Профессор Грейнджер

Приходи на меня посмотреть. Приходи. Я живая. Мне больно. Анна Ахматова Для чего тебе огонь — сварить ужин или сжечь целый город? Эрнест Хемингуэй. По ком звонит колокол.

1 Гермиона попыталась как можно быстрее ретироваться из Большого зала. Она уже завернула в ответвление коридора, когда ее остановил крик: — Профессор! Профессор Олдридж! — запыхавшийся Кристофер Нотт согнулся и уперся ладонями в собственные колени, наконец, догнав ее. Он попытался сказать что-то, но только захрипел, хватая ртом воздух. Гермиона не сдержала мимолетной улыбки. Она старалась максимально игнорировать его на занятиях, да и Кристофер особо не выделялся. Впрочем, даже короткий анализ дал ей понять, что он не имел ничего общего с Тео, кроме родной крови. Гермиона прикрепила на него сразу три жучка и следилку, а данные свалила на Тони. — Отдышитесь, мистер Нотт, — она похлопала того по плечу. — Да, кх, профессор, — он разогнулся и откашлялся. — Хотел предупредить вас, что буду отсутствовать на следующем уроке… Мне, эм, надо уехать домой по семейным обстоятельствам на выходные. Под насмешливым взглядом Гермионы он покраснел и замялся еще сильнее. — Хорошо, мистер Нотт. Возьмите материал у друзей и подготовьте краткое эссе по теме к уроку через неделю. Кристофер стушевался, косолапо переминаясь с ноги на ногу, и, откланявшись, поспешил уйти. Гермиона проводила его взглядом и свернула в сторону личного кабинета. Разумеется, она знала, что с пятницы по воскресенье Кристофер будет отсутствовать. Его семья выкупила вип ложу на международном квиддичном матче в Ливерпуле. Кристофер Нотт отвлек ее от насущной проблемы. Гермиона ускорилась. На седьмом этаже она сорвалась на бег, потревожила собственные сигнальные чары на кабинете и громыхнула дверью в личные покои. — Тони! — Гермиона быстро нашла сквозное зеркало. — Антонин Долохов! — Что за крик, профессор? — перекатывая обращение на языке, в отражении появился небритый Тони с выгнутыми в удивлении бровями. — Руку покажи? — Chegos'? — Порезался где, — напряженно пояснила Гермиона. Тони фыркнул и выставил перед собой ладонь с простым маггловским пластырем. — Мерлин! — Да что случилось, Гермиона? — Сегодня на завтраке, — она со вздохом откинулась в глубоком кресле. — Я увидела, что у Антонина Долохова забинтована ладонь. Тоже левая. Слишком большое совпадение. Тони нахмурился, рассматривая собственную руку. Он сжал челюсти, и шрам, пересекающий бровь, побелел от натяжения. — Между нами не должно быть причинно-следственной связи, — медленно произнес Тони. — Это фактически параллельная Вселенная из-за нашего вмешательства, а не прошлое… — Но ты порезался ножом для разделки магических ингредиентов, — Гермиона тогда еще заметила, что он применяет нож не по назначению, готовя им ужин. — Потому рана не заживает так быстро, как обычная. Простую травму Антонин Долохов мог бы вылечить зельем или мазью, а не носить бинт. Они замолчали на какое-то время. Нахмуренные, напряженные отражения в резко нагнетающейся обстановке. У них было слишком много проблем, чтобы теперь разбираться еще и с этим. Резня в семье Грюма стала очередным висяком. Авроры вытоптали все улики до их прибытия, за что огребли матную отповедь от Тони. Вину свалили, разумеется, на Гриндевальда. — Почему ты так уверена, что наши травмы связаны? Может, он дразнил какую-нибудь животину на Уходе за магическими существами… — Ты… Он не посещает этот факультатив. Тебе ли не знать. — Интуиция, профессор Грейнджер? — Интуиция, — на выдохе подтвердила она. — Но мы же не первая группа, работающая над подобными заданиями. Если б был риск обоюдных ранений, то… — То они бы могли это скрыть, — Антонин исчез из поля зрения зеркала и зазвенел бутылками. — Потому что ты вне опасности, а на старого Пожирателя всем плевать. Чертовы Серые мантии! Гермиона хмыкнула и нахмурилась. В чем-то он мог оказаться правым. Хотя риск был слишком велик, чтобы специально скрывать подобную информацию. — Ты не старый. И не забывай, что я тоже ношу серую мантию. — Да ты, радость моя, совсем другое дело, — Тони снова появился в отражении, но уже с бокалом Огневиски. — Я отправлю запрос. Тони промолчал, злясь и заливая свое раздражение алкоголем — не лучшее начало для утра понедельника. Гермиона глянула на часы и нахмурилась еще сильнее. Через пять минут должен был начаться урок у третьекурсников. И она уже влилась в профессорскую рутину, но час с Софи Корнер в одном кабинете в самом начале недели, казалось, вот-вот пошатнет ее психическое здоровье. 2 Работа в Хогвартсе была даже более терпимой и интересной, чем Гермиона ожидала с самого начала. Ей нравилось делиться собственными знаниями, иметь авторитет среди учеников и черкать красными чернилами в домашних эссе. После десятка полученных списанных работ, она прониклась глубоким уважением к профессору Снейпу, который терпел Гарри и Рона несколько лет подряд. Должность профессора можно было бы назвать идеальным прикрытием, если б неделя Гермионы не начиналась с Софи Корнер и заканчивалась Томом Риддлом. Она благодарила Мерлина, что они не одного года рождения, ведь в противном случае Гермиона стала бы зависимой от успокоительного. Софи Корнер явно считала, что либо она самая умная в комнате, либо ее там нет. Том с каждой неделей становился все более навязчивым, в понятии применимом только к нему. Он был вежлив, заинтересован в предмете и заимел привычку задерживаться после урока, чтобы задать несколько уточняющих вопросов по своему исследованию. Его поведение не являлось бы чем-то необычным, если б это был любой другой ученик. Но это был Том-чертов-Риддл, от чего Гермиона начинала параноить. Потому она была рада, когда в пятницу в обед получила срочный вызов. Маленькая сова, принесшая письмо, выклянчила печенье и, не дожидаясь ответа, улетела. Гермиона открыла желтый конверт, запечатанный сургучом, и показательно нахмурилась. — Что-то случилось, Джин? — обеспокоенно спросил Гораций, промакивая салфеткой свои рыжие усы. — Выглядите обеспокоенной. — Мне, — Гермиона запнулась и сунула письмо в карман мантии. — Нужно идти. Прошу, поставьте замену на урок семикурсников. Это очень срочно, извините, Гораций. — Конечно-конечно, — он замахал руками с тяжелыми кольцами. — Я обо всем договорюсь с директором Диппетом. Что-то в семье, моя дорогая? Гермиона посмотрела на него и едва не ляпнула: «Вы правы, но не в моей». Она еще не знала, что именно произошло, но плохое предчувствие сжало костлявые пальцы на горле. Если Тони выдергивает ее, хотя мог подождать всего несколько часов до конца занятий, то произошло что-то действительно срочное. — Небольшие проблемы, — Гермиона непринужденно пожала плечами. Она сжала письмо в кармане и вышла из Большого зала, чувствуя, как Дамблдор провожает ее взглядом. Гермиона глубоко уважала его, но в последнее время ей казалось, что Альбус — параноик похлеще Грюма. Того самого Аластора Грюма, который здесь даже не родится. Воспоминание о кровавом побоище в поместье до сих пор было свежо в памяти Гермионы. Грюмы являлись чистокровным родом. Не столь богатым и влиятельным, как Малфои, но они поколениями работали в Министерстве на руководящих постах. Когда Гермиона и Тони прибыли на место, то первым делом увидели лестницу, алую от крови домовых эльфов. Это было отвратительно. Прицельные выстрелы в голову. Только мистер Грюм увернулся от первой пули, оцарапавшей висок. Вторая попала ему в живот. Он долго истекал кровью в своем кабинете. Пока Гермиона собиралась, то раз за разом прокручивала эту сцену у себя в голове. Плохое предчувствие свербело внутри, заставляя несколько раз перечитать письмо, в котором кроме срочного вызова ничего зашифровано не было. Она проверила запасную палочку, захватила кобуру с зельями на экстренный случай и сменила профессорскую мантию на серую. Мантию Невыразимца. Гермиона вошла в камин, вытерпела отвратительное перемещение и на выходе была подхвачена крепкими руками. Она не смогла сдержать дрожи при взгляде на бледное, злое лицо Тони. — Это Блэк-холл! Чертов Блэк-холл горит! 3 Гермиона знала о Блэк-холле только скупую информацию из дел Вальбурги и Альфарда Блэков. Она представляла его точной копией дома на Гриммо, но в масштабе поместья среди лугов с широкой подъездной аллеей. И, возможно, Гермиона была не так далека от правды, но… Когда они аппарировали, то это было догорающее пепелище. Держался лишь остов, крыша местами провалилась, а несущая конструкция совятни рухнула на еще пару часов назад цветущий сад. В нос сразу забился запах гари и пережаренного мяса. Гермиона впервые была рада очкам, благодаря которым хлопья пепла не могли попасть ей в глаза. Они кружились в воздухе серым снегом, медленно оседали, и им на замену огонь выплевывал новое смоговое облако. Сразу стало жарко. Сухой воздух забил легкие, глаза заслезились. От огня исходило слабое синее сияние, которое будто заставляло языки пламени продолжать пожирать поместье. — Адское пламя, — сухо резюмировала Гермиона. — Мгм, — согласился Тони, подходя к ближайшему аврору. Тот задрожал при приближении Невыразимцев. Их лица были прикрыты иллюзией, потому он не мог точно сказать, как они выглядят. Через десять минут он даже не вспомнит, что это были мужчина и женщина. — Докладывай. — Ну, — Гермиона раздраженно фыркнула, когда аврор замялся. — Никто из старших еще не прибыл. Мы пытались остановить пожар, использовали Агуаменти, — он замолчал, когда Тони вдруг засмеялся. — Идиот, это Адское пламя! Вам срочно нужно вызывать спецов из Отдела происшествий и катастроф! — Я н-не подумал, — начал заикаться аврор и присел, прикрыв голову, когда со скрежетом обвалилось восточное крыло, взметнув в воздух облако пепла. — Боже! Гермиона прикрыла глаза с мученическим выражением «сейчас начнется». Она оставила Тони время на издевательство, и постаралась пробиться сканирующим заклинанием сквозь фонящее магическое поле Адского пламени. — Еще и верующий! — Тони засмеялся. — Да Бог просто мудила! — В-вы назвали Бога словом на букву «М»? — перепуганный аврор все еще прикрывал голову руками, пригнувшись к земле. — Верно, малец, — Тони присел перед ним на корты. — Он кайфует от массовых убийств, дает детям рак и драконью оспу и создает таких бесполезных придурков как ты. Так еще и собственного сына позволил прибить к доске. Так поступают мудаки. — Стойте, — аврор, кажется, начал бояться Антонина больше, чем волшебного пожарища. — Хватит. — Я же вижу, что ты уже согласен. Надо засадить по нему ядерной ракетой или пульнуть аваду меж глаз, и дело с концом. — Тони! — встревоженно позвала Гермиона. — В общем ты подумай, я здесь целый день, — Антонин выпрямился и отряхнул мантию. — Что-то нашли, профессор? Гермиона вглядывалась в только ей видимую паутину сканирующего заклинания, которая опутала догорающий Блэк-холл. В некоторых местах она была едва заметной из-за фонящей темной магии, но в западном крыле четко мигал и искрился яркий фиолетовый огонек. — Есть выживший, — Гермиона кивнула в сторону обвалившегося цоколя. — Один. Вряд ли домовик, он убивает их первыми. — Так уверена, что это дело рук Нотта? — Тони прикрыл рот рукавом и закашлялся. — Пока не до конца. Гермиона свернула сканирующую сеть. Поместье скрежетало и скрипело, пожираемое волшебным огнем. Жар становился невыносимым даже на таком расстоянии, и мысль о том, чтобы попытаться войти внутрь, казалась сущим безумием. — Я буду поддерживать кислородный пузырь, а ты следить, чтобы нам на голову не обвалился потолок, — быстро решила Гермиона. — Так точно, профессор, — Тони отдал честь, и на этом ушел весь его веселый настрой. Он был сосредоточен. Хромота исчезла от всплеска адреналина. Гермиона взмахнула волшебной палочкой, сделала резкий, хлесткий пасс рукой, и вокруг них появилась плотная прозрачная оболочка. Сразу стало легче дышать, жар почти перестал ощущаться, но Гермиона почувствовала отдачу, которая увеличивалась с каждой секундой. Они шли по пожухлой траве. Та становилась все чернее с их приближением к когда-то величественному Блэк-холлу. Треск и предсмертные хрипы догорающего фамильного гнезда усиливались. В местах, где огонь все еще бушевал на несущей конструкции, бревна побелели, а каменная кладка потемнела. Разваливающиеся на глазах балюстрады, балконы и террасы не внушали доверия, чтобы попытаться войти внутрь. Гермиона сосредоточилась на поддержании пузыря. Все ее мысли были лишь о спасении чужой жизни. Внутри росло чувство вины, которое она, казалось, заглушила полгода назад. Но вот оно снова появилось. В оскале, с капающей слюной. Вина тыкала на нее пальцем и широко ухмылялась. Тони на секунду отвлекся от расчистки завала и похлопал Гермиону по плечу, заметив ее состояние. — Ты побледнела, профессор. Держись, немного осталось. Они медленно продвигались внутрь поместья, зайдя через балкон. Гермиона застыла на мгновение и сразу догадалась, кому именно принадлежала спальня. Она была точной копией комнаты Сириуса, только ослизериненной. Даже не проверяя, Гермиона могла побиться об заклад, что все постеры на стенах повешены с помощью заклятия вечного приклеивания. — Комната Ала, — подтвердил ее мысли Тони. На полке, у которой он остановился, среди квиддичных кубков стояла колдография в рамке. Знакомый Гермионе седьмой курс Слизерина с вышколенными осанками на приеме в Блэк-холле. Пестрые мантии, хитрые глаза. Будущее магической аристократии. Молодой Антонин пихал в бок Альфарда и пытался убежать за раму. Сильный треск в стороне главного вестибюля заставил их ускориться. Антонин сунул колдографию в карман, а Гермиона сделала вид что не заметила. Это было нарушением правил, но… Она только усилила оболочку пузыря. Они приближались к очагу возгорания. — Похоже эпицентр там, где остался живой человек, — высказал ее догадку Тони. — Адское пламя вообще не метод Тео, — задумчиво ответила Гермиона. — Сколько сейчас Сигнусу Блэку? Лет восемь? — Думаешь?.. — Почти уверена. Тео любил показуху. Его месть должна была остаться в веках, потому не имело смысла уничтожать тела. Но вот ребенок, на глазах которого убили родителей, вполне мог сотворить стихийной магией столь мощное заклинание и защитить себя от огня. На сканирующей паутине огонек был слишком мал для взрослого волшебника, но вполне мог указывать на мальчика. Это были лишь догадки. Но Гермиона заметила пятна крови на подступах лестницы и тихо вздохнула. К сожалению, она редко ошибалась. 4 Невероятный контраст температур особо ощущался, когда из натопленных, душных теплиц приходилось выходить в холодный осенний вечер. К этому времени еще не начинало темнеть, но солнце потихоньку клонилось к закату. Вальбурга подцепила мыском сапожка пожелтевший лист и легко его подкинула. В детстве она обожала пинать охапки листьев, собранные домовиками, и смотреть, как они кружатся ярко желтыми и оранжевыми пятнами. Тогда она любила бегать. Вальбурга носилась по двору родового поместья, а в гостях у Малфоев развлекалась, гоняя павлинов. Когда она заболела, то не могла бегать полгода. Даже ходить не могла. А после и не захотела больше носиться по аллеям. Ее обучение в Хогвартсе пришлось отложить на год, и Вальбурга поступила на один курс с братом и кузиной. Чрезмерная опека родителей и возросшие ожидания свалились на ее плечи тяжелым грузом. Вальбурга завидовала брату, который мог себе позволить и дальше изображать полнейшего дурня и повесу. Она обернулась, когда Альфард вышел из теплиц, что-то громко рассказывая. Ее внимание против воли не задержалось на нем надолго, а взгляд остановился на бордовой мантии его собеседника, Долохова, с золотыми застежками и капюшоном, подбитым соболиным мехом. Если с Игнотусом она ломала запреты, то с чертовым русским Вальбурга выворачивала саму свою суть на изнанку. Стоило Антонину бросить короткий взгляд в ее сторону, как она задрожала, то ли от насмешливых искр в карих глазах, то ли от холода. Вальбурга обняла себя руками и повернулась в сторону замка, когда листва позади нее зашелестела под мягкой поступью. Шаги заставили ее замереть на какое-то время в тягучем ожидании — паточном и немного горьком на вкус. — Вот, возьми. Острые девичьи плечи укрыла бордовая мантия с золотыми застежками и соболиным капюшоном. Вальбурга не подала виду, что обратила внимание, как нарочито медленно Антонин поправил ткань, задержавшись на ее руках. — Мне тоже холодно! — проворчала Лукреция, брезгливо кривя нос и обходя лужу. — Хороший намек, но не смотри на меня, — замахал руками Альфард. — Я, конечно, волшебник, но… Салазар подери, Лулу, я не могу контролировать погоду! Он посильнее запахнул на груди утепленную мантию. Вальбурга фыркнула и направилась в сторону замка, зная, что за ней шаг за шагом следует Антонин плечом к плечу с братцем. Разумеется, она могла бы вернуть ему мантию, но та хорошо пахла и действительно согревала, отчего Вальбурга только сильнее сжала ткань в пальцах. Быть непоколебимой и стойкой в последнее время давалось ей все тяжелее. — Однажды меня точно арестуют за чрезмерную привлекательность, — заливался соловьем Альфард. — Но в скором времени выпустят за отсутствием доказательств, — лениво парировал Антонин. Вальбурга прыснула в кулак и обернулась, чтобы прокомментировать чрезмерное самомнение брата, когда заметила пятнышко в небе, стремительно движущееся по направлению к ним. Она почти сразу узнала филина из Министерства, какие постоянно прилетали к отцу. На их лапках были повязки цвета определенного Отдела. У этого филина была красная. Аврорат. — Ох, но куда же так срочно сорвалась профессор Олдридж? — сетовал Альфард, не обратив внимания на резко побледневшую сестру. — Вместо любования ее прекрасным личиком пришлось выкорчевывать… Подсознательно Вальбурга догадывалась, что филин принес послание именно ей. Несколько поколений ее семьи обладали даром предсказания, но у нее же была просто хорошо развита интуиция. И сейчас что-то подсказывало Вальбурге, что она не захочет читать это письмо. Том неожиданно оказался рядом и придержал ее за локоть, не давая упасть, когда филин, и правда, присел на ветвь прямо перед Вальбургой. Он протянул вперед лапку с привязанным к ней пергаментом. Ярко заалела красная лента. — Что там? — Альфард, наконец, заметил птицу. Вальбурга благодарно кивнула Тому, медленно выпрямилась и отвязала письмо. Филин ухнул и улетел, не дожидаясь ни ответа, ни награды. Трясущимися пальцами Вальбурга сорвала печать с буквой «М» и развернула пергамент. Она прочитала несколько раз. Слова в ее голове не связывались в общее предложение. Смысл ускользал. Тому, стоящему за ее спиной, хватило лишь раз пробежаться глазами по тексту. Он успел поймать Вальбургу у самой земли, когда она упала на колени и завыла.