Что же ты, девочка моя, делаешь с собой? Сколько в тебе силы?
Ловко уйдя от удара рядового, Сой перехватила другую его руку, дернула на себя и приставила к его горлу деревянный меч. — Плохо, Каруто! — проговорила она. — Очень плохо! Я могла убить тебя десять раз за весь спарринг, а длился весь спарринг… сколько? — она вопросительно глянула на Акиру Шото, который держал в руках таймер. — Одну минуту и две секунды, Фонг-тайчо! — отрапортовал тот. — Одну минуту и две секунды — десять смертей — рядовой Каруто Сёта, — сказала Сой. — Зафиксируй, Ясумори. Ясумори Такаши послушно записал результаты в блокнот. Сой печально осмотрела строй новичков, которые под ее взглядом поникли, как увядшие бутоны одуванчиков. И это бойцы? — Я очень сильно вами недовольна, — строго произнесла капитан. — Всеми! Сразу! Ямато, — она указала на самого высокого и худого парня, — пятнадцать смертей за полторы минуты. Рюга — семнадцать смертей за минуту и тридцать две секунды. А ты… — Сой Фонг перевела тяжелый взгляд на парня маленького роста и очень щуплого телосложения. — Что ты в Онмицукидо забыл? Двадцать смертей за полминуты. Я не дам за твою жизнь и ломаного гроша, умрешь на первом же задании, в самом его начале. Мне не нужно пушечное мясо! — повысила голос Сой. — Мне нужны солдаты! Мне нужны воины! А вы — вы все пока что годитесь только на то, чтобы умереть, и то, ваша смерть будет бессмысленна. Тренируйтесь! Хотите жить — тренируйтесь до седьмого пота, иначе вы все покойники, ясно? Только ты, — голос капитана немного смягчился, когда она взглянула на широкоплечего и коренастого парня с темными волосами и смуглой кожей. — Мотоко Таро. Семь смертей за одну минуту. Не могу сказать, что это хороший результат, но по сравнению с остальными идиотами ты имеешь больше шансов. Но и ты тоже не должен забывать об усердных тренировках; дважды тебе просто повезло, иначе смертей было бы девять. Мотоко поклонился Сой Фонг, поблагодарив ее за высокую оценку его способностей. Сой в ответ небрежно кивнула и продолжила свою речь: — У всех вас — у каждого из вас — нет ни единого шанса против меня. Повторяю: ни единого! Даже если вы нападете на меня все вместе и одновременно. Даже когда — если! — вы станете сильнее, у вас все равно нет шансов меня победить, и это все, что вам нужно обо мне знать, — Сой строго глянула на Акиру. — Но также вы должны верить мне и доверять мне. Я сильнее вас, я буду тренировать вас и не буду вас жалеть. Вам будет больно. Вы будете меня ненавидеть и проклинать. Хорошо. Ненавидьте! Проклинайте! Это лишь пойдет вам на пользу. Злость — самая лучшая мотивация. Когда вы искренне захотите доказать мне, себе, кому-то другому, кому угодно, что вы можете больше, чем кажется — тогда вы станете сильнее. Поэтому — злитесь на меня! Но, когда в бою я приказываю что-то делать — выполняйте без вопросов и без споров, иначе умрете. Я не желаю вам зла. Я буду вас бить, я буду заставлять вас тренироваться до полного изнеможения, я вам не мать и нянчиться с вами не стану, но если вы будете меня слушать — вы выживете. И я сделаю все, чтобы из сборища идиотов и пушечного мяса вы превратились в достойных бойцов Онмицукидо — причем не посмертно. Ясно? — Да, Фонг-тайчо! — хором ответили новички-рядовые. Омаэда стоял в отдалении, наблюдая за ними, и видел, с каким обожанием солдаты смотрели на Сой Фонг. Несмотря на то, что она только что разрешила им ненавидеть ее, Маречиё знал — такого не будет никогда. Все служащие Второго отряда и Онмицукидо обожали своего капитана вплоть до обожествления, были готовы в буквальном смысле умереть за нее, костьми лечь, но выполнить ее приказ — и Омаэда прекрасно их понимал. Все бойцы любого из тринадцати отрядов Готея обожали своих первых офицеров, равнялись на них, могли без сожалений отдать за них жизнь, но в случае Сой Фонг все обстояло немного иначе. Она не была для своих людей мудрым и недосягаемым наставником, как покойная Унохана. Она не была для них божеством, как Айзен до своего предательства. Она не была для них соперником, как Кучики Бьякуя для своего лейтенанта Абараи Ренджи. Она была для них именно командиром. Человеком, за которым идут в бой, и с которым сражаются плечом к плечу. Все солдаты Второго отряда знали, что Сой Фонг будет драться рядом с ними, не выделяя себя. Будет ветром смерти носиться между врагами, убивать их с двух ударов, и, что бы ни говорила ранее — прикрывать своих людей. Омаэда хорошо помнил, как она ругала его, когда он пытался прикрыть ее в бою с Сегунда Эспада, как она говорила, что он должен был воспользоваться ее ошибкой ради победы, и она действительно учила его этому, а потом, когда началась война с квинси, Сой Фонг поступила наперекор собственным словам и не использовала ошибку лейтенанта, а спасла его. Ее проблема состояла в том, что она могла признать чужую слабость — осудила бы сотню раз, обругала и разозлилась, но приняла бы и при необходимости помогла, даже если в процессе проклинала бы, а вот свою собственную слабость Сой Фонг признать была не способна. Она всегда защищала других, но никому не позволяла защищать себя. Она была сильной, очень сильной, но ведь не всемогущей… И ей не стоило ради Омаэды истощать свой запас духовной силы. О чем она думала? — Вольно! — приказала Сой. — Можете быть свободны. Пока что. Разойтись! И, только когда плац опустел, и на нем осталась лишь одна маленькая фигурка в белом хаори, Омаэда подошел к капитану. — Чего тебе? — спросила она, не оборачиваясь. Ей было ужасно неловко перед лейтенантом после своих откровений по поводу семьи. Тогда Сой думала, что поступает честно, раз уж она познакомилась с родными Омаэды, то и он должен знать о ее родных. Теперь она жалела о том, что поддалась секундному порыву — лучше бы Омаэда вообще ничего не знал. Какая ему разница, кто у Сой умер? Для него важно лишь то, что они поженятся — так думала Сой Фонг. Чужая судьба никому не интересна. Чужое горе — тем более. И если он ее пожалеет — то потом всем окружающим придется жалеть его. Инвалидов ведь принято жалеть. Людей без рук и ног, например. — Мне надо с вами поговорить, Фонг-тайчо, — серьезно ответил Омаэда и попросил: — Посмотрите на меня, пожалуйста. Сой обернулась. Ее всегда немного раздражало, что, стоя рядом с лейтенантом, ей приходилось смотреть на него снизу вверх. Вот ведь вымахал, больше двух метров ростом — бесит. Еще и смотреть на него. Глаза бы ее его не видели. — Что такое? — буркнула Сой. — Тогда, когда мы арестовывали Хидемасу Абэ… — начал Омаэда. — Вы спасли меня, и… — Я же тебе говорила, — закатила глаза Сой Фонг. — Я тебя не спасала, сдался ты мне. Я убила преступника, и… — Вы меня вылечили! — перебил ее Омаэда. — Поэтому вы спасли мне жизнь! Я был сильно ранен, и если бы не вы… А вы потратили очень много реяцу, вы сами пострадали, зачем вы не подумали о себе… — Да потому что ты, идиот, чуть не сдох! — теперь уже Сой перебила его на полуслове, сжимая кулаки. — Потому что ты, придурок, за сотню лет драться не научился! Потому что ты, дурак этакий, кровью истекал, у меня не было времени, и я не рассчитала силы! — Вы… ради меня… рисковали? — охнул Маречиё. — Вы ради меня… Значит, я вам не безразличен? — на его лице отразилось неприкрытое счастье, словно он выиграл в лотерею как минимум миллион. — Безразличен, — отрезала Сой. — Мне на тебя плевать. — Но вы меня защитили, — возразил Омаэда. — Ты — мой подчиненный. Я любого бы так защитила. Не обольщайся, — фыркнула Сой. — Но вы меня лечили, — снова возразил Маречиё. — Я же сказала: ты — мой подчиненный, я за тебя отвечаю, вот и лечила! — Сой уже начинала всерьез злиться. — Но вы сами пострадали… — вздохнул Омаэда. — Я просто не умею пользоваться кайдо! — взорвалась Сой, сжимая кулаки. — Представь себе, я не все на свете умею! — Но вы пытались… В одно неуловимое для глаза движение Сой оказалась рядом с Омаэдой, и к его горлу прижалась холодная сталь ее клинка, вжимаясь в плоть, но не разрезая. Пока что. — Я могу тебя хоть прямо сейчас прирезать, — процедила Сой Фонг. — Одним движением. Мне плевать. Омаэда тяжело сглотнул и ответил: — Режьте. Искушение было велико, но Сой сдержалась. Только чуть сильнее надавила лезвием на горло лейтенанта и сказала: — Прирежу же, Омаэда! — Режьте, — повторил Маречиё. — Давайте. Еще немного, еще одно легкое нажатие на клинок, и кожа на шее Омаэды действительно разрезалась, и алая струйка крови потекла за его воротник. — И это все? — спросил он. — Это так вы меня прирезали? — Да пошел ты! — Сой отпихнула его от себя, спрятала меч в ножны и зашагала прочь, но на этот раз Маречиё не стал молча смотреть ей вслед — он догнал ее и поймал за плечо. — Фонг-тайчо, не отрицайте, я вам не безразличен! — заявил Омаэда. — Вы меня спасли, вы мне доверились, вы приняли цветы от меня, вы по сто раз на дню угрожаете меня убить, но до сих пор не убили, я не верю, что вам плевать! Ну все, подумал Маречиё, выпалив все это. Он покойник. Можно прощаться с жизнью. Как он вообще посмел сказать все это своему капитану? Ему стало так страшно, что даже живот заболел и во рту пересохло. Хорошо еще, если смерть будет быстрой, а если нет? Ой, какой же он дурак… Омаэда даже зажмурился, ожидая удара в любую секунду, но прошла одна секунда, две, пять — он был все еще жив. Маречиё осторожно приоткрыл глаза. Сой Фонг стояла молча, опустив плечи, и ее молчание ощущалось, как самый громкий шум. Громким шумом было биение сердца у Омаэды в ушах. — Будь ты проклят, — тихо сказала Сой и исчезла в шунпо. Только что стояла здесь, и Омаэда чувствовал тепло ее плеча под своей ладонью, и вот ее уже нет — только порыв ветра пролетел мимо. Как можно удержать ветер? Как можно поймать молнию? Точнее, молнию-то можно поймать, но только один раз. Обычно — первый и последний. И все же, подумал Омаэда, Сой не сказала ни «да», ни «нет». Он не мог рассчитывать, что капитан бросится ему на шею и скажет, что влюблена в него без памяти — что бы ни говорила Сой, он был не настолько идиотом, — но она и не сказала, что он ей безразличен. Она сказала «будь ты проклят», но в устах Сой Фонг это прозвучало почти как признание… если не в любви, то в симпатии. Чудеса случаются, боги существуют, жизнь удалась — Омаэда был готов петь, танцевать и рыдать от счастья одновременно. У него появилась надежда!***
Сой тоже была готова расплакаться, но не от счастья, а от злости и от позора. Чертовы Котецу, две курицы, все-таки язык за зубами не удержали! А этот… Сволочь, почему он такой проницательный? Лучше бы преступников так хорошо выслеживал, так нет, там он свои способности мгновенно теряет! И ведь к стенке ее припер, паразит, почти вынудил или убить его, или признать, что она к нему не равнодушна! Первое делать было нельзя, второе Сой не сделала бы даже под страхом смертной казни, потому что… …потому что это правда? Он ей не безразличен? Сой со всей злостью ударила кулаком в дерево, сосредоточив в кисти реяцу. Дерево — высокий и толстый дуб — треснуло напополам, заваливаясь набок. С его ветвей слетела стайка птиц. — Мне плевать! — закричала Сой Фонг на весь лес. — Мне плева-а-а-ать! Из дупла на дереве слева от нее выглянула пушистая рыжая белка, с любопытством глядя на Сой. — Мне абсолютно все равно! — сообщила Сой белке. — Да пусть он сдохнет хоть сто раз! Я буду только рада! Я его ненавижу! Белка взмахнула хвостом и скрылась обратно в дупло. Сой показалось, что даже белка ей не поверила. Проклятье.***
Сой несказанно повезло — в магазине Урахары не было Урахары, но зато была Йоруичи. Наставница открыла ей дверь, и, прежде чем она успела сказать что-то, Сой Фонг шагнула к ней, обняла, спрятала лицо у нее на груди и отчаянно зарыдала. Йоруичи растерянно погладила Сой по спине, гадая, кто же мог ее обидеть, и заранее считая обидчика своей ученицы мертвецом. Кто вообще в здравом уме мог решиться обидеть Сой Фонг? — Ну, ну, девочка моя, — проговорила Йоруичи. — Пчелка, не плачь, пожалуйста. Все хорошо, все будет хорошо… Что случилось? — Я его убью! Я его ненавижу! — прорыдала Сой. — А, так пока что не убила? — с облегчением вздохнула Шихоуин. Она очень хорошо знала Сой. — Убью-ю-ю! — взвыла Сой Фонг. — Шею ему сломаю! Глотку перережу! Голову отрублю! Ненавижу! — Солнышко, ну успокойся, — Йоруичи увела Сой вглубь помещения, усадила на диван, села рядом и снова прижала к себе, гладя ученицу по волосам. — Девочка моя, хорошая моя, ну хватит, пожалуйста! Слезы Сой Фонг выбивали ее из колеи. Она плакала при Йоруичи только один раз, когда они встретились спустя сотню лет разлуки, и то, Сой сначала попыталась убить Йоруичи, а чтобы так, чтобы Сой плакала, не пытаясь предварительно кого-то убить — что же с ней произошло? Йоруичи боялась за нее. Не имея своих детей, Шихоуин сначала считала Сой кем-то вроде младшей сестренки, но время шло, и отношение Йоруичи к ее ученице стало походить на отношение матери к дочери. И, если бы ее кто-то обидел, Йоруичи сама бы прикончила виновника, но… Она понимала, что в таком случае Сой успела бы раньше. Ее девочка выросла… Еще немного поплакав, Сой все-таки взяла себя в руки, перевела дыхание и сказала: — Йоруичи-сама, это конец. Это конец! Я не знаю, что мне делать, я ненавижу это, я… По-моему, мне нравится Омаэда. — И это все? — искренне поразилась Йоруичи. Она думала, что случилось что-то похуже очередной войны, а тут… Да, девочка выросла, определенно. Сой мрачно кивнула. — И поэтому ты так плакала? — продолжила удивляться Йоруичи. Сой снова кивнула. Еще более мрачно. — Но вы же женитесь… — окончательно растерялась Йоруичи. — Я думала, он тебе давно нравится… нет? — Я его ненавижу! Чтоб он сдох! — с чувством ответила Сой и пояснила: — Старейшины клана Фонг продали меня в жены Омаэде. Чтобы клан не вымер, но на самом деле, я уверена, чтобы поиметь на этом побольше денег. И я… А он… Могла бы — убила бы, но он ведет себя так мило! Он мне цветы подарил… розы… Говорил, что я красивая… Что я самая прекрасная женщина на свете… Я ни единому слову его не верю, — снова всхлипнула Сой. — Но, Йоруичи-сама, я… Она рассказала Йоруичи все. Как узнала о свадьбе, как не могла поверить, что ее жених — Омаэда, как чуть не убила третьего офицера, заподозрив его в непристойных мыслях по ее поводу, как спасала Омаэду и лечила его, как он угощал ее мороженым и гладил по щеке, как она рассказала ему о своей семье… Йоруичи слушала и гладила Сой по спине, как большую кошку. — И, если я не хотела, чтобы он умирал, если я не сломала ему руку, когда он до меня дотронулся, если я ему доверилась… А вдруг он мне правда нравится? Что тогда будет? — в отчаянии спросила Сой. — Я больше так не хочу! Меня все бросают! Или умирают, или уходят! А я живая, я тоже что-то чувствую, и я не хочу больше никого любить! — Солнышко мое, — Йоруичи взяла ее руки в свои и заглянула Сой в глаза. — Прости меня, это я виновата, что ты стала такой. Но… Омаэда тебя не бросит, это точно, я уверена. — Ну да, — усмехнулась Сой Фонг. — Он хочет жить. Я и не думаю, что он меня бросит. Он слишком сильно меня боится. — Нет, — мягко возразила Йоруичи, гладя Сой по щеке. — Он тебя слишком сильно любит. И любит давно. Любил еще задолго до того, как состоялась ваша помолвка. Я видела это по его глазам — он всегда смотрел на тебя, как на восьмое чудо света. Он и боится тебя тоже, — Шихоуин не могла не признать очевидное. — Но любит больше. — А я его не люблю, — фыркнула Сой. — Ну его к чертовой бабушке. Йоруичи широко улыбнулась и взъерошила ее волосы. — Пчелка моя, милая моя пчелка, ты выросла, но когда же ты повзрослеешь?***
Сой вернулась в отряд, когда уже стемнело. Тщательно скрыв реяцу, она пробралась в свой кабинет, используя все приобретенные навыки тайного убийцы, плотно и бесшумно закрыла сёдзи, зажгла светильник, а не верхний свет, и в полумраке увидела на своем столе коробку шоколадных конфет, игрушечного плюшевого черного котенка и записку. Развернув записку, Сой прочитала всего одну строчку, выведенную знакомым размашистым почерком: «Может, я вам и безразличен, но вы мне — нет». Со вздохом Сой взяла котенка и прижала игрушку к губам, целуя в кожаный носик. Не безразлична… Она кому-то не безразлична. Пусть даже этот кто-то всего лишь Омаэда — все равно приятно. И котенок такой милый, и конфеты — ее любимые, помнит же, какие… Открыв коробку, Сой отправила одну конфету в рот и блаженно сощурилась, наслаждаясь сладким вкусом шоколада на языке. Может, Омаэда и правда не безразличен ей. Может, он ей даже нравится. Но черта с два она ему об этом скажет.