Чужак

Уровень отчаяния Джона Сноу он осознал поздно, уже лежа в постели и изо всех сил пытаясь прогнать удушливый мучительный жар. Лихорадка накатывала волнами, словно раз за разом ругая за то, что просто так отпустил парня на погибель. У человека, прошедшего с одичалыми через огонь и лёд, уже не было жажды мести, несмотря на все учиненные ими бедствия. А без нее в ситуации, когда победы не приходится ждать и при самом оптимистичном раскладе, желание жить пропадало совершенно. Вероятно, оттого, что он всегда находил кому мстить и кого ненавидеть, эта мысль пришла поздно. Пришла практически одновременно со Станнисом Баратеоном, внезапно откликнувшимся на отчаянный северный зов. И когда Энакин понял, до чего же Джону было плевать на собственную жизнь — и даже на смерть, в общем-то, плевать, — ситуация внезапно кардинально изменилась в их пользу. Вот только проблем, кажется, стало только больше. Политических, религиозных. Да всяких… Разве что здоровье понемногу приходит в норму. Север его зачем-то щадит.

***

— Я не должен был допустить этого. — Как будто подобное в твоих силах. В помещении пахло сыростью, влажной старой соломой и немного отдавало плесенью. Антисанитария во всей красе. Как птицы до сих пор не передохли — вопрос. Впрочем, они прекрасно умели приспосабливаться. У людей с этим делом похуже, но они тоже умеют. Долго, мучительно, но всё-таки они привыкают. Ко всему привыкают. И влачат свое существование дальше. — В моих силах было отказаться, — пробормотал Джон, раскладывая нехитрый ужин перед очередной птицей. — Судя из упомянутых тобой обстоятельств, это весьма сомнительно. — Этот разговор должен был состояться раньше. Еще там, у погребального костра. Ответом ему было тяжёлое молчание. Вот что ему сказать? У самого Энакина хотя бы была возможность уйти из Ордена относительно безболезненно. До… До определенного момента. — Это предательство, — наконец выдал Сноу. — Джон… — Даже если… Хотя бы чисто морально. — Джон, — Энакин развернул его к себе, — не в нашей власти упразднить то, что мы чувствуем. Иногда даже расстояние и время над этим не властны. Да и кровная вражда тоже. На Сноу смотреть было больно. Словно последние недели добавили ему несколько лет. В тусклом свете, едва проникавшем в помещение он казался едва ли не бледнее Энакина в его не самые лучшие годы. Под стать, пожалуй, белым ходокам. — Если бы клятвы избавляли нас от моральных проблем, жизнь была бы гораздо проще. — Но… — Но они их в основном создают. А ещё не позволяют миру рухнуть в хаос. Но раз в сотню лет эта система всегда даёт сбой. — Ты ведь все ещё здесь, с нами. — Не уверен, что хочу этого. — А штурмовать Стену вместе с вольным народом хочешь? — Нет! Уже хорошо. — Если бы мы дали им пройти… — внезапно выдал юноша. Сила, этого ещё не хватало! Пацифизм вряд ли уместен после тысяч лет вражды. Тем более здесь, где до человеколюбия и демократии ещё не одна сотня лет. — Я понимаю, что звучит это дико, — поспешно продолжил Сноу, — но сейчас нам не пристало истреблять друг друга. Энакин устало хмыкнул. — Немного странно говорить об этом только сейчас. — А раньше кто бы меня послушал? — Станнис послушает? — Может быть. Ему не за что ненавидеть вольный народ, — у него даже кровь к щекам прильнула, возвращая толику былого запала. — Джон… Конечно, куда же без этого? Кому в юности не хочется сделать так, дабы всем было хорошо. И плевать, что реальная жизнь не располагает. Энакин устало прикрыл ладонями глаза на пару секунд. Долгий будет разговор. — Ты правда думаешь, что если мы распахнём перед ними двери, все тут же простят друг друга и помирятся? И люди, которые привыкли появляться здесь лишь затем, чтобы насиловать и грабить, станут тихими приятными соседями? Джон смотрел на него хмуро и устало, словно это ему приходилось растолковывать собеседнику очевидные вещи. — Считаешь, Манс сдержит их в узде? Даже если так, недовольные все равно найдутся. И они не станут сидеть смирно. Более того, местные, пострадавшие от набегов, тоже молчать не станут. И рано или поздно случится бойня. — Возможно, кое-что другое. Энакин приподнял брови: — Например? — Ты же был на Кулаке. Птицы вдруг всполошились и хрипло затрещали, почти как в тот злосчастный снежный вечер. Вот оно что. — Они бегут от мертвецов? Джон кивнул. Вороны продолжали гоготать и хлопать крыльями, словно прогоняя их из своих грязных, но безопасных застенков. — Я все не мог понять, — Джон шагнул к выходу, увлекая его за собой из этого облака шума и паники, — как Манс собрал вместе людей, которые ненавидели друг друга годами. Он просто заявил, что все они умрут, если не объединятся для преодоления Стены. То есть, способа договориться не нашел никто, кроме одного старого извращенца, которого и люди-то с трудом терпели? — Аргумент, конечно, неоспоримый. И иногда это даже срабатывает. Вот только у них ничего не вышло, при том, что на подготовку ушли годы. Ведь так? — Да. А у нас этого времени нет. И я не знаю, что теперь делать.