из пучин любых волнений, и уголки её улыбки дрожали. В глазах жгло. Но была ли её вина в том что вся она с самой их встречи уже всей душой принадлежала Васко? — Прости меня, — горько прошептала она, и крохотная слезинка сорвалась со щеки и исчезла в головокружительной высоте грот-мачты.***
Холодная синева неба разбивалась о зелёную бирюзу волн. Подобрав адмиральский бушлат, Марсий сидел на корме «Стремительного» на ящике и изучал линию горизонта. Чайки белыми пятнами разрезали лазурь вокруг грот-мачт стоящих на якоре судов и, казалось, сам бриз нёс запах гари из ещё не случившегося будущего. Позабывши, что рука неживая, он потёр запястье протеза и отхлебнул из полупустой бутылки. Суда Гильдии Навтов даже со спущенным парусным вооружением внушали покой и уверенность. До сих пор. Проклятая ведьма, эта «капитан» Ирен, ядом своей полуправды словно вывернула наизнанку его нутро, и теперь юнги, вяло ползающие по такелажу, виделись ему вырожденцами, не достойными силы океана. И, словно в пику Гильдии, поодаль стояли корыта крысиных бригад. Каравеллы со спущенными парусами с шёлковой нитью — ибо что ещё давало столько лоска парусине, как не шёлк — вычурно переделанные в боевые галеоны. Барки и каракки, несколько флейтов и даже дюжина быстроходных малышей пинков с косым, как глаза забулдыги, парусом. Чего уж говорить о флотилии линейных судов… Ложная скромность рядов закрытых артиллеристских дверок, прорубленных даже на палубах, ей-ей, никак не годных под пушки. И на каждой корме лениво покачивался чёрный флаг. Капитан Ирен отравила его совершенно неуставными размышлениями. Вот к примеру, какого хрена оснастка гильдейских судов много хуже, чем у пиратских? При всём достатке матушки-Гильдии, чего ж она всё урезает бюджеты на симметричную модернизацию флота, да теряет рекламации на ремонт бортов, включая повторные?.. Он скрипнул зубами. Какими бы отважными навтами они ни были когда-то, для Марсия пираты оставались кучкой отщепенцев, сбродом, выброшенным за борт почтенной морской службы. Адъютанта он отпустил, и теперь сидел, поглощённый мрачными раздумьями. Из его воспоминаний о Гильдии Навтов всё больше недостатков зияло ещё со времён учебки. Чего только стоило, когда кто-то из их группы посмел оспорить выставленную оценку по навигации! За дерзость одного курсанта выпороли весь их класс. И только когда они, совсем ещё мальчишки, зарёванные и красные от боли и унижения, вернулись к занятиям, им объявили, что забота о товарище в виде доклада о заранее готовящемся непотребстве спасает от наказания. Тогда Марсию эта идея показалась такой здравой, такой верной. Ведь что может быть лучше средства для поддержания дисциплины, чем предотвращение смуты?.. Теперь, вдоволь насмотревшись на отношения в обществе миледи наместницы, он понимал, чего был лишён все эти годы, и какие выгоды командованию несла тотальная слежка всех за всеми. Матушка Гильдия не допускала ни малейших горизонтальных связей, разделяла и властвовала, милостиво подменяя обоими Кодексами идеалы товарищества, которые буйно, словно донные моллюски, прорастали повсюду, куда не распространялась гильдейская власть. Чтобы не нарушать Кодекс, они с Юбером тогда условились выдавать друг другу по одному предупреждению, прежде чем составлять рапорта о собственных подозрениях. Ох, Юбер-Юбер. Он снова отхлебнул. Полные тоски свинцово-серые глаза смотрели сквозь рангоут флотилий. Разве мог бы он вот так запросто браниться с Куртом, а потом брататься в таверне, будь армеец навтом? Конечно же нет. Да и вот эти все спутники вокруг Торгового Содружества… …друзья… — Значит, оппозиция, — пробормотал он в бороду и, закрывая лицо от солнца звякнувшей ладонью, поднял глаза на новый флаг на «Стемительном», который от пиратского отличался только цветами: чёрная двуглавая сабля, выходящая из единого эфеса на кричащем жёлтом фоне. Странно… Он невольно перевел мрачный взгляд снова на пиратскую флотилию и тут же выхватил подзорную трубу. Субтильный юнга-салага, с трудом заползающий на марс, вдруг закачался и едва не сорвался в попытке схватить улетающую прочь шляпу. Ну не идиот ли?! Всяко гаканец… Вихрь из светлых волос, вырвавшихся на свободу, заставил Марсия хорошенько проморгаться, чтобы избавиться от наваждения. Белобрысый с горем пополам преодолел такелаж и рухнул на марс. Усевшись поудобнее, он расстегнул одежду аж до пупа и принялся обмахиваться свободным воротом рубахи. Несмотря на то, что у Марсия не осталось сомнений, что перед ним — девица, лица её не удавалось разглядеть даже после того, как она убрала волосы с лица. Обзор закрывали руки в небрежно закатанных рукавах и подзорная труба, в которую она безотрывно разглядывала окрестности. Когда почудилось, что на левой её щеке показалась зелёная дикарская метка, подтверждение смутной догадки ошеломило своей абсурдностью. Марсий резко выкрутил линзу на максимум и приник к трубе, едва не выдавив себе глаз. Тронутое легким загаром лицо Селин — а это и в самом деле была именно она — сияло, несмотря на всю сосредоточенность. Сомнения рассеялись, когда обзоры их подзорных труб пересеклись, и она выронила прибор, и рот её приоткрылся от удивления. Чувства смешались в кипучее месиво, парализовали и тело, и разум. Шок неожиданности, боль разорванного сердца, горечь предательства, радость встречи, беспокойство о ней и простой, понятный его натуре, гнев… Что ж. Очень в духе их с Селин отношений. Отношений, которым настал конец. И вместе с ним — конец более-менее внятным планам на будущее, конец остаткам привычного мироустройства. Конец всему. Из ступора его вывел лишь её небрежный приветственный жест вкупе со светской улыбкой. Видеть в лице де Сарде напоминание о том, чем обладал, что пережил и чего лишился, оказалось страшнее всей той боли, что ему довелось испытать в течение всего своего капитанства. Бесцветным голосом он приказал боцману заняться спасением «нерадивого юнги» с «Конька» и зашагал в свою каюту. — Значит, оппозиция, — повторил он, по пути прихватывая с собой недопитую бутылку.