Эксперимент

      Все идет, на удивление, неплохо. Их даже никто не спалил еще, хотя и времени от всего горе-задания прошло не так много. Питер занялся камерами, ему пришлось отдать пропуск наемнику и остаться на шухере. У Уэйда есть минут двадцать, чтобы добраться до главного генератора, вырубить сигнализацию или всю систему безопасности на крайняк. И задерживаться они не могут — программы заметят неладное, сообщат в штаб, и тогда несладко им придется обоим.       Уэйд оставляет взволнованного Паркера снаружи; тот ужасно нервничает, осматривается каждую секунду и держится ближе к Уилсону, который непроизвольно является для него защитой и опорой, и от этого Уэйду становится не по себе. Мужчина подмечает — у Пита такое впервые, — не часто он идет против своих же, да еще и почти неосознанно. Уэйд чувствует себя почти самым отвратительным куском дерьма, но не понимает, почему.       Уэйд жестикулирует что-то непонятное, когда они прячутся за углом, а после этого проникает в небольшое здание через черный вход. Камеры залеплены паутиной только снаружи, внутри нужно действовать крайне осторожно и не светиться лишний раз. Патрульных тут не так много, и слоняются они поодиночке, вяло шастая из коридора в коридор, изредка пересекаясь с друг другом. И не удивительно, что большая часть людей расставлена по периметру — какой идиот вообще захочет грабануть склад СИ, умудриться проникнуть в корпус и вырубить десяток спецназовцев. Уэйд самодовольно ухмыляется, представляя лицо Старка, когда тот узнает, что его обчистил сам Уэйд Уинстон Уилсон, который в будущем станет причиной усиленной втрое системы безопасности. А потом он представляет разочарованное лицо Пити, его грустный взгляд, смотрящий в душу, уже совсем стеклянными глазами; его брови сперва будут чуть нахмурены, но он не будет злиться; губы сжаты и глаза чуть прищурены — взгляд, говорящий ему безмолвно: «я тебе доверился» заставит его залипнуть в стену на некоторое время, а сердце почти разбиться.       Мысли в голове не слушаются и концентрироваться на миссии не хотят, и Уэйд, на самом деле, не хочет тоже, — хочет думать о последствиях, о Питере: он не простит его после такого, он его возненавидит, то, что Паркер доверяет наемнику — уже немыслимо, а Уэйд в один миг решает разрушить весь мост доверия между ними. Нельзя так, думает словно светлая сторона его души, если такая еще осталась, но темная овладевает его телом, и он передвигается в другой корпус. Останавливаться на полпути Дэдпул никогда не умел. Это же его Пити, его милый маленький Коржик, у них особые отношения, он всегда поймет и простит, верно?       Не верно.       Уэйд сжимает зубы и хочет зарычать, но тогда о звании великого ниндзя придется забыть. Давно его не вынуждали выбирать, но он всегда был уверен — миссия на первом месте. Всегда. Сейчас на первом месте Питер, красивые мягкие кудри Питера, выразительные глаза Питера, милые родинки на лице Питера, тонкие губы Питера, нежный голос Питера… Уэйд мотает головой. С Питером он разберется позже, он надеется. Сейчас заниматься нужно другим. Сейчас Питер караулит снаружи, ради него, Уэйда, и нужно сделать все, чтобы не доставлять проблем Коржику, хотя бы сейчас.       Сердце почему-то бьется очень быстро. Уэйду хочется вернуться назад всеми своими частичками души и тела, хочется потрогать его мягкие волосы, ощутить рядом и понять, что он никуда не уйдет. Почему-то мысль о возможной разлуке волнует его больше всего.       Он медленно вдыхает воздух через раздутые ноздри, сильно сжимает кулаки и разжимает их, нервно прыгает на носках, хмурясь.       — Ты кто, блять, такой, — бубнит он еле слышно себе под нос, сверля взглядом плитку под ногами, — кто? Черт возьми, — Уэйд почти срывается на рык, но все еще не слышен. Он выпрямляет плечи, задирает подбородок и яростно дышит через маску. — Дэдпул никогда не проваливает задания из-за сомнений. Никогда. Понял? — Уэйд, настроенный агрессивно и решительно, стремительными шагами направляется к нужной двери. Он значительно подзадержался со своими неуместными рассуждениями, теперь придется полазить немного в системе и стереть несколько записей видеонаблюдения.       Уэйд начинает двигаться аккуратнее, приближаясь к нужной двери, ступая мягко и неслышно, чуть согнув ноги, настораживается, прислушивается. По ту сторону раздается редкое клацанье клавиатуры и громкое чавканье. Уилсон приоткрывает дверь, оценивает обстановку и удивляется, потому что ну не может быть все так просто, это же склад опасного оружия и технологий, черт возьми. Высокий перекаченный мужчина сидит в протертом, но явно недешевом кресле. В таком же кресле жует пончик другой человек в форме, он щуплый, длинный и почти лысый. Больше в комнате никого. Перед ними располагается целая система видеонаблюдения, десяток экранов с четкой картинкой. На одном из таких квадратиков видно и Уэйда. Тот тихо хихикает за дверью и машет прямо в камеру.       — Мама, я в телевизоре, — гаденько шепчет он и прикрывает смешок ладонью, будто можно увидеть его выражение через маску. Тот патрульный, который, судя по всему, равняется на Жидрунаса Савицкаса, закрывает свой лэптоп с какой-то стрелялкой, и обращает-таки внимание на экраны. Не проходит полминуты, как он, весь взбудораженный, пихает напарника в плечо, и в комнате слышится тихое «какого хера».       Впрочем, Уилсон не дослушивает. Он приоткрывает дверь и закидывает газовую гранату. Мужчины не успевают сориентироваться, хрипло кашляют и вырубаются. А становится все веселее! Тот силач так и не выиграл поединок, а тот высокий не доел пончики. Не беда! — Уэйд берет один из коробки, пропитанной маслом, с розовой глазурью и задирает маску до переносицы. Широко кусает и жует, оценивая сладкий вкус и обстановку, что-то мычит и, наконец, глотает.       — Надеюсь, я не переборщил с дозировкой, Пити не будет рад двум трупам… — бубнит он будто обеспокоенно, но после отмахивается, — все равно после побочек им не жить.       Он запихивает остатки пончика в рот и натягивает маску, продолжая жевать. Заходит через главный блок, ждет, пока программа просканирует. Лазает в командах, вставляет флешку, и та, наконец, взламывает систему. Уэйд ищет нужные архивы, переносит данные и мысленно празднует победу. Остается замести следы, и победа в кармане!       Больше ловить тут нечего, и задерживаться хоть на минуту Уэйд не намерен. Хочется назад к Пити, и, пока ничего внезапного не произошло, как это обычно бывает, Уэйд выскальзывает из комнаты, осмотревшись прежде и запихав информационный носитель куда поглубже.       Назад он идет по тому же коридору, и почему-то надеется, что Питер ушел. Киданул его, как последний предатель, и смылся. Это приносит странное облегчение. Будто тогда подросток не будет ко всему этому причастен, что, может, он понял свою ошибку и больше не свяжется с Уэйдом никогда. Жаль, что Пит так не поступит. Боже, кто учил этого ребенка доверять таким, как Уэйд? Наемник неловко останавливается, рассеянно трогает свой затылок, нервно подгоняет себя в мыслях и идет дальше. Питер, наверное, уже его заждался.

***

      Когда они оказываются по ту сторону забора, где нет вездесущего надзора и опасности, Уэйд чувствует себя так, словно его только что облили ледяной водой. Питер, и правда, заждался. Он наспех стягивает маску и смотрит так взволнованно. Подходит ближе и рассматривает Уэйда со всех сторон. Уэйд трет рукой шею. Осознание обрушивается нещадно, сразу целиком в огромных количествах и давит, очень сильно давит на плечи. Уилсон ощущает это физически.       — Я в порядке. — Питер кивает дергано — видно, что такой сухой ответ его не устраивает, но он молчит. — Ты сам как, малыш?       Голос его смягчается, но Уэйд в ужасе все еще. От себя самого, от осознания. А он ведь сам не думал, что способен на такое. Хотя и не исключал, если уж начистоту.       Питер улыбается, отмахивается небрежно, мол, что с ним вообще случиться-то могло, он почти ничего не делал. А Уэйд не согласен категорически. Случиться могло что угодно, и случилось, ведь не будь он таким ебанутым на всю голову… Он мрачно хмурится, но быстро справляется с собой, стараясь не подавать виду.       — Ты мне очень помог, — говорит Уэйд монотонно, но искренне. А про себя думает, не помогал бы лучше. Лучше бы послал нахуй и пошел домой читать свои школьные книжки, к контрольной бы готовился, ушел на патруль — да блять, все, что угодно, только не водился с Дэдпулом. Уэйд его не осуждает, нет, никогда такого не случится, он себя винит так, как не винил очень давно. Уйти бы и не видеть это милое лицо больше. Не знать, с каким восторгом и трепетом на него смотрят; забыть мягкие кудри и добрую улыбку, сквозь которую бескорыстно звучит «всегда рад помочь!». Не надо радоваться такому, не надо.       У Питера внезапно урчит живот. Оба обращают на это внимание. Паркер неловко щупает себя за кубики пресса, которые выделяются несильно, но все же есть — он много тренировался.       — Может, поедим пиццу? — усмехаясь, предлагает мальчик, вплетая пальцы в волосы, — я все равно должен, помнишь?       — Ну не-е-ет, — тянет Уилсон, мотая головой. Он смотрит на свои ботинки, что-то бормочет, затем снова обращается к Питеру. — Предлагаю тебе поесть дома. Комендантский час все же, а тут рядом со мной стоит один очаровательный нарушитель, поэтому давай-ка очень взрослый и ответственный дядя Дэдпул проведет тебя, м?       Питер наигранно дуется и скрещивает руки на груди. Он хихикает, когда мужчина треплет его по голове. Ветер тут слабый, почти прохладный и приятный. Уэйд убирает руку.       — У меня есть маска и костюм, помнишь?       — Не понимаю, почему никто не догадывается, что герой Нью-Йорка — несовершеннолетний, — он серьезно прикладывает палец к подбородку, задумываясь, — ах, точно! — вскидывает голову, — подростков не воспринимают всерьез, и, думаю, преступники бы сильно ущемились, узнав, что их отпинал школьник.       Уэйд усмехается, но Питер выглядит слегка растерянным. Они двигаются в сторону дома — Уэйд знает, где живет Паркер.       — Тебя это смущает? — тихо интересуется мальчик. Уэйд одаривает его вопросительным взглядом, и долго молчит после, замирая, поэтому Пит уточняет: — то, что я школьник. Тебя это смущает?       Уэйд не знает, что на это ответить. Да и не хочет отвечать. Ему всегда казалось, что рядом с ним мальчишка не парится о разнице в возрасте; что перед ним не надо казаться умнее и следить за своей речью и мыслями — его же это совсем не заботит. Но он не сильно задумывался о мыслях Питера на этот счет, потому что собственные не давали ему покоя, потому что Коржик, наверное, еще никогда не встречал таких тупых взрослых. А Питера просто задели его слова.       — Знаешь, иногда я вспоминаю, что ты школьник, и думаю: пресвятая сахарная клубничка, он слишком умный для ребенка, — Уилсон старается отвлечься от плохих мыслей, обхватыет ладонями кудрявую голову Паркера и ощупывает ее внимательно, — серьезно, малыш, как в такой миленькой маленькой головке может уместиться столько всего, ты вообще в порядке?       Питер смущенно смеется. Значит, все хорошо. Загружать Пити своими мыслями — отстойно, особенно сейчас, когда даже Уэйд сам ничего не понимает. Он хочет все обдумать, хорошенько обозвать себя и послать свои мысли и действия нахер, потому что таких придурков еще поискать нужно. А Питер, оказывается, везунчик, только наоборот. Уэйд искренне ему сочувствует, гладит по голове и ерошит волосы. Все переходит в то, что наемник просто безжалостно его щекочет. Кто же знал, что мальчишка боится щекотки! А слушать его смех хочется постоянно. Питер сгибается пополам, дергается, вопит и хохочет, зажмурив глаза. Он уже не выдерживает и падает Уэйду на грудь, никак не вдыхая, весь раскрасневшийся и лохматый. Питер широко улыбается, и Уэйд чувствует себя почти в порядке. Он смотрит на него некоторое время и никак не может понять: почему Питер, черт возьми, такой милый? Не только внешне. Пит слишком добр по отношению к Уэйду.       — Я провожу тебя до дома, — говорит он на выдохе, влюбленно смотря на лицо Паркера в руках. Как, просто как можно быть такой очаровашкой.       — Тогда мы встретимся завтра, окей? — старается отдышаться подросток. Уэйд тут же соглашается, слабо кивая головой и не давая никакого отчета своим мыслям и действиям. Питер сейчас рядом с ним, в его руках (буквально), приглашает на свидание, и Уэйд проводит его до дома. Уэйд хочет скорее встретиться с Пити завтра, хотя они еще даже не разошлись. А еще себе в бошку выстрелить хочется. И не один раз. Потому что такие теплые мысли о Уэйде до завтра у Коржика не доживут точно. Он обо всем узнает уже утром, или в обед, часа в три дня, на стажировке, от самого Энтони Говарда Старка лично.       — Часов в шесть вечера? Ты же не будешь занят? — продолжает парень, отстраняясь от Уэйда и заглядывая ему в глаза. Хочется вырвать себе язык и зашить рот, потому что он говорит:       — Конечно, без проблем, тыковка, — и ненавидит себя еще больше. Питер лучезарно улыбается, но тепла Уилсон уже не ощущает, что к лучшему — не достоин он тепла этого, не должен его чувствовать. Не заслужил.       Остальную часть пути говорит в основном Питер. Уэйд что-то вставляет свое, неопределенное и слишком непонятное, ответить на такое сложно, и держать себя в руках Уилсону сложно тоже. Питер обнимает его, прежде чем залезть в окно своей комнаты. Уэйд хочет что-то сказать на прощание, но голоса почему-то не слышно, и он только слабо машет ладонью.       Отсутствие Питера чувствуется толчком в спину. Он будто вынырнул из-под толщи воды и наконец слышит миллиарды своих мыслей, а слышать их совсем не хочется...       Он стоит под окном подростка несколько минут, ждет, пока свет потухнет, и поворачивается, куда глаза глядят, шагает, не разбирая дороги. Домой идти неохота, да и домом пустую съемную квартирку назвать сложно. Сложно свыкнуться с мыслью, что Питер привязался к нему. Уэйд смотрит под ноги, а после в грязное небо.       Душная ночь поглощает его тело, а душные мысли — разум.