Чужак

— Мне нужно за Стену. Энакин откинул с лица отросшие волосы — пора заплетать или обрезать, — невольно передернул плечами, и пристально посмотрел на Джона Сноу. Неприятная ломота в мышцах, списанная им ранее на усталость, и лёгкое покашливание дали понять, что начинается очередной рецидив. Спасибо, что только сейчас — немного пользы от него было бы накануне. Надо теперь, по-хорошему отправится к мейстру, но у старика сейчас нет отбоя от раненых. Ещё и плененных по доброте душевной латает. Ночью пришлось побывать везде. Правда, наверху он в итоге задержался ненадолго. Торне, услышав, что одичалые ломятся в южные ворота, тут же бросился вниз. И ему сказал спускаться — от хорошего мечника внизу толку больше, чем от посредственного лучника в толпе других таких же. Разумное решение. Жаль, что следующее пустило все банте под хвост. — Считаешь, что я должен был доверить Стену твоему дружку? Именно. Потому что надо быть даже не слепым, а просто напрочь оторванным от реальности, чтобы не понять — бывший командующий золотыми плащами командовать не в состоянии даже стайкой эвоков. Потому что после первого же приказа миловидные существа изжарили бы его на костре. — Фактически, это вы и сделали. В следующий раз просто скажите прямым текстом. Клеть не была полностью защищена от непогоды, и совершенно взбесившийся ветер трепал их плащи. Наверху и внизу постоянно слышались крики и грохот, но ближе к середине пути этот шум немного стихал. Небольшая пауза перед прибытием в самое пекло. «Я мог бы придушить его сейчас» — подумал вдруг Энакин. С собственными подчинёнными после таких просчётов разговор у него был короткий. Но ситуация, увы, не располагала. — Какой кретин будет выбирать между щенком и опытным… — Тот, который разбирается в людях. Хотя это явно не про вас. Будь они лет на тридцать моложе, возможно, уже кинулись бы друг на друга. — Решил выпендриться напоследок? — Раз есть такая возможность, — Энакин дёрнул уголком рта. — У вас было почти два десятка лет, чтобы научить даже самых недалеких здешних обитателей не спорить и не сомневаться. Результаты не впечатляют. — То есть, ты смог бы лучше? От жёсткой усмешки по щеке мазнуло короткой фантомной болью. — Вы ужасно разбираетесь в людях, сир Алиссер. Свет и шум стали ближе. Интерлюдия заканчивалась… Черный замок был завален телами, обломками, стрелами, залит кровью и засыпан сажей. У них не так много времени, чтобы навести тут порядок и похоронить умерших — толпа одичалых за Стеной набросится на них снова, едва сделает то же самое. Впрочем, по обе стороны понимают, что вторую атаку Ночной Дозор не выдержит. Но пока есть время зализать раны. — Хочешь попробовать договориться? — Да. Но чуть позже. Джон передал ему очередную стопку хвороста. Трупов было немало — понадобится много костров. Только ещё одной диверсии от живых мертвецов им сейчас не хватало. Энакин поймал себя на мысли о том, что гениальным тактическим ходом было бы поднять их прямо во время битвы — обречены будут все без исключения. Вчера эта мыслишка тоже мелькнула, но куда-то быстро ускакала. Не было времени размышлять о том, как все может стать ещё хуже, потому что приходилось без передышки метаться по двору и резать, колоть, рубить и подсекать. Знакомая, в общем-то, обстановка. И, наверное, впервые с момента своего здесь появления он наконец ощутил себя полноправной частью мира. И до поры, до времени, все стало просто и понятно и почти привычно. Пока он не увидел в стороне Джона Сноу, прижимающего к себе неподвижную фигурку в тяжёлой меховой парке. Сила, ну почему? — Хочешь вернуть ее домой? Джон замер, сжимая в руках охапку сухих толстых веток. Ждал. Упрека, предостережения, презрительного возгласа. — Ты же понимаешь, что незаметно этого не провернешь? Так или иначе все узнают. — Конечно. — И это ничего не меняет. Энакин вздохнул. Это не решительность, это равнодушие. Холодное, пустое, усталое, которое остаётся, когда смысл к чему-либо стремиться пропадает. Где-то глубже, за этим тяжёлым тошнотворным спокойствием, поджидали обычно своего часа отчаяние, гнев и, порой, жажда гибели. Своей или чужой. — Я иду с тобой.

***

Костер получился на славу — лесная земля была щедро усеяна ветвями. Чтобы лучше горело, Джон запихнул пучки тоненьких веточек между пластами хвороста. Игритт уходила торжественно. Прямо по-джедайски. — Как у вас вышло? Она, наверное, была по-своему красивая. Неправильное, даже грубоватое лицо, копна огненных волос, лук, заботливо вложенный Джоном в окоченевшие руки — все в ней было от дикого севера. Все свободное, запретное, и от того желанное для юного, едва познающего тяготы жизни разума. Но если бы он попытался внушить себе — или, не приведи Сила, Джону, — что это было просто подростковым увлечением, перестал бы уважать сам себя. — Я попытался ее убить. И не смог. Длинные оранжевые языки поползли по веткам, по оленьей коже и густым рыжим волосам. Джон уронил факел в снег. — Она тоже не смогла. Он сам был покойнице подстать — бледный и безразличный. Погруженный в свое горе, он едва ли замечал что-либо вокруг. Энакин хорошо знал эту холодную бездну, но лишь смутно представлял, как кого-нибудь оттуда вытаскивать. В утешениях он не силен, недавно была возможность убедиться. Теперь, когда скрываться не было смысла, Сноу совершенно поник, словно ему пришлось взвалить на себя Стену. Энакин решительно опустил руку на обтянутое черной кожей плечо. — Я отбился от остальных, пока гонялся за ней. И мы остались вдвоем. Последнее слово едва можно было разобрать — голос опустился до хриплого шёпота. Джон глубоко вдохнул, прогоняя спазм, и продолжил: — Шатались по скалам целую вечность. И она все твердила что-то, задавала глупые вопросы. И смеялась. Смеялась с меня, с Дозора, с наших принципов. — Смелая девушка. Или глупая. Или наоборот, быстро сообразила, что ничего опаснее пересказа клятвы Ночного Дозора ей не грозит. Джон выдавил из себя улыбку. — Она сказала мне то же самое. Жар от погребального кострища стал сильнее — окоченевшим рукам уже было тепло, а лицу жарко от нагретого воздуха. Энакин поймал себя на то, что понемногу удаляется от последнего пристанища Игритт, увлекая следом ее убитого горем любовника. Назад, к привычному холоду. — Если бы не она, меня бы прирезали сразу… Слова давались юноше непросто. Пока что. Постепенно станет легче. Такую тайну нелегко носить за плечами. Надо было сделать это раньше, вздохнул про себя Энакин. Вот только он почти забыл, как правильно говорить о таких вещах и касаться запретных тем. Кого он по-человечески утешал последний раз? Падме, когда клялся, что может спасти от смерти ее и ребенка? Люка, когда заверял, что умирает в миру с собой и почти счастливым? Они медленно брели через снег, и каждый следующий шаг казался все тяжелее. Небольшой кашель, начавшийся пару часов назад, участился. Как это всегда не вовремя. Джон же, совершенно морально истощенный, казалось, вот-вот свалится на россыпь ветвей и длинных хвойных иголок. Энакин отмахнулся от постепенно наступающего жара и лишь вцепился в него сильнее, готовый, если что, дальше потащить на себе. Слов все не было. Придется учиться подбирать их заново. Но он мог выслушать. «Только не закрывайся, — думал бывший джедай, тщательно улавливая каждое, не без труда уроненное слово. — Говори, говори, говори…»