***
Вдали на фоне ночного неба высилось многорукое чудовище Орфея, и отсутствующий лик его зиял зарождающимся нежно-зелёным светом. Васко опустил подзорную трубу. Всё или ничего. Его жизнь, свитая из лжи, потерь, взлётов и падений, словно готовила его к этому моменту. — То, что ты — тот ещё отбитый к хренам китовым любитель авантюр, я понял сразу, — гаркнул позади Леон. Облако табака из его трубки расползлось плотной дымкой и окутало всё вокруг. — А я сразу понял меру и качество твоей любви к Гильдии по твоей физиономии, — заметил Васко, не поворачиваясь. — Но не время трепаться и перекуры устраивать. Выступаем. Сейчас же. — Только тебе такое могло прийти в голову… Но даже и мысли не было, что не позовешь и меня на это совершенно самоубийственное дельце! — Действительно. Ты же любитель вляпаться в нелепые истории. Кстати… — Васко похлопал себя по камзолу и вызволил из внутреннего кармана мешочек. — Держи, кое-кто велел вернуть твоё барахло. Только подзорную трубу, сказала, не отдаст. Леон цапнул мешочек и осклабился, но, посмотрев на серьёзное лицо капитана, тут же нахмурился. — Ты же в состоянии вспомнить тот самый грот под Орфеем, куда вы ныкались детьми? — А то!***
Группа женщин-навток уже сгрудилась в ожидании на палубе «Санта Корнелия». Семьи пиратов и Гильдейской оппозиции свезли на корабли с суши вместе с детьми и нехитрым скарбом во избежание зверств при гильдейских обысках. В бушлатах и без, в купеческом или рабочем платье, они жались к стенам, не повышая голоса, и стремились стать как можно незаметнее. Множество глаз с бегущими по коже волнами и зигзагами под бровями и без них внимательно рассматривали де Сарде. Тихий ужас неотвратимости грядущего сковал самую душу Селин. Мучительное «так надо» погребло под собою каждый порыв быть рядом, быть вместе до последнего, испустить дух, только бы вместе, только бы рядом, только бы держать Васко за руку. В горе и в радости… Селин ступила на скрипнувшие сходни над кипучей волной и, нацепив привычную маску выученной беззаботности, покинула борт «Морского Конька». В тёмной от тревоги общей кают-компании, вокруг стола, уставленного нехитрым провиантом, нетронутым бледными пассажирами, её по-простому разглядывали десятки женских и детских глаз на лицах, едва синеющих первыми татуировками на подбородках. Выступать на подмостках среди беды ей никогда не доводилось, и Селин приготовила лучшую свою роль. Превозмогая дрожь в руках, она плеснула себе в жестяной кубок, отхлебнула, по-навтски утёрла рукавом рот и устроила презабавную сцену. Она импровизировала. Слово за словом, не называя имён, она в передавала тот страшный бой, что открыл ей лица Васко и экипажа «Морского Конька», и увлечённая, Селин давила собственные и чужие страхи. И прошлое, что воспитало её дух и укрепило сердце, вместе с настоящим сплеталось в странную красивую сказку. Селин играла. Шаг за шагом складывала причудливую безопасную реальность, сотканную из паутины недоразумений, ожидания неведомого, восторженной тревоги перед величием будущего, в котором есть место лишь справедливости и самому лучшему, что может быть в человеке. И перепуганные навты её слушали. Лица пассажиров светлели. Дети перестали плакать. Де Сарде слушали, как магистра Телемы на праздничной проповеди. В веселье и простоте её игры страх беззащитных отступал. Внутри же Селин понималась безысходность. Когда наконец арсенал де Сарде исчерпал все инструменты утешения для пассажиров, не участвующих в боях, на неё снизошло. Пронзительная гамма распевки начала с низкого контральто, отскочила от низкого дерева обшивки потолка, взбежала на вершину третьей октавы колоратурного сопрано и стихла угасающей дробью стаккато. Пара малышей из рождённых морем оставили хныканье, захлопали глазками и крепче ухватились за вороты материнских рубах в расстёгнутых бушлатах. В тесноте кают-компании полилось нежное бельканто. Старческие руки замирали над шитьём, недовязанный невод застывал ячеистой паутинкой, и расправлялись складки между бровей, и останавливались тревожные негромкие разговоры. Невыплаканные комки горечи таяли в смолистом аромате обшивки единым негромким вздохом. Цепляясь за запахи и звуки, Селин словно по лестнице, карабкалась по жизнеутверждающей мелодии партии Нуны из оперы «Дрёма Весенним Утром», и закрытые глаза певицы уже видели восход неумолимо румяного солнца. Но удар, от которого вдруг брызнуло оконное стекло, разбил волшебство. Оглушительный взрыв качнул их корабль, да так, что пассажиров в кают-кампании бросило о стену. Со звоном посыпалась посуда. Среди визга, детских криков и плача женщины подхватили детей на руки и начали успокаивать. — Тра-та-та-та! — один за другим прогремели удары, один мощнее другого. Низкий потолок простонал скрипом грот-мачты. Ударяясь о стены, Селин помчалась было на верхнюю палубу. Но крепкая рука вцепилась в локоть её камзола. — Куд-да?!.. Не велено.! Перекрикивая плачи и угасающий грохот, ей преградил путь седой коренастый навт с исполосованным лицом. По всему, он проходил и не такие встряски: невзирая на панику, он и ухом не повёл. Бесцветные глаза, выполняя приказ, смотрели словно сквозь де Сарде. — Только выйду на воздух и вернусь. Тотчас же! — пролепетала она. — Не велено. — Такая качка. Свежий воздух… Мне дурно! — глаза её закатились, тонкая рука изящно поднялась ко лбу, и Селин упала на плечо собеседника. Навт крякнул и приоткрыл дверь, пробубнив вслед: — Венсан лично велел опекать вашу милость. Таки о вашей изобретательности тож уведомил. Вы там недолго, а то ж не дело мне такую миледи волоком волочь…***
В черноте ночного океана отсветы пламени, словно опрокинутые на чешую волн, кажутся осколками взорванного солнца. Качка по-прежнему немилосердная, и то ли разыгравшееся море, то ли ударная волна, заставляют цепляться за поручни. За узорчатыми силуэтами плотной черноты, в которые превратились суда с погашенными огнями, она различает четыре высоких столба пламени, содрогающиеся в тугих изгибах тёмного океана. Холодный ужас поднимается в груди тем злее, чем тщательнее де Сарде силится что-либо разобрать. Когда медленный фрегат отходит на поворот, она видит зловещую зелёную звезду вдалеке. Де Сарде не чувствует пальцев, до боли впившихся в холодный поручень, только горячие крупные слёзы катятся по щекам, а сама она тает в нахлынувшем воспоминании о новом прощании с Васко.***
Руки точно так же сжимают холодные перила влажного юта. Здесь, на балконе капитанской каюты, они вроде бы и вдвоем, но будто бы в шумной толпе. Шорох парусов на соседних кораблях, беготня и перекрикивания навтов, шипение волн, ударяющихся о борта, стук бочек… Среди шума и суеты моряков она кутается в его запах.Тёплый запах табака и пряностей. Кажется, убери он руку с её плеча, и Селин унесёт вверх, в бездну голодного тёмного космоса. — Васко, нет! Исключено! — предательская дрожь в голосе выдаёт всю панику в её рвении. Его полуприкрытые глаза выдают заранее известный ответ. Кажется, он вот-вот дрогнет и согласится. Ну же, любимый!!! Поспешно проводит по лбу, сдвигая растрёпанные ветром волосы. И смуглая рука его дрожит… — Ты пойдёшь. Нежность, почти ласковая, строгость в его голосе напоминает уговоры Курсийона перед труднейшим экзаменом по истории основания Аль-Сада, когда Селин, сжав кулачки, старалась не разрыдаться от отчаяния… — Я останусь с тобой!.. Не оставлю тебя одного в этом ужасе!.. Я не боюсь ничего, кроме нового расставания! — Знаю. Тёплые кончики пальцев вытирают её злые слёзы, прятать которые больше не остаётся ни сил, ни причин. — То, что ты рядом, делает меня сильнее. Но клянусь, мне будет гораздо спокойнее, если ты будешь в тылу. В относительной безопасности. Селин только и может, что упрямо поджать губы. — Добрая миледи, известно ли вам, что за волнующее счастье — знать, что тебя ждут? Сколько сил оно придаёт самым отчаянным, самым безнадёжным? Нет, каков негодяй! Как нарочно, взывает к самому её сердцу! И, собрав остатки злости, она лупит его по груди, царапая кулаки о блестящие чёрные шипы камзола. — Да сколько можно!!! Сколько раз ты будешь нарушать данное мне обещание! Васко не сопротивляется. Смотрит мягко на попытки не отпускать своего капитана. Тепло его губ касается белых от напряжения костяшек маленьких кулаков де Сарде. — Как думаешь, не будет ли слишком фривольно, если закину тебя на плечо и просто отнесу на «Святую Корнелию», где тебе сейчас и положено быть? Обида, страх потерять и боль от чужой правоты открывают в тембре де Сарде ноты рыка. — Знаете ли, капитан Венсан, пират — это то, с чем я успела смириться. Но когда это вы успели сделаться таким вот деспотом?! Поцелуй тает на прозрачной коже её запястья. И Васко шепчет, прижавшись лбом к её лбу. — Деспот припомнил бы сейчас ту недавнюю выходку с марсом. Но я же не такой… Отпрянув, Селин не понимает причин своего испуга. То ли покой в его решительности перед глазами неминуемой смерти, то ли мягкая сила его правоты, то ли умение шутить в… в такие моменты… Васко тихо смеётся, и белоснежная улыбка обезоруживает её окончательно. И ей ничего не остаётся, как заразиться радостью их маленького нерушимого мира. Притворно пытаясь избавиться из его крепких объятий, она понимает, что единственное, о чём мечтает — снова в них оказаться, когда всё закончится. Всё ведь обязательно закончится. Даже это.***
Голоса навтов, прикованных к зрелищу грандиозного пожарища на грузовых кораблях, заставили обернуться. Моряки тревожно переговаривались. — …приказ есть приказ. Значится, огонь на рассвете, и всё тут. — Как пить дать, дурная затея! Не поспеет он, говорю тебе! — И охота Венсану так рисковать… Вжавшись в холодную древесину мачты, Селин подслушивала. И чем больше слов звучало, тем более грозная и страшная картина рисовалась в сознании. Или Васко сошёл с ума, отправляясь с каким-то сорвиголовой в пасть огнедышащего надайга, или… не могли же навты совсем обезуметь от гибели кораблей? Что их уничтожило? Ей удалось уловить что-то о смертоносном зелёном свете, что за мгновения выжигает дотла корабли, и инсценированная дурнота Селин вдруг перешла в самую что ни на есть настоящую. Вжавшись в мачту, она чувствовала, как слабеют колени. Чего ещё ожидать от разъярённой Гильдии Навтов?! Спасти, спасти Васко любой ценой! — Миледи, да не тяните вы! Вернитесь на нижние палубы! — послышалось сзади. Онемевшие губы, путаясь в словах, скороговоркой бормотали все известные ей молитвы Просветлённому, святому Люциусу, святому Матеусу, каким-то Аль-Садским покровителям, пока де Сарде, оглушённая, бледная как смерть, смотрела на догорающие корабли. Когда кончились заученные обращения, она начала перебирать известных божеств навтов, Священного Альбатроса, Орфея, но для неё в них не было ни силы, ни жизни. Сердитый голос навта, что всё звал её, стал просто шумом, пока мятущееся отчаяние не вызвало в ней полузабытые образы en on mil frichtimen, Тысячеликого бога Тир-Фради… Мгновения вдруг вытянулись струнами, и де Сарде бросилась к борту. Отсюда, в отблесках пожара, собственное отражение колыхалось на волнах едва заметным светлым пятном. Слёзы срывались с подбородка и смешивались с волной. И Селин закричала. Горло сдавил ком, и беззвучный вопль выбросил: — Уна!!! Содрогаясь от рыданий, де Сарде взмолилась: — Уна, ты так нужна сейчас.! Помоги… прошу, умоляю тебя, помоги ему! Не дай Васко умереть! Пожалуйста, ты же любишь его, Уна! Ты же можешь… — шептали побелевшие губы. Стоя у поручней, она уронила голову на руки и разрыдалась в голос. В душе её расползалась чудовищная грозное молчание неотвратимости. Больше Селин ничего не могла. Жёсткая рука ухватила её за локоть и бесцеремонно увлекла за собой.***
В открытом море вода синела лепестками бурачика, прозрачная, как чистое стекло. Далеко-далеко внизу, у самого дна, росли яично-жёлтые и розово-фиолетовые деревья с бесконечно трепещущими ветвями и листьями. Плодов на них не полагалось. Рыбы, большие и маленькие, суетились между подводными ветвями и при этом сверкали, как золото, медь, латунь, а то и вовсе расписное серебро. Две лазури — морская и небесная — сталкивались, споря за глубину, и казались близнецами друг друга. В полный штиль дна достигал свет бледного диска луны, и оно казалось опрокинутым цветком. Насколько позволяла шлюпка-плоскодонка, Леон грузно расхаживал взад-вперед с высоко поднятыми над банками ногами и поглядывал на восток, куда им предстояло плыть. Нервозность застыла остервенелой улыбкой. От размашистого шага, утяжелённого распиханным по карманам балластом, шлюпку немилосердно качало, да так, что поднятые вёсла едва не шлёпали по воде. Васко оправлял набитый камнями тяжеленный камзол и придирчиво осматривал, достаточно ли хорошо ослаблены ремни для предстоящего погружения. — А скажи-ка мне, капитан, пойдём хоть не в чём мать родила? Я например отказываюсь совершать переворот с голой жо… — Да брось. Ты слишком часто повторял ту шутку про саморез и сраку Адмирала. Пора действовать, дружище. По рывку бортов стала очевидна внезапная остановка пирата. И лютое недоумение, в следующий момент готовое взорваться натуральной яростью. Леон был одним из немногих близких Венсана, кого страшно бесило непонимание: шутит ли капитан или серьёзен. Склонившись над непромокаемым кисетом с порохом, Васко спрятал улыбку. — Соберись. Я пока не представляю, как найти тот проход. Фундамент Орфея слишком обширный, чтобы гадать. Как мы поймем, что пришли на место? — Водоросли. — Леон сплюнул за борт и кивнул в сторону громадины статуи. — Лаз в грот обросли дьявольские водоросли. Светят, что твой фонарь, да той же зеленью, что и Орфейская харя. Если хорошенько надышать воздуха, да поглубже на глубину пойти, до самого первого позыва вдохнуть, их как раз и видать. Только тут такое дело… — он снова сплюнул и звякнул пряжками, вслепую распуская застёжки чёрного камзола, — когда опустимся, придётся слишком долго идти под водой. Я тебе отвечаю, до самых до чёрных точек в глазах. Да и места там толком не будет… — Понял… — Васко поджал губы. — Плавать вроде умеем… Правда в последнее время ты изрядно отъелся… Да и я… Мы должны тихо и быстро пройти и решить всё в Адмиралтействе до прихода подкрепления. Кто, если не мы, поставим бескровную точку в историю деградации Гильдии… — Ведьма недаром зовёт тебя идоло… идио… идеалистом, Венсан. Леон по-братски похлопал его по плечу. — Да не дрейфь, делай, как я! А ты как думал, как иначе-то мы пацанами туда проходили, а, капитан? Пират закрыл глаза и беззвучной скороговоркой что-то сказал океану. С раскинутыми руки он начал делать медленные вдохи, да такой глубины, что ослабленные ремни камзола натягивались на широкой груди и обнажали светлые волосы под расстёгнутой чёрной рубахой. — Старайся-старайся, да смотри не откинься, — сдавленно брякнул он и зачастил резкими короткими вдохами-выдохами, похожими на пульс. С непривычки у Васко закружилась голова, и его качнуло. — Давай же! Только ты мог придумать такую дичь! Мы с тобой столько прошли, и я тебе верю, Венсан! Ладно. Кто последний — тот д’Орсей! Еще выдох и — погнали! Тираду Леона завершил шумный всплеск. Опьяневший Васко набрал воздуха и бросился следом в густую синеву открытого моря. Холодная вода едва не выдавила из груди судорожный вдох. Балласт стремительно потащил моряков ко дну. Волнение открытого моря осталось где-то над головами, и тронутая бирюзой поверхность таяла, погружая пловцов в медленное ворочание солёного полумрака. Повинуясь величавому движению водной массы, уходили вверх огромные чёрные колонны редких стволов водорослей, крепко стоящих на колючем ковре бледных коралловых скоплений. Мертвенное свечение куполов огромных медуз, похожих на люстры, голубыми пятнами проплывало и исчезало где-то над головами. Невзирая на силу тяжести, Васко лишь упрямо разводил ладонями тугую толщу и двигался навстречу мрачной неизвестности. В едва заметном зеленоватом свечении тёмные пятна ныряльщиков быстро удалялись, уходя на глубину. Пара мгновений — и, сбивая световой ориентир дьявольских водорослей, вокруг любопытными нежно-сиреневыми светлячками начали кружиться стайки мерцающих рыбок. Но навты всё плыли на знакомое по зелени ока Орфея свечение. Васко не чувствовал ни страха, ни усталости. Более того, оказавшись в родной стихии, он странно успокоился. Смертная тоска и риск стать утопленником остались где-то у поверхности. Безмятежная красота цветных подводных огней дарила утешение, убаюкивая, и казалось, вода вместе с солью несла древнюю песню Великого Океана. Удушье мягко подступало в хороводе призраков сожалений о несделанном. Ему никогда прежде не приходилось ходить на подобную глубину, что, казалось всего в шаге от самой Бездны, чтобы в полумраке наблюдать плавную смену нежного свечения морской жизни. Пульс синего, уходящего в фиолетовый, огни красного, словно брызги, рассыпанные бледно-желтым, словно полуденное солнце, во мраке оттеняли необходимый ориентир обманчиво-спокойного зелёного, постепенно забиваемого чёрными мушками в глазах.***
Начало болезненной судороги свело грудь, и вот-вот бы вдохнуть, порвать гортань в кромешной тьме, тронутой лаской самой Бездны… Вдруг ледяные когти вцепились в рёбра, и Васко очнулся. Из колышущегося мерцания серебристых волос на него обиженно и сердито смотрело бледное лицо голубоглазой русалки. Казалось, он забыл это имя, но губы сами беззвучно вытянулись в «Уна». Жгучий шершавый поцелуй впился в его рот, пока колючее рыбье тело змеилось и царапало руки. Воздух заполнил горло вместе с болью, и глубинный морок брызнул к поверхности дождём мелких пузырьков. Дрожь прошла по телу Васко, а он всё смотрел и не верил глазам. Чтобы убедиться в реальности видения, он провёл тыльной стороной ладони по глянцевым чешуйкам холодного плеча, и создание игриво скрылось во мраке. Снова выскочила из темноты и как бы невзначай прикоснувшись колючим плавником. Не успел он вспомнить о напарнике, как Уна юркнула куда-то вперёд. Напаивая пловцов воздухом, русалка металась от одного навта к другому, и в зелёном свечении острый хвост её отливал розовым перламутром. Тусклый фосфоресцирующий свет фундамента Орфея всё приближался, и, сдвинув брови, Васко с новыми силами взмах за взмахом преодолевал последние футы до тёмного прохода. Напоследок он всё же оглянулся на Уну. Красуясь заострёнными плавниками среди сияющих боков медлительного косяка тунца, она вилась вокруг собственной оси и всё никак не могла заглянуть себе за спину. Уна подплыла совсем близко и острые ноздри мазнули по щеке Васко. Последний поцелуй насытил воздухом грудь, в которой упрямо стучало медленное сердце. Когтистая ладонь мягко оттолкнула, и он продолжил свой путь.***
Жёлтые рыбки-клоуны попрятались в колышущихся ветвях разноцветных анемонов, и испуганно открывали большие рты, пока Уна плавала над ними туда-сюда. Подобрав плавники, русалка застыла над жгучими зарослями, готовая броситься на первую зазевавшуюся добычу, но отвлеклась на проходящий мимо косяк здоровенных пучеглазых сардин. Она цапнула ближайшую рыбешку, немедленно откусила ей голову и начала совсем не по-человечьи поедать пятнистое создание. Немного подумав, русалка рванулась глубже — и вот уже другая отчаянно забилась в бледной руке. Страшно довольная Уна вернулась к тёмному пятну прохода и, шевеля набитым ртом, нетерпеливо начала плавать взад-вперёд. Судя по всему, она надеялась похвалиться добычей. Однако не дождавшись навтов, русалка принялась за другую рыбину. Сытая и заскучавшая Уна облизнулась, что-то беззвучно проговорила напоследок и стрелой поплыла к поверхности. Море распогодилось. Тёмно-синие волны всё брали приступом статую Орфея, и вода градом сыпалась с изогнутых щупалец. На золотых кольцах гигантских изогнутых конечностей, покрытых ракушками, сияли отсветы звезд. И на фоне глухой темноты блеск статуи являл собою зрелище куда более завораживающее, чем какие-то анемоны, живые деревья или даже распахнутые жемчужницы. Уна радостно играла в волнах, и хвост её зигзагом рисовал витиеватые загогулины. Очарованная величественным зрелищем морского гиганта, Уна всё ждала, когда же он заметит её и соскочит с пьедестала, чтобы она наконец смогла вволю наиграться и даже показать ему сокровища среди остовов погибших кораблей. Когда сверху хлынул ослепительно-зелёный свет, она не удивилась и лишь заворожённо вильнула хвостом. Зубастая улыбка её стала лишь шире, и спустя мгновение её бледное тело распалось хлопьями во вскипевшей воде.***
Ощутимая затрещина вызвала истошный кашель, за которым последовал фонтан горько-солёной жижи. Васко привстал. Сырая теснота подводного грота в фундаменте статуи Орфея отдавала издохшими устрицами. Разъятые острые створки мёртвых моллюсков в мертвенном зелёном свечении казались штыками, направленными на навтов. Запыхавшийся Леон с поцарапанным лицом склонился над капитаном и нервно косился по сторонам, двумя руками пытаясь удержать трясущийся ятаган. Словно в бреду, он всё бормотал слова, смысл которых никак не доходил до сознания. Наконец, когда последние порции жгучей воды вытекли изо рта и ушей, капитан расслышал: — Надо уходить, уходить! Скорее! Венсан, ну ты чего? Живой? Живой! Леон помог приподняться и, закинув руку капитана себе на плечо, поволок его прочь от тёмной воды. — Эта тварь… Клянусь, в жизни не видал ничего страшнее этой костлявой бледной бестии… Уж и не знаю, что хуже, взгляд Орфея или вот это… А может то сама Смерть была??? Её же Костлявой кличут??? Пират так отчаянно нуждался в ответе, что даже встряхнул еле стоящего на ногах Васко. — Да о чем… Леон, о чём это ты?! — Говорю тебе, ну! Начинаю я, значит, отдавать швартовы. Вся, значит жизнь бедовая перед глазами… А тут она… Сиськи вижу! Холодные!!! Да можешь ты ногами перебирать или так и будешь на мне висеть?! Земля всё ещё шаталась под ногами, но стопы капитана всё увереннее держались на сыром песке. Холод от мокрых штанов и рубахи усиливал онемение тела. Товарища колотило от страха. Со стиснутыми зубами Васко углубился в заросший белыми кораллами тесный тёмный проход. — …понял, что мне конец. А эта образина с бельмами вместо глаз в меня как вцепится… думал, ну эк меня в агонии таращит… ан нет! И не могу ведь сопротивляться!.. а эта хреновина как… поцелует! Пиявка!!! Нет, я конечно давай отбиваться! Только она, видишь, сильнее оказалась… Думал, подохну, клянусь! Но вдруг дышать начал. Под водой! Водой и начал! Как рыба!!! Представляешь?! Она, похоже, и тебя с того свету вытащила… Только вот куда делась-то?!.. Да не, мне не страшно… мне ли бояться… Затаилась что ли… Всегда ретивый в своём бесстрашии Леон боялся. Даром, что в узком проходе навты продирались, сбивая ятаганами кораллы, и идущий впереди Васко мог не прятать улыбки во мраке. Он и помыслить не мог, что кто-нибудь когда-нибудь увидит его Уну и так напугается. Их многолетняя дружба показывала ему только прелесть, чудо и тайну неземного создания, и уж никак не безобразную тварь, что едва не вытрясла из бедного Леона всю душу. Странные догадки начали было всплывать в голове, но сине-зелёное свечение и низкий треск впереди вернули в реальность. Васко перешёл на рысь. Под сапогами раздавался хруст погибших кораллов. В последний раз протиснувшись между ветвистыми отростками, навты оказались внутри просторной колонны, такой огромной, что потолок её уходил в перспективу. По центру располагалась искрящая башня, опутанная арматурой, вдоль которой выгибались дуги густо-зелёного свечения. Потрясённый Леон, неверующий отчаянный храбрец и рубака Леон, задрал голову и в ужасе отступил обратно в спасительную темноту узкого лаза. Заикаясь, он скороговоркой бормотал отчаянные мольбы Священному Альбатросу о милосердии и всё норовил сцапать капитана за рукав и уволочь за собой. — Леон, свидетельствую глубочайшее почтение твоим воспоминаниям. Мы на месте. И я вижу именно то, что предполагал, — пробормотал Васко, вытер лицо, собрал волосы, и задумчиво сощурился на конструкцию. — Доделали всё-таки… Виднеющиеся сквозь сполохи огромные механизмы, встроенные в башню, от которой тянулись толстые железные канаты, теряющиеся где-то в темноте наверху, с громким лязгом перемалывали энергию, столбами поднимающуюся от самого ядра земли. Ещё курсантом, мучимый бессонницей после недельных попоек в Академии, Васко ночами напролёт торчал в библиотеке и, стараясь не дышать на ветхие свитки, вникал в схемы неоконченных проектов. Эту башню непризнанного гения Альфонсо Креслы он хорошенько запомнил. Проект при жизни учёного так и не воплотили до конца, однако сам принцип заёмных магнитных сил, в избытке пребывающих в самой сути их планеты, поразил юного навта изяществом и красотой задумки. Только в отличие от изначального замысла, могучее сооружение, у которого он стоял, не обеспечивало целые континенты силами для обогрева и механики, а ожидаемо было спрятано ненавистной Гильдией в саркофаг, и то — ради превосходства в вооружении. — С-сильно всё изменилось с крайнего-то разу, как собирались тут с пацанвой… — стучащий зубами Леон всё же присвистнул и на всякий случай шагнул за спину капитана. — И ч-что мы планируем делать? — Погоди, я думаю. Эй, не подходи близко! Шарахнет! — капитан рассуждал вслух. — Конденсация в принципе очевидна… но система замкнута… управление… где-то должно быть управление… — Васко обошел башню по периметру и замер, подперев ладонью подбородок. — Да какая разница, если наша задача сделать так, чтобы эта дура сломалась?!.. Леон опасливо косился на трескучие полосы. Васко тем временем осматривал стены, по которым плясали острия молний. — Башня управляется не отсюда. Сам посуди, регламент луча с огня маяка до того орудия гибели судов должен кто-то менять. Ищи лестницы, ступеньки, что угодно, что ведёт к голове Орфея. Так. Не понятно сказал? Давай иначе. Мы с тобой сейчас в барабане револьвера. Нужно найти, где расположен курок, и отрубить палец, который его нажимает… — Так бы сразу и сказал! Не успел Васко закатить глаза, как Леон заорал: — Сюда! Подъем по вбитым в отвесную стену скобам не может показаться опасным для навтов, сызмальства шныряющих по такелажу с мачты на мачту ещё юнгами. И уж тем более — навтам, в чьих головах мерно сыплет песок в часах до приказа всему флоту «Огонь!». Треск изрыгающей холодные молнии башни за спиной только добавлял им скорости. Крохотный обитый проржавелым металлом пятачок упирался в массивную дверь, покрытую густой серо-синей патиной. Навты переглянулись и медленно вынули ятаганы из ножен. Усмешка сдвинула полосы на щеках капитана, но он строго поднял палец, напоминая уговор: никаких вражеских потерь! Только — брать пленных. — По моему сигналу. Короткая фраза не оставила Леону никаких шансов на понимание. Васко задумался на минуту. Но — поднял подбородок, неожиданно лихо глянул на Леона, одернул подсохшую броню и, прежде чем пират успел что-либо понять, подбоченился и прокричал с нетерпеливым стуком: — Капитан Агилар, Отдел Инспекции! Ааа-ткрыв-вай, отродье! Судя по задержке отзыва и, чего уж, приглушенному звяканью бутылок, постовые спешно прятали неположенное. Но всё же раздался глухой скрежет массивной железной двери, и она распахнулась настежь. Тёмные силуэты в чёрных лейтенантских бушлатах Внутренней Службы застыли в проёме. — Вы совсем сдурели, господа офицеры?! Пиратский флот взял Орфей в кольцо! А вы?! Вы-то тут что?! Позорите Инженерный Корпус, да в такое время?! Или быть может изволите сразу донести Адмиралу Флота о вывешивании белого флага?! От неожиданности трое постовых отпрянули от покрытой рычагами тумбы, вытянулись по струнке и щёлкнули каблуками. Испуганные взгляды считывали чины с лица Васко. — Никак нет! — Машина почему неисправна? Грозный рык вкупе со знанием тактической обстановки сделал своё дело. Посыпались объяснения, мол, что вы, что вы, вашблародь, машина работает, вот-вот конденсация состоится, и новый залп ого-го как даст по крысьей флотилии… Подбоченившийся капитан строго кивал, а сам знай себе поглядывал за спины гильдейских инженеров на панель и спешно искал разметку, что хоть сколько бы намекала на изменение режима смертоносного света. Наконец заветная шкала обнаружилась. Ветхий рычаг с медным набалдашником стоял в давно неиспользуемом положении: борозды грязи после трудного хода в забитом пазу никто не удосужился вычистить. Придирчиво дёргая пряжки на бушлатах на предмет должной степени подтянутости, Васко дюйм за дюймом приближался к рычагу. Ещё мгновение — и флот под чёрными флагами спасён. — Как-кого… Вы кто ещё такие …?! Не теряя надменности, Васко обернулся. Ему в лицо смотрело дуло мушкета. Смуглый навт с густыми черными бакенбардами нервно поглаживал спусковой крючок. — Знавал я одного Агилара… В каморку техобслуживания втолкнули Леона. Васко крикнул: — Самый ветхий рубильник!!! Лево руля до упора и ломай ко всем дьяволам!!! Увидев изрезанные татуировки на лице пирата, навты опешили. Воспользовавшись замешательством, Леон проскочил между бушлатов и вцепился в единственную вещь, которую искал. Пока навты запоздало хватали его, пытаясь оттащить от панели, он передвинул деревянный рычаг вдоль глубокого порта и с треском выдрал его. Их схватили. Несколько крепких рук скрутили запястья заговорщиков, и ловко опутали веревками. Леон попытался было сопротивляться, но получил удар в живот, заставивший его согнуться в три погибели. — Проклятые крысы… Что же вы натворили… — разглядывая уже на свету задранную голову Леона, держа того за волосы, ужаснулся один из из чёрных бушлатов. — Чего с ними церемониться, порешим их, да и всё тут? — Стоять! — вдруг рявкнул тот, что с бакенбардами, и сдвинул предохранитель мушкета. — Васко. Ты — Васко Агилар. Сплюнув кровь, Васко ухмыльнулся: — Ты обознался. Проницательные зелёные глаза, обрамлённые чёрными ресницами под кустистыми бровями, от которых вразлёт расходились на виски зигзаги капитана Второго Ранга, остановились, всматриваясь в лицо Васко. — Да какого дьявола мы с ними церемонимся, Рауль? — испуганно прорычал дерганый рябой детина в синей косынке поверх рыжих вихров. — Отставить. Их судьбу решат в Адмиралтействе. Круг-гом!