Профессор Грейнджер

Я думаю, что чем больше человек любит, тем сильнее он хочет действовать: любовь, остающуюся только чувством, я никогда не назову подлинной. Винсент Ван Гог

1 Сочельник Гермиона провела на кухне, настойчиво мешаясь под ногами, пробуя пальцем соус и занимаясь совсем безопасной работой вроде помешай-подай-верни на место. Тони повязал фартук прямо поверх махрового халата, нацепил на голову шапочку Санты и еще утром громко заявил, ткнув в ее сторону половником: — Я устрою грандиозный рождественский пир. Держись подальше, чтобы ни одна кастрюлька не взорвалась! Гермиона тогда только спустилась из спальни, потирая глаза и зевая. Еще не понимая всего масштаба великих рождественских планов, она подняла руки вверх, сдаваясь, и потянулась за кружкой чая с мятой под согревающими чарами. — Печенье на столе, — Тони перевел прицел половника на имбирных человечков. — И чтобы до конца дня я тебя на первом этаже не видел, радость моя. Гермиона не послушалась, потому что очень соскучилась, не смогла устоять перед потрясающими запахами и получала огромное удовольствие от того, как Тони раздражался, размахивая половником, словно саблей. Она крутилась вокруг него, будто маленькая девочка, и надоедала вопросами хуже Софи Корнер. — Крыжовник? У нас будет индейка в соусе из крыжовника? — Да, индейка — королева рождественского стола. — А это что? Хот-дог? — Без понятия, что такое хот-дог. Это «свинки в одеяле». К ним пойдет тот клюквенный соус, который ты пробуешь уже в третий раз. — Откуда ты все это знаешь? — Изучал в Азкабане. Мы там все проходим кулинарные курсы. — Тайная тайна? — понизив голос до шепота, спросила Гермиона и еще раз попробовала соус. — Так, а ну kish otsuda. Уходи. Только продукты переводишь. Гермиона показательно надулась, скрестив руки на груди. Она фыркнула и обошла стол, встав напротив. — Ты неправильно режешь овощи, — включила она всезнающий тон. — Надо… — Еще одно слово, и ты, радость моя, проведешь Рождество в своей комнате. Не тебе меня учить, когда даже картошку почистить не можешь, — Тони показательно нахмурился и подбросил в руке нож. Гермиона нахмурилась и какое-то время поправляла гирлянды на ели, после чего продолжила крутиться под ногами у Тони, пробуя «традиционную, рождественскую, английскую кухню». Ель он купил еще на прошлой неделе. Гермиона трансфигурировала для нее игрушки и ангелочка с белыми крыльями на макушку. Когда она, наконец, перепробовала все соусы и блюда, Гермиона сбегала за колдоройдом. Изначально она покупала его для мгновенных снимков улик, но в результате эти полгода он просто пылился в сумке. В ее крови не было алкоголя, о чем сразу можно было подумать, судя по совсем несвойственному ребяческому поведению. Гермиона просто настолько устала, живя в постоянном напряжении, что на один короткий день хотела забыть, что является Невыразимцем, путешественником во времени и имеет лицензию на убийство. Из радио звенели рождественские песни, кухня пропиталась запахом выпечки и индейки. В такие моменты теплые воспоминания вытесняли картины крови на каменных ступенях и безумных, изнуряющих допросов. — Вылезай из моего кресла, — потребовал Тони, размешивая что-то в большой плошке. Гермиона грешным делом подумала, что у него есть глаза на затылке, потому что она специально дождалась момента, когда он целиком отвернется. Она не послушалась, пробежав пальцами по подлокотнику с выбившейся ниткой, и повернула колдоройд объективом к себе. Раздался громкий щелчок, и снимок с жужжанием упал к ней на колени. Гермиона взяла с тумбочки маггловскую ручку — они десятками валялись по всему дому — и подписала: «Кадр 1. Гермиона Грейнджер позарилась на святое кресло Антонина Михайловича Долохова». Она не заметила, как Тони зашел ей за спину, и вздрогнула, когда он заглянул через плечо. — Хм, возможно, это кресло действительно пора крестить. Kish! Гермиона залезла пальцем в плошку, которую тот по-прежнему держал в руках, и попробовала тесто. Она легко увернулась от подзатыльника и быстро пересела, оттягивая рукава красного свитера, связанного Молли Уизли. Он был великоватым и колючим, но невероятно вписывался в хвойно-брусничную атмосферу их сочельнической кухни. Гермиона отрегулировала объектив и крикнула: — Обернись! С щелчком выехал еще один снимок, и она взялась за ручку. «Кадр 2. Антонин Михайлович Долохов готовит свой фирменный яблочный пирог». На колдографии Тони поворачивался, недовольно поправлял сантовский колпак и выглядел кощунственно мило для Пожирателя со стажем в этом фартуке, надетом прямо поверх халата. Дружба с Тони была не похожа на дружбу с Гарри и Роном. Обоюдоострый меч поддержки, наконец, не приходилось нести Гермионе, стирая в кровь мозоли на пальцах. Она вставала к кружке чая с мятой, могла не контролировать каждый чужой шаг и даже позволяла себе оступиться. Гермиона любила своих мальчишек, но… те даже после войны оставались мальчишками. Антонин Долохов же был алкоголиком. На этот факт не стоило закрывать глаза, но и бороться с его пристрастием к выпивке Гермиона уже перестала. А еще пожирателем смерти, заключенным в Азкабане, террористом и темным магом. Он готовил невероятные пирожки с капустой, обладал хитрым, острым умом и иногда сидел у ее кровати, когда Гермионе снились кошмары, а зелья перестали помогать. Им нравилось обсуждать модификации чар, спорить до хрипа о политике, просто молчать у камина. Они и изначально сработались из-за комфортного общего молчания, а уже после Тони прорвало на постоянный бубнеж. Доверие — так считала Гермиона. Год назад она бы прокляла того, кто вдруг бы ляпнул, что Антонин-чертов-Долохов вылечит ее разбитое сердце. Он обладал каким-то особым магическим влиянием на человеческие души, способный вывернуть их наизнанку оскорблениями, но и сшить разорванные кусочки всего парой точных, тонких фраз. Когда любое упоминание Тео еще заставляло сердце Гермионы сжиматься от боли, Тони просто протягивал ей кружку чая с мятой и начинал рассказывать о русских императрицах, выдумывая байки, так как из маггловской истории знал лишь имена. — Все в порядке? — Гермиона вынырнула из собственных мыслей, когда Тони накинул на ее плечи теплый плед. Он наклонился, отчего их глаза оказались на одном уровне, и внимательно осмотрел ее на предмет анти-рождественского настроения. — Знаешь, — вдруг с улыбкой шепнула Гермиона. — Ты потрясающий напарник, Тони. Тот дернулся, словно она его оскорбила, и не смог сдержать удивленного, растроганного выражения лица. Он откашлялся и выпрямился. — Professionalizm ne prop'esh. Не подлизывайся, больше не дам ничего пробовать, пока не сядем за стол. Это было волшебное Рождество. Волшебное Рождество, сотворенное руками Антонина Долохова для Гермионы Грейнджер. 2 Антонин в последний раз проверил коробочку в нагрудном кармане и нервно выдохнул облачко пара в морозный воздух. Том похлопал его по плечу и затянулся, сжимая пальцами фильтр, словно представляя на его месте чье-то горло. — Нобби Лич тоже приглашен? — холодно спросил он, легким постукиванием сбрасывая пепел. — Этот грязнокровный выскочка сейчас на слишком хорошем счету в Министерстве, — ответил Абраксас, отставляя трость с головой змеи — подарок отца на Рождество. — Ему в отделе магического правопорядка чуть ли не пятки вылизывают. — Если речь идет о подлизывании, то Малфои всегда в первых рядах, — Альфард вышел на террасу, на ходу выуживая дорогой портсигар. — На твоем месте, Блэк, я бы помалкивал, — Абраксас не подал виду, что чужие слова его задели. — Ты уже поговорил с Лордом Блэком на счет расторжения помолвки Вальбурги? Антонин дернулся, что не укрылось от Абраксаса, который достал из кармана трубку и табак. На конце его палочки загорелся крохотный огонек, и воздух мгновенно пропитался терпким дымом. Антонин никому не говорил о том, что собирается сделать Вал предложение на этом приеме, но Абраксас словно читал его мысли и явно о чем-то догадывался. Новогодний бал в Малфой-мэноре был десятилетней традицией. Даже война не стала преградой для сборища чистокровных чистоплюев, обсуждающих политику и курс галлеона. Имя Гриндевальда проскакивало в разговорах либо с опаской, либо с пренебрежением — последнее явно от людей слишком уверенных и несведущих, вроде журналиста Кирка Скитера с его незатыкающимся ртом. Прием только начался, но Антонин успел заметить, что Том уже раздражен и взвинчен. Не стоило обладать связями Малфоя и внимательностью Розье, чтобы понять, что Том все это время высматривал в толпе профессора Олдридж. Слишком сильно волнующую его в последнее время профессора Олдридж. Теперь Антонин не мог вспомнить свое краткое увлечение ею без содрогания — не хотел бы он стать соперником Тома. Особенно соперником за женщину. — Она здесь, — шепнул Антонин, когда заметил столь знакомые беспорядочно вьющиеся волосы. На одно короткое мгновение с зимней террасы, укрытой согревающими чарами, стало видно строгую фигуру профессора. Она пренебрегла мантией и ограничилась скромным черным платьем с летящей юбкой чуть ниже колена. Ее попытка собрать беснующиеся кудри в очередной раз не удалась, и они выбивались завитками из низкой прически. Антонин уже и позабыл свое увлечение, но не мог не признать очарование, свойственное профессору Олдридж. Особенно в те моменты, когда она не приказывает ломать ему ноги. — Какие, кхм, — подавился дымом и высказался Альфард, прежде чем профессор смешалась с разномастной толпой. — Красивые лодыжки. — Молчи, — пихнул его Абраксас, оглядываясь в сторону Тома, но тот только выгнул бровь и проводил профессора взглядом, затушив сигарету. — Отец пригласил ее. Кажется, у профессора Олдридж произошло какое-то недопонимание с Арктурусом Блэком, и отец захотел лично познакомиться с ней. — Это плохо, — скривился Антонин. — Если попечительский совет будет настроен против профессора, то problem ne obereshsya. — Кажется, это как-то связано с Лукрецией, — медленно обронил Абраксас. Все в этот момент следили за реакцией Тома, но тот только прикурил еще одну сигарету. Антонин со своим чрезвычайно вспыльчивым характером завидовал хладнокровию Тома и его способности всегда сохранять это равнодушно-вежливое выражение лица. С другой стороны, именно поэтому Том и являлся их лидером. Он был не просто наследником Салазара Слизерина. Том Риддл был чертовым гением перевоплощения, манипуляции и магии. На стороне такого человека хотел быть Антонин, когда обстановка в стране накалялась с каждым днем. — Что последнее слышно о передвижениях Гриндевальда? — прервал Том затянувшееся дымное молчание. — Последний раз он был замечен в Бельгии несколько дней назад, — сразу доложил Абраксас, словно все это время ждал этот вопрос. — Близко, — скривился Том. — Винда Розье в Лондоне, — вдруг вставил Альфард. На нем скрестились два удивленных взгляда, в то время как Том продолжал вглядываться в толпу. Только его следующая тяга была сильнее предыдущих, отчего огонек сигареты ярко вспыхнул в сумерках красной точкой. — Откуда такая информация? — наконец, спросил Абраксас с интонацией, будто Альфард испортил его двенадцатидюймовое эссе. Антонин не сдержался и громко фыркнул. — Есть свои источники. Да и Джереми не выходит на связь с отъезда из школы, что только подтверждает правдивость информации. — Кто-то из Розье присутствует на приеме? — спросил Том. — Нет, — Абраксас покачал головой. — Они вежливо сослались на семейные обстоятельства. — Der'mo, — высказал Антонин общую мысль и оглянулся в поисках домовика с выпивкой. Сегодня он зарекся пить из-за Вал и собственных грандиозных планов, но теперь ему был просто необходим стакан огневиски. — Смотрите в оба, — Том оттолкнулся от перил, испепеляя в пальцах остатки сигареты. — Мне это не нравится, — скривился Абраксас, подхватывая трость со змеиной головой. — Что ж, парочка боевиков станут отличным подарком тебе на день рождения, — свалял дурака Альфард, обращаясь к Тому. Антонин пихнул его в плечо, задаваясь вопросом, не заделался ли его друг самоубийцей. Проще было сразу сломать себе руку, чем поздравить Тома с днем рождения, который тот ненавидел сильнее, чем Лукрецию Блэк. От проблем Альфарда уберегла профессор Олдридж — по мнению Антонина, ангел во плоти, посланный, чтобы исправить их грехи — которая сразу поглотила все внимание Тома. Она на короткий миг прошла прямо рядом со входом на террасу, и Том потянулся за ней следом, словно под Империо. Антонин перехватил развернувшегося за ним Альфарда и положил руку ему на плечо, силой удерживая на месте. В то же время он махнул Абраксасу, чтобы тот оставил их наедине. — Лорд Блэк, задержитесь еще на минуту. У меня к вам серьезный разговор. Я тут… Он выложил все, как на духу. Кратко, учтиво и даже немного патетично. Альфард некоторое время молчал. Настолько, что пауза затянулась, и Антонин вместо разглядывания мысков своих туфель переключился на малфоевские баллюстрады. — И? — наконец, снова спросил он. — Ты позволяешь сделать предложение твоей сестре? — Вальбурге? — медленно произнес Альфард, будто сомневался, что они говорят на одном языке. — У тебя есть еще сестры? Да, предложение Вальбурге. — Деловое? — Можно сказать и так. Надеюсь, в дальнейшем все дела у нас будут общие. — Долохов, — Альфард вытащил из кармана парадной мантии палочку. — Да не горячись ты… — Беги. 3 Приглашение на прием в Малфой-мэнор даже на вид и на ощупь было претенциозно дорогим. Оно и пахло как-то приторно, отчего неприятно чесался нос. Весь новогодний прием был полным отражением этого приглашения: светское надушенное общество пустых разговоров и излишних любезностей. С Малфой-мэнором у Гермионы было связано мало приятных воспоминаний. Ее пытали здесь на каменных плитах, допрашивали после исчезновения Тео, но также в восточном крыле она провела много времени в гостях у Астории с ее переливчатым голосом и легкой игривой манерностью. После замужества та изгнала из поместья темный удушливый дух ставки Волдеморта и за год полностью восстановила разрушенный сад. Гермиона считала, что Драко Малфой ничем не заслужил такую жену, а Асторию всегда забавляли их склоки. Его прадедушка, отец Абраксаса, оказался классическим чистокровным снобом, нарциссом и сексистом. Если Гермиона считала магическое общество своего времени слишком узкомыслящим, то в этом десятилетии дискриминация женщин была столь же обыденна, как и пятичасовой чай. — Джин. Она развернулась на голос и облегченно выдохнула. Нобби Лич спас ее от бестолкового разговора о погоде в кругу друзей Горация Слизнорта, который спешил всем представить молодую коллегу. — Нобби, — еще более радостно протянула Гермиона, когда заметила, что большинству Лордов он словно кость поперек горла. — Рада вас видеть. Она воспользовалась случаем и выпуталась из цепкой хватки Горация, протягивая ладонь для рукопожатия. Проходящая мимо молодая дама лицемерно фыркнула от такого панибратства. — Вижу, вы тоже в восторге от приема, — Нобби протянул ей бокал с игристым вином и наклонился, чтобы никто более не слышал его слов. — Поместье Малфоев действительно поражает, — Гермиона даже не потрудилась скрыть наигранность своего восхищения. — А это вы еще не видели восточные террасы… — Переигрываете, — шепнула Гермиона, скрывая улыбку за бокалом. — Сегодня вы тоже по работе? — Как видите, не совсем, — Нобби кивнул в сторону огневиски в своей руке. — Влияние Лорда Малфоя столь широко, что он даже договорился о замене моей смены, чтобы ничто не отвлекало меня от праздника. — Для заместителя главы Отдела вы, кажется, имеете не столь много влияния, — поддела его Гермиона, сделав глоток и поморщившись от пузырьков. — Просто предпочитаю этим самым влиянием не пренебрегать. Гермиона заметила некую неловкость, которой получалось избегать в письмах. Нобби смотрел на нее со странным ожиданием, отчего она чувствовала себя обязанной, вот только неизвестно чем. На нем впервые вместо красной аврорской мантии был надет модный для этих лет костюм, и из нагрудного кармана выглядывал платок под цвет галстука. Наметанным взглядом Гермиона различила под его рукавом очертания крепления для палочки. — Я бы хотела еще раз извиниться за то, что отклонила ваше приглашение, — улыбнулась она, заправляя за ухо выбившуюся прядь волос. — Понимаю, все-таки Рождество семейный праздник, — Нобби отставил пустой стакан и протянул ей руку. — Но тогда в танце вы сегодня отказать мне не сможете. Гермиона засмеялась и обернулась, чтобы поставить на столик бокал, отчего едва не уткнулась в чужую рубашку. В нос ударил запах табака, кислинка лимона и совсем тонкая, едва уловимая горечь алкоголя. Она подняла взгляд на Тома Риддла, который в это время не сводил глаз с Нобби Лича. — Прошу прощения, профессор Олдридж, но я по традиции рассчитывал на первый танец, — вдруг вежливо произнес Том. — Рад, что не опоздал. Гермиона практически чувствовала удивление Нобби на материальном уровне, да и сама едва ли сдерживала желание захлопать глазами в духе Лукреции Блэк. — Прошу прощения, — все-таки вмешался Нобби. — Но… Но в планы Тома явно не входило дать ему договорить. Он перехватил ладонь Гермионы, легко забирая из ее резко ослабших пальцев бокал и отставляя его на поднос мимопробегающего домовика. Все еще не выпуская кисть ее руки, Том поклонился и коснулся губами кожи в основании запястья. Гермиона едва заметно вздрогнула, и он явно это заметил. Том поцеловал ее руку под таким углом, что со стороны это выглядело как невинный поцелуй воздуха в дюйме от ее ладони. Но Гермиона болезненно остро почувствовала шероховатость губ и легкое поглаживание запястья указательным пальцем. Тщательно задавливаемые ранее воспоминания вспыхнули в ее голове так отчетливо, что она вдруг ощутила стыд. Гермиона до этого момента пыталась не думать о том, какое именно значение Том придает произошедшему в ночь Хэллоуина. Теперь же ревность была столь очевидна, что Гермиона не стала усложнять ситуацию и отрицать его слова, обернувшись с неловкой улыбкой: — Действительно, традиции — то, что мы принесем с собой и в грядущий год. Прошу прощения, Нобби. Возможно, следующий танец вас устроит? Том молча потянул ее в сторону бального зала. Он был напряжен, показательно благожелательно настроен, но удерживал ее под локоть с такой силой, что другая любая девушка на месте Гермионы точно бы зашипела или даже вскрикнула от боли. Она же только сосредоточенно думала, пытаясь определиться с дальнейшими действиями и собственным отношением к этому неожиданному открытию. Том Риддл ревновал ее к Нобби Личу. Гермиона не понимала всей подоплеки, но в тот момент видела это так четко, словно на мгновение залезла к Тому в голову. Они заняли место в кругу, закрыв вальсовую позицию, но Том продолжал избегать зрительного контакта. Он осматривал гостей, кивал кому-то в приветствии, заинтересовался гобеленами — одним словом, делал все, кроме столь необходимого Гермионе объяснительного разговора. — Значит, — медленно начала она. — Традиция, мистер Риддл? — Верно, профессор Олдридж, — он опустил взгляд, словно все это время не специально смотрел поверх ее головы. — И, как вы сказали, стоит принести ее в следующий год. От него сильно пахло сигаретами и едва заметно — алкоголем. Гермиона никогда не замечала за ним подобного увлечения, ведь Том всегда ограничивался лимонадом, хотя его друзья постоянно нарушали «безградусное» правило. Она нервно сглотнула, когда взгляд Тома остановился на ее губах, и переборола желание проверить не осталось ли в уголках крошек от пирожного. Гермиона не любила танцевать. Чуть меньше, чем готовить, и все же танец ассоциировался у нее с чем-то неловким и травмоопасным. Вот только она уже второй раз встала в вальсовую позицию с Томом Риддлом. Если тогда, на приеме Клуба Слизней, это было более чем терпимо, то теперь от его прикосновений волны жара распространялись по всему телу. Их нынешняя вальсовая позиция значительно отличалась от той, в которой они стояли в начале учебного года. Гермиона задрала подбородок, вглядываясь в глаза поразительной синевы, словно пытаясь высмотреть на дне ту человечность, которую себе напридумывала. Или уловить красный отблеск, чтобы перестать оправдывать Тома в своей голове. Его лицо с острыми «режущими» скулами напряглось от пристального внимания Гермионы, но взгляд Том встретил открыто — настолько, насколько способен открыться Том Риддл. — Профессор… Гермиона едва заметно улыбнулась и обернулась в сторону оркестра, не в силах больше терпеть это вибрирующее между ними напряжение, когда заметила в дверях знакомое лицо. Она вздрогнула. Так сильно, что Том отпустил ее руку, и та безвольно упала вдоль тела. — Профессор? — Прости, мне... — Гермиона практически сразу потеряла его из виду и хаотично заозиралась. — Мне срочно нужно идти. Тео. Секундой назад в дверях стоял Тео, привалившись к косяку и глядя в их сторону. Гермиона сделала шаг к выходу из бальной комнаты, но Том перехватил ее запястье и силой притянул к себе. Гермионе пришлось вытянуть свободную руку и упереться в его грудь, чтобы по инерции не воткнуться туда носом. Она задохнулась от злости и вырвалась, не обращая внимания на красные следы от чужих пальцев на коже. — Мне нужно идти, — еще раз повторила Гермиона, сдерживая порыв оттолкнуть Тома. — Вы дрожите, профессор. — Мистер Риддл, — она понизила голос и отвернулась. — Не берите на себя слишком много. Гермиона выбежала в соседний зал, проталкиваясь среди нарядно одетых дам с пышными юбками. Том все же был прав, но она не просто дрожала — ее колотило, словно в лихорадке. Гермиона даже не смогла бы удержать в руке волшебную палочку. Она коснулась шпильки с крохотной жемчужиной в волосах и шепнула: — Эларм. По протоколу Гермиона должна была дождаться Тони, но она продолжала оглядываться, в панике всматриваясь в каждое мужское лицо. Заиграла музыка. Начались танцы. Гермиона почувствовала, что начинает задыхаться в этой надушенной толпе, когда заметила его снова. Тео улыбался ей и стоял у входа на террасу под цветущей ветвью омелы. Его костюм с яркими зелеными бортами привлек внимание проходящей мимо дамы, что удостоверило Гермиону в реальности происходящего. Теодор Нотт действительно был здесь. Она медленно сделала шаг в его сторону, на что Тео выгнул бровь, будто подначивая: «И долго мне еще ждать, Гермиона?». Словно она не разыскивала его в сорок пятом, словно они просто на приеме Драко Малфоя, и сейчас из-за угла появится Астория с разговорами о саде и новом виде лилейников. Они встали на террасе, выполненной в виде полукруглого балкона с резными перилами, увитыми диким плющом. Гермиона молча смотрела на Тео. Свет из дверей падал на половину его лица, отбрасывая на вторую черную тень. Это придавало его чертам графичность и иллюзорность, словно она воспроизводила видение из своей памяти. Ведь не могли же они после всего вот так стоять в трех шагах друг от друга? Стоять и просто смотреть? — Теодор, — наконец, произнесла Гермиона. Она дрожала так сильно, что удивительно, как вообще смогла выговорить его имя. Не от страха, а сильнейшего внутреннего смятения. — Не «мистер Напарник»? — улыбнулся он в ответ тем самым тоном, которым будил ее недовольную по утрам. Сердце Гермионы ухнуло вниз и разбилось с жутким звоном. Она выдохнула, выпуская облачко пара, от чего стекла очков на секунду запотели, лишая ее зрения. Это было лишь короткое мгновение, но когда все прояснилось, Тео перед ней уже не было. Гермиона в панике обернулась. Бессознательно она потянулась к шее, где на тонкой цепочке висело помолвочное кольцо. Дань слепой вере в то, что они могли ошибаться. Что это не Тео переместился во времени, что пусть он и убил Скримджера, но не причастен к остальному. Но вот минуту назад он стоял перед ней, и теперь цепочка душила Гермиону за глупые остатки любви. Она все же достала волшебную палочку и для проформы накинула сканирующую сеть. Как и ожидалось, никаких следов Тео за собой не оставил. — Джин, моя дорогая, — на террасу выглянул Гораций. — Почему вы не танцуете? Потому что только что Теодор Нотт станцевал контрданс на костях ее тщетных надежд. Ей было необходимо дождаться Тони. Гермиона убрала волшебную палочку и даже смогла улыбнуться. Внутри ее разрывало на части, но внешне она уже была в полном порядке. В груди болело так сильно, что выдох вырвался с тихим хрипом, отчего очки снова запотели. — Моя дорогая, здесь слишком прохладно, — обеспокоенно сказал Гораций, протягивая ей стакан с чем-то высокоградусным. — Зайдите внутрь, вам нужно согреться. — Просто хотела подышать свежим воздухом, — Гермиона сделала большой глоток, не поморщившись, от чего Гораций посмотрел на нее с уважением и накрутил на палец рыжий ус. — До полуночи чуть больше часа, — он сверился с большими настенными часами над камином. — Оу, и, Джин, я совсем забыл вас поблагодарить за те засахаренные ананасы на Рождество. Как вы узнали? — Пусть это будет моим маленьким секретом, — не стала придумывать достойную отговорку Гермиона, залпом допивая содержимое своего стакана. Огневиски было много. Настолько много, что под усиленный бой часов ровно в полночь Гермиона почему-то стояла в коридоре второго этажа вместе с Томом Риддлом. Она смутно помнила последние события, но четко ощущала, как он придерживает ее под руку. Мягко и бережно — в противовес тому, как пытался удержать в бальном зале. — Здесь не так шумно. Вам легче, профессор Олдридж? Не дав слова голосу разума, Гермиона встала на цыпочки и прижалась к его губам. Том-чертов-Риддл был на вкус как те отвратительные сигареты, которые курил. Ее голова закружилась, словно при отравлении. От этого яда щеки Гермионы горели, а сердце бешено колотилось. Почувствовав, что не получает ответа, она осознала, какую ошибку совершила, и отступила назад. Его лицо в приглушенном свете сумрачного коридора выглядело, как анфас греческой статуи. Застывшее и беспрецедентно идеальное. Гермиона захотела с такой силой дернуть его уложенные волосы, чтобы он вскрикнул и стал хоть немного человечнее. Том удивленно смотрел на нее, не отводя взгляда, но по выражению лица невозможно было сказать, о чем он думает. — О Мерлин, — выдохнула Гермиона, чувствуя себя униженной, — извини. Просто… Я… Сделав шаг вперед, Том заставил ее прервать этот оправдательный лепет. Гермиона мгновенно расслабилась и обняла его за шею, касаясь пальцами кожи вдоль кромки накрахмаленного воротника. Она будто проводила по лезвию ножа, задыхаясь от его настойчивого языка и жара в груди. Табачный привкус оседал на ее губах, когда Том оттягивал нижнюю зубами, все сильнее вжимая Гермиону в гобелен на стене. Стать необъяснимо увлеченной Томом Риддлом было ужасно плохой идеей. Настолько плохой, что она могла создать диаграмму, проиллюстрировав десятки причин, почему это не должно было произойти. Неотвратимость их сближения таилась за углом и вышла на солнце, подталкиваемая количеством выпитого огневиски. Аморальность происходящего мало ее волновала. Она даже тихо засмеялась, когда Том задрал платье и наткнулся на кобуру со второй волшебной палочкой. Он медленно оторвался от ее губ и опустил взгляд. — Что это? — Том потянул на себя за тонкий кожаный ремешок, заставляя Гермиону обхватить его бедро ногой. — Меры предосторожности, — улыбнулась она, притягивая его к себе за расстегнутый воротник рубашки — отвечая на это «перетягивание каната». Том хмыкнул — это был поразительный, вибрирующий звук — и прижался губами к ее шее, слегка царапая кожу зубами. Гермиона застонала и вцепилась в его плечи, прежде чем ее колени подогнулись. Том всем телом вдавил ее в шершавый гобелен, сжимая в пальцах кудрявые распустившиеся волосы. Гермиона чувствовала себя в ловушке между инстинктом и разумом. Ее спину начало покалывать от возбуждения. Напряжение во всем теле нарастало сильнее от легких, дразнящих касаний к внутренней стороне бедра. Она чувствовала почти болезненную пустоту внутри и ненавидела трение от шва на его брюках. Когда Том спустился к ключицам, Гермиона почувствовала как все ее тело содрогнулось. Ощущения от его губ и зубов прожгли ее насквозь и слились в жидкий жар внизу живота. Гермиона всхлипнула и выгнулась, когда Том коснулся ее влажного белья. Даже столь слабое трение послало электрический разряд вдоль всего позвоночника, и Гермиона вцепилась зубами в его плечо через ткань, чтобы заглушить рвущийся стон. Том посмотрел на нее с безумным самодовольством, на что Гермиона собиралась огрызнуться, но ей помешало резкое движение его пальцев. Даже не проникающее, а скользящее, но этого хватило, чтобы она вцепилась в его руку на изгибе локтя и едва не соскользнула вниз. — О, Мерлин… — Мне лестно, но предпочитаю «Том». Он приподнял ее за бедра без особого усилия и дернул влево на каменный подоконник, оцарапавший кожу. Дискомфорт усилился, когда Гермиона почувствовала спиной холодное витражное стекло, но Том не дал ей времени одуматься отодвигая в сторону тонкую ткань белья и проникая пальцами сразу на обе фаланги. Гермиона выгнулась и застонала, вцепившись одной рукой в его локоть, а второй — в плечо. Ее мозг отказывался работать. Она хотела умолять о каждом толчке, но сцепила зубы, чтобы не поощрять еще больше его самоуверенное выражение лица. Впрочем, Том едва ли был возбужден меньше, чем она сама, и явно сдерживался из последних сил. Гермиона раздвинула ноги, чтобы усилить контакт, но его пальцы отстранились. Она застонала от разочарования, и Том усмехнулся, уткнувшись ей в шею. Гермиона прикусила губу, и ее рука соскользнула вниз. Она нашла его член, натянувший ткань брюк, и провела пальцами по контуру. В момент ее касания, Том глубоко вздохнул, и всё его тело замерло, как будто она заставила его окаменеть. Гермиона провела рукой по всей длине. — Том? — М? — Пожалуйста. Выражение его лица едва уловимо изменилось. Том коснулся ее лба своим, и Гермиона утонула в синеве глаз напротив, задыхаясь в желании сделать хотя бы что-то. Одна из его рук поднялась и снова запуталась в её волосах, запрокидывая голову Гермионы назад, отчего ее горло оказалось полностью обнаженным. Том поцеловал её, пока она снова не начала тихо стонать, зажмурившись от выступившей у кромки ресниц соленой влаги. Гермиона не заметила, когда он успел расстегнуть брюки. От резкого проникновения она прервала поцелуй, глотая воздух открытым ртом и вцепляясь болезненной хваткой в широкие плечи. Слишком медленный темп вопреки первому рывку, заставил ее посмотреть на Тома, который сразу завладел ее губами. Но глубокий поцелуй быстро перешел в едва ощутимое прикосновение. Их хриплое дыхание смешалось, от чего очки Гермионы запотели, и она стянула их неловким движением. Очки выпали из ослабевших пальцев и разбились где-то у ног Тома. — Вот черт, — усмехнулся он, ловя губами ее стон и прикусывая нижнюю губу. Ничто не могло заставить Гермиону чувствовать себя так хорошо. Она даже не знала, как думать об этом связно. Всё, о чем Гермиона могла думать сейчас, было: «Да. Быстрее… вот так.» В сумерках коридора она коснулась лица Тома, отодвигая со лба налипшие влажные волосы. От очередного толчка Гермиона вздрогнула, пробегая пальцами по линии его скулы и четко очерченных губ. Его движения становились все более хаотичными. Рваными и глубокими, отчего Гермиона перестала ощущать спиной холод витража, и все ее сознание сосредоточилось на всепоглощающем жаре. Том хрипло выдохнул и замедлился. Он использовал стену как опору, чтобы скользнуть руками к ее бедрам и лучше контролировать темп. Колени Гермионы были подтянуты выше, что делало проникновение более глубоким. Она плыла. Покачивалась на волнах, которые постепенно становились десятибалльным штормом. Гермиона содрогнулась в оргазме с громким всхлипом, от чего все пространство вокруг завибрировало и вздрогнуло. Она падала. Вся Вселенная разлетелась вдребезги, и Гермионе показалось, что она вот-вот потеряет сознание от напряжения. Дыхание смешалось. Гул в ушах постепенно стихал от мягких прикосновений чужих губ ко лбу и щекам. Гермиона прижалась к Тому, уткнувшись лбом в его плечо. Мышцы в бедрах свело, и она медленно распрямила колени, от чего руки Тома обхватили ее талию, медленно массируя поясницу. Гермиона подняла на него взгляд, когда краем глаза заметила осколки камней в конце коридора. — Что это? Разум мгновенно освободился от послеоргазменной неги. Похоже пространство вибрировало не только в ее ощущениях.