Мой волчонок

Майклсон, сложив руки за спиной, всматривался в ночное небо. Оно, на удивление, было чистое, тёмно-синее, с яркими звёздами, чьё сияние завораживало одну особу, которая сейчас мирно спала на кровати за спиной первородного. Кинув взгляд через плечо, Клаус усмехнулся, замечая, как во сне простынь сбилась к ногам девушки, открывая соблазнительную спину, плавный изгиб бёдер. Каштановые волосы прикрывали лицо, а рука, как-то даже по-детски, лежала под головой. И не скажешь, что вот эта юная, красивая и нежная девушка — мстительная, жестокая, но смелая, и умеющая быть благородной. Шатенка морщит нос, рукой отбрасывает волосы, глубоко вздыхает, переворачиваясь на спину, открывая взору Никлауса безупречное тело, которое всегда вводило его в ступор своей красотой и нежностью. Белоснежная кожа, которая, как он знает, на ощупь приятнее, чем бархат. Красивые изгибы женского тела, которое называют гитарой. Клауса вряд ли можно было чем-то удивить, он видел множество девушек за свою очень длинную жизнь. Он даже не помнит, сколько их было, не помнит вообще ничего из того, что видел. Они были лишь способом удовлетворить подробность. Но тело Хейли Клаус знает наизусть. Он мог с закрытыми глазами пересчитать все родинки, мог назвать каждый шрам и откуда он был получен. Ни одна женщина не будила в нём чувство, которое с ней накрывало волной. Клаус тонул в этой девушке, и было уже плевать, что он подвластен ей и только ей. Он желал её защитить, уберечь, даже как первобытный человек — спрятать, унести в пещеру и никого к ней не пускать. Хейли Маршалл — это болезнь, которую он подхватил пару лет назад. Удивительная, ни на кого не похожая, она сумела покорить себе самого Никлауса — жестокого, смелого, уверенного, дикого, и оказывается, ручного, в правильных руках. Только в её руках. За дверью этой спальни, он всё тот же Клаус, которого следует бояться каждому, но стоит ему оказаться здесь, с ней, как всё меняется. Именно в этой комнате всё теряет смысл. Кроме спящей девушки на его постели. Клаус делает мягкие шаги к кровати, но вместе того, чтобы разбудить шатенку, привлечь её внимание, снова доказать, кому она принадлежит, Клаус убирает волосы с красивого лица, мягко целует в лоб, стараясь задержать губы подольше на её коже, и накрывает простынею. Она спит крепко, но то, как она сжимает его руку во сне, кажется удивительно милым, и, как сказал бы младший брат Кол — тошнотворным, но какое это имеет значение? Первородный садится на край кровати, поглаживая тонкие пальцы на руках девушки, удивляясь тому, какой хрупкой сейчас она кажется. Куда пропадает вся сила, уверенность, необузданность? Почему с ним она такая ручная и ласковая, как кошка? — Может, потому что ты дурак и мешаешь мне спать? — шепчет Хейли, открывая свои тёмно-зелёные глаза, в которых стоит смех. Клаус кривит губы в улыбке, вовлекая ещё сонную, но отзывчивую девушку, в ночной поцелуй. Хейли втягивает его запах — её любимый запах, и тут же прижимается ближе, желая, чтобы это удивительная ночь не кончалась. Но скоро утро, скоро ей снова придётся делать вид, что она его ненавидит, что Джексон прав и Майклсоны — отрава. Ей придётся играть роль правильной жены и матери, ради Джексона и Хоуп. Прятать ещё не полностью исцелившиеся следы от него на её белоснежном теле, пытаться сбить с себя его запах, прекрасно зная, что это уже бесполезно и он въелся ей под кожу, как и сам первородный. Этого не отнять, как нельзя убрать блеск в глазах после ночи проведённой с ним. И Клаус клянётся, что как только угроза для семьи исчезнет, как только всё станет как прежде, эта девушка, которая светит для него ярче, чем какие-то звёзды на небе — станет его и только его. Ей больше не придётся играть, а ему больше не придётся её отпускать в дом напротив, зная, что там есть мужчина, который её тоже любит, но никогда не получит. Она принадлежит только Клаусу, только его тело в праве касаться её, и только для него звучит её смех, стоны. Только для него её улыбки. — Мне пора, — шепчет шатенка, но Клаус только качает головой, прижимаясь поцелуем к её шее. — Ещё нет. У нас есть время, Волчонок. Но за этой ночью последуют остальные и все она проведёт с ним, в его комнате. С удивительным ночным небом, на скомканной постели, в его руках, с его поцелуями на теле, с громкими стонами. Каждую ночь она проведёт с ним, лишь под утро сбегая «домой», туда, к законному мужу. И когда-нибудь, она станет Майклсон, будет спать до полудня после чудесной ночи, будет неумело готовить завтраки для Хоуп, и знать, что она (Хейли) — свет Клауса. Всегда им была и будет. Свет, который светит ярче, чем сами звёзды.