***
Нынче брат Т/и отлучился и прибыть должен был на днях. Дом без него стал пуст и скушен, и только известие о бале у тётушки немного скрасил будни молодой девушки. Т/и Муравьева-Апостол никогда не пренебрегала балами, хотя ей не всегда был приятен здешний свет, присутствовавший на раутах. Но она выезжала в общество уже третий год, и за ней успели поволочиться ухажеры, но всё было не по душе ей, да и мать была решительно против раннего брака. Т/и же такая жизнь полностью устраивала. — Что вы, голубушка, сидите так ночуете? Уж заря займётся скоро, ложитесь-ка вы спать: завтра день трудный, а вечером — бал. — Вокруг постели с огоньком в руках ходила бывшая няня Т/и. Она очень любила молодую воспитанницу и до сих пор ходила за нею, и девушка её любила. Морщинистая холодная рука няньки легла на лоб Т/и. — Ты так красна! Не заболела ли? — Пустое, нянечка, оставьте! — Т/и отвернула голову, волосы её при лунном свете рассыпались по плечам, прикрытыми сорочкой. Девушка судорожно вздохнула, покосившись на письмо, лежавшее на прикроватной тумбе. Письмо то было от Бестужева. Он так и подписал: «Ваш покорный Б.-Р.». Няня уже собралась уходить, но Т/и тихо окликнула её: — Обожди… Скажи мне лучше, как по-твоему, может ли любить человек, полностью поглощенный делом, пылающий только им одним? — Влюбилась, душенька моя? — лукаво вопрошает няня, садясь на постель против воспитанницы. — По мне — так может. Любовь на всё способна… Но, право, я тут не судья. Но всё же… Думаю, что может. Не скажешь ль имя? — Не скажу, — задумчиво промолвила Т/и и улеглась, накрывшись тёплым одеялом. — Пустое, нянечка, я просто так спросила. — Дело ваше, барыня, — улыбнулась женщина, погладила девушку по волосам, точно в детстве, и тихонько вышла за дверь, по пути задув все свечи и погрузив комнату во мрак. И в тот момент казалось Т/и, что нянька всё поняла уж и прознала, но та старушечьи шептала: — Дело ваше. Бал блистал и был в разгаре, когда Т/и Муравьёва с матерью вошли в залу. Уже играли скрипки, шла кадриль, и пары по полу кружили. Молодые дамы с кавалерами были разодеты, глядели на туалеты по последним модам, кланялись друг другу и всем видом своим «строили» дружелюбие. И всё же краски бала, громкая музыка и шампанское не оставили равнодушной Т/и, она была весела и необыкновенно красива в этот день. Она не жалела сил своих, танцевала и блистала, ловя на себе порой пьянящий взгляд очей Бестужева-Рюмина, что тоже был здесь. Когда Т/и удалось передохнуть, она ушла к колонам и к своим подругам, ждавшим приглашение на предстоящую мазурку. Не успела девушка отдышаться, как к ней, стуча каблуками по паркету, подошёл отставной офицер. Она узнала его: то был франт, волочившийся за нею не первый месяц, и к тому же в семье её его не жаловали особо — он сделал много пакостей Сергею на службе, и двух молодых людей — брата Т/и и офицера — уже называли недругами. Он по-щегольски поклонился. Т/и, не зная всех подробностей их с Сергеем размолвок, мягко улыбнулась ему в ответ. — Не окажите ли мне честь потанцевать мазурку с вами? — спросил он, в полной уверенности уже протягивая ей свою руку в белой перчатке и вскинув горделиво подбородок. — Мазурку я обещала другому, — склонила голову Т/и, из-под лобья осматривая зал. Юноши, что пригласил её на мазурку, видно не было. От стыда девушка чуть зарделась и тихо добавила: — Извините. Заметив её растерянность, отставной офицер ядовито усмехнулся, убрал руку и спросил: — Так где же тот счастливец, Т/и Ивановна? Что-то не видно, а мазурки звуки уж играют… — Он непозволительно наигранно оглянулся вокруг себя. Заметив приближающегося к ним и лавирующего меж людьми Михаила Бестужева, офицер вскинул бровь: — Уж не он ли вас ангажировал? — Вы ведёте себя непозволительно… — тихо сказала покрасневшая Т/и, сжимая в руке ридикюльчик. Этот назойливый господин сильно влиял на неё и ей становилось дурно. На разговор их больше никто не обращал внимания. — Послушайте, мой вам совет, Т/и Ивановна, не водились бы вы с ними. К слову, где ваш брат? Почему нет на бале? Ах, верно, по делам уехал. Так знайте, то, чем занимаются эти молодые люди, ваш брат в частности, — офицер понизил голос, но музыка заглушала их разговор. — очень, очень неправильно и грешно! И это позор быть такими вольнодумцами, как они. И стыдно должно быть вам, что вы такие же, как они. А вы — дама, при всём уважении! — Да как вы смеете порочить моё имя и имя моего брата?.. — Слёзы горечи, несправедливости и злобы застыли в глазах девушки, она невольно повысила голос, привлекая внимание стоящих близ людей. Т/и, не в силах больше ничего ответить и, затаив дыхание, чтоб слёз не выдать на людях, ушла. Михаил Бестужев-Рюмин не подоспел на разговор, но слышал из него довольно. В груди его родился гнев, он был оскорблён, и после бала на крыльце он пересёкся с офицером, который думать и забыл о разговоре с юной Муравьёвой.***
«Откуда он узнал о помыслах Сергея? И как узнал, что я — их них?». Два дня после бала жила Т/и в страхе и за брата, и за идеи, и за общество. От волнений она стала больна, похудела, побледнела и в нетерпении ждала Сергея. Молчала, если мать или няня спрашивали о случившемся — не хотела волновать женщин лишний раз. Вечером, накануне приезда Муравьева-Апостола, в усадьбу заехала знакомая Т/и. Она, придав лицу своему выражение сплетницы, поведала, что завтра же утром состоится дуэль. — Чья же? — Т/и в волнении схватила подругу за руку. — Бестужев-Рюмин и, кажется, какой-то отставной офицер, — легко ответила ей девушка, отряхая с мехов снежинки. — Ну, будь здорова, друг мой. А мне дальше — нынче в театре показывают новую оперу, говорят, что просто прелесть-чудо! Сергея Т/и ждала, как спасителя. Она верила, что тот сможет образумить своего друга Михаила, имея над ним большое влияние. Брат же не приехал тем вечером, как обещался, и ночь всю Т/и не смыкала глаз, стоя у окон комнаты и устремя взор свой на дорогу. Со двора доносились лишь лай собак да завывания ветра. И только утром на заре послышался бег лошадей, упряжки скрип, и к крыльцу подъехала кибитка. Переведя от страха и волнения дух, девушка выбежала на улицу, встречая брата на пороге. — Что с тобою, Т/и? — Воскликнул он, придержав сестру за локоть и рассматривая её заплаканное лицо. — Что случилось? — Дуэль… — Чья? Где? — Михаил Павлович и отставной офицер N.N., сейчас же на рассвете, — Т/и вздрогнула, зимний холод пробирал тело, без шубки было морозно. — Ты знаешь где? — Сергей взволновался, мягко потряс сестру за плечо, глаза его метались по её лицу. — Ну же. — У реки, — ответила Т/и. — Вот чёрт, Бестужев! — Муравьев-Апостол гневно покачал головой и поспешил к кибитке, прикрикнув кучеру: — К реке! Да поживее! — Постой, Серёжа, я с тобою, — Т/и прыгнула за ним, и, невзирая на протесты брата, осталась с ним. Она боялась не успеть, увидеть где-то на снегу окровавленное тело Михаила. Мысли в её голове летели: «Зачем он вызвал офицера на дуэль? Из-за оскорбления своей чести?». Сергей же всю дорогу молчал, нервно теребя воротник мундира и нетерпеливо поглядывая вокруг. Для него Бестужев-Рюмин был как второй младший брат, и всякая опасность, грозившая Михаилу, казалась ему личным делом. Кибитка подъехала к реке, когда секунданты отмеряли шагами барьеры на белом снегу. Солнце только вставало, золотя в воздухе мирно кружащие снежинки. Картина спокойной природы никак не вязалась с тем, что происходило на берегу. Сергей тут же выскочил и побежал к дуэлянтам и секундантам, а Т/и, в свою очередь, словно в оцепенении, осталась в кибитке и неотрывно наблюдала за силуэтом в шинеле. То был Мишель. Сердце девушки гулко стучало где-то в ушах, руки тряслись, холод уже не кололся и не чувствовался. Что-то тревожное поднималось у неё из груди, овладевая головою и мыслями. Она не слышала, об чём говорили мужчины, но через пару минут Сергей, чуть обозлённый и тревожный, вернулся к кибитке. — Будут стреляться, — сказал он, опередив вопросы сестры. — Мне нельзя вмешиваться. Секундант уже попросил их помириться, но никто из них не отступил от решения драться. Остаётся ждать. Вот, Мишель — повеса! Худого бы чего не было… Отмерили тридцать шагов, дуэлянты встали к барьерам. По команде начали сходиться, на шаге поднимая оружие друг на друга. Т/и смотрела на это, и лицо её было бело, как снег вокруг. Её хрупкие пальцы вцепились в плечо брата, и она, затаив дыхание, ждала. Первым выстрелил офицер. — Он промахнулся? — прошептала Т/и и тут же с сожалением и страхом заметила, как качнулась фигура Мишеля. Одной рукой схватился он за своё плечо. — Ерунда, — ответил Сергей, стараясь придать голосу спокойный и решительный тон, но всё его тело выдавало напряжение. Глаза его неотрывно следили за другом. — Просто царапина, пуля скользнула… Михаил Бестужев-Рюмин выстрелил в ответ. — В воздух, — выдохнул Сергей и прикрыл глаза. Дуэль была окончена. — Послушал меня, послушал… не убил.***
Ранение Мишеля правда было не страшно, ему повезло: пуля задела лишь кожу. Молодого дуэлянта, отойдя от волнений и страха, Т/и навестила почти на следующий день. — Вы молодец, Михаил Павлович, что отстояли честь. И за свою, и за моего брата… Благодарю вас. Он поднялся с кроватей, на которых лежал в горячке: всё же рана дала знать о себе. — Я буду с вами, Т/и Ивановна, откровенен, разрешите? Не весь я слышал разговор ваш с офицером, и жаль мне, что тогда не подоспел. Но что услышал, мне хватило и вызвал тотчас его я на дуэль. Что удивительно, он был всё так же насмешлив, и принял вызов, как шутку, право слово… — Мишель чуть пошатнулся, хватаясь рукою снова за плечо и чуть поморщив лицо от боли. Т/и чуть поддалась вперёд, чтобы не дать упасть молодому человеку. — Ничего, пройдёт… Я сказал, что буду честен с вами. Что ж, его я вызвал на дуэль сначала не из-за оскорбления деятельности и взглядов наших. Я бросил вызов… Из-за вас. Он замолчал и, тяжело дыша, мягко и с опаской смотрел на Т/и. — Простите мне, если это как-то пошло. Но я не могу допустить, чтобы вас как-то задевали. Я был не в праве как за даму вызывать его, ведь не жена вы мне и не невеста. Но гнев я страшный испытал, — он говорил слова сквозь зубы, словно снова все неприятные чувства зародились в его душе. — И я люблю вас, Т/и Ивановна, я боле не могу молчать… И страшная им приготовлена судьба, но в тот момент ничего, кроме счастья, Т/и не знала.