***
У Хуа Чэна он остаётся и на следующих выходных. Спать в его объятиях – сущее блаженство. Как и ходить с ним в магазин, споря, что лучше – продукт под известным брендом или более дешёвый аналог. Как и постоянно быть рядом, чтобы иметь возможность прикоснуться, поцеловать, притянуть к себе, когда таким порывам противиться затруднительно. Выходные им доводится провести в основном дома, по большей части в кровати. Се Лянь с облегчением обнаруживает, что после всех откровений, вскрывшихся на прошлой неделе, желание в них обоих ничуть не угасло. Они целуются, дурачатся, нежатся в гигантской ванне, которая Хуа Чэна обычно не интересовала. Тот ещё работает над статуей, хотя Се Лянь подшучивает, что на самом деле просто выискивает так повод подольше рассматривать его руки. Они ходят по квартире, закутавшись в простыни, словно в робы, и чуть не попадают в пикантную ситуацию, когда заглядывает Инь Юй, чтобы занести заказанные инструменты. – Ох, – выдавливает Се Лянь, открывая дверь и тут же затягивая простынь вокруг тела потуже. – О, боже. Простите! Он даже не встречал личного помощника Хуа Чэна. Сам факт, что первое впечатление сложилось таким, заставляет безмолвно сгорать от стыда. Сам Хуа Чэн подходит сзади, обнажённый по пояс, и забирает у невозмутимого Инь Юя инструменты. – Спасибо, – бросает он. – А теперь будь добр, свали. – Увидимся в понедельник, шеф, – прощается Инь Юй. В интонациях различимо некое озорство, будто его мучает предвкушение того, как о таком можно ещё не раз напомнить. Се Лянь с удивлением по-прежнему открывает что-то новое, и не только в себе самом. Оказывается, ему нравится, когда Хуа Чэн позволяет перехватить инициативу и действовать не спеша, пусть поначалу робко. Особенно радует то, что об этом он догадался сам. У Хуа Чэна, оказывается, несмотря на бледность, вспыхивает румянец на груди, на спине, на ягодицах и на бёдрах, когда его растягивают пальцами. На белой коже розовый проступает, словно цветок, распускающийся в ускоренной съёмке, что сводит с ума не меньше, чем тесно обхватывающие пальцы мышцы. Оказывается, он от одного заказа зарабатывает больше, чем Се Лянь за целый год. Идей, что подарить на день рождения, до сих пор нет, что внушает беспокойство. К счастью, время на поиски решения ещё остаётся. Хуа Чэн на неделю уезжает из города из-за открытия галереи. Сердце ухает вниз на пару-тройку сантиметров от такой новости, однако возвращается обратно после просьбы пожить в квартире в дни отъезда. – Просто чтобы за всем присматривать, – добавляет Хуа Чэн. – Понимаю, тебе неудобно добираться на работу, так что ты не обязан… – Да, – соглашается Се Лянь – конечно, Сань Лан. Потому что он редко слышит от него просьбы о помощи, а помогать обожает. И усмехается: – Всё, что угодно, чтобы спать в твоей постели. Имелись в виду его оправданные нежные чувства к матрасу, но щёки Хуа Чэна розовеют, и сдержать смех трудно. – К слову, – говорит тот, вставая. – У меня для тебя есть кое-что. – Для постели? – Се Лянь обескураженно смотрит, как Хуа Чэн уходит и затем возвращается с упаковкой размером с коробку из-под обуви, садится рядом и её передаёт. Недоумение только возрастает. – Что это? Он перебарывает в себе желание встряхнуть коробку. Если там что-то дешёвое, то оно просто ударится об стенку, а если разобьётся, то в любом случае подарок был бы слишком дорогим, чтобы принять. Вот и всё обоснование. Не ему здесь полагается получать подарки! День рождения же скоро у Хуа Чэна, и как расценить то, что подарок достаётся Се Ляню? Значит, он точно самый что ни на есть эгоистичный партнёр… – Успокойся, – посмеивается Хуа Чэн, словно подслушав роящиеся в его голове мысли. – Не нервничай, мы обо всём договаривались. Се Лянь хмурится, бросая взгляд на коробку. – Правда? На ум ничего не приходит. Но память любезно всё предоставляет, стоит приоткрыть крышку, заглянуть внутрь и захлопнуть её снова. Он заливается румянцем, понимает, что полыхает шея. Ещё на лице расцветает улыбка, несмотря на все потуги не улыбаться слишком широко, слишком красноречиво. – Сань Лан, – Се Лянь поджимает губы. Вновь открывает коробку, склоняет голову набок, чтобы рассмотреть содержимое. – Всё нормально? – спрашивает Хуа Чэн так, словно перебарывает нервный смешок. Их три. Самое маленькое чуть толще трёх сантиметров, другое побольше, и третье… значительно массивнее. Все расширяются к краю, все завершаются знакомым закруглением, два одинаковой формы и цвета. Самое большое выглядит почти как произведение искусства, и Се Лянь не может задерживать взгляд надолго, потому что Хуа Чэн всё ещё смотрит, а его кожа и без того вот-вот воспламенится изнутри. – Там ещё кое-что: смазка, презервативы... Не знаю, есть ли у тебя уже, просто хотел убедиться… Се Лянь закрывает коробку и откладывает в сторону, забираясь к нему на колени. – Спасибо, – говорит он неразборчиво из-за поцелуя. – Мне точно понравится. Хуа Чэн выглядит довольным, хоть и слегка уязвлённым, будто только что в полной мере осмыслил, что подарил возлюбленному набор дилдо прямо перед отъездом. – Уверен, что хочешь поехать? – уточняет Се Лянь лукаво. Его притягивают ближе, на бёдра опускаются ладони. – Просто не забывай докладывать о... своих успехах.***
В первый день, проведённый без Хуа Чэна, Се Лянь обнаруживает, что его знает консьерж. Ему открывают дверь, вызывают лифт, даже ни слова ни говорят про униформу и набитую сумку. Ещё выясняется, что работники клининговой компании приходят по понедельникам: в какой-то момент между их расставанием утром и его возвращением вечером квартиру начищают до блеска. Ещё он понимает, что в квартире одиноко. Неожиданно находится ещё одна спальня, в студии пусто, в кухне раздаётся эхо. Как Хуа Чэн здесь живёт сам по себе? Включать свет абсолютно повсюду странновато, но и затрачивать силы неохота. Оттого Се Лянь в темноте сворачивается в клубочек на кровати, по-прежнему чудесной и удобной, пусть и чуть более прохладной. Как только одиночество сдавливает сильнее, звонит Хуа Чэн. – Ты говорил, что хотел бы завести кота? – спрашивает Се Лянь между прочим, смутно припоминая их разговор. – Да, а что? – Мне кажется, стоит это сделать. Было бы неплохо, если бы здесь оставался кто-то, пока тебя нет. – Тогда сходим как-нибудь в приют. Разговор затягивается до поздней ночи, пока Се Лянь не засыпает. Утром он замечает, что израсходовал почти все минуты для звонков, но определённо не впустую. Раз надо продержаться неделю без Хуа Чэна, то придётся купить ещё.***
На второй день на ум приходит, что пусть его и попросили пожить в квартире на время поездки, такая просьба необязательно равняется тому, что можно брать вещи Хуа Чэна. Поэтому Се Лянь после работы заскакивает в свою тёмную тесную квартирку и собирает ещё две сумки с полотенцами, шампунем и подушкой. Затем понимает, что понадобится больше одежды, и забирает практически всё, в том числе и чистящие средства. Только когда он добирается до квартиры и видит, как там смотрятся его безвкусные, дешёвые вещи, то осознаёт, что, наверное, его просто одолела минутная паника. Хуа Чэн с ним всегда делился, из-за одолженных полотенец не возникло бы никаких претензий. Свою одежду Се Лянь всё же выстирывает и, напоминая себе забрать её в конце недели, запихивает в шкаф к уже имеющейся. В ту ночь он открывает коробку, чтобы изучить содержимое. Использовать что-либо нет настроения, а рассмотреть всё внимательнее, чем в момент вручения подарка, хочется. Игрушки можно подержать в руках, ощупать, понять, как удобнее обхватить пальцами. Он как раз смотрит на самое большое дилдо, когда раздаётся звонок. – Привет, милый! – Сань Лан, вот это ты сам сделал? – говорит он, забывая, что Хуа Чэн не рядом, как обычно. – Что? – и опережая все уточнения, продолжает. – А. Почему ты спрашиваешь? В общем-то, можно расценивать ответ как согласие. – Потому что, – Се Лянь поднимает руку, чтобы разглядеть получше, – оно выглядит похоже. Воцаряется тишина. – То есть выглядит так… будто я его сделал? Или… – Выглядит похожим на твой член. Судя по звукам, Хуа Чэн на другом конце линии или кашляет, или задыхается. – Что? – Ага, я теперь точно уверен, что сам. – Внизу виднеется вдавленное в силикон факсимиле, что вызывает улыбку и провоцирует желание слегка поиздеваться. – Вопрос вот в чём: ты за образец брал свой? Если да, то они по размеру одинаковые? – Нет! Гэгэ, как можно такое говорить? – Хуа Чэн теперь определённо смеётся, и его возмущение хотя бы частично стоит считать наигранным. – Потому что изгибается так же, – добивает он, довольный тем, что знает достаточно, чтобы подмечать такие детали. Тот фыркает. – Любое сходство с настоящими членами настоящих возлюбленных является чистой случайностью! – Ладно. – На его губах витает усмешка. – Только у меня есть к тебе важный вопрос. – Да? – Который больше? Этот или… – На такое отвечать не буду. Се Лянь бессовестно хихикает, и спустя мгновение слышит: – Я скучаю. – Я тоже, – он сглатывает комок в горле. Ещё только второй вечер! Нужно взять себя в руки. – Расскажи, как у тебя прошёл день. – Сначала отложи в сторону дилдо. – Сань Лан!***
На третий день из-за поручения начальства он работает допоздна и пропускает звонок. Это выбивает из колеи настолько, что по возвращении Се Лянь сразу же ложится в кровать и проваливается в сон, уткнувшись в подушку Хуа Чэна и вдыхая знакомый запах. Через час его будит зазвонивший телефон. Голос из динамика кажется низким и нежным. – Извини, – бормочет Се Лянь с закрытыми глазами, не выпутываясь из оков дрёмы. – Прости, Сань Лан, прости. – Всё в порядке, гэгэ. – Я скучаю, Сань Лан. Скучаю и люблю тебя. – Я тоже. И скучаю, и люблю тебя, – должно быть, он улыбается. – Ложись спать. И Се Лянь засыпает.***
На четвёртый день он звонит Ши Цинсюань. Та отвечает чуть ли не после первого гудка, и разговор сразу же начинается с извинений. – Се-сюн, мне так жаль! Правда, жаль. Я не хотела… вот ведь язык без костей… – Всё в порядке, я уже не злюсь, – отвечает Се Лянь. Так и есть. Правда, на протяжении нескольких дней злость не отступала, но теперь от неё нет ни следа, и он понимает: ему не желали зла. Хотя говорит Ши Цинсюань всё ещё подавленно. – Ужасно, что я напомнила тебе о тех днях, – она переходит практически на шёпот. – Ты выглядел таким счастливым, а тут я взяла и… ужасная из меня подруга. – Вовсе нет! Ты в числе моих лучших друзей. К тому же… так должно было случиться. У меня был разговор с Хуа Чэном, следовало выговориться. – Мне он очень нравится, – говорит Ши Цинсюань. – Нет, Хуа Чэн, конечно, зазнаётся и ведёт себя надменно практически со всеми, но когда ты рядом, становится таким милым и добрым. И обращается с тобой, как с принцем. – Ага, – отвечает он, ощущая прилив нежности и тепла. – К слову, знаешь, что он мне подарил? И рассказывает всё от начала до конца. Ши Цинсюань хохочет так громко, что приходится отнять телефон от уха, пока смех не стихнет. – Исходя из того, о чём мне сообщали, не могу решить: такой подарок самый нелепый или самый романтичный? – Поверь, и то, и то. Ши Цинсюань всё ещё смеётся. – Извини, – добавляет она, но, судя по всему, не ему. – Извини… а, Се-сюн, ни за что не угадаешь, с кем я сейчас ужинаю. – Ну… – тянет Се Лянь. – Вряд ли со своим парнем-готом, он с Хуа Чэном. – Со старыми школьными друзьями, – признаётся она, и его желудок будто подскакивает к горлу. – Вот, сейчас включу громкую связь. – Подожди, не на… – Меньше всего сейчас хотелось именно этого. – Кто там? – раздаётся чуть издалека резкий голос. – Мы же за столом. Его Се Лянь ожидал услышать, с лёгкостью узнавая Му Цина. – Угадай! – предлагает Ши Цинсюань. Воцаряется тишина, чересчур затянутая, пока он не набирается решимости заговорить: – Эм… привет? – Се Лянь? – где-то переспрашивает Фэн Синь. Вдруг кажется, что ему вновь семнадцать лет, что вернулись дни до… до всего, что случилось. – Ну да, – отвечает он, покусывая губу. Они не разговаривали годами, ровно с тех пор, как всё полетело под откос, и вряд ли у него получится справиться с таким неожиданным воссоединением. Разговор прерывает ещё одна неловкая пауза, выжидать которую чуть проще, потому что не видно лиц. – Ну… так… как ты? – спрашивает Фэн Синь, не то чтобы дружелюбно, но и не враждебно. – Чем занимаешься? Се Лянь замирает на месте. Он временный рабочий. Временный рабочий, который пропадает на стройке и живёт в чуть приукрашенной картонной коробке в неблагополучном районе. По словам Ши Цинсюань, Фэн Синь издаётся, а Му Цин пробивается по карьерной лестнице как дизайнер модного дома, и им пришлось много работать. Что ж, теперь... теперь Се Лянь от них отделён некоторыми классовыми различиями. – Эм… – произносит он. – На данный момент скучает по своему парню, который уехал по работе, – вмешивается Ши Цинсюань. – Кстати, ты же что-то хотел спросить? Се Лянь качает головой, несмотря на то, что рядом никого нет. – Извини, не знал, что ты занята, Ши Цинсюань. Перезвоню позже. – Нет-нет, ты ведь почти задал мне какой-то вопрос, разве нет? – Да, но… О таком на людях не спрашивают. – Так мы не на улице, а у меня дома. – Её голос звучит ближе – наверное, отключился режим громкой связи. – Что такое? А, ты насчёт… – Я позже перезвоню, – цедит он сквозь зубы, чувствуя выступающий пот. – Всё, пока. – Нет, подожди! Я должна помочь и возместить ущерб за совершённую ошибку. – Ладно, мне требуется инструктаж на тему того, как трахнуть себя с помощью дидло, которое подарил мой парень. Можешь подсказать что-то, пока ужинаешь? – срывается Се Лянь. Слышен грохот. Кто-то явно давится едой. – Наверное, сейчас не самое подходящее время напомнить, что у меня работает громкая связь, – замечает Ши Цинсюань. – Вот блять, – выдыхает он. – Раньше ты так не выражался, – говорит вдалеке Му Цин. Значит, подавился Фэн Синь. – А теперь охренеть как выражаюсь, – отзывается Се Лянь, пусть и не считает сквернословие своей привычкой. – Ши Цинсюань… – Мы можем помочь, – она переходит на тональность, предназначенную для переговоров, словно они контракт обсуждают. – Я всё ждала, когда ты спросишь, если честно. Итак, насколько большое? Се Лянь снова трясёт головой, осознавая, с какой опасной близостью подступает смех. – Я не буду этим заниматься. – Полагаю, размеры стандартные. И всё же, раз ты никогда не пробовал, то, наверное, захочешь начать с чего-то поменьше… – Умоляю, не надо… – начинает Се Лянь. В разговор тут же врывается голос Фэн Синя: – Ши Цинсюань, что, блять, с тобой не так? – Что? Нельзя же его оставлять разбираться самому. Слушай сюда, Се-сюн. Она даёт множество советов, заходит далеко за пределы того, как игрушки хранить и как за ними ухаживать, что приносит куда больше пользы, чем ожидалось. Как только Се Лянь перебарывает ужас, то начинает вносить заметки, едва вставляя слово и пропуская мимо ушей наиболее невыносимые пассажи. – Есть вопросы? Я обо всём упомянула? – Поверить не могу, – рычит Фэн Синь. – Много смазки не бывает, – добавляет Му Цин. Се Лянь давится воздухом и кашляет. Из динамика доносится смех Ши Цинсюань. – Уже решил проблему с подарком на день рождения? – Нет, – он с облегчением меняет тему. – Ему невозможно что-то купить, а мой бюджет не такой уж обширный. И после всего он берёт и дарит мне что-то такое, просит у себя пожить… – Так ты сейчас живёшь дома у парня? Один? – в вопросе Фэн Синя чувствуется подозрение. – Почему? – Ну… потому что меня попросили? Он на том мероприятии с Хэ Сюанем. – Недоумение не кажется ему понятным. – Он тоже художник, слышал о нём, наверное, – говорит Ши Цинсюань. – Хуа Чэн? Вопль Му Цина раздаётся первым. – Так Се Лянь с этим самодовольным засранцем встречается? – Эй! – Его возглас оказывается недостаточно громким. – Заткнись, он его парень, – шипит Фэн Синь. – Он сволочь! – О боже. Подожди секунду, – слова Ши Цинсюань кажутся вполне разумными. Шумный спор постепенно отходит на второй план, пока не исчезает вовсе. – Ну спасибо, – сухо заключает Се Лянь. – Очень хотелось, чтобы они узнали о моей личной жизни. – Да брось, мы все друзья. Подожди, почему ты один в квартире Хуа Чэна? – допытывается она. – У него проблемы с системой охраны или что? – Вроде нет… – Домашнее животное, за которым нужен уход? – Нет. Но он планирует завести… – Твою квартиру затопило? Она сгорела? – Нет! О чём… – О, боже, – вздыхает Ши Цинсюань; почти слышно, как она прикрывает рукой глаза. – Се-сюн, ты… Знаешь, что? Сам поймёшь.***
На пятый день Се Лянь звонит Хуа Чэну в обычное для телефонных разговоров время: достаточно поздно, чтобы закончить работу и в одиночестве лечь в кровать. Только когда тот отвечает, то, судя по звукам, явно не готовится ко сну. – Гэгэ? – Хуа Чэн практически переходит на крик. – Сань Лан, – отзывается Се Лянь, хватая ртом воздух и не сдерживая стон. – Ты в порядке? У тебя голос звучит странно. Не ожидая услышать море голосов, заглушающих слова, он слегка сбит с толку. – Я… я в порядке. Что ты… – Подожди, отойду туда, где тише. Доносится звук шагов и хлопнувшая дверь. – Я думал, ты уже в кровати, – говорит Се Лянь, пытаясь дышать ровно. – Хэ Сюань притащил меня на… у тебя точно всё хорошо? – Да. Да, невероятно хорошо, Сань Лан, – он осекается, потому что роняет телефон. Как оказывается, удерживать его у уха и одновременно направлять дилдо внутрь себя трудновато. – Ой. Просто подумал, вдруг тебе захочется… послушать об успехах, как ты и просил. Х-хах. Хуа Чэн на мгновение замолкает. – Ты?.. – Угу. – О, боже, – шепчет тот. Се Лянь может представить, как прижимается его ладонь ко рту, как закрывается глаз, и невнятно мычит, улавливая, что, словно в награду, у него ещё и сбивается дыхание. – Которое? – спрашивает Хуа Чэн. – Самое большое, – они стонут одновременно, из-за чего возникает желание рассмеяться. – Которое похоже… или не совсем похоже на… – Только не снова. – В ответе нет и доли раздражения. Совершенно нет. – Мне так хорошо, Сань Лан. Я… вроде как нервничал, что не понравится. Вдруг существует какая-то теория заговора, вдруг люди притворяются, что им доставляет удовольствие засовывать себе что-то в задний проход, но… – он ахает, – ощущается приятно. – Гэгэ, – Хуа Чэн запинается. – Ну, тебе же понравилось, когда я использовал пальцы. – То другое, – выдыхает Се Лянь. – То был ты. – Твою мать. Хотел бы я быть рядом. Я так этого сейчас хочу… Он усмехается, зная, что слышно, как ритмично шуршат простыни в такт движениям. – Теперь тебе хочется вернуться поскорее? Не то чтобы я составлял какой-то план, но… – Да. И купить тебе телефон с хорошей камерой. Се Лянь фыркает и стонет, представляя, как записывает то, что делает, как отправляет видео Хуа Чэну и получает что-то в ответ. – Это уже извращенство, Сань Лан. – Попытка выразить возмущение не удаётся, срываясь на стон. Движения становятся увереннее. Следовало бы предусмотреть, что голос Хуа Чэна на него так повлияет. – Ах-х… о бо… – Боже, продолжай, – дышит Хуа Чэн столь же рвано, что наталкивает на определённую мысль. – Ты сейчас?.. – Нет, но хотелось бы, – с тоской отвечает он. Его прерывают приглушённые удары в дверь, возможно, чей-то крик. – Где ты? – В шкафу, по соседству со шваброй, – говорит Хуа Чэн. – У меня было такое отвратительное настроение, гэгэ. Вокруг сплошь напыщенные индюки, а теперь они ещё и пьяные напыщенные индюки, и я так не хочу тут оставаться… – Стук становится отчётливее. – Погоди-ка… Да съебись ты уже, Хэ Сюань! Се Лянь меняет позу, не противясь нарастающему возбуждению, желая всё вслушиваться в голос Хуа Чэна, однако время для такого выбрано неподходящее. – Может, тебе всё же стоит идти… – Гэгэ, не останавливайся, пожалуйста, только не останавливайся, позволь тебя услышать. Он так и делает: позволяет телу самому подстроиться под удобный темп, радуется, что понимает собственные предпочтения и то, как их осуществить. Находит угол, чтобы задевать при толчках простату, и бормочет в микрофон, не переставая. С губ слетают фразы вроде «Скучаю», «Люблю тебя», «Мне нравится сделанный тобой член». Кажется, что кто-то, предположительно Хэ Сюань, колотит в дверь, но и голос Хуа Чэна никуда не исчезает, и Се Лянь, не выдерживая, трётся об матрас и изливается на простынь, расслабляясь после со свистящим выдохом и теряя дар речи. – Два дня, – Хуа Чэн словно читает мантру, тихо и уверенно. В голове вырисовывается, как он стоит в тёмном шкафу, зажмурившись, возбуждённый донельзя. – Ещё два дня. Всего два дня, милый. – Два дня, – бормочет Се Лянь с улыбкой.***
На шестой день Хуа Чэн звонит сам, уже начав без него, и этого достаточно, чтобы желание вспыхнуло искрой. Се Лянь начинает понимать, что оно иногда, пусть и не часто, приходит само по себе, что в основном связано с возлюбленным, косвенно или напрямую. Огонь горит и в нём самом, похожий на жар от углей, но достаточно голоса Хуа Чэна, чтобы превратить его в настоящий лесной пожар.***
Седьмой день проходит в ожидании.***
Хуа Чэн прилетает рано, так что, когда Се Лянь добирается до квартиры, тот уже дома. Как и было раньше. Когда он открывает дверь, то замечает включенный свет. Вещи и одежда разбросаны тут и там, словно в попытках поспешно разобрать багаж. Хуа Чэна нигде не видно, но квартира ощущается не такой пустой. Се Лянь прокрадывается в главную спальню и обнаруживает его тихо сопящим на кровати. Судя по оставленной вокруг одежде, сон настиг во время возни с бельём. Се Ляню хочется разбудить его поцелуем, обнять и не отпускать хотя бы полчаса. Вместо этого он тихо складывает и убирает вещи. Хуа Чэн не просыпается. Затем заказывает еду – приготовленный им самим обед точно не станет приятным подарком в честь возвращения. Хуа Чэна не будит ни звонок в дверь, ни даже случайно оброненная в раковину вилка. Наконец Се Лянь устраивается на нём сверху, убирает с его лица волосы, и провозглашает громогласно: – Сань Лан, пришёл Хэ Сюань и притащил одну из своих гигантских рыб! Глаз тут же открывается. Хуа Чэн просыпается резко, моргает несколько раз, прежде чем расслабиться и сфокусировать взгляд. – Не смешно. Лично ему кажется, что смешно. Как смешно и то, что Хуа Чэн, без зазрения совести считая рыбьи скелеты Хэ Сюаня безвкусицей, потратил целую неделю на то, чтобы твердить о своём мнении автору в лицо. – Лучше просыпайся, а то не сможешь заснуть ночью, – предупреждает Се Лянь, склонившись, чтобы уткнуться носом в волосы. Его обхватывают и стаскивают вниз, так, что они тесно прижимаются друг к другу. – Привет, – говорит Хуа Чэн. – Хмм. Привет. Се Лянь нежно целует его, зардевшегося, тёплого и сонного, поворачивает голову к себе и углубляет поцелуй. Хуа Чэн не возражает, испускает стон – мягкий, урчащий звук, который можно ощутить на губах и почти даже попробовать на вкус. – Есть еда, – он отстраняется, когда, вжимаясь в матрас, оба забывают, как дышать. – Я заказал ужин. – Ммм, – Хуа Чэн прихватывает зубами кожу под подбородком. – Можно потом разогреть? Се Лянь смеётся. – Для тебя, мой Сань Лан, всё, что угодно. – Я просто… очень скучал, – вставляет тот между поцелуями, осторожно, словно впервые, исследуя каждый изгиб его тела. Се Лянь отвечает тем же, проводит ладонью по спине, ощущая под пальцами каждую несовершенную деталь гладких мышц, выпирающие позвонки. – Не хочу, чтобы ты думал, будто я прилипчивый, но… – Выдалась долгая неделя, – соглашается он. – Было невыносимо. – Невыносимо оставаться здесь? – смеётся Хуа Чэн, но в голосе на мгновение проскальзывает волнение. – Нет! Нет, тут всё прекрасно. Немного одиноко, но мне нравится. Чувствую себя… – с губ почти слетает «как дома», – хорошо. А твоя кровать, – Се Лянь стонет, переворачиваясь так, чтобы Хуа Чэн оказался сверху. – Я делал кое-что, лёжа в той кровати, Сань Лан. Надеюсь, ты не против. – Например? – Пытаются выведать у него детали, попутно нащупывая низ его футболки, чтобы потянуть её наверх. Се Лянь хватается за ткань и справляется с этим сам. – Раздевался, – признаётся он, испытывая гордость, что краснеет совсем чуть-чуть. – И использовал то, что ты мне подарил. – Снимает рубашку с Хуа Чэна и оглаживает грудь так, будто давно не терпелось это сделать. – Начал с пальцев. Затем взял из коробки самое маленькое. Продвинулся дальше. Хуа Чэн целует его со стоном, и Се Лянь забывается из-за прикосновений языка, из-за того, как ему резко недостаёт воздуха. Забывается, когда осознаёт, что тот подаётся бёдрами навстречу, и тело словно прошивает искрой, обжигающей удовольствием до кончиков пальцев. – Сань Лан, – выпаливает он. – Я готов, я хочу ощутить тебя внутри, пожалуйста, ну же. Хуа Чэн резко отстраняется. – Что? – Не хочу больше ждать, – говорит Се Лянь, – хочу… я хочу этого. Думаю, у меня получится. С тобой. Говорить, озвучивая собственные эмоции, приятно. Цель уже не кажется такой недостижимой. Путь к ней можно стерпеть – даже не просто стерпеть, раз его переполняет уверенность: он справится, он действительно чего-то желает. Хуа Чэн убирает с его лба выбившуюся прядь и смотрит сверху вниз: глаз блестит, волосы взъерошены, покрасневшие после поцелуев губы. – Ты уверен? – Уверен, – отвечает Се Лянь, радуясь, что теперь в полной мере понимает, о чём речь. – Правда, уверен. Хочу это сделать с тобой. – И тянется навстречу, обнимает, глубоко вдыхая. – Больше ни с кем. Хуа Чэн прижимает его к кровати. Поцелуи перерастают в страстные и напористые, отчего предчувствие дальнейшего сплетается клубком в животе, становятся неуклюжими и жадными, пока они сбрасывают друг с друга штаны. Се Лянь посмеивается, когда с него стягивают носки одним движением. Ему страшно нравится ощущение наготы, нравится и то, что можно дарить любые прикосновения, нравится замечать дрожь, прочерчивая пальцем линию вверх от косточки на бедре и останавливаясь на тёмном соске. Хуа Чэн ловит его за руку. – Знаю, так во время секса не говорят, но… я люблю тебя. Се Лянь заливается смехом. – С каких пор между нами есть такое правило? – он тянется выше, чтобы оставить поцелуй на скуле. – Я люблю тебя. – Ещё один – на глазной повязке. – Люблю тебя. – Спускается к шее, к ключице, переходит на плечо, оставляя едва алеющие отметины. – Люблю тебя, люблю, люблю. – Гэгэ, – не выдерживает Хуа Чэн, придерживая его осторожно за волосы. В память приходят те дни, когда любить было легко, а секс казался чем-то затруднительным. Теперь же две вещи неотделимы друг от друга. Происходящее между ними – проявление любви, в которое Се Лянь с радостью погружается. Прикосновения рук чуть робкие, не настойчивые, что странновато, и ему остаётся опрокинуть Хуа Чэна на кровать, усаживаясь на бёдрах, склоняясь всё ближе, чувствуя, как у того вздрагивает живот. Лёгкая дрожь передаётся и ему. Се Лянь стремится почерпнуть исходящее от кожи тепло, прижимаясь всем телом так, чтобы ощутить его как можно ярче, наблюдает с удовольствием, как у Хуа Чэна покрывается румянцем грудь, как выпирают острые косточки на бёдрах. – Сань Лан, – сипло шепчет он. Других слов не остаётся. В голове роятся мысли о том, как уже скоро внутрь него скользнут сначала пальцы, затем член, как ощущения будут одновременно похожими и совершенно иными, как все сомнения и стыд уже исчезли. Поцелуй наполнен трепетными вздохами, и Се Лянь почти бездумно вжимается бёдрами и ахает, когда соприкасаются их члены, повторяет движение снова. И снова, и снова, пока Хуа Чэн не издаёт звук. – Гэгэ, – доносится ещё раз, но совсем иначе – сдавленно, задушено. Хуа Чэн обычно всхлипывает и стонет чуть жалобно, но сейчас в интонациях слышна мольба. Голос звучит так прерывисто, что Се Лянь на мгновение замирает, так болезненно, что это вселяет тревогу. Не возобновив движений, он приподнимается, чтобы увидеть раскрасневшееся лицо Хуа Чэна, как тот, едва дыша, прикрывает рукой здоровый глаз, как приоткрыт его рот, словно у выброшенной на берег рыбы. – Ты в порядке? – беспокоится Се Лянь. – Сань Лан? – Да… я… – говорит он сдавленно, – ох. Се Лянь садится, опираясь на пятки, и Хуа Чэн тянется навстречу: – Нет, не надо, всё в порядке… – Уверен? – Поймав протянутую руку, ему несложно распознать дрожь. – Сань Лан. Тот наконец-то поднимает взгляд, выдыхая то ли слегка панически, то ли стыдливо. – Прости, не думаю, что смогу… Се Лянь сползает и ложится рядом, притягивает ближе, чтобы провести ладонью по волосам, и его обнимают в ответ. – Всё хорошо, – успокаивает он и продолжает. – Мы не обязаны что-то делать, всё хорошо. – Вот чёрт, – говорит Хуа Чэн, отстраняясь и проводя рукой по лицу. – Чувствую себя идиотом. Ты говоришь, что готов, и просишь, а я… гэгэ, прости, правда… Се Лянь щёлкает его по носу. – Не представляешь, как давно я хотел так сделать. Хуа Чэн фыркает от смеха, и улыбка смягчает скопившееся внутри напряжение. – Сань Лан, что ты всегда повторяешь? «Я не хочу делать того, чего не хочешь ты». Как и я. Тот со вздохом прижимается к его лбу своим, так, что на щеке оседает тёплое дыхание. – Я… наверное, слишком много накручиваю себя. – Нервничаешь? – спрашивает Се Лянь, нахмурившись. Порой у него вылетает из головы, что в жизни Хуа Чэна тоже никого не было. Первый раз станет первым для них обоих – здесь кроется причина напряжения, с которым тот столкнулся, через которое Се Лянь уже переступил. – Просто… – Хуа Чэн отводит взгляд в сторону. – Ты очень давно мне нравишься, гэгэ. Я не могу… я бы себя не простил, если бы причинил тебе боль. – Ты не причинишь! – Я о том, что тебе должно быть приятно, – настаивает он. – Всё должно пройти идеально. Ты того заслуживаешь. Его слова раздаются так тихо, как никогда прежде. Се Лянь перестаёт хмуриться, понимающе расслабляется и обхватывает лицо Хуа Чэна ладонями. – Разве так будет справедливо? Я не был идеальным. Не был, – повторяет он, пресекая возражения. – И ты тоже не обязан быть идеальным. Мне это не нужно. Мне нужен только ты. – Знаю. Вышло глупо. – Не глупо! Как человек, который часто нервничал, могу заверить, что не глупо. После поцелуя в лоб Хуа Чэн вздыхает уже спокойнее, и они устраиваются удобнее, забыв про одежду. По коже пробегает лёгкий холодок, но тепла достаточно: Се Лянь обнимает его за шею, ощущая руки на своей талии. – Чтобы прояснить: желание у меня есть, – говорит Хуа Чэн. – Не то чтобы нам придётся что-то планировать заранее. – А, тогда ладно, уберу заметку из календаря, – бормочет Се Лянь, уткнувшись носом в шею, догадываясь, что эта дрожь – уже от смеха. – Нет нужды торопиться. Я никуда не убегаю.