Сто шагов

Хельге пришлось вернуться домой в тот воскресный вечер. Оставаться у Фиби и доставлять неудобства её семье не хотелось, поэтому Хельге ничего не оставалось, как вернуться в свой персональный ад под названием дом. Открыв дверь, она… наткнулась на пустоту. Ну, конечно, чего ещё можно было ожидать? Что родители, наконец, заметят её отсутствие? Что они начнут бить тревогу? Что они хотя бы элементарно встретят свою дочь на пороге, которую внутри разрывало от противоречивых чувств. Внешне Хельга была просто подавленной, но душа её готова была взорваться. Бомба, настоящая бомба, состоящая из ненависти, боли, хладнокровия, любви, трепета, разочарования, потери. Слишком много чувств для подростка? Но ведь Хельга всегда была такой эмоциональной в душе вплоть до драматизма, но таким кремнем снаружи, который в жизни бы не показал истинных своих чувств. Да и зачем? Она лишний раз убедилась в том, что даже такие идеальные люди, как Арнольд, способны, сами того не понимая и не замечая, втоптать до морального унижения. Посмотрев на телефон, что привычно стоял в коридоре, Хельге на секунду вспомнился один из тех редких моментов, когда родители вместе с Ольгой устроили панику, когда она прогуливалась в унылый День благодарения по Хиллвуду с Арнольдом. Пожалуй, только его светлая душа, как копна его волос, смогла на какое-то мгновение вселить в Хельгу надежду на то, что жизнь на самом деле не так ужасна, когда рядом есть человек, способный поддержать, разделить горе, понять и даже как-то подбодрить. Те воспоминания были, как старые снимки, которые со временем поблёкли: родители больше не устраивали панику, даже когда дочь уходила в пансион на несколько дней, а Арнольд… а он просто ушёл. Да, вот просто, не предупредив, не подготовив. Хельга поднялась в свою комнату, не обращая внимания на то, что Мириам снова уснула за столом в обнимку с коктейлем, а Боб мирно спал в своём кресле, при этом не убавляя громкость телепередачи. Она зашла в ванну, чтобы окунуться в приятную тёплую воду, понежиться в пене, но перед этим девушка взглянула в зеркало. В девять лет Хельга видела себя совершенно иначе в шестнадцатилетнем возрасте: девочка представляла, что будет носить более женственные платья, кеды сменятся на туфли, волосы станут более послушными, а лицо – более милым. Но, как часто это бывает, человеческие фантазии не всегда воплощаются в реальность. Хельгу нельзя было назвать дурнушкой, но и отъявленной красоткой не являлась. Она была… обычной. В меру симпатичной для своего возраста, но совсем не такой, как она себя воображала. Розовое платье сменилось джинсами и футболкой, волосы при влажности приходили в небольшой беспорядок, а лицо не стало таким же смазливым, как у Ольги. И если раньше её это не особо волновало, то именно сегодня она не могла смотреть на собственное отражение. Она Хельга, а не милая-премилая Лайла, которая наверняка и сейчас сводит всех парней с ума. Мисс Совершенство, у которой не было недостатков. Такая милая и воздушная, не то что Хельга со своими обидами проблемами, недосемьёй и вечными душевными терзаниями. Девушка резко выключила воду, передумав сидеть в ванне. Всё равно это не поможет ей расслабиться, сколько бы эфирного масла она бы ни налила в воду. Когда Хельга легла на кровать, эмоции, которые она старалась сдерживать внутри, всё же вырвались наружу. Нет, Хельга совсем не плакала, а просто сжимала в кулаках тонкое одеяло нежно-розового цвета, сжимала зубы от нахлынувших чувств и просто металась по постели, ворочаясь с одного бока на другой. Она же знала, что их с Арнольдом шалости рано или поздно приведут её снова к страданиям и, возможно, психологу, она ведь знала, что ей будет максимально плохо, настолько, что хотелось бы выйти в окно от раздирающей безысходности и отчаяния. Она даже не могла теперь появляться в пансионе: её сто шагов, которые стали своеобразным смыслом жизни, просто вмиг утратили своё значение. Вход запрещён, и запретил ей Арнольд. – Я всего лишь хотела почувствовать хоть какое-то подобие счастливой жизни, – лепетала девушка себе под нос, всё сильнее сжимая несчастную ткань. – Я всего лишь хотела почувствовать себя нужной хоть кому-то. Сколько же мне понадобится сил, чтобы всё забыть и не вернуться?.. Всю ночь девушка, конечно же, не спала, а утро встретило её как и всегда пасмурной погодой. Хорошо хоть дождя не было, потому что Хельга просто терпеть не могла все эти дожди, наверно, ещё с трёх лет, когда её впервые окатила водой машина. С того момента таких ситуаций было предостаточно, но почему-то именно в три года та самая машина и та самая окатившая её лужа стали символом всей её дальнейшей жизни, – невидимка. Она ни для кого не существует. В школе Хельга вела себя непривычно тихо, что насторожило Арнольда. Хоть он и не ожидал от неё приветствия в этот день, полностью осознавая, что он подвёл подругу, которая, возможно, по его вине не сдаст тест, но даже с другими одноклассниками Хельга вела себя отстранённо. Она со скучающим видом сидела за своей партой, записывая слова учителя, хоть этого не требовалось. Устный предмет, который многих вгонял в уныние. Писать не нужно было, но Хельга старалась запечатлеть на клетчатой бумаге все слова. Арнольд знал, что она пытается занять себя хоть чем-нибудь, чтобы отвлечься от мыслей, что снова прокрались в её голову и терзали, терзали, терзали. Девушка лишь разок взглянула на светловолосого парня, задержала на пару секунд взгляд, который выражал равнодушие, и снова уткнулась в свою тетрадку. От этого взгляда у Арнольда даже пробежали мурашки по коже. Последний раз он его видел, когда… когда сказал, что бесконечно благодарен подруге за спасение родителей. И не более. В том возрасте он не особо акцентировал внимание на эмоциях Хельги, которые выражались посредством её жестов, движений, взглядов и даже привычки покупать определённую жвачку. Серьёзно. Когда в душе Хельги стоит непогода, она покупает себе жвачку со вкусом ядрёной мяты, а когда она чувствует себя нормально (именно нормально), то всегда берёт со вкусом вишни. Арнольд отвернулся от неё и чётко решил для себя поговорить с подругой после всех уроков. Арнольд не стал подходить к ней, зная, что она проигнорирует его, заставляя себя думать, что надоедливого Репоголового нет поблизости, поэтому он попросил Фиби передать ей записку. – Она очень расстроена, – прямо сказала Фиби таким тихим голосом, как будто она выражала по этому поводу скорбь, – не думаю, Арнольд, что сегодня она согласится встретиться с тобой, – она посмотрела в его глаза и увидела в них надежду, что в последнее время бывает не так уж и часто. – Я знаю, но всё же попытаю удачу, мне нужно извиниться перед ней. Фиби усмехнулась. Конечно, он же думал, что Хельга злится из-за треклятых логарифмов, Арнольд не понимал, что причина злости Хельги крылась в милых веснушках. – Хорошо, – согласилась Фиби, обрекая себя лавину хельгиных эмоций. «Хоть бы она пришла, хоть бы она пришла, хоть бы…», – мысленно умолял Арнольд подругу прийти на пристань, где он её терпеливо дожидался, вертя в руках свою маленькую детскую кепочку. Детство осталось позади, как и многие привычки Арнольда. Ему пришлось расстаться с кепочкой на голове, но он всегда носил её в своём рюкзаке. Он не смог избавиться от неё, как, например, Хельга избавилась от своего банта, который ей всегда напоминал об Арнольде. Кепочка ассоциировалась у него с родителями, и, как бы ни был зол на них юноша, он всё равно преданно носил маленькую голубую кепочку рядом, не находя сил раз и навсегда расстаться с ней. Минуты ожидания превратились в часы. Когда фонари погасли, Арнольд встал и побрёл домой, опустив голову. Хельга могла обижаться на него, таких случаев было не мало, но она быстро отходила. Причём, это всегда было забавно. Она никогда прямо не скажет, что простила, за неё опять же говорили действия. В школе она могла ему отдать свой завтрак, когда Арнольд забывал собственный; когда Хельга оставалась ночевать в пансионе, она всегда приходила ночью к нему в комнату, чтобы убедиться, что его старый будильник в очередной раз не сломался. Арнольд не любил опаздывать, а уж тем более прогуливать уроки. А когда бывало особенно холодно в стенах пансиона (порой отопление исчезало на несколько дней), она приносила свой мягкий плед (ещё одна вещь, которую она забрала из своего дома) Арнольду и укрывала его. Но Хельга действовала только тогда, когда была уверена, что Арнольд спит, но в такие моменты он не спал, он ждал её, потому что знал, что Хельга не позволит ему проспать или же замёрзнуть. Они ссорились по многим причинам, а логарифмы не казались юноше чем-то серьёзным. Да, он был виноват, да, больше всего он хотел извиниться перед Хельгой, чтобы вернуть их прежнее общение. Ему было так скверно и так стыдно на душе, потому что смог довести девушку до сильной обиды из-за каких-то логарифмов. Свет улицы озарили редкие фары автомобиля, которые на секунду ослепили Арнольда. Он на мгновение остановился, чтобы перетерпеть «пляшущих» микроскопических мушек, создавшихся перед глазами от резкого света. Когда парень обернулся, то увидел, что из машины вышла Ронда, а вслед за ней взрослый мужчина, который, обняв девушку за талию, прошёл с ней внутрь дома. Значит, её роман с взрослым мужчиной всё же оказался правдой. Арнольд усмехнулся мысли о том, что в свои девять лет он бы оптимистично думал, что такая любовь возможна, но сейчас ему так не казалось. Это слишком… наивно. Когда Арнольд открыл дверь пансиона, его тоже встретила пустота. Все уже давно спали. Хоть парень не считал себя уже наивным простаком, он всё же заглянул в комнату Хельги, надеясь, что она мирно спит. Причём, дверь он открыл, как обычно, тихо. Но комната встретила его прохладой. Тогда парень прошёл внутрь неё и зачем-то лёг на кровать Хельги. На тумбочке он заметил недочитанный «Грозовой перевал». Он полностью прочёл этот роман ещё год назад, и эта книга, кроме депрессивных эмоций, ничего у него не вызвала. Несчастная любовь, сравнимая с помешательством, – таково было мнение Арнольда. Отчего-то ему не хотелось покидать пределы этой комнаты. Так он чувствовал себя немного ближе к Хельге, казалось, что она где-то рядом, и эта иллюзорная мысль успокаивала, постепенно нагоняя беспокойный сон. – Постой, – утром Арнольд решил для себя, что не станет даже дожидаться окончания занятий, и просто поговорит с Хельгой. И плевать, если придётся даже прогулять школу, ведь есть дела намного важнее. Он поймал подругу во дворе и несильно схватил её за руку. – Давай, поговорим. Хельга молчала. Арнольд внимательно разглядывал девушку, пытаясь угадать, её душевную погоду, но, увидев очередную ссадину на лице, которую Хельга старательно пыталась замаскировать пудрой, юноша даже забыл, что хотел сказать. Уже на автоматическом уровне он потянулся, чтобы прикоснуться к «трофею», но Хельга отвернула от него лицо. – Отстань от меня, – отстранённо произнесла девушка. За последние две ночи она успешно успела себя накрутить до такой степени, что в голове, кроме картинок Арнольда и Лайлы, причём, эротического характера, ничего не появлялось. Она будто специально причиняла себе тем самым боль, стараясь перетерпеть, стараясь подготовить себя, чтобы потом уже не испытывать такие сильные эмоции. – Нет, – уверенно заявил Арнольд. – Я буду ходить за тобой тенью, я буду сидеть возле твоего дома и сведу с ума твой автоответчик, – парень не собирался сдаваться. – Мне не нужны твои извинения, – начала спокойно говорить Хельга, зная, что он её остановил только лишь за этим. – Я не приму их, чтобы ты тоже терзался, как и я. Арнольд от изумления даже отпустил её руку, но Хельга уже не собиралась никуда отходить от него. Ей было плевать на то, что вокруг маячили другие школьники, включая одноклассников, ей было плевать, что её услышат в этот момент, и ей было плевать, что она причинит боль Арнольду, которого всегда старалась отгородить от этого. – Хельга, мне, правда, стыдно… – Стыдно? Стыдно может быть за пролитый сок на платье, стыдно может быть за двойку в первом классе, но не за это, Арнольд, не за это, – в её голосе промелькнуло отчаяние, которое она старалась, сквозь тяжёлое дыхание, спрятать. – Я думала, знаешь… это так глупо, но я думала, тебе можно верить, ведь ты такой идеальный, добрый и правильный. – Я поступил некрасиво, но это не значит, что я предавал тебя, – Арнольд ничего не понимал, но он не собирался выслушивать вот такие резкие заявления. – А как это ещё можно назвать? Я _полностью_ доверилась и открылась тебе, – Хельга не могла остановить поток мыслей, но слова ещё могла более-менее контролировать. – А что ты сделал? Ты при первой же возможности ушёл! – она закрыла глаза, пытаясь успокоиться. «Да, к чёрту, почему я всегда должна контролировать себя, даже когда мне так нестерпимо больно и противно?!». – Да куда я ушёл? Признаю, я забыл про наши занятия из-за вечеринки и понимаю, что… – Да причём здесь занятия и вечеринка?! – Хельга уже не могла держать в себе то, что переваривала два дня. – Твоя любимая Лайла. Ты ведь из-за этого ушёл на ту вечеринку, признайся хоть сейчас, Репоголовый! – Нет, – Арнольд сощурил глаза, что выражало его подкатывающую злость. – Ты думаешь, я слепа? Думаешь, я не понимала, что она ещё не отпускает тебя? Ты всё ещё влюблён в неё, да, я знаю это, и ты знаешь. И… – нет, этого Хельга не могла произнести. Произнести это, – означало бы признать, что во время их ночной «романтики», он представлял на своём месте рыжеволосую девушку. – Это неправда, Хельга. Неправда то, что я шёл из-за неё на вечеринку. Неправда то, что… – он запнулся на этом слове. Кого он собирался обмануть? Себя? Хельгу? Ведь он и сам не понимал до конца, чувствует ли он к милой Лайле ещё былую влюблённость, или же это всего лишь очередная преследующая его тень из детства. – Не лги мне. Ты можешь прямо сейчас сказать, что целовался с ней, что… на той вечеринке ты так же обнимал её, как и меня в своей комнате, – девушка донельзя покраснела то ли от смущения, то ли уже от нахлынувших слёз. «Пусть я лучше сейчас услышу, чтобы больше не представлять, чтобы больше не умирать от догадок». – Ты сыплешь на меня одни обвинения, – Арнольд повысил голос, потому что он ненавидел, когда его винили за то, чего он не делал. Очередная тень из детства, которая осталась с ним после случая с пижамой зайчика. – Я не буду оправдываться, ты можешь думать обо мне всё, что угодно. – Я уже… – И даже если что-то было, то я не обязан оправдываться перед тобой, ведь мы с тобой друзья, ДРУ-ЗЬЯ. Я ничего тебе не обещал, Хельга, – Арнольд тяжело дышал от нахлынувшей ослепительной злости, которая так редко появляется у него. Но самое страшное заключалось в том, что он скоро пожалеет о том, что сорвался и что сказал эти слова Хельге. Но именно в эту минуту, когда Хельга вмиг потускнела, когда она терпела невидимую пощёчину, которая была намного больнее, чем вчерашний удар Боба, Арнольд считал себя правым, считал, что может сказать это Хельге. Девушка горько усмехнулась, но не конкретно его словам, а очередным разбитым надеждам. Идеальный мальчик, теперь уже юноша, которого она обожала в детстве за правильность, за стремление помочь всем, за его идеальность, а в юности – за помощь, за поддержку, дом и сочувствие, вдруг резко испарился. Она видела перед собой прежнего Арнольда: с пшеничными волосами, в красной рубашке, которая была немного помята, с рюкзаком в руке, где была его маленькая кепочка, но это был уже не тот идеализированный ею человек. – Наверно, мы оба ошиблись, – только и сказала Хельга и направилась внутрь здания. Всего несколько минут их разговора смогли разрушить буквально всё, что создавалось не один год.