Мой волчонок

Рождественская обстановка всегда нечто прекрасное и для её создание нужно то особенное настроение, то чувство магии, от которой покалывает кончики пальцев и замирает дыхание. У Хоуп так было, и дело даже не в настоящей магии и силах, что живут внутри, а в том, что она готовилась и даже смогла не спалить пирог. — Помочь? — Ребекка как всегда вовремя заходит на кухню с тёплой улыбкой, целует племянницу в висок и довольно ведёт носом, пока Хоуп с ответной улыбкой разрезает кулинарное творение на кусочки. — Уже готово. Попробуешь? — девушка хитро прищуривается, бросая взгляд на тётю, и первородная хмыкает, сложив руки на груди. — Меня не жалко, да? Юная ведьма лишь закатывает глаза, но улыбается, потому что Ребекка уже накалывает кусочек на вилку и опускает на язык, задумчиво пробуя то, что приготовила племянница. Девушка думает лишь пару секунд, но тут же довольно сверкает глазами, широко улыбается и приобнимает племянницу за плечи. — Очень вкусно, милая. Ты очень талантлива, знаешь? — Конечно, — Хоуп хмыкает, показательно сдувает прядь волос с лица, и тут же расслабленно смеётся, но Ребекка слишком хорошо знает свою девочку, чтобы не увидеть на лице печаль. Вопрос озвучивать не нужно, потому что юная Майклсон уже понимает и грустно ведёт плечом, отводя глаза. — Ты помнишь? Его мама готовила. Воспоминания накатывают волной, заставляя сердце щемиться от бесконечной нежности к тому, что когда-то это было, но уже не вернётся. Воспоминания умеют греть душу и разбивать сердце на куски. Хоуп слишком хорошо знает, какого это… — Мам, уже готово? — девочка нетерпеливо ёрзает на стуле, то и дело скашивая глаза на духовку, пока Хейли смеётся, добродушно щёлкая дочь по носу. — Учись терпению, милая, — Хейли хочется выглядеть серьёзно, но она тает под взглядом милой юной ведьмочки, которая унаследовала папин взгляд и тётину привычку давить на жалость и то, что её очень сильно любят. Бесконечно сильно. — Уже готово? — Клаус входит на кухню, сразу двигается к дочери и подхватывает девочку на руку, заставляя ту довольно засмеяться и чмокнуть отца в колючую щёку. — Папа, ты колючий, а мама нет, — констатирует девочка, вызывая на лице двух гибридов улыбку. — Зато у нашей мамы жутко колючий характер, — заговорщицким шёпотом вещает Клаус и тут же ловит взгляд прищуренных зелёных глаз. — А вы жутко нетерпеливы, — Хейли указывает на них лопаткой, а потом достаёт пирог, заставляя Хоуп попрыгивать на руках отца от нетерпения. У Хейли был свой особенный рецепт, который обожала вся семья первородных, и Рождественский пирог был словно наполнен магией, пуская по венам волшебство и праздничное настроение, но дело было вовсе не в магии, а в том, что она делал это с любовью и заботой. — Горячо, — предупреждает девушка и Хоуп кивает, терпеливо ждёт, пока остынет. Клаус помогает остужать дочери пирог, дует на него с ней наперегонки и смеётся, когда девочка мажет ему по носу черничным сиропом. — Это было нечестно, — в голосе Клауса вселенская обида, которая исчезает, стоит Хейли с заботой вытереть его нос и поставить перед ним чашку с другим куском. — Волчонок, а подуть? Клаус наглеет, а когда видит, как цокает шатенка — ловит её за руку, мягко оглаживает пальцами ладонь и прижимает к своим губам, выражая без слов всю благодарность за то, что она продолжает делать ради семьи каждый день, каждый праздник. У него есть ради кого жить благодаря ей и тому чуду, что она подарила. Это воспоминания мягкое, как пушистое одеяло, оно очень тёплое и уютное, светлое, и об него можно греться, несмотря на тоску, которая накатывала волнами. Следом за этим идёт другое воспоминание, уже более тяжелое, но такое же важное. Руки Хоуп дрожат, когда она выкидывает в урну неудавшийся пирог, упирается ладонями в стол и зажмуривается, потому что больно, потому что тяжело, потому что ничего не выходит. Слёзы катятся по щекам, а боль раздирает грудь. Первое Рождество без неё, без её рук и тёплой улыбки, без её праздничного пирога и шутливого-строгого тона. Без добрых слов поддержки. Теперь всё без неё, и мир Хоуп сереет. Её мамы больше нет, никто не погладит по голове так, как могла только она. Не обнимет, как умела только она и больше никто не улыбнётся так ярко и тепло, как умела только Хейли. Клаус входит на кухню, понимая, что Хоуп нет слишком долго, и не ошибается. Оказываясь рядом с дочерью, он с беспокойством оглядывает небольшой погром, который является следствием истерики, и заплаканное юное лицо. Он всё понимает, видит, поэтому крепко обнимает и выдыхает спёртый воздух, прикрывая глаза. Он знает эту боль, он тоже её чувствует и она слишком острая, чтобы спокойно перетерпеть. Сегодня он впервые наряжал ёлку без Хейли, и ему не хватало её фальшивого пения, но искреннего смеха. Из жизни будто ушли все краски, Хейли забрала с собой свет и тепло, оставляя весь дом во мраке и в вечной мерзлоте. Оставляя после себя лишь былое тепло и море воспоминаний, которые, увы, её никогда не вернут. — У меня не получилось, папа, я не могу сделать так, как она, — Хоуп рыдает, цепляется пальцами за свитер отца и тычется лицом в его плечо, ища спасения от боли и выплёскивая все эмоции, которых слишком много для неё одной. — Мне так больно, пап… Я скучаю по ней, так сильно. Я по привычке хочу ей позвонить, хочу обнять, мне нужно её увидеть, увидеть её глаза и понять, что я в порядке… Я не могу быть такой, как она, я пыталась и не могу. Я хочу к маме, я так сильно хочу к маме. Слова Хоуп разрезают сердце Клауса на куски, принося с собой лишь новую порцию боли, к которой он готов не был. Смерть Хейли внутри первородного что-то надломила, а слёзы дочери доломали до конца. Хейли нужна им всем, она была якорем и без неё стало слишком пусто, тихо и одиноко. Без неё не хочется даже дышать. — Ты не должна быть как она, Хоуп, не смей даже сравнивать. Ты особенная, как была твоя мама, но вы разные, и в этом ваша ценность. Она любила тебя, больше всего на свете, и ты справишься, — Клаус сжимает лицо дочери в ладонях нежно, но крепко, чтобы она смотрела в его глаза. — Мы справим, вместе, слышишь? И она гордится тобой, я уверен. Всегда, Хоуп, и навечно. Хоуп моргает, и кивает, снова обнимая отца и вдыхая родной запах. Ей больно, но она не перестанет стараться. Мама должна ей гордиться. Девушка выныривает из воспоминаний, когда тётя гладит по плечу и заботливо заглядывает в лицо племянницы, обеспокоено бегая глазами по слезам на щеках девушки. — Что случилось, милая? — Ребекка пытается улыбнутся, но Хоуп лишь обнимает тётю, нуждаясь просто в родном человеке. — Я вспоминала маму и папу. Я всё ещё пытаюсь повторить её кулинарный шедевр, — Хоуп тихо смеётся, но первородная поджимает губы, теперь отчетливо понимая, что с племянницей. — Я помню, как первое Рождество сходила с ума без мамы, а папа был рядом. Он не давал мне сломаться, он всегда был со мной, рядом… А теперь нет и его. Голос ведьмы надламывается и она часто-часто моргает, чтобы не позволить слезам снова взять вверх. Это больно. Всё ещё больно. — Он всегда будет с нами, как и Хейли, — Ребекка пытается улыбнутся дрожащими губами, но это сложно, потому что она всё ещё не отпустила смерть лучшей подруги и почти сестры, как умер брат. Клаус. Тот, кого она всегда любила больше всех из семьи, тот, кого ненавидела сильнее жизни, но от этого любила лишь сильнее. Он был сломан после смерти Хейли, но был поддержкой для дочери, а потом ушёл сам. Теперь их обоих нет. Но Хоуп не сдаётся, она всё ещё пытается вернуть былое настроение и праздник в семью, от которой осталось лишь название. Она должно быть как мама — сплотить остаток семьи, заставить их снова быть рядом вопреки всему, как это был всегда. Хоуп должна быть как отец — сильной и стойкой, самой могущественной ведьмой в истории семьи, прославить фамилию Майклсон с лучшей стороны и быть гордостью для обоих родителей. Стать той, кем они хотели бы её увидеть. — У меня получилось как у неё? — тихий голос Хоуп заставляет сердце Ребекки болезненно сжаться, но она стойко улыбается, как ни в чём не бывало, смахивает слёзы и уверенно кивает. — Да, дорогая, вышло великолепно. Как у неё. И от этих слов Хоуп снова загорается, прижимая дрожащие руки к груди и на секунду прикрывая глаза. — Я всегда буду вас любить, мама и папа, всегда и навечно. Праздник продолжается, девушка угощает всю семью своим праздничным пирогом, смеётся, возвращая им всем то особенное настроение. И лишь когда наступает очередь сжигать желание по семейной традиции, Хоуп с улыбкой опускает бумагу в огонь, сжимает руку Фреи и Ребекки, и знает, что даже если они не с ней: Клаус и Хейли где-то вместе и они точно счастливы.