Чужак

Энакин бросил хмурый взгляд на необычно тихую Мелисандру. Пару недель назад он не задумываясь оставил бы ее замерзать в лесу, пригвожденной к какому-нибудь дереву мечом, чтоб наверняка — если от холода ее божество и защищало, рана в груди вряд ли в его компетенции. Сейчас таких мер не понадобиться — что-то говорило ему, умрет она наверняка. В висках стучало, а головная боль, осевшая там после приступа, усилилась в разы. Света в выстывшей палатке было немного, но красный застилал ему глаза. Не красный даже, бордовый — цвет застывшей крови. Никто не осудит. Никто даже не станет задавать вопросов. Так легко и привычно; старый способ унять гнев и знакомую боль. Он может прямо сейчас вытащить меч и снести ей голову — не будет никакого сопротивления. Она уже не хотела жить. Что ж, он не будет оказывать ей милосердие. Холод стоял лютый. Густая, плотная темнота, которой полагалось появиться лишь несколько часов спустя, перед рассветом, окружила его, не желая выпускать. Как знакомо. За последние двенадцать часов очень многое вернулось к истокам. Недоглядел. Опоздал. Не уберёг. Звенящая пустота под сердцем, бывшая с ним с самого момента пробуждения, разрослась до размеров черной дыры. Раз за разом, раз за разом… Боль терзала его, жгла его. Билась и все не находила выхода. Что-то большое и горячее росло у него в груди, и казалось, вот-вот притаившаяся где-то Сила пробьется к нему, к бестолковому своему Избранному, который раз за разом делает всё неправильно. Но Сила, если она в этой проклятой вселенной была, продолжала хранить молчание. Должен ведь быть предел и ее великодушию. Поднялся ветер. Деревья беспокойно зашумели, затрясли ветками, роняя хлопья мелкого колючего снега. Снежинки оседали на его волосах, на лице, на черном плаще, напоминая о скитаниях по лесу после бойни на Кулаке Первых Людей. Снег едва не убил его тогда. Джон говорил, что начинает ненавидеть снег… Ветер взвыл с новой силой, кинулся в лес, увлекая за собой густую россыпь снежинок, и тогда к нему присоединился ещё один звук. Энакину не нужна была Сила, чтобы понять, сколько в этом вое тяжёлой мучительной боли. Не умирает ли волк? Он постарался вспомнить, что стало с его братьями и сестрами, но припомнил лишь бойню на свадьбе. Судьбы остальных размывались. У Джона было три брата и две сестры и почти все за пару лет сгинули. Белое на белом найти оказалось не так сложно. Призрак, однако, вовсе не хотел, чтобы его нашли. Едва заметив человека неподалеку, зверь тут же оскалил зубы и гулко зарычал, грозясь вцепиться в глотку. — Это не поможет, — негромко хмыкнул в ответ Энакин. Но замер. Красные, налитые кровью глаза следили за ним не отрываясь. Глаза, наполненные животной злобой и совершенно человеческой болью. — Твоей вины тут нет, — как можно мягче проговорил он. Призрак клацнул зубами, словно требуя замолчать. Его уши прижались к голове, а спина напряглась, и можно было разглядеть, как под шкурой перекатываются мышцы. Это существо было частью Севера. Лютоволки живут за Стеной и лишь изредка забредают на юг в поисках пропитания. Или ещё чего-то, им одним понятного. Призрак был там, где ему быть полагалось. Где могли жить только такие, как он — сильные, выносливые, безжалостные. Сколько мощи было в этих огромных лапах, длинных когтях, в доведенных до совершенства инстинктах. И всё-таки… Зверь злобно осклабился и припал к земле, собираясь, кажется, наброситься. На ярко-розовых дёснах виднелись крупные острые клыки. Если вцепится, перегрызает и мышцы, и связки, и кости раздробит. — Эй… — Не сказать, что с животными он ладил хорошо. Хотя с людьми или гуманоидами не лучше. Но знал, что можно им предложить. И что всегда ценится, пусть и не сразу. Лютоволк продолжал неотрывно следить за каждым его движением, но напасть пока не пытался. Напряжённая поза не исчезла, как и тихий предупреждающий рык, но зверь словно пытался понять, что этот неразумный человек сделает дальше. Они замерли на расстоянии вытянутой руки — при желании Энакин мог бы коснуться большого черного носа или острых ушей. Для волка же такое расстояние вовсе было несущественным. Так же плавно и неспеша он опустился на одно колено, позволяя озлобленному существу заглянуть себе в глаза. Призрак негромко щёлкнул зубами и слегка подался назад, косясь на открытое и ничем не защищённое человеческое горло. А потом приблизился и вдруг ткнулся носом в обтянутое кожей плечо, негромко, горестно поскуливая. — Я знаю, парень, — Энакин обнял рукой мускулистую шею, утешающе поглаживая густую жёсткую шерсть. — Я знаю. Они просидели так довольно долго — мышцы уже начало сводить от холода и неподвижности. А потом Призрак отстранился и засеменил в чащу, время от времени оглядываясь назад. — Что там? Волк тряхнул головой и беспокойно затоптался на месте. Определенно, что-то важное. Луна наконец-то вышла, и пробираться среди огромных густо посаженных стволов стало чуть легче. Призрак медленно скользил впереди, порой внезапно исчезая среди кустов и сугробов, а потом появляясь из ниоткуда совершенно бесшумно. Ветер все ещё шумел и завывал в скрипучих ветвях, щедро осыпая лес снегом. Вскоре они выбрались на прогалину, и все тут же стало понятно. — Молодец. Тело было изодрано так, что опознать уже не представлялось возможным. Только по черной одежде, так хорошо выделившейся на белом зимнем пейзаже, можно было опознать брата Ночного Дозора. Впрочем, дозор его окончен. — Пожалуй, я бы не справился лучше. Волк негромко фыркнул, то ли соглашаясь, то ли требуя заткнуться. Ни одному из них после убийства легче не стало. Надо отрезать голову. А лучше сжечь, но этим можно заняться и позже. Пока хватит и полумеры — слепой мертвец особой опасности не представляет. С той малолетней тварью это проделали? Наверняка, среди одичалых почти все имеют некий опыт в этих вопросах. Энакин вынул меч и одним движением отсек мертвецу голову. А потом поднял глаза и невольно замер. На него смотрело лицо. Крови было так много, что в полутьме он не сразу заметил множество красных опавших листьев. А ещё высеченный на стволе лик, обращённый несколько южнее той тропы, откуда они пришли. Старец — наверное старец, потому что тяжело было сказать, кого здесь пытались изобразить — с немым укором смотрел на распростертое на снегу тело и лил кровавые слезы. Не иначе, как по всем людям, которых эта сволочь со своими соратниками обрекла на верную смерть. Ему самому спокойно было ждать тут, возле чардрева, почти такого же, под которым дают клятву? Что-то он стал слишком сентиментальным. Следовало возвращаться. Эдду и остальным теперь можно прекратить поиски. Надо избавляться от трупов, решить куда двигаться дальше и что делать с Джоном. Только слечь сейчас не хватало, а ведь он тут шатается уже невесть сколько времени. Энакин вложил оружие в ножны, зябко повел плечами и невольно ещё раз, на прощанье, взглянул на плачущее лицо. Джон говорил, что их вырезали тысячи лет назад. А цвет до сих пор сочный, не отличить от свежих следов на снегу. Почти не задумываясь, Энакин провел рукой по стволу. Белый свет поглотил его.