you'll know, you'll fall

Продвигаются они постепенно. Воображаемой линией отделяют то, что приемлемо, иногда обговаривая заранее, иногда нет, обычно ограничиваясь тем, что уже было раньше. Чаще всё сводится к разговорам, нежели к каким-то действиям. Се Лянь этим наслаждается, как и наслаждается ощущением безопасности, потому что то, продвинутся ли они дальше, зависит от него. Такое раньше было сложно даже представлять. Они дома у Хуа Чэна — всегда там, потому что Се Ляню приходится делить тесную и ветхую квартирку с типом, который вполне вероятно распространяет наркоту. Пусть перед встречей он успевает освежиться после рабочего дня, усталость скрыть не удаётся. Затем в какой-то момент возникает ещё и признание, что, возможно, он днём на работе случайно попал под рухнувшую стену и из-за этого разминает плечо. Всё не слишком серьёзно, обвал произошёл благодаря ему, но боль остаётся болью. Хуа Чэн поначалу выглядит взволнованным, затем раздражённым, а после предлагает сделать массаж, чтобы облегчить дискомфорт, сталкивает его на громоздкий диван и устраивается сзади. — Ммммм, — стонет Се Лянь, закатывая глаза, уже после нескольких минут чувствуя себя куском масла, оставленном на улице в летний день. — Сильнее, Сань Лан… вот тут! — Ты специально? — Хуа Чэн смеётся, и отзвук словно проходит сквозь его ладони. — Что специально? — Ещё один стон вырывается сам собой, когда большие пальцы надавливают на ещё одну болезненную точку. — Издаёшь… возбуждающие звуки. — А? — Милый, ты стонешь, как порноактёр. Се Лянь заливается смехом. — Сань Лан… боже, правда? — «Сильнее, Сань Лан, ааах, прямо вот тут!», — передразнивает Хуа Чэн наигранно высоким голосом, и Се Лянь пытается обернуться, чтобы ответить тычком, но его руки приковывают к бокам. Возня длится до тех пор, пока от веселья живот не сводит судорогой. — Откуда… — он едва дышит, пытаясь говорить спокойно. — Откуда я должен знать, как стонут порноактёры? — Ты никогда не смотрел порно? — спрашивает Хуа Чэн и отпускает, чтобы дать ему перевернуться, чтобы они могли видеть друг друга. Се Ляню интересно знать реакцию, – новость разочаровала или просто показалась странной? — но на лице заметно лишь удивление. — Эм. Нет? — У него нет компьютера, и телефон такой, в котором платишь за каждую минуту разговоров и который покупают для бабушек с дедушками, и сказать что-то в своё оправдание ему просто необходимо. — Не то чтобы я вообще не имею понятия, что это. Я знаю, как там всё работает. Приблизительно. Хуа Чэн с озадаченным видом приподнимает бровь. — Я как-то работал в стриптиз-клубе, — поясняет Се Лянь, вынуждая его закашляться. — Уборщиком! Сань Лан, ты же не подумал… — Гэгэ стал бы отличным стриптизёром, — серьёзно заявляет он, наверняка опять про себя посмеиваясь: его глаз блестит слишком ярко, а румянец на щеках кажется слишком алым. Решение пошутить в отместку приходит само. — Хм, я об этом думал. Остаётся только гадать, какие оставляют чаевые после приватных танцев! Но я плохо танцую, так что… Хуа Чэн давится воздухом и чуть ли не вспыхивает. От одной только мысли, что он так реагирует из-за него, становится теплее, будто тепло после массажа теперь стало исходить изнутри. — В общем, — добавляет Се Лянь, понимая, что от смущения пылает шея. — Я видел кое-что… то есть много чего... в переулке, пока выносил мусор. Удивление перерастает в очевидное огорчение, и настаёт его очередь краснеть, что совсем не обнадёживает. — Гэгэ, — начинает Хуа Чэн, возможно, собираясь объяснить, что застать, как кто-то трахается за углом, не то же самое, что смотреть порно, но Се Лянь перебивает. — Знаю, знаю, — признаёт он, пытаясь улыбаться. Знакомое чувство стыда оседает в желудке, застылое, словно болотная вода. — У меня правда нет никакого опыта. Дело в том, что у него не возникало мыслей о том, что к сексу можно относиться спокойно. Всегда казалось, что подобное отношение вряд ли возможно, что это скорее одно из возможных занятий. Такие рассуждения ему не нравятся, и он не уверен, откуда они вообще взялись, может быть, именно в них проявилась полнейшая неопытность. Всё-таки секс — вещь сугубо физиологическая. Он провоцирует уязвимость. Наверное, кто-то занимается любовью со своим парнем или девушкой, иногда даже с незнакомцами, однако сам Се Лянь себя к таким людям никогда не относил. Когда он был младше, то о сексе и не думал, а взрослые хвалили его за сосредоточенность на чём-то более важном и осознанное поведение, сравнивая со сверстниками, которые ходили на вечеринки и страстно целовались в автобусах. Да, со временем мысли о близости посетили и его, но вокруг не осталось никого, кому было бы до него дело. За исключением одного человека. Се Лянь скорее бы ушёл в монахи на всю оставшуюся жизнь, чем остался бы с ним. Словом, он не знает, каким будет следующий шаг, потому что в этом направлении просто-напросто ещё не ступал. Ни с кем-либо, ни самостоятельно. О том, куда направиться дальше, нет ни малейшего представления, что несправедливо, особенно по отношению к Хуа Чэну. Стыд вцепляется настойчивее, чем хотелось бы, и приходится отодвигаться, потому что на таком близком расстоянии всё станет заметно, но его вновь заключают в объятия, бережно прижимая к груди. Ничего больше. Они молчат, Се Лянь прерывисто выдыхает, позволяя себе расслабиться, Хуа Чэн неспешно дотрагивается до мышц, размятых после массажа. И эти прикосновения, бесцельные и бережные, без нажима и растирания, дарят тепло, а вместе с ним и простой и доступный покой, который не требует ничего взамен. Ладони скользят от шеи до лопаток и спины, от запястий до локтей и плеч, от ключицы до груди и живота. Се Лянь дышит медленнее, глубже, прикрывает глаза. Ощущение засасывающей болотной жижи ушло, растворилось то ли из-за объятий и невесомой ласки, то ли из-за мерного сердцебиения Хуа Чэна, которое можно ощутить спиной. Конечно, тот никогда бы ни в чём не упрекнул, у него нет желания наблюдать, как его захватывает подобное состояние. Он стремится, чтобы в жизни Се Ляня было что-то хорошее, похожее на это, делает всё возможное. Пальцы словно оставляют на теле узор из света, который наполняет грудь и слегка щекочет. Се Лянь довольно замирает и плавится, когда руки скользят по бокам, спускаясь к бёдрам и коленям и возвращаясь обратно. Разлившееся по телу тепло постепенно скручивается в узел внизу живота. — Знаешь, гэгэ, — тихо говорит Хуа Чэн. — Я ведь тоже ещё ни с кем не был. Се Лянь знает, что он не врёт. Никогда не врал. Только ему нелегко понять, почему так вышло, ведь Хуа Чэн, если говорить начистоту, просто находка: невероятно известен, город пестрит его скульптурами, привлекателен, притягивает к себе людей, хоть и не относится к ним с открытой симпатией. Последнее Се Лянь не раз замечал, поэтому и не мог так долго осознать, к кому именно сердце такого человека расположено. — Знаю, — отвечает он, нежась от прикосновений, — но ты хотя бы… сам понимаешь. — Хуа Чэн в подтверждение негромко хмыкает; естественно, они же оба помнят, что произошло несколько дней назад. — Я не кончал ни разу. Никогда даже не задумывался. Но то было до их встречи. — А хочешь? — Конечно хочу, Сань Лан. Хуа Чэн на мгновение замолкает, но рук не убирает. — Сань Лан? — Ты же знаешь, что не обязан меняться, правда? — его голос звучит нежно, и так же нежно пальцы дотрагиваются до бёдер. — Ты не… мы не обязаны ничего делать, гэгэ. Я серьёзно. Всё, что мне нужно, это быть рядом с тобой. — Я не… я тоже хочу быть с тобой, и как можно ближе. Мне кажется, мы оба этого заслужили. — Тело внезапно становится чересчур восприимчивым ко всему вокруг, руки и ноги будто держатся благодаря тоненьким нитям, которые стоит лишь задеть, чтобы порвать. — И я хочу… когда мы вместе… чтобы нам было приятно. Только, наверное, даже при всём желании не смогу быстро ко всему привыкнуть. — Продвигаемся постепенно, — соглашается Хуа Чэн. — Если можно. Я хочу попытаться. Хуа Чэн касается его подбородка и жестом просит повернуться, чтобы накрыть губы поцелуем, который, возможно, должен был быть кратким, но Се Лянь не отстраняется, целуя глубже, чувственнее, и устраивается удобнее, желая чего-то большего. Приподнимается, вновь ощущая на себе вес рук. Выгибается, когда Хуа Чэн проводит по груди, слегка разводит ноги... И, открыв глаза, вдруг осознаёт, откуда взялся узел внизу живота — от острого возбуждения. Хуа Чэн это наверняка знает, наверняка всё успел увидеть, глядя через его плечо. — Как насчёт сейчас? — вкрадчиво предлагает он. — Что? — Даже из-за простого вопроса Се Ляня охватывает трепет. — Есть желание попробовать прямо сейчас? И он согласен. На самом деле согласен, потому что сейчас ничего игнорировать не намерен, потому что ему хочется зайти дальше и посмотреть, что получится. — Если ты хочешь. — Хочу. — Хуа Чэн зарывается лицом в волосы, и его дыхание похоже на тёплый ветер. — Очень-очень хочу, чтобы ты кончил. Пальцы поддевают подол рубашки, отчего Се Лянь вздрагивает. — Да, — выдыхает он. И не знает, чего ожидать — может, Хуа Чэн расстегнёт его джинсы и сразу же начнёт действовать? — но вместо этого прикосновения возвращаются и воспринимаются уже острее, особенно когда ладони скользят по спине, а губы в то же время приникают в поцелуе к шее. От него ничего не требуется. Его тело просто исследуют и дразнят до тех пор, пока не сбивается дыхание и пока хлопковая ткань вдруг не начинает нестерпимо натирать кожу. Хуа Чэн выпрямляется, тянет за собой, всё ещё придерживая за бёдра, и уточняет: — Можно? Вместо согласия Се Лянь поднимает руки, поморщившись от боли в плече, и рубашка оказывается отброшенной в сторону, а он сам — обнажённым до пояса. Воздух в комнате без одежды ощущается иначе: с одной стороны, от прохлады бегут мурашки, с другой, этого недостаточно, чтобы погасить жар внутри. Без рубашки он остаётся словно беззащитным, пока Хуа Чэн, придвинувшись, не помогает ему опуститься на диванные подушки, затем устраивается сверху и спрашивает: — Так хорошо? Се Лянь уже сам отвечает, что да, не против повторить ещё раз, не против того, чтобы слышать один и тот же вопрос снова и снова. Он сам словно оголённый провод, которого обволакивает несравнимое ощущение безопасности. — Гэгэ, — шепчет Хуа Чэн, губами касаясь щеки. — Ты знаешь, какой ты красивый? Знает — слышал от всех подряд и от возлюбленного тоже, только теперь за этими словами кроется какое-то новое значение, новая сила. И тихо стонет, пока Хуа Чэн, склонившись, покрывает поцелуями шею, оказавшуюся внезапно чувствительной, особенно… — Ах, Сань Лан! — не выдерживает Се Лянь, когда он легонько прихватывает зубами и втягивает кожу чуть ниже уха. Значит, в процесс вовлечено всё тело? Как такое можно было вообразить? Ему представлялось, что внимание будет сосредоточено на члене, однако к нему ещё не прикоснулись, а возбуждение распаляет тело сильнее, чем когда-либо. В определённых точках удовольствие расцветает особенно ярко: на подушечках пальцев ног, под коленями, на шее. Там, где прикосновения ощущаются неожиданно остро. Там, где их хотелось бы ощутить. Кажется, будто Хуа Чэн намерен не упустить ни сантиметра, то поглаживая сквозь ткань, то склоняясь к обнажённой груди и проводя языком там, где раньше даже касания губ казались немыслимыми. Он добирается до ключицы, целует напористо и влажно, и Се Лянь не выдерживает вскрика: кожу слегка прикусывают зубы. Насквозь прошивает искра какого-то болезненного удовольствия, заставляя выгибаться. Хуа Чэн тут же отстраняется. — Милый, прости, было… — Потрясающе! — рвётся наружу стон. — Ты уверен, что раньше ничего такого не делал? — Просто пробую то, что может оказаться приятным, — усмехается он, обнажая зубы. У Се Ляня перехватывает дыхание. — Тебе повезло. Похоже, я не очень придирчивый. — Это нормально, — посмеивается Хуа Чэн. — Но если тебе не понравится, только скажи… — Да-да-да, я скажу, если что-то не так, только пожалуйста, ещё. Из-за невозможно широкой улыбки Се Ляню тут же хочется и ударить его, и вернуть прежние ощущения, что и происходит, когда поцелуями осыпают грудь, задевая сосок. Руки, блуждающие по телу, задерживаются — о, счастье — на поясе джинсов, и он уже бормочет непрестанное «да» в ответ на незаданный вопрос, сам рвётся расстегнуть пуговицу и молнию. Ощущение собственной наготы и уязвимости оглушает, но не останавливает. Перед глазами плывёт, и он вздрагивает, особенно когда понимает, что Хуа Чэн сползает ниже и его макушка виднеется на уровне живота. Стоит только приподняться на локтях, как после такого вида теряются все слова. Он никогда не видел, чтобы его член от сильного возбуждения казался едва ли не багровым и чтобы его рассматривали, словно редкий цветок. От подобного сравнения пробирает смех. Хуа Чэн поднимает взгляд, вырисовывая пальцами на коже невесомые узоры. — Я в порядке, — говорит Се Лянь, пытаясь подавить смешок. — В порядке. Даже лучше, чем просто в порядке, Сань Лан, я… Тот проводит языком от кромки волос до пупка, и… ох. Сложно не зажмуриваться, сложно удерживать остатки сознания, чувствуя поцелуи, от которых наверняка останутся следы, которые подбираются так близко к члену, что хочется кричать. Удовольствие, беспорядочно наполнявшее тело, теперь настойчиво уводит его за собой, и неизвестно откуда приходит понимание, что завершение этого пути близко, что он словно стоит на краю обрыва, отчаянно пытаясь не двигаться, будто бы малейшее напряжение в мышцах, малейшее дыхание подтолкнёт ближе к бездне. Над ним склоняется Хуа Чэн, чей глаз выглядит слишком тёмным из-за огромного зрачка, вдруг облизывает губы и зачем-то опускает голову, и Се Лянь ожидал ощутить прикосновение ладони, ладони… — О бо… Горячее дыхание, лёгкое касание губ и языка он ещё осознаёт, но затем сознание распадается, словно принадлежавшая матери ваза, которую он разбил, когда ему было шесть. Его раскололи. Раскрошили на крошечные кусочки. Се Лянь вскрикивает и захлопывает рот ладонью, потому что подумать не мог, что выйдет так громко, потому что не ожидал, что оргазм накроет волной, отдаваясь дрожью в груди и коленях, заставляя сводить вместе ноги. Даже после его всё ещё потряхивает, заставляя думать: «Неужели такое безумие творится каждый раз?» Он хватает ртом воздух, словно утопающий, пока буря ощущений ослабевает, и моргает, глядя в потолок. Только затем замечает размытые очертания лица своего Сань Лана, его сияющий взгляд, в последний раз тихо стонет и решает: если что-то похожее происходит всегда, то пусть даже от этих ощущений останется лишь крупица, всё равно можно понять, в чём притягательность близости. И если Хуа Чэн будет смотреть на него именно так, как сейчас… что ж, тогда о том, что у страсти нет цели, стоит теперь забыть. — Гэгэ? Это должно было прозвучать, как вопрос, но Хуа Чэн улыбается, как ненормальный. Се Лянь вынужден закрыть лицо руками, чтобы не заулыбаться в ответ. — Гэгэ, поговори со мной. — Было… — вот и всё, что ему удаётся выдавить, помимо вздоха, и терпение Хуа Чэна наверняка уже вышло, раз с его стороны доносится шорох. — Что… По коже, забрызганной спермой, словно проводят влажной кистью. Он отнимает руки от лица. Нескольких мгновений оказывается достаточно, чтобы увидеть алый язык и прижать их обратно. — О боже… — полузадушено выдавливает он. — Ты что… Голос, доносящийся всё ещё оттуда, снизу, звучит обеспокоенно. — Чересчур? — Да. Нет. Поверить не могу… о боже. Боже, — на него снисходит осознание того, что именно произошло. — Как неловко. Когда Хуа Чэн сдавленно смеётся, уткнувшись в живот, его смех успокаивает, заполняя собой возникшую пустоту. — Нет, гэгэ, — говорит он примирительно, выводя что-то на коже и целуя. — Было возбуждающе. Очень мило и очень, очень возбуждающе. — Правда? — Поверить в это ему по-прежнему непросто. — Ты же на меня едва дохнул и… — Се Лянь отнимает руки от лица, словно поражённый молнией. — Погоди. Сань Лан! — Гэгэ! — передразнивает его Хуа Чэн. — Я только что кончил! — он улыбается в изумлении, но сомнений нет: что произошло, то произошло. Только глаза ощущаются подозрительно влажными. — Ой. О нет. По щекам текут слёзы, и стоит только Хуа Чэну их заметить, как он тянется его обнять. Руки кажутся тёплыми и сильными, а плечо — достаточно удобным, чтобы зарыться в него лицом, пытаясь выровнять дыхание. Контроль вернуть непросто: тело всё ещё гудит после произошедшего, и что-то неизвестное — даже не ясно, что именно — переполняет изнутри, готовое перелиться через край. Хуа Чэн перебирает его волосы, подвинувшись, чтобы устроиться удобнее. — Всё хорошо, — шепчет он, и Се Лянь прижимается теснее. — Я здесь, гэгэ. Всё хорошо. — Я счастлив, Сань Лан. — Тот должен это знать, пусть ему приходится говорить, уткнувшись в плечо, пусть даже голос дрожит. — Правда, счастлив, просто… — Не торопись, — успокаивает Хуа Чэн, потому что ждать готов всегда, и склоняет голову, чтобы оставить поцелуй на веках. — Наверное… я никогда не думал, что у меня что-то будет? — он всхлипывает, смаргивая последние непрошенные слезы. — Я не только о сексе. Обо всём. О тебе. Хуа Чэн отстраняется, чтобы они могли взглянуть друг на друга, и одного взгляда оказывается достаточно, чтобы начать осознавать, как называется всеобъемлющее чувство, распирающее грудь. — Я думал, что навсегда останусь один, — тихо сознаётся Се Лянь. — Я тоже, — едва слышно доносится в ответ. — Но теперь всё иначе. Теперь всё иначе. Эта мысль остаётся с ним, когда он успокаивается, прижавшись щекой к щеке, пока на нём бережно застёгивают джинсы. Хуа Чэн всегда останется с ним. Тот, кем он был раньше, тот человек, которого охватывало и до сих пор порой охватывает одиночество, навсегда исчезнет и уйдёт на покой. Его переполняет счастье, и он вздыхает, смахивая последние слёзы. Хуа Чэн едва ли не сдувает с него пылинки, вытирая собственной рубашкой следы спермы, оглаживая едва заметные следы укусов, приподнимаясь на локтях и разминая его плечо, которое всё ещё побаливает. — Что ты делаешь? — Просто… — он смеётся. — Проверяю, всё ли хорошо. — Лучше, чем просто хорошо, Сань Лан. — Выглядишь ты точно лучше, чем «просто хорошо», — отзывается Хуа Чэн, и Се Лянь испытывает гордость за то, что у него даже не вспыхивает от смущения лицо. Хотя, может, на это не осталось лишней крови. — Останешься на ночь? В голове всплывают мысли о том, что придётся ждать автобус и ехать едва ли не целый час через весь город, о неопрятной квартирке, о сомнительном соседе. — А можно? Было бы неплохо. Добираться утром до работы будет не так уж удобно, но прямо сейчас он не против. — Мне тоже так кажется. Пока они целуются, Се Лянь теперь замечает, что бедром упирается между ног, замечает, что его драгоценный, милый и терпеливый Хуа Чэн тоже возбуждён, пусть и предлагает: — Приведём тебя в порядок? Потом можем заказать что-нибудь из того места, которое тебе нравится. Он правда просто не станет обращать внимание? — Конечно, — медленно соглашается Се Лянь. — Если хочешь. — Мгм, — Хуа Чэн расплывается в нежной улыбке. — Сегодня был важный вечер. Я могу немного о тебе позаботиться? Появляется подозрение, что он не станет притворяться, будто с ним ничего не происходит, а в какой-то момент ненадолго ускользнёт и незаметно справится со всем сам, потому что не захочет заходить слишком далеко и сводить всё к своим интересам. В самом деле, его возлюбленный иногда о себе совсем не думает. — Ладно, — Се Лянь теснее прижимает бедро к его паху. — Только если разрешишь, чтобы я сначала позаботился и о тебе. Хуа Чэн резко втягивает в себя воздух и замирает, не сводя пристального взгляда, в котором что-то неуловимо меняется, может быть, мелькает удивление. И вздрагивает, когда мышцы бедра напрягаются. Се Лянь не знает, чему ещё довериться, вспоминает недавно усвоенный урок, что близость — вещь не односложная. Может, не стоит так напирать? — Не хочешь? Если нет, то мы не… Он опускает ногу, но и Хуа Чэн придвигается следом. — А-ах, милый, — бормочет он, нерешительно подаётся вперёд и его явно захлёстывает удовольствие: губы приоткрываются так же, как и тогда, когда эмоции берут над ним верх. Каким-то образом руки Се Ляня сами ложатся на пояс, пальцы оглаживают выпирающие косточки. — Так? — уточняет он, потому что готов скользнуть ладонями под ткань джинсов, если Хуа Чэн сам того захочет. — Да, так, ох. — Ещё один пробный толчок. И ещё. Сердце вновь колотится, но возбуждение уже совсем иное. Он вымотан до предела, но почему-то единственное, что вносит ощущение завершённости, это испытывающий наслаждение Хуа Чэн. — Мне так хорошо с тобой, Сань Лан, — мягко говорит он и тянет его навстречу, добивается, чтобы у того из горла вырвался стон. — Дай, я… позволь… — и делает так снова. — Гэгэ, — выдыхает Хуа Чэн, — гэгэ, гэгэ, пожалуйста… И вновь толкается вперёд, сильно, порывисто. Се Ляню кажется, будто бы иногда темп задаёт он сам, иногда — словно всё, что остаётся, это держаться. Швы на ткани и петли ремня натирают кожу ладоней, становится невыносимо жарко, и с каждым отчаянным толчком чувствуются очертания члена. Это лучше, чем просто наблюдать, думает он. Так удаётся заметить, как Хуа Чэн мило хмурится, как голос срывается на стоны. Так можно ощутить жар тела и вместе приближаться к краю бездны. И всё благодаря его действиям: его руки направляют толчки, в его бедро Хуа Чэн вжимается и… Короткая вспышка тепла, последний протяжный стон, и Се Лянь успевает только охнуть, когда на него падают сверху, не удержавшись на локтях. — Чёрт побери, гэгэ. — Теперь нам обоим нужно приводить себя в порядок. — Смеясь, он обнимает его, оглаживая ладонями спину. И пока руки скользят вдоль лопаток, опускаясь ниже, слышит неразборчивое бормотание. — Что такое? Хуа Чэн даже не пытается ничего повторять, только со вздохом целует обнажённое плечо, то, что по-прежнему болит, но уже едва ощутимо. — Дай угадаю, — предлагает Се Лянь. — Я тебя в могилу сведу? — Мгм. Точно. Именно так.