Чужак

— Холодно. Холодно, — непрерывно твердили где-то рядом. Ложь, лениво и тяжело подумалось Энакину. Было жарко и очень душно. А ещё дышать тяжело. Почти как раньше. Сырые доски пола, впрочем, и правда были холодными, и он чуть передвинулся, стараясь уткнуться в них лбом. Так было темнее и прохладнее. Его спину грел разведённый неподалеку огонь и плащ Ночного Дозора. Его собственный или кто-то одолжил? Впрочем, без разницы. — Холодно. Холодно было раньше, пока он шел через заснеженный лес почти что наугад. По пути до Кулака он запоминал ориентиры, но за несколько дней внезапно слишком многое изменилось. Сколько раз он пробирался через густые покрытые пушистыми гроздьями ветви и рухнувшие поперек предполагаемой дороги черные стволы? Деревья гнулись к земле под тяжестью навалившегося снега. Лес превратился в белый лабиринт, лишь кое-где испещренный черными завитками и редкими вкраплениями зелени. И он имел вполне реальные шансы стать его частью — такой же холодной и белой. Снег все сыпался, падал и падал с темно-серого неба, словно желая похоронить его заживо в этом мучительном холоде. Опускался на ресницы, лип к одежде, путался в волосах и мешал идти. Ноги, утопающие в сугробах, нестерпимо болели. Болели руки и плечи. И глаза. Казалось, в них насыпали горячего песка или пепла. И как же было холодно! Ему вспомнился Татуин. Бесконечная и беспощадная пустыня, скрывавшая под бесчисленными песчаными насыпями десятки и сотни способов умереть. Здесь едва ли было лучше. И ни там, ни тут нельзя было останавливаться.  — Холодно. Наверное, в какой-то момент он всё-таки остановился. Или просто отключился от усталости и голода. Помнится, в полевых условиях ему частенько приходилось перебиваться всякой найденной, пойманной или откопанной на местности дрянью, но все живое, похоже, убралось из Зачарованного леса куда подальше. Время от времени, правда, ему попадались вороны, но умные птицы предпочитали наблюдать с высоты, иногда стряхивая на незваного гостя пригоршни снега. В этом самом вездесущем снегу Энакин и очнулся, невольно жмурясь от ударившего в лицо блеска. Кожа онемела настолько, что холода он уже не чувствовал. Лёд оказался милосерднее огня. Но ни тому, ни другому он не позволит себя прикончить. Нужно идти. Или ползти. Двигаться, пока есть хотя бы мизерная возможность не сдохнуть в лапах очередной взбесившейся стихии. Снег хрустел и сбивался под пальцами в плотную массу. Лучше бы опереться на что понадежнее, но рядом не было ни камней, ни стволов, ни даже очередной сломавшейся ветви. Впрочем, такая вот-вот могла рухнуть ему на голову. Что-то толкнуло его в бок. Очень возмущённо и настойчиво толкнуло, а затем принялось возиться и шуршать где-то над ухом. На ощупь было тяжело понять точно, но это определенно был кто-то живой. А ещё большой и очень теплый. — Призрак? Теплое ткнулось ему в лицо, подлезло под руку и помогло встать со снежного смертного одра. Невольно Энакин обхватил двумя руками могучую мускулистую шею, радуясь первому знакомому существу. — Тебя хозяин прислал? Может, Джон и Куорен таки смогли уйти, будучи далеко от места сражения, а потом нагнали вымотаных битвой выживших? Что-то он стал непозволительно оптимистичен. Разведчики, вероятнее всего, пали первыми, дабы до Дозора раньше времени не дошла весть о необычном противнике. А своенравный лютоволк, лишившись хозяина, вернулся в лес и разыскивал выживших. У Энакина тоже когда-то был друг, любивший проявлять инициативу, и не раз потом выручавший его близких. Зверь нетерпеливо заметался, ожидая, пока непутёвый товарищ хозяина соизволит встать, а потом снова толкнул, увлекая куда-то в сторону. И Энакин впервые за последние сутки, — а может и за несколько последних дней, — улыбнулся. — Ну пойдем.

***

Как и тогда, в чувство его привел запах жареного мяса. Человеческого мяса. Правда, при подходе к замку Крастера несколько дней назад, первым он всё-таки почувствовал слабый поток согретого воздуха на лице. Потом заметил отблески огромного костра впереди. А уже добравшись до ветхой ограды, за которой группа хилых черных фигур жгла кого-то из недавно погибших, ощутил пресловутый запах, от которого до сих пор передергивало, а по телу волной пробегала ослепительная фантомная боль. Кажется, его вывернуло. Кажется, потому что нечем было. А сейчас есть, хотя чувство голода едва ли отступило… Кто-то ещё умер, внезапно понял Энакин. На Севере мертвецов сжигают, чтобы не случилось чего-то вроде битвы на Кулаке. Но кто-то, похоже, сильно прокололся. Несколько сотен раз, если быть точным. Или больше. А расплачиваться теперь всему человечеству. Помещение было темным и душным. На втором этаже тяжело стонала женщина, то вскрикивая, то срываясь на короткие судорожные рыдания. А тут же, в стороне, кажется, спали — или тихо умирали — мужчины. Живы? Хотелось в это верить. Если хоть кто-то здесь может перенести пневмонию, возможно, и у него есть шансы. Сила, как же жарко! Он весь взмок и дышал тяжело, теряя драгоценную жидкость, силы и остатки рассудка. Мечущиеся глаза — благо, за несколько дней в полумраке вернувшие былую ясность — выхватили ярко-голубой прямоугольник дверного проема. Воздух подрагивал и рябил от разности в температуре, и ненадолго даже снова захотелось туда, на холод, лишь бы избавиться от удушающего жара. Энакин прикрыл глаза, стараясь унять головную боль, но проклятый запах стал вдруг сильнее. Тошнота снова подступила к горлу, отдавая привкусом довольно гадкого лукового супа и конины. Да сколько можно жечь тела?! Ему уже чудился треск пламени, а под веками запрыгали красные всполохи. Не чудился. Замок Крастера пылал. Кажется, где-то неподалеку слышались вопли боли, но рев пламени заглушил все. Огонь был на стенах, на потолке, кажется, даже на полу, с которого не было сил подняться. И только прямоугольник белого света маячил где-то впереди, обещая прохладу, покой и тихую спокойную гибель. Это разве лучше? Он собрал остатки жалких сил в кулак, силясь подняться, но то ли непослушное человеческое тело отказалось повиноваться, то ли он снова лишился конечностей. Да какой тогда во всем этом смысл?! — Может, это лишь малая часть плана? Голос был глубокий, гортанный и негромкий. Женский. Она сделала шаг из белого в красное, сама яркая и почти что пылающая, даже на фоне жгущих глаза огненных всполохов. Красное платье, красные волосы, красные камни. — Может, тебя привели сюда, чтобы ты умер во второй раз? — Бессмыслица… Второй раз уже был. И о нем он совершенно не жалеет. Но какой в этом смысл теперь? — Значит, урок вы не усвоили? Белое на белом он едва мог различить, но что странно, глазам было не больно. Девочка — именно девочка, даже младше Асоки на момент их знакомства, — проделала тот же недлинный путь через пламя. Вся белая, лёгкая, почти светящаяся, она смотрела на и сквозь него с какой совсем уже взрослой печалью и отблеском поугасшего, но по-настоящему страшного гнева в глазах. — Лишь смертью можно купить жизнь…