you'll know, you'll fall

Смена в четверг уже почти заканчивается, и Се Лянь сбивает пятую по счёту стену, когда раздаётся возглас: — Как у тебя здорово всё получается, какой ты горячий, гэгэ! Он чуть не роняет молот, когда оборачивается. Навстречу несётся Ши Цинсюань; высокие каблуки туфель настолько тонкие, что похожи на острые свёрла, юбка-карандаш выглядит угрожающе. Хоть каску надеть не забыла. В его сторону она посылает ослепительную улыбку и свистит. — Не заигрывай со мной, пожалуйста, в присутствии других рабочих, — отзывается Се Лянь, по правде говоря, радуясь её приходу. Непринуждённые манеры действуют на него расслабляюще. Никто из его старых знакомых ничем похожим не отличается. — Что ты здесь делаешь? — Проверяю, в каком состоянии мой отель, — говорит она, раскинув руки, и внезапно заваливается назад, но Се Лянь тут же успевает её поймать. — Спасибо. — Твой отель? — он выгибает шею, чтобы окинуть взглядом каркас здания. — Ну, когда это страшилище снесут, то да, — на её лице расцветает улыбка. — Бизнес не стоит на месте. Можешь взять перерыв? — Эм… — На что-то более распространённое не хватает времени: его оттаскивают в угол, предназначенный для перекуров. — Ну так что, — начинает Ши Цинсюань, упираясь плечом в стену и пачкая дорогую одежду. — Как дела? Что нового? Как тебе жизнь на стройке? — Будешь предлагать мне другую работу? — вздыхает Се Лянь. — Пианиста мы всё ещё не нашли. — Вот незадача, я много лет не подходил к инструменту. — Другие вакансии тоже открыты, — она изо всех сил пытается сохранять беззаботный тон, и Се Лянь благодарен за усилия. — Спасибо, конечно, но у меня уже есть работа. — И надолго? — Пока не начнут строить твой отель, наверное, — он улыбается, тронутый тем, что кто-то ради встречи с ним откладывает важные дела на потом. — Но спасибо. Многие прошли бы мимо, а ты — нет. От него отмахиваются, словно от комара. — Ты же в курсе, что у нас с братом четыре отеля в пригороде? Че-ты-ре. — Допустим, и? Ши Цинсюань драматично закатывает глаза. — Устроишься на работу в один из них, и от парня тебя будут отделять десять минут пешком. Его студия в пригороде, я права? Слушай, ты же раньше так не тормозил. — А-а. Ах вот оно что. Он невольно задумывается. Жить недалеко от Хуа Чэна ему не по карману, но если в том районе работать, то, возможно, они смогли бы встречаться за обедом. Каждый день. И, наверное, даже держаться за руки. — Вот срань. Ты уже где-то далеко, да? — Ши Цинсюань смотрит, хитро улыбаясь, пока её не отпихивают, вынуждая отскочить. — Как всё продвигается? Особенно в плане кружевного белья. Се Лянь заливается краской, хотя надеется, что из-за усталости румянец не заметен. — Нет никакого кружевного белья… — Издеваешься? Для тебя надо составить пошаговую инструкцию? — Пока что, — заканчивает он. И да, его лицо теперь полыхает. — Оооо, — протягивает Ши Цинсюань и смотрит так выразительно, что возникает желание столкнуть её за бетонное ограждение. — Ага, — подытоживает Се Лянь, чувствуя, как колотится сердце. Он уже на полпути к цели и порой представляет, что будет завтра: то, как придёт к Хуа Чэну, как они проведут целых три вечера вместе. — Эм… к слову. Мне нужен твой совет. — Что угодно. Серьёзно, что угодно, боже, главное, спрашивай. — Как выбрать секс-игрушку? Ши Цинсюань невероятным усилием пытается стереть с лица похотливую улыбочку. — Может, у своего парня спросишь? — Знаешь, они, похоже, ему... не очень-то и нужны? Он обходится воображением. — Слова тут же хочется забрать обратно и никогда больше не произносить, потому что перед ним всё-таки Ши Цинсюань. — Не смей никому рассказывать. — Обещаю! — Ни брату, ни кому-то ещё. Даже своему парню, который выглядит, как гот. — Это чей тут парень выглядит как гот? — фыркает она. Се Лянь видел Хэ Сюаня только один раз и то, потому что тот тоже художник и украсил побережье мультимедийными композициями в виде рыбьих скелетов. Хуа Чэн как-то приходил посмотреть на его инсталляцию, правда, чтобы посмеяться потом. Хэ Сюань вполне был похож на гота. Что ж, об определённых решениях он уже сожалеет, но раз Ши Цинсюань рядом, то почему бы не воспользоваться случаем? — Можно одолжить твой телефон? Она передаёт смартфон, предварительно сняв блокировку. Среди приложений Се Лянь вскоре обнаруживает иконку браузера и заодно поглядывает на Ши Цинсюань, которая взобралась на ограждение (а от него до земли, на минуточку, не меньше 12 метров) и болтала ногами, облокотившись на его плечо. — Ты что… ты гуглишь секс-игрушки? — закашлявшись, она рвётся за телефоном. Приходится уклоняться, придерживая её за запястье — вдруг начнёт падать. — Я этот телефон для бизнеса использую! Хотя бы войди в режим инкогнито! — Войти куда? — Да твою ж мать, Се-сюн. Загружается страница с результатами. Если сердце раньше просто колотилось, то сейчас готово молотом пробить грудную клетку. Он, конечно, знал, что мало разбирается в теме, но такого не совсем ожидал. И после озадаченного хмыканья вытаскивает свой телефон, чтобы набрать номер Хуа Чэна. Тот отвечает после третьего гудка, со столь же искренней радостью, как и всегда. Не заулыбаться от такого невозможно. — Гэгэ! — Сань Лан, когда ты в последний раз гуглил секс-игрушки? — Что? — Раздаётся звук, будто что-то падает. — Что-что? — Я обдумал твоё предложение и решил разузнать поподробнее, и, ну… ты не предупреждал, что всё выглядит настолько жутко. Ши Цинсюань нависает над плечом. — Жутко? — Рядом с тобой там… Ши Цинсюань? — Хуа Чэн уточняет ошарашенно. — У меня её телефон. — И на нём ты ищешь информацию о секс-игрушках? Терпение Се Ляня, не настолько безмерное, уже начинает истончаться. — Другим вариантом было пойти в библиотеку, но Лин Вэнь наверняка выгонит меня оттуда пинками. — А. Хорошо. Не ищи ничего про секс-игрушки в библиотеке. — Не буду врать, — слабеет и дрожит голос, но сложно не продолжить листать страницу, даже когда перед глазами предстают всё новые ужасы. — Я несколько потрясён. И это просто картинки, а я собирался идти в магазин сег… — он запинается, осознавая, что почти выдал себя. — Сегодня вечером? — ему прекрасно слышно, как Хуа Чэн улыбается. — Ты собирался пойти туда сегодня вечером? Задерживаясь взглядом на одной из игрушек, Се Лянь не сдерживает стона. — Сань Лан, тут одна выглядит как морской ёж. С шипами. Ты… ты там что, смеёшься надо мной? О да, определённо смеётся. У него из груди вырывается вздох, а телефон возвращается к Ши Цинсюань, которая продолжает просматривать результаты. — Извини. Сейчас день, ты, наверное, ещё в студии… Я знаю, что… ты же не подписывался на то, чтобы тебе сообщали о таких вещах… — Уверен, что подписался с того момента, как мы стали встречаться, — замечает Хуа Чэн. — Не нервничай, гэгэ. Не надо покупать ничего жуткого. Он выдыхает. — Никаких шипов? — Никаких шипов, — слыша его тихий смех, Се Лянь и сам посмеивается. — Ммм, знаешь, что? — Что? — Ты мне доверяешь, гэгэ? — Да, — он откликается без сомнений, но затем уточняет, — А что? — Я тебе кое-что подарю, — и никаких подробностей не следует. Повернув голову, Се Лянь замечает, что Ши Цинсюань придвинулась ближе, чтобы подслушивать. — Постой, не надо, — возражает он и почти выпаливает: «День рождения же будет у тебя». — Слишком поздно. Я уже всё решил. Мне пора. — Ладно… — ничего не остаётся, кроме как согласиться, и его шумно перебивают. — Передай ему, чтобы ответил на моё предложение! — Предложение? — Она хочет, — мрачно поясняет Хуа Чэн, — чтобы я отобрал коллекцию для её отеля. — Вот как. — Се Лянь слабо разбирается в искусстве, но его мнение знает и оборачивается. — Ну да, вряд ли что-то состоится. Ши Цинсюань дуется, и из динамика доносится смешок. — Люблю тебя, гэгэ. Жду не дождусь нашей встречи. — И я тебя люблю, — отвечает он, в спешке добавляет, — Пожалуйста, не надо никаких подарков! — и замечает, что вызов уже завершён. Ши Цинсюань спрыгивает с барьера, пошатывается на нелепых каблуках. — Может, он подарит тебе приличный телефон.

***

Вечером в пятницу, закончив с работой, Се Лянь уже мысленно готовится к поездке через весь город, но после восьмого шага к автобусной остановке слышит урчание двигателя и оборачивается: к тротуару подъезжает чёрная машина, останавливаясь там, где запрещена парковка. Кто за рулём, гадать не приходится. Приблизившись, он замечает красную обивку. Хуа Чэн опускает окно со стороны пассажирского сидения. — Привет! — восклицает Се Лянь, сдерживая рвущуюся наружу радость. Сегодня пыли и грязи на нём вдвое меньше, чем в последний раз, с плеча свисает сумка с одеждой, и он отчаянно жаждет очутиться ближе. — Я по дороге отрабатывал фразы для подката, — говорит Хуа Чэн, — но знаешь, они все вылетели из головы. Ты чудо. — Эта тоже подойдёт, — он открывает дверь и садится. Щёки горят. — Поторопись, пока бригадир не вызвал эвакуатор для твоей спортивной машины. — Любишь покомандовать, — довольно отзывается тот. Се Ляню сложно поверить, что впереди полноценные выходные, наполненные такими моментами. В памяти остаётся каждая деталь: тембр голоса Хуа Чэна, то, как они склоняются друг к другу, желая про себя, чтобы переключатель скоростей не мешался, то, как его рука дёргается, словно пытаясь переместиться к нему на колено. Он пытается не отвлекаться, поддерживая разговор, но внезапно ловит себя на том, как внимание фиксируется на этих руках. Так происходит часто: они красивые, изящные, всегда к нему тянутся. Се Лянь невольно наблюдает за ними в движении. Как Хуа Чэн крепко стискивает руль. Как открывает ему дверь и перебрасывает сумку через плечо. Как играется с ключами и затем убирает, чтобы взять за руку, переплетая пальцы. Отчасти Се Лянь осознаёт, что скоро эти руки нежно и игриво — так, как нравится Хуа Чэну — его коснутся. Отчасти просто сосредотачивается на безоговорочном факте, что они очень красивые. Всё чаще возникают мысли, будто где-то на подсознании он начинает к такому привыкать, будто близость становится чем-то желаемым. Они не исчезают, даже когда Хуа Чэн приводит его в квартиру, оставляет сумку на тумбочке таким жестом, словно та всегда там лежала, и уходит в комнату, пока Се Лянь решает принять душ. И даже тогда он продолжает думать, внезапно осознавая, где именно моется и как. Приходится сделать равномерно тёплую воду прохладной, чтобы не заводиться прямо так, в одиночку в ванной. Он находит Хуа Чэна в студии, которую тот организовал, когда снёс стену, разделявшую две гостевые спальни. Комната, где обычно ведётся вся основная работа, кроме оттачивания деталей, Се Ляню всегда представляется страной чудес. Словно готовые ожить, стоят модели из бумаги, каучука и клея, некоторые отблёскивают необработанной поверхностью меди. Хуа Чэн очевидно чем-то занят, сидя за столом. Не желая его беспокоить, Се Лянь, словно ребёнок, обнаруживший сокровищницу, прокрадывается мимо, завидев на другом столе наброски. Он тихо просматривает их и замирает, уставившись. На страницах нарисован он. На… всех страницах. Ему посвящён целый блокнот. Се Лянь забирает его, едва сдерживаясь, чтобы не пищать от восторга, что, похоже, не очень-то удаётся. Хуа Чэн оборачивается и, замечая, что тот держит в руке, очаровательно краснеет. — Гэгэ… — Я не хотел ничего вынюхивать, — оправдывается он, широко улыбаясь. — Просто не смог пройти мимо. Сань Лан, ты что, так мной увлечён? Тот закатывает глаза и подходит, пока Се Лянь листает страницы. Человек на набросках выглядит куда прекраснее и элегантнее, чем в жизни, но неточность не режет глаз. Обнаружив рисунок, где на нём из одежды только чёрная рубашка Хуа Чэна, он восхищённо смеётся. — Я выгляжу потрясающе! Блокнот пытаются стащить. — Я рисую только то, что вижу, — хитро произносит Хуа Чэн, зарабатывая тычок в бок. — Ого, ты нарисовал меня таким соблазнительным. — Набросок углём, где он лежит на диване без рубашки, очаровывает. — О! Вот этот! Хуа Чэн, нарисуй меня, как одну из своих французских девушек! — Се Лянь копирует позу, чуть не взрывается от смеха, наблюдая за реакцией. И перелистывает снова. Он лежит на кровати, на смятых простынях, с недвусмысленно разметавшимися волосами, обнажённый — обнажаться перед возлюбленным до такой степени ему ещё не приходилось. И лицо… интересно, возбуждение действительно настолько его меняет? Представление о том, что он когда-то увидит себя таким, приводит в ступор. Чем пользуется Хуа Чэн, выхватывая из рук блокнот. — Мне нравится, — признаётся Се Лянь. Тот выглядит довольным и слегка смущённым. — И… ты нормально к такому относишься? Он кивает. Очень усердно. Хуа Чэн улыбается, проводит пальцами по щеке и бормочет почти про себя: — Никак не получается поймать выражение лица. Вот оно. Вопрос прятался где-то на задворках сознания уже целыми днями, чередовался с волнением, что спрашивать такое — чересчур. Прятался и возвращался, пока он ехал на автобусе, обедал, заносил для удара молот. Теперь, разглядывая ладонь, которая частично закрывает обзор, Се Лянь понимает, что с него хватит терзаний. — Сань Лан, а что во мне тебе особенно нравится? Хуа Чэн хмурится. — Милый, ты нравишься мне весь. — Я хотел сказать… — он краснеет, хоть и надеялся, что со смущением покончено. — Нравится ли что-то… конкретное. Большой палец очерчивает линию скул, на лице озадаченность сменяется заворожённым блеском, и следует ответ: — Мне многое нравится. Се Лянь вздыхает почти что раздражённо, но Хуа Чэн подступает ближе, понижая голос. Лёгкое дыхание тепло щекочет кожу. — Нравятся, хмм… твои волосы. — Волосы? — он перебарывает порыв понюхать кончики, забыв, что недавно был в душе. — Они мягкие. И всегда немного растрёпанные, — тот улыбается, обнимая его за талию. — Твоя очередь. — Мне… ох. — Многообразие вариантов потрясает. — Нравится, как звучит твой голос, когда мы наедине. Он становится хриплым, тебе будто не хватает воздуха. И ты вообще-то чуть ли не всхлипываешь. Кольцо рук сжимается плотнее, и Хуа Чэн прячет лицо, уткнувшись в изгиб шеи. — Гэгэ, ну разве можно так… — Нет, постой, мне же нравится, — смеётся он, довольный собой, и придвигается ближе, вжимаясь бёдрами, пока свободное пространство между ними не исчезает вовсе. — Давай продолжим. — Мне нравится, — слышится шёпот, и губы касаются шеи, — когда ты заставляешь меня слегка смущаться. На долю секунды его охватывает совершенно всеобъемлющая волна нежности, и Се Лянь понимает, что такое чувство сложно не полюбить. — И мне, — признаёт он, но раз простое согласие не считается, то добавляет, — Ещё нравится, что ты относишься ко мне с нежностью и терпением. Что даришь ощущение надёжности. Пока он говорит, Хуа Чэн перестаёт прятаться, медленно проводит носом по коже. Осторожные массирующие прикосновения кажутся многообещающими. Се Лянь в ответ оглаживает ладонями спину. Хуа Чэн отстраняется, чтобы поймать его взгляд. — Мне нравится, когда ты говоришь о сексе. И как именно говоришь. Невольно хочется верить, что ты начинаешь привыкать и к близости, и ко мне. Я счастлив. Мне нравится, что мы действуем постепенно. Голову словно заливают до краёв шампанским, в котором взрываются пузырьки, рождая вспышки света. Се Лянь улыбается и… не обнаруживает в себе никаких сомнений. — Мне нравится, как выглядит твой член. — Удивительно, но если не задумываться, то слово соскальзывает с губ легко, даже довольно естественно. — Он… не знаю, я не предполагал, что член может быть красивым? Но он красивый, и… эм... я часто об этом думаю. По цвету его лицо должно было сравняться с панцирем лобстера, как и у Хуа Чэна, который, плотно стиснув губы, определённо пытается подавить один из тех очаровательных всхлипывающих стонов, но затем расслабленно открывает глаз. Ладони исследуют тело целенаправленно, проходятся по рукам, плечам, соскальзывают вниз по спине. — Мне нравятся… — он задумчиво хмыкает, — твои мышцы. И в качестве доказательства обхватывает за плечи, стискивает сильнее, вновь отпускает. — Правда? — радостно переспрашивает Се Лянь. — И нравится, как ты… решительно со мной обходишься. — Они прижимаются к друг другу так тесно, что сквозь ткань штанов невозможно не ощутить затвердевшую плоть. – Как в тот вечер, когда твои руки удерживали меня за бёдра. — Серьёзно? — Ему самому поверить трудно. Возбуждение словно тлеет где-то в глубине, готовое в любую минуту разгореться ярче. — Мгм. Гэгэ сильный. — Хуа Чэн словно стремится превратить его в статую из мрамора; руки (совершенно невозможные руки) спускаются к бёдрам, пальцы ненадолго сжимаются. — Хотелось бы когда-нибудь ощутить это хоть ненадолго на своей шее. Се Лянь втягивает воздух и кашляет. — Давай в спальню. — Что? — раздаётся шёпот возле уха. — Если только ты не хочешь остаться здесь, — он осматривает аккуратно убранные столы. — Эм, обстановка, конечно, возбуждает, но мне очень нравится твоя спа… Хуа Чэн целует его горячо и настойчиво, подталкивая к двери. Они неуклюже пробираются через коридор, прижимаясь другу к другу так, словно пытаясь слиться воедино, и спотыкаются о ножку поистине шикарной кровати, которая размером может сравниться с маленьким бассейном. Се Лянь отстраняется, пытаясь выровнять дыхание. — Я хочу… — но тут же исправляется, вспоминая выбранную формулировку. — Мне нравится представлять тебя без одежды. С этим они не сталкивались ни разу. Хуа Чэн снимал с него рубашку, исследовал прикосновениями тело, тогда же Се Лянь видел, как выглядит его член. Воспоминание нежным отпечатком всё ещё остаётся в памяти, а вместе с ним и понимание, что нагота — что-то не настолько обыденное, как казалось. — Мне тоже, — хрипло отвечает Хуа Чэн. Ничего иного не остаётся. Если и продолжать движение, то только вперёд. Если помнить о времени, то только о мгновениях настоящего. Если искать выход, то идти до конца. В конце концов, «без одежды» — его слова, пусть и сорвались с губ сами собой. Се Лянь тянется руками к вороту футболки, чтобы снять её через голову. Пальцы дрожат. Хуа Чэн мягко накрывает своими ладонями его, отводит в сторону, помогает опустить плечи. И спрашивает, протягивая руки: — Разденешь сначала меня? Упасть духом теперь было бы слишком просто. Се Лянь уже и так расстроен, что заговорил о чём-то вслух и тут же засомневался. Ему хотелось бы, чтобы желания были простыми, чтобы ничего не усложнялось. Так лучше для него самого, так Хуа Чэн сможет знать, что он всегда стремится быть к нему ближе. Мысли откладываются на потом. Се Лянь касается маленьких чёрных пуговиц на рубашке, поблёскивающих, словно чьи-то глазки, и сосредотачивается на том, чтобы расстёгивать их одну за другой, смотреть, как ткань понемногу обнажает бледную кожу. Хуа Чэн пытается дышать ровно и улыбается, замечая на себе пристальный взгляд. Улыбка словно дарует прилив храбрости, достаточной, чтобы обхватить того за плечи и скинуть рубашку, стянуть рукава, позволить ей упасть на пол. Се Лянь с трудом перебарывает порыв поднять её и сложить, потому что ткань на ощупь показалась дорогой, но взамен прослеживает взглядом очертания обнажённого торса, то мягко закруглённые, словно выточенные из мрамора, то заострённые, как грани драгоценных камней. Хуа Чэн выглядит таким идеальным, будто однажды сам себя обратил в статую. — Гэгэ, ну что ты такое говоришь, — возражает тот, заливаясь румянцем, и Се Лянь понимает, что сказал всё, о чём думал, вслух. Реакция одновременно и смущает, и очаровывает. — У тебя красивая кожа... Мне нравится, — сознаётся он. — Это странно? — Ужас как странно, — отшучивается Хуа Чэн, притягивает его ближе, склоняется, чтобы прислониться лбом ко лбу. — Как ты там говорил? Без одежды? Се Лянь задевает пальцем проколотый сосок, слышит тихий вздох в ответ, и думает: уже и так достаточно одежды отсутствует. Но отдалённо понимает, что нет, не достаточно, и касается пуговицы брюк дрожащими пальцами. Может быть, на самом деле его движения спокойны, а дрожит Хуа Чэн. Может, дрожат они оба. Он расстёгивает молнию и, зацепившись большими пальцами за пояс, приспускает брюки, приподнимается, чтобы оставить поцелуй на губах. Осознание, что происходящее — его рук дело, ошеломляет. Откуда столько смелости? Шаг назад, и Хуа Чэн отталкивает ногами брюки в сторону. Бледная кожа кажется чуть порозовевшей. Се Лянь зачарован тем, как вздымается и оседает в такт дыханию грудная клетка, как прелестно изгибается возбуждённый член. Наверное, ему следовало бы испугаться, но нет. Его переполняет радость. — А, — почти стыдливо вспоминает Хуа Чэн, стягивает с глаза повязку и отбрасывает её в сторону. — Ну вот. Совсем без одежды. Се Лянь фыркает, но затем стягивает через голову футболку, стаскивает штаны. После душа белья на нём нет, что, конечно, нахально. Однако из-за того, как Хуа Чэн меняется в лице, становится понятно: оно того стоило. — Гэгэ, — выдыхает Хуа Чэн, жадно его оглядывая. Стоит ли смущаться? Смущения не возникает. Оно отсутствует напрочь, что странно, что должно беспокоить, но лишние мысли испаряются, стоит им сблизиться. Поцелуи ощущаются иначе, когда не мешается одежда. Руки скользят по обнажённой коже, словно оставляя за собой разряды тока. Он покусывает губу, когда пальцы проходятся по пояснице. Шаги в сторону кровати, попытки перебраться на неё, не разрывая поцелуя, неуклюжие, страшно нелепые. Из-за неосторожного движения сталкиваются зубы, хотя Се Ляню уже нет дела до такой ерунды. Они падают вместе, ощущения обнажённой кожи будто открывают всё заново, и именно тогда Хуа Чэн спрашивает: — Чего ты хочешь? Вопрос наводит на размышления. Вспоминая, о чём они говорили и в чём друг другу признавались, Се Лянь понимает, что именно хочет почувствовать, но не знает, как этого добиться. Воображение снова даёт сбой, и он признаётся: — У меня плохая фантазия. — Ты о чём? — Получается представить только то, чем мы уже занимались. Доносится смешок, и сжимаются пальцы на бедре. — А что тут не так? — Ничего. Просто я хочу попробовать что-то… что-то новое. Но не знаю, что, — добавляет он виновато. Хуа Чэн на мгновение выглядит задумчивым. — Что тебе нравится в том, чем мы занимаемся? — Всё? — Се Лянь недолго колеблется, осознавая, что тот всего лишь решает продолжить их разговор. С этим справиться реально. — Нравится тебя целовать. Здесь вроде нет ничего чересчур необычного. — Мне тоже, — он наклоняется, чтобы приникнуть к губам в поцелуе, скользнуть между ними языком, отчего дыхание сбивается. — Что ещё? — Мне понравилось, как один раз… я был сверху? Хуа Чэн со стоном отсаживается, увлекает за собой. Се Лянь устраивается на его бёдрах, вздрагивая от внезапной близости, тянется за поцелуем, обвив руками плечи. И прижимается так близко, что чувствует бёдрами биение пульса, что исходящий от обнажённого тела жар согревает и его тоже. Пока одна рука нежно ласкает шею, другая опускается ниже, ладонь сжимает ягодицу, и с губ срывается вздох. — Что ещё? В голове представляется картина, как на фоне его кожи выделяются эти бледные пальцы, и Се Лянь краснеет. — Мне нравятся твои руки, — шепчет он, прикрыв глаза. — Очень. И пальцы тоже. Они… красивые, — другого определения просто не отыщешь. Хуа Чэн глубоко дышит и большим пальцем проводит по его губам, сначала едва-едва, затем слегка надавливая. Голова тут же идёт кругом, и приходится вцепиться в плечи сильнее, приоткрыв рот. Палец, задержавшись на нижней губе, слегка её оттягивает. — Иногда я не могу поверить, что ты правда существуешь, — бормочет Хуа Чэн под нос. О, он существует. Так существует, что нельзя выразить словами. Тело словно очнулось ото сна, все мысли в голове сосредоточены на происходящем. Когда подушечка пальца вновь проходится по губе, её задевает кончик языка. Хуа Чэн со вздохом дотрагивается до губ вновь и ждёт. Больше ничего. Язык будто зудит. Се Лянь медленно перекатывает его во рту из стороны в сторону, предвкушает, что будет делать, хотя со стороны наверняка кажется, что просто дразнит. Он ловит на себе нечитаемый взгляд, прикосновение становится более настойчивым, но в нём нет ни малейшего принуждения — это же Хуа Чэн. Который, возможно, хочет, чтобы Се Лянь приступил к задуманному. И он приступает. Приоткрывает губы, с невнятным мычанием вбирает палец в рот. По телу прокатывается возбуждение. Хуа Чэн теряет самообладание: его грудь тяжело вздымается, рука стискивает бедро крепче. О том, что нечто такое простое может так сильно повлиять, Се Лянь предположить не мог. На лбу, на пояснице, там, где их тела переплетаются между собой, выступают капельки пота. Его одолевает растерянность. Почему возникает желание потереться членом о живот Хуа Чэна, пока оргазм не сметёт взрывом все мысли? Не в силах сопротивляться, он посасывает палец, проходится по подушечке языком. — Чёрт побери, гэгэ. Слова вызывают улыбку: значит, Хуа Чэн тоже что-то испытывает. Палец с влажным звуком выскальзывает изо рта, и ощущение пустоты оказывается неприятным, но затем до губ дотрагиваются уже два, так же мягко, так же деликатно. — Мне очень нравится, — сообщить о таком ему просто необходимо. — Эм… ладно, допустим, — с каменным лицом откликается Хуа Чэн, не сумев выровнять дыхание, чтобы сказать что-то ещё. Се Лянь, посмеиваясь, обхватывает губами пальцы. И постепенно ловит ритм. Или же они его находят вместе. Бёдра слегка покачиваются в такт тому, как пальцы скользят на языке, и он, прикрыв глаза, чувствует, как вместе с ним двигается Хуа Чэн. Любое касание воспринимается особенно резко, нервные окончания срабатывают там, где об их существовании не шло и речи. И он понимает, что мог бы кончить и так. Член упирается в живот Хуа Чэна, что едва ли имеет значение: удовольствие доставляет само воображение. Ладонь на ягодице сжимается и скользит чуть ниже, палец проходится рядом с тем местом, о котором Се Лянь раньше даже не задумывался, но теперь не может выкинуть из головы. Он отодвигается, ловит ртом воздух. — Подожди. Одно мгновение, одно биение сердца, и Хуа Чэн замирает, убирая руку. Се Лянь удерживает его за запястье. От слюны блестят пальцы, она виднеется на подбородке, что вряд ли можно назвать чем-то возбуждающим, но и отвращения не внушает. Он подаётся вперёд, возможно, потому что теряет равновесие или же потому что хочет прислониться лбом ко лбу Хуа Чэна. Последний вариант оказывается верным. Несколько мгновений спустя возвращается способность говорить. — Сань Лан, я думаю… мне бы понравилось ощущать твои пальцы внутри. Предлагать такое, не обещая ничего большего, хотя бы… сексуально? Нормально? Он не знает, откуда возникла идея, но не поддаться сложно. Хуа Чэн с раскрытым ртом замирает на месте, зажмуривается, и выдавливает: — Извини, я просто… подожди секунду. Видно, что тот на грани, что что-то явно задело его за живое. Се Ляню хочется найти в этом повод для гордости. Когда Хуа Чэн возвращается в реальность, он невольно приподнимается ради ещё одного поцелуя и слышит вопрос: — Ты уверен? — Да. Правда, уверен. Шорох простыней, возня — и тот тянется к прикроватному столику, чтобы достать тюбик смазки. Они устраиваются на кровати снова, Се Лянь сверху и на сей раз слегка приподнимается на коленях. Какое-то время всё ограничивается лишь поцелуями — неторопливыми, восхитительными, спокойными. Се Лянь в них всегда теряется, перестаёт осознавать происходящее вокруг, поэтому, когда скользкие пальцы касаются входа, чуть дёргается. — Так нормально? — уточняет Хуа Чэн, касаясь легко, едва ощутимо, недостаточно ощутимо. Он сдвигается, подаваясь навстречу. — Да. Когда палец массирует возле входа, становится ясно: вот, что имел в виду Хуа Чэн, когда говорил, что благодаря смазке ощущения приятнее. И действительно, лёгкое касание воспринимается отчётливее, желаннее, и чем дольше оно длится, тем сильнее хочется продлить момент. Кто мог знать, что тело может быть чувствительным и там? Интересно, будет ли оно таким же чувствительным и внутри? — Сань Лан, — почти предупреждает Се Лянь, когда простое прикосновение заставляет ёрзать. Намёк понятен, его одаривают широкой улыбкой. Малейшее нажатие — он хватает ртом воздух. И, когда оно становится настойчивее, роняет голову на плечо Хуа Чэну. — Скажи… скажи… — с трудом выговаривает тот, тяжело дыша: эмоции переполняют и его тоже, не давая закончить предложение. — Сань Лан, Сань Лан, Сань Ла… а-а! Когда палец чуть выскальзывает наружу и вновь проталкивается вперёд, Се Ляня пробивает дрожь. Всё внимание разбивается на осколки впечатлений: его придерживают за бедро, из горла вырываются стоны, под ним дрожат бёдра. Чувство наполненности оглушает, оставляя за собой обещание большего. Оно исчезает в какой-то момент, и Се Лянь случайно прикусывает язык, ощущая, как сокращаются мышцы, и пока что эта пустота причиняет наибольший дискомфорт. Хуа Чэн выдавливает больше смазки, которой уже и без того хватает: струйка стекает по внутренней стороне бедра. — Это обязательно? — спрашивает Се Лянь и поворачивает голову, замечая, как близко друг к другу находятся их члены, как они различаются по размеру и по цвету, как соприкасаются, когда он эксперимента ради прижимается ближе и они вздыхают в унисон. — Доверься мне, гэгэ, — шепчет Хуа Чэн. — Будет приятно. И сдерживает обещание: внутрь проскальзывают два пальца. Се Лянь протяжно постанывает, толкается бёдрами вперёд. Тело словно действует само по себе, то опускаясь навстречу пальцам, то покачиваясь. Потеряв равновесие, он падает, прижимается к груди, подхватывая ритм движений. Удерживается на грани между вдохом и криком. Обхватывает ладонями лицо Хуа Чэна, теряется в темноте его глаза, пытается запомнить напряжённый изгиб бровей, приоткрытые губы. Пытается не отключаться. Пытается чувствовать абсолютно всё. Вжимается теснее, так, что их члены стиснуты между телами, и Хуа Чэн со всхлипом утыкается лбом в плечо. Се Ляню остаётся только пропустить сквозь пальцы его волосы и держаться. — Мне нравится доставлять тебе удовольствие, невероятно нравится, — постанывает тот, проводя языком по ключице. — Ты так нравишься мне, милый, я люблю тебя… Он осекается, пальцы замирают. Се Лянь чувствует, как между ними растекается тепло, и расцветает в улыбке. Выравнивает дыхание и тихо, с искренней радостью смеётся, поглаживая Хуа Чэна по волосам, пока тот приходит в себя. Хотя понимает про себя, что сам продержится недолго, и вовсе не из-за пальцев внутри. Хуа Чэн поднимает голову, и что-то в его взгляде меняется. Он целует жадно, толкается пальцами снова, напористо и будто выискивая подходящий угол, улавливает ещё один стон, обхватывает Се Ляня за талию и прижимает к себе. — А... — вырывается у того после почти что резкого толчка. — Ах! От неизведанной настойчивости перед глазами вспыхивают звёзды. Возможно, потому что пальцы задевают внутри что-то, из-за чего тянет вскрикивать и выгибаться. Мышцы бёдер горят, протестующе ноет поясница, и ощущения переполняют настолько, что сложно поверить, будто с ними возможно совладать. Оказывается, что возможно. Что он этим наслаждается. — Да-да-да… — Удовольствие захлёстывает с головой, и Се Лянь изливается, содрогаясь в объятиях. Глухо всхлипывает, когда вокруг пальцев непроизвольно сжимаются мышцы. Когда возвращаются силы, чтобы открыть глаза, он обнаруживает, что прислоняется лбом к плечу Хуа Чэна. Отголоски оргазма по-прежнему сотрясают тело, то ярко вспыхивая, то угасая. — Твою мать, — выдаёт он и слышит в ответ смешок так близко, что его самого захватывает мимолётное веселье. — Сейчас вытащу, — предупреждает Хуа Чэн, когда смех угасает. Се Лянь протестующе мычит, но терпит. Большие тёплые ладони — одна из которых всё ещё кажется скользкой — поглаживают его по спине. Хотелось бы остаться в таком положении навсегда, но боль в бёдрах слишком ощутимая. С другой стороны, по той же причине он не горит желанием сдвинуться, так что попросту сползает на кровать, устраивается в объятиях рядом и признаётся: — Мне очень понравилось. Если вдруг у тебя остались сомнения. — Ну, всё равно рад слышать, — замечает Хуа Чэн с улыбкой. — Мне понравилось. Понравилось, понравилось, понравилось! — Се Лянь оставляет поцелуи везде, куда может дотянуться. — Сань Лан, я подумать не мог, что буду готов заниматься чем-то таким хоть с кем-то, но мне так нравится быть с тобой. — он поднимает взгляд, чтобы увидеть, как Хуа Чэн краснеет, хоть и продолжает улыбаться. — Только с тобой. Тот оставляет поцелуй на лбу. — Только с тобой.