Чужак

Джон дышал глубоко, но редко и как-то осторожно. Словно с непривычки. Так, бывает, разрабатывают руку после травмы, опасаясь новых приступов боли. Белая кожа, казалось, подсвечивалась в полумраке, и оттого ещё ярче выделялся ярко-красный рубец над правым глазом. Парень рывком сел, тяжело и размеренно вдыхая. Руки дрожали, а когда он на ощупь нашел нанесенные пару часов назад раны его тяжело затрясло. Медленно, словно опасаясь очередного удара, он перевел взгляд на Энакина, и их общий транс внезапно спал, заставляя вернуться в холодную зимнюю ночь на истинном Севере. Энакин подоспел быстрее. После нескольких часов на холоде без движения едва ли можно было сделать хоть шаг, и Сноу почти что свалился ему на руки, панически цепляясь за плечи. Теплое рваное дыхание обдало ушную раковину. Под пальцами и поспешно наброшенным плащом ходуном ходили напряжённые мускулы. Надо было сказать что-то успокаивающее, но никакие слова не шли в голову. Вместо этого Энакин крепче сжал в объятьях дрожащее тело, и ему мгновенно ответили тем же. Черноволосая голова упиралась ему в плечо, щекоча лицо ещё влажными непослушными вихрами. До сих пор не в силах поверить, он коснулся предплечья, с которого тяжёлая черная ткань так и норовила соскользнуть, и ощутил под ладонью холодную кожу. И этот мертвецкий холод настолько не вязался со всем прочим, что немедленно возникло желание убедиться, а не голубые ли у Сноу глаза. Вот только мертвая хватка Джона не позволяла. Он так и сидел, неловко навалившись всем телом на друга, и цеплялся за него так, словно боялся снова вернуться за черту. Осторожно поглаживая вздыбленную спину, Энакин вдруг понял, насколько привычными стали для них подобные жесты. А ведь первое время даже мимолётное касание заставляло его напрячься или сразу атаковать. В какой момент прикосновения и объятья опять превратились в нечто понятное и успокаивающее? Впрочем, сам он сейчас едва ли был спокоен — напряжённое живое тело в его руках не позволяло вернуть привычную трезвость мышления. Немного пригревшись, Джон всё-таки отстранился. Кажется, тоже собирался спросить что-то и не мог, то и дело он облизывая обветренные губы. Глаза у него были серые. Испуганные, бегающие и совершенно точно живые. На правом виске бешено пульсировала артерия — сердце стремительно качало по реанимированному организму горячую кровь. — Что там было? Спросить следовало другое. Что угодно, но другое. А лучше вообще вопросов не задавать, пока парень не придет в себя. Но не задать этого вопроса Энакин не мог. Сноу помолчал ещё секунду-другую, а потом хрипло выдал: — Ничего. Там ничего не было. Никого и ничего. Вот как. Ни семьи, ни друзей, ни врагов? Ни даже очередного мира, где нужно исправлять свои ошибки? Хотя кто сможет бесконечно ходить по мирам? Молодой лорд-командующий тем временем осмотрелся и отрывисто произнёс: «Меня не должно здесь быть!» Кто-то или что-то явно придерживалось иного мнения. Последнее время то, чего в принципе не должно быть, случалось постоянно. Путешествие во времени и пространстве, ледяные твари из мрачных северных сказок, а теперь, вот, воскрешение из мертвых. Пожалуй, если через месяц-другой здесь высадятся дисантные имперские войска, он едва ли удивиться. — Что последнее ты помнишь? Молодой человек сильнее запахнулся в чужой плащ, и его лицо приобрело болезненное, страдальческое выражение. — Меня закололи. Олли… вонзил мне нож в сердце. Он… — Уже не здесь. Джон устало закрыл лицо руками. На душе у него явно было гадко. Право, лучше бы это были ходоки. — Почему я снова здесь? Энакин вздохнул. Признаться, он понятия не имел. Чего уж там, даже о собственной роли в этой истории у него оставались вопросы. Но они двигались в правильном — или хотя бы в нужном, — направлении. Просто так к жизни не возвращают. — Мелисандра вернула тебя. Сноу вскинулся: — А она здесь откуда? — не обрадовало его это обстоятельство. Да и воскрешение само по себе совершенно не вызывало радости. Странно, мягко говоря. — Это длинная история. Тут вообще за ночь много чего произошло. Сейчас надо сообщить остальным, что ты снова с нами, и тогда будем понемногу разбираться… — Как?! — в хриплом ещё голосе отчётливо слышалась паника. Очевидно, вырванный с того света молодой дозорный уже начал осознавать масштабы проблемы. И всё-таки такая реакция была несколько…чрезмерной. — Как, что мне вообще теперь делать?! Я уже пытался поступать так, как считал правильным. И меня закололи. Ох, Джон… — Разве это значит, что ты был неправ? — Не знаю. Игритт была права, ничего я не знаю. А ведь он ждал совершенно не такой реакции. А, собственно, почему бы и не такой? Его самого разве когда-то обрадовала возможность жить дальше? Не приравнивай! — гаркнул в его голове тяжёлый угрожающий бас. У тебя тогда не осталось ничего. У него ещё полно времени и даже кое-какие шансы разгрести этот бардак! Если, конечно, соизволит прекратить рефлексировать. — Так ты хочешь спустить это им с рук? — Мое убийство? — нервно усмехнулся Сноу. — И его, и попытку подарить иным несколько тысяч солдат. Эти люди пока ещё живы именно по твоей инициативе. — Очевидно, инициатива наказуема, — Джон опустил глаза, отыскивая внезапно зарубцевавшуюся рану у себя на груди. — Я думал, что знаю, как должен поступить. И был убит за это. — А если бы эта маленькая дрянь промахнулась? Если бы по возвращении нас ждал бунт, что наверняка было у Торне запасным планом? Что бы ты сделал? Девятьсот девяносто девятый командующий Ночного Дозора некоторое время молча смотрел перед собой, перебирая между пальцев жёсткую ткань. — Что бы сделал Эйрис Таргариен, подави он восстание Баратеона? Что бы сделал твой брат с лордом Переправы, вырвись они из западни? — Не надо сейчас приплетать его! — Как будто ты теперь не в том же дерьме? Но хорошо, давай по-другому: что сделает со всеми нами Король Ночи, когда доберётся до этой проклятой Стены? — Это другое! — Это как посмотреть, — почти зло усмехнулся Энакин. — Каждая сторона считает себя правой и почти всегда не без хоть каких-то оснований. Иные скорее всего, тоже уверены, что поступают правильно, и искоренить человечество их святая обязанность. И если только поэтому ты будешь бездействовать, ты заранее проиграл. Сноу молчал. В голове и в душе у него наверняка творится сущий хаос. Но ему надо собраться сейчас, нет времени на рефлексии. — А если я опять ошибусь? — Значит, попытаешься всё исправить. И снова. И снова. — Если будет, что исправлять. — Что-то да будет. Джон поднял на него уже почти спокойные серые глаза и впервые улыбнулся: — Ты же вроде как прожженный циник? — Еще какой. Но кто-то или что-то очень хочет изменить мои взгляды на жизнь. Временами у нее даже получается. Возвращенный к жизни прищурился: — У неё? Ты же не о Мелисандре? — Нет! Она, правда, тоже сумела меня удивить. — Тогда о ком ты говоришь? — Эта история для другого раза, Джон. Не скрою, хотел бы я вас познакомить. Но сомневаюсь, что когда-нибудь представится такая возможность.