Мой волчонок

Хейли, сама того не понимая, заламывала пальцы на руках, смотря перед собой, совершенно не реагирую на окружающий мир. Всё, что сейчас происходило — казалось просто нереальным сном. Кошмаром. Клаус не мог умереть, ведь он гибрид, первородный вампир, его нельзя убить, но теперь укус Люсьена отравляет его, убивает, и никто не может ничего сделать. Девушка трёт плечи, но холод словно поселился в душе. И ведь она ненавидела Никлауса, местами желала ему смерти, но сейчас всё было иначе: страх, что он и правда умрёт, сковывал, сбивал дыхание. А может, это было к лучшему? Клаус всегда портил ей жизнь, они спорили, дрались, ненавидели друг друга. Да и Хоуп будет проще жить без такого отца с его тысячами врагов. Но стоило на секунду представить, что Клауса нет, и Хейли отрицательно качала головой. Мир без него кажется каким-то не таким, чужим. Пусть Клаус и вечная заноза, пусть он ведёт себя отвратительно, но Хейли хочет, чтобы он жил. Фрея выходит из комнаты разбитой, и руки Хейли опускаются по швам, а координация подводит, когда девушка, пошатнувшись, сбивает бедром вазу со столика. Элайджа, как и всегда, оказывается рядом, но сейчас это не помогает. Всё кажется невыносимо отвратительным. Маленькие демоны в душе шепчут: «Это ты виновата, ты желала ему смерти». И Хейли хочется зажать уши руками, закричать, но она лишь смотрит перед собой, пока старший Майклсон гладит её по голове, как ребёнка. И что ей сказать Хоуп, когда та подрастёт? «Прости, милая, я ненавидела твоего отца. Он умер. Мне жаль»? Он так сильно любит дочь, что Хейли физически больно от того, что она не сможет сразу дать всю любовь. Она может любить как мать, самой сильной любовью в мире, но отца она ей не заменит. Да и к чёрту гордость, Клаус был незаменим. — Осталось немного, навести его, — Фрея кивает на комнату, смахивает слёзы, кажется сильной, а Хейли хочет ударить её и закричать. Почему они такие безэмоциональные? Клаус умирает! Чёрт подери, у Хейли внутри пропасть, бездна, она сжирает её, засасывает, а они ведут себя так, словно готовились к этому. И параноидальные мысли заставляют девушку считать, что те ждали этого момента, пока Хейли не понимает, что она тоже молчит: нет слёз, лишь пустота, дрожащие руки и мечущийся разум. Она в агонии, но никто этого не видит. Хейли страшно увидеть Клауса таким, но она входит, только как остальные улыбаться даже не пытается. Это глупо и он рад, что она не делает вид, словно он будет спасён. Уважения ради, это чистая наивность. И он это понимает. Хейли садится на край кровати, берёт его за руку, и вдруг чувствует, как губы начинают предательски дрожать. Боже, Маршалл, не сейчас! Не вздумай реветь у него на глазах, пусть он умрёт, не видя тебя разбитой! Но как-то слабо выходит, когда первая слеза скатывается с её щеки. — Не плачь, Волчонок, ты свободна. Уезжай, обрети свободу, как всегда мечтала, — Клаус хрипит, а Хейли начинает ненавидеть его лишь сильнее. Он смеет говорить так спокойно, словно она сможет уехать и всё забыть. И, кажется: почему бы нет? Их связывала лишь Хоуп, но у Хейли внутри такая дикая боль, что ей хочется сжаться в комок. — Мне страшно, Клаус. Как нам жить без тебя? Я привыкла к тебе, что ты рядом… Без тебя жизнь уже не такая, — девушка кривит губы, но понимает, что у неё выработался, будь он проклят, Стокгольмский синдром. — Береги Хоуп и не позволяй причинить себе вред, Волчонок, — Клаус в последний раз ухмыляется, а после закрывает глаза, а его тело покидает жизнь. Он меняет цвет, становится сероватым, покрытый венами, такой непривычно-чужой и холодный. Хейли безэмоционально отпускает его ладонь, прижимает два пальца к своим губам, а после — к его, оставляя прощальный «поцелуй», и накрывает пледом. Молча покидает комнату, игнорирует всех, кто её о чём-то спрашивает, и лишь оказавшись в комнате, девушку накрывает волной осознания. Только что умер не просто кто-то хорошо знакомый — умер Клаус. Чёрт подери, сам Никлаус — тот, кто был отцом её дочери, кто был и врагом и другом, кто был и любимым и самым большим кошмаром. Хватая ртом воздух, Хейли падает на колени, прижимая к груди кулак. Крик разносится по всему дому, полный боли. Элайджа опускает взгляд, понимая то, чего не видел раньше: в её сердце уже был Майклсон и это точно не он, Ребекка зажимает рот ладонью и плачет навзрыд, Кол отворачивается, скрывая слёзы, а Фрея жалеет сестру и носом утыкается в шею племянницы, которую держит на коленях. Матери малышки не до неё. Пока нет. Хейли кричит и бьёт стёкла, потом разносит мебель, а потом забивается в угол и воет белугой, раскачиваясь из стороны в сторону. Реальность больно бьёт, так, что проще сломать все кости сотни раз, чем терпеть эту адскую боль в груди.

***

— Хейли, ты в порядке? — Никлаус взволнованно смотрит на девушку, которая мечется в кровати, а солёные слёзы стекают по щекам. Он впервые видит её такой, и картина пугающая. Что могло так сильно испугать девушку? — Тебе приснился кошмар? Клаус вскидывает брови, а Хейли хватает его за руку, испуганно оглядывая лицо гибрида. Он здоров и он жив. Сон. Кошмар. Хейли истерично смеётся, закрывая ладонями лицо, а Майклсону впервые не смешно. Она испугана, она дрожит и у неё истерика. Он беспокоится. — Что бы тебе ни приснилось, это был лишь сон, — Клаус обнимает девушку и позволяет себе маленькую вольность: оставить поцелуй на её макушке. Хейли успокаивается в тёплых руках Клауса, чувствуя безопасность и то, что мир, разрушенный во сне, снова соединяется по кусочкам. — Кажется, Клаус, я перестала тебя ненавидеть, — шепчет девушка и пока первородный не понял, что это значит, Хейли целует его, объявляя этим поцелуем начало чего-то нового и необычного.