Чужак

К вечеру повалит снег. А может быть раньше. Энакин до боли смежил веки, тряхнул головой, сбрасывая неприятное морозное онемение, и снова уставился на бесконечную заснеженную пустошь. В глаза словно насыпали по пригоршне песка, а контуры природного ландшафта теперь размылись — все было одинаково белое, сверкающее и до боли невыносимое. Единственным хорошо различимым объектом по-прежнему оставалась лишь черная громада Кулака Первых Людей, где они стали лагерем. Сколько прошло времени? Было до зубовного скрежета неприятно осознавать, что он уже жаждет как можно скорее отделаться от обязанности, казавшейся вполне ему по силам. Однако, что Энакин все-таки усвоил за свою непростую и долгую жизнь — не признавать собственные слабости по меньшей мере глупо. Вот и от проклятой снежной слепоты он отмахнуться не мог. Но если «там» это было банальным неудобством и решалось простым применением альбуцида и защитных стекол, то «здесь» подобная мелочь может запросто испортить… да попросту все. Удивительно, какие банальные вещи могут порой сделать жизнь невыносимой. Невыносимой. Было как минимум странно применять это понятие теперь. И все-таки оно подходило лучше некуда. Потому что будучи абсолютно здоровым (в небольшой промежуток хорошего самочувствия между очередными простудами он мог утверждать это не кривя душой), он решительно не мог представить, что окажется столь… прямо скажем, бесполезным. Энакин снова зажмурился и, чтобы отдохнуть от белизны, уставился на серые косматые облака и полоску неба между ним и далекими горными хребтами. Дело шло к вечеру и голубой понемногу сменялся оранжевым и насыщенным розовым. Это ненадолго, скоро все уйдет в серость и глазам, наконец, станет полегче. Адаптация была делом непростым, хоть и необходимым. Сколько раз через это проходил, столько и убеждался. Этот не стал исключением. Когда стража сменилась, отсылая уставших и озверелых от холода братьев в лагерь к огню и какой-никакой темноте, он был почти по-настоящему счастлив.

***

Похлебка с бобами и морковью не помогала нормально согреться, да и голод утоляла с горем пополам, но ему сейчас много и не требовалось. Первые дни он растягивал каждую трапезу несмотря на косые взгляды и жуткий, почти животный голод — так отвык от того, что можно глотать без боли и отвращения. Постепенно это ушло. Но элемент странного, какого-то первобытного наслаждения останется, наверное, на всю жизнь. Чего и правда не хватало, так это компании. Большинство братьев дозора на него пока еще смотрели с подозрением, кто-то даже с откровенной враждебностью. А вести беседу с тем, кто постоянно переспрашивает, уточняет и говорит со странным грубым акцентом вообще мало у кого хватало терпения. Сэм, обучая его основным бытовым и военным терминам, помнится, упомянул вскользь, что Джиор Мормонт пообещал лично его высечь, если Энакин натворит дел из-за банального непонимания. Оставалось ждать чего-то. Разведчиков, нападения, бури. Пока ясности не было, но муторное предчувствие, поселившееся у диафрагмы ближе к сумеркам, не отпускало. Сигнала — элементарной системе оповещения его обучили первым делом — все ещё не было, а значит, разведчики не возвращались. Собственно, не так много и времени прошло, но от результатов вылазки зависит их дальнейшее продвижение. А ещё с ними напросился Джон Сноу, все лелеящий мечту пойти по дядиным стопам. В душе опять шевельнулось беспокойство, приглушённое тупой холодной усталостью. Судя по уже имеющимся, пусть и скудным данным, ничего хорошего там найти нельзя. Хорошо попросту вернуться. К вечеру стало хуже и холоднее. Повалил снег — густой и колючий, он то и дело забирался за шиворот или в глаза. Стоило прекратить движение, как его тут же пробирала дрожь. Неопределенность и холод не давали ему успокоиться. Возможно поэтому, услышав первый сигнал, он потянулся к оружию. И даже почувствовал странное облегчение, когда раздался второй — хорошо, когда предположения подтверждаются, пусть и самые паршивые. По крайней мере встречаешь проблемы подготовленным… После третьего все затихло. Кажется, даже снежинки ненадолго замерли в ледяном воздухе. Сила! Поднялась метель. Ветер или что-то за белой стеной громко и голодно завыло. Север, истинный Север, очевидно, был им не рад…

***

У Энакина сводило пальцы. Сводило не выпускавшие уже невесть сколько времени оружие руки, занесённые снегом ноги, спину, шею. Он запретил себе думать об этом. Думать сейчас вообще было излишним — слишком много пришлось бы осознавать и принимать. А пока пришлось свести все до простого, почти протокольного минимума — рубить головы и при худшем раскладе конечности. Он не мог сказать точно, сколько прошло времени. Точность это вообще было не про это место и уж точно не про последние сутки. С Иными грянули вьюга и хаос, закрывшие их в этой снежной западне. Не-живая стена наступала на них, грозясь попросту раздавить. Лучники были первой линией защиты, и первые же стали частью армии мертвых. (Батальона, зачем-то поправил себя Энакин, тут же отмечая, что вряд ли эти существа вообще делят своих бойцов на подразделения; кто ж посылает на три сотни человек целую армию?) Бой внутри лагеря тоже продлился недолго. Обе стороны, похоже, прекрасно осознавали незавидное положение дозорных. Тогда Мормонт приказал отступать. Благо, ещё было кому. А он и ещё несколько братьев прикрывали. Опять же — ненадолго, живая гнилая тьма наползала со всех сторон, но надо было выигрывать хоть что-то. Секунды, минуты. Что-нибудь. Думать о привилегиях прошлой жизни он запретил себе ещё в первый месяц своего пребывания в Черном Замке, но крифф, как же сейчас не хватало привычного почти невесомого светового меча взамен тяжёлому и отнюдь не такому смертоносному стальному! Было бы хоть на толику больше света и в сотни раз больше толку. Пальцы почти не гнулись, и Энакин сильнее цеплялся за рукоять, понимая, что выронить оружие значит погибнуть. Сталь подводила нередко, увязая в плоти и вырываясь из рук. От шума ветра — или это вихты ревут? — закладывало уши. Сейчас его подводило практически все — слух, голос, уставшие за день глаза. Только разум оставался кристально чист. Эмоции остались где-то, где, наоборот, было до невыносимого жарко, а знакомый вкрадчивый голос негромко шепнул: только не как в прошлый раз, хорошо? Не теряй самообладания, парень. Энакин снёс голову ещё одной твари, невольно выцепив взглядом гаснущие в пустых глазницах синие угольки. При всей своей неподготовленности к нынешним условиям существования, у него было одно неоспоримое преимущество — опыт борьбы с подобными существами. О степени подобия можно было спорить, но факт оставался фактом: что здесь, что на Джеонозисе отбиться от мертвых тварей было непросто, если вообще возможно. Из-за вьюги нельзя было ничего толком разглядеть, но они все прибывали и прибывали. Черные гнилые, многие практически без мышц и кожи, вихты каким-то образом все равно шли на них, как те самые безмозглые безразличные дроиды. И, чтоб его, с дроидами было проще. Те стреляли и шли дальше, а не норовили вцепиться тебе в лицо и сожрать. Энакин внезапно наткнулся спиной на что-то огромное и холодное. Затылок больно заныл от удара о промерзлый камень, даже шапка не помогла. Он отбросил очередную, незначительную по сравнению с прочими боль, прогнал пульсирующую точками черноту в глазах, теряя драгоценные секунды, и вдруг понял, что остался один. Наступление также внезапно и схлынуло. Вокруг было только чёрное и белое, как в момент пробуждения, и невольно Энакин задался вопросом, не привиделось ли ему это все. Сейчас было так же — холодно, непонятно и совершенно необъяснимо. И как тогда, к нему сквозь пелену густого бесконечного снега двигалась фигура. Белая. Он едва ли разглядел бы ее, если бы не две сверкающие синие точки. Что-то шагало к нему, высокое, тонкое и едва заметное среди обилия жгучего серебристого снега. Только глаза его выдавали — ярко-синие, как ориентиры на посадочной полосе. Существо замерло, словно желая окончательно слиться с маревом. А потом вдруг исчезло в пурге все так же бесшумно и жутко. Энакин медленно, почти механически выдохнул, быстро прикидывая в уме все самое на данный момент главное. Главное — остаться на ногах сейчас и через минуту-другую сдвинуться с места. И найти остальных, ведь в одиночку за Стеной не выживают, если, конечно, ты не одичалый или не Куорен Полурукий, о котором восхищённый Джон рассказал ему не менее дюжины полумифических историй.