***
Услышав сигнал будильника, Енджун заворочался и сонно причмокнул губами, зарываясь в подушку. Тэхен безжалостно потянул одеяло на себя, обнажая красивое тело мальчишки. — Недоброе утро, Енджуни, — провозгласил он. — Проснись и не ной. Парень открыл глаза и уставился на него томным взглядом с поволокой. — Ещё рано, — пробурчал он. — Но если ты хочешь… — Я хочу, чтобы ты встал и свалил из моей спальни, малыш. Тебе пора в колледж, а мне пора нормально поспать без лакомого кусочка под носом. — Ты с утра такой сердитый, — Енджун лукаво улыбнулся, просовывая руку под одеяло. — Я могу поднять тебе настроение. — Ты можешь мне поднять только член, так что вали, — Тэхен отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Мальчишка вздохнул и начал одеваться, собирая одежду, разбросанную по всей комнате. Присев за футболкой, валявшейся со стороны вампира, он бросил на него ещё один умоляющий щенячий взгляд. Тэхен никак не отреагировал, и Енджун наконец ушёл, повесив голову. Не то чтобы Тэхёну парень не нравился — двадцать один год, веселый, довольно умный для своего возраста, чрезвычайно гибкий и искусный в минете, что успел доказать несколько раз за эту ночь. И вкусный, как мамочкин десерт. А ещё безнадежно в него влюблённый, что как раз и было проблемой. Тэхен не мог ему предложить ничего большего, чем разовый секс, или, ладно, иногда несколькоразовый. Все знали, что Тэхен не терпит привязанностей. Люди, говорил он, рано или поздно заканчиваются, а он у себя такой один. Джин и Юнги знали, что в его псевдолегкомысленной голове все устроено немного сложнее, но для всех остальных эта версия работала отлично. Тэхен, впрочем, сдержал обещание — он сладко-пресладко проспал до самого вечера и проснулся, потягиваясь, лишь когда на улицах зажглись фонари, как всякий уважающий себя вампир. Клуб уже начал работу, и все, включая Джина, Хосока и парней-танцоров, уже наверняка были в зале, поэтому Тэхен решил спуститься в склеп главного зануды. Юнги был вообще-то самым старшим вампиром в их семье — ему было около пятисот лет. А по степени занудства — все восемьсот, как любил шутить сам Тэхен. Лет триста назад он обратил Джина, ставшего потом негласным лидером их компании (потому что сам Юнги предпочитал вершить дела в тени, и желательно, чтобы его при этом не трогали). Через пару лет после этого родители Джина скончались от лихорадки. Он успел домой лишь для того, чтобы, держа в руках раскаленное от жара худое тело умирающего младшего брата, не дать последней искре жизни его покинуть. Тэхену тогда было двенадцать. Это байки, что дети-вампиры не растут. Растут, ещё как, особенно если хорошо питаются. И дети-вампиры, между прочим, сущее наказание. Представьте себе подростка, который во время переходного возраста имеет столько сил, что может, расстроившись или проголодавшись, вырезать целую деревню. В общем, воспитание ребёнка-вампира — это сложно. Но Джин с Юнги вполне справились. Тэхен перестал взрослеть, когда ему исполнилось двадцать три по человеческим меркам. Хотя Юнги не устаёт утверждать, что в развитии младший остался где-то на уровне четырнадцатилетки. Подкалывать друг друга и язвить — это что-то вроде их семейного спорта. У кого-то шахматы, у кого-то сквош, а у них вот — сарказм и колкости. С Джином так нельзя, с ним Тэхен быстро прикусывает острый язычок. То ли дело бледная заноза в заднице, которая всегда ответит взаимной колючкой. И ничего, что эта заноза старше лет эдак на двести — Тэхен считает, что после сотни лет все примерно равны, и на хую вертел весь этот этикет. У бледной занозы в его подвале-склепе кто-то был, и Тэхен ускорился, предчувствуя завтрак, но парень, стоящий посреди комнаты, был ему незнаком. Про себя он отметил, что это человек, он вкусно пахнет и выглядит как клубничное мороженое (а Тэхен если по чему-то и скучает из прошлой жизни, так это по клубнике). Тэхен притаился за углом — подслушивать было ещё одним из его маленьких талантов, не считая божественных постельных навыков и проницательности. — Где. Мой. Байк? — четко разделяя слова, спросил новый парень, не сводя сердитого взгляда с Юнги. — Твоя детка в гараже, — невозмутимо ответил старший, сидящий в кресле. — Ты вырубился посреди улицы, куда ещё я мог тебя привезти, как не к себе? Словно что-то вспомнив, юноша коснулся рукой шеи сбоку — Тэхен знал этот жест. — Рана, — растерянно проговорил новичок. — Ее нет? — Восемь часов прошло, — Юнги пожал плечами. — Моя слюна ее залечила. — Что? Кто? — парень, казалось, был на грани истерики, и Тэхен решил наконец выбраться из своего убежища. — Привеееет! — младший вампир вприпрыжку сбежал по лестнице. — Ух ты, какой милашка! Привел еду домой? Юнги поморщился, глядя, как Тэхен быстро приблизился к новому парню и обошел его кругом, задумчиво разглядывая. — Я Чимин, — подал голос новичок. — И хрена с два я тебе милашка. — А он кусается, — восхитился Тэхен, в мгновение ока оказавшись перед ним и, притянув его подбородок к себе, прижался к его губам в развязном поцелуе. Юнги вскочил с кресла, но кулак Чимина впечатался в челюсть Тэхена раньше, чем он успел что-то сделать. Младший вампир хихикнул, делая шаг назад и поднимая руки в примирительном жесте. — Отличный удар, — прокомментировал Юнги. — Давно хотел это сделать. — Но для этого пришлось бы встать, — беззлобно огрызнулся Тэхен. — Итак, откуда у тебя эта прелесть с мощным правым хуком? — Потом расскажу. А сейчас вон отсюда. — Вредина, — Тэхен вспорхнул обратно по лестнице, на ходу потирая челюсть — удар у зефирного мальчика и впрямь был тяжелый.***
А может, просто взять и закончить все это? Это было бы так легко, всего один шаг в пустоту. Заметит ли кто-нибудь, что его нет? В школе — вряд ли, разве что учителя, и то когда будут проверять посещаемость. Друзья, наверное, заметили бы, если бы они у него были. Мама… едва ли. Во всяком случае, очень и очень нескоро. Он вспомнил ее сегодняшние слова. «От тебя одни проблемы». «Такой же никчемный неудачник, как твой отец». «Лучше бы ты никогда не родился.» Так, может… еще не поздно это исправить? Будет ли она наконец счастлива, если его не станет? Чонгук подошел ближе к краю и посмотрел вниз. Высоко. Он забрался на крышу строящегося здания. Внизу под ним — этажей двадцать, впереди — красочные огни ночного Сеула. Может, где-то там он мог бы затеряться и стать, наконец, хоть капельку счастливее. Может, если в них упасть, то хотя бы они примут, оценят и полюбят его таким, какой он есть, пусть даже и никчемным. Чонгук сделал шаг вперед и решительно взобрался на бетонный парапет, огораживающий крышу. Раскинул руки, стоя лицом к городу. Вот бы просто взять и полететь. Не беда, что у него нет крыльев, один раз полететь может каждый. Будет ли больно? Успеет ли он понять, что летит? Заплачет ли мама, когда ей скажут, что ее сына Чонгука больше нет? Уронит хоть одну слезинку или, как обычно, фыркнет и пойдет дальше напиваться? Чонгук закрыл глаза. Сюда, наверх, шум города доносился приглушенно, будто из-под толщи воды. Автомобили, поезда, музыка из круглосуточных баров — все сливалось в единую мелодию со своим устоявшимся ритмом, собственным значением и уникальным звучанием. Мама не всегда была такой. Когда-то она любила малыша Чонгуки. Тогда, когда их было трое. У Чонгука есть самое дорогое воспоминание. Ему было пять или шесть. В тот день они пошли на пикник у реки. Мама заливисто смеялась, когда отец кружил их по очереди на руках — сначала ее, а потом их малыша. У них были очень вкусные бутерброды — хлеб с маслом и черничным джемом, а сверху жареное яйцо и бекон. Чонгук никогда не ел ничего вкуснее, хотя мама хихикала и говорила, что вкус у ее мужчин, мягко говоря, странный. Они втроем играли в мяч на берегу, покупали мороженое, а когда стемнело и начало холодать, мама достала из машины плед и укутала их всех троих. Обнявшись, они вместе смотрели на фейерверки над рекой. Чонгук не помнит, какой тогда был праздник, но фейерверки были очень красивые, и ему было совсем не холодно, потому что мама и папа так крепко его обнимали. А через год отец ушел из семьи, сказав, что больше не может тянуть это на своих плечах. Чонгук знал: это о нем. Это он недостаточно маленький, слишком заметный, слишком шумный, чересчур много ест и быстро вырастает из одежды. Все проблемы от него, и поэтому отец ушел, а мама перестала его любить. — Падать отсюда больно, — вдруг прозвучал в ушах низкий голос. Чонгук испуганно встрепенулся и на секунду потерял равновесие, зашатавшись. Кое-как выровнявшись, он повернул голову. К двери на крышу прислонился молодой парень с темными кудряшками. — Что вам нужно? — не очень вежливо спросил он. — Я просто гуляю по крышам, вроде того кота, — незнакомец усмехнулся и медленно двинулся к Чонгуку. — Хорошо тут, да? — Тут тихо, — Чонгук настороженно следил, как он приближается и вспрыгивает на парапет рядом с ним. — И вид отличный, — чужак уселся возле него, свесив ноги вниз. — Присядь рядом, а то голова закружится. Мальчик послушно уселся. Ноги, потерявшие опору, беспомощно болтались. Было жутко и одновременно весело. — Чего сюда залез? — спросил его непрошеный собеседник. — Тебе разве не положено сидеть дома в это время ночи? — Меня там никто не ждет, — угрюмо ответил Чонгук. — Сбежал? — Нет. Просто не хочу возвращаться. — Что подумают твои родители, когда им покажут маленькую лужицу на асфальте там, внизу, и скажут, что это ты? — Что от меня все равно были одни проблемы, думаю, — Чонгук пожал плечами. — Моя семья тоже так говорит, — подмигнул незнакомец. — Но знаешь, на самом деле они меня обожают. Как и все. Чонгук впервые поднял голову и посмотрел на своего собеседника. Тот нахально улыбался какой-то обезоруживающей квадратной улыбкой, и Чонгук ничего не смог поделать, кроме как слабо улыбнуться в ответ. — Отец ушел, а матери все равно. Она сказала, что лучше бы я не родился. — Родители, — странный парень поморщился. — Смотри, видишь вон там неоновую вывеску вдалеке? Там мой дом. А где твой? — Не знаю, — Чонгук поежился. — Нигде? Здесь? — Неа. Дом — это там, где крыша над головой, а в этом случае крыша у тебя под ногами. Ты правда хотел отсюда спрыгнуть? — Я не знаю, — мальчик вздохнул. — Я думал о том, как бы это было. В итоге все решил бы один шаг. Не знаю, хотел бы я его сделать или нет. Но шаг — это же так просто? Ты можешь не успеть даже об этом подумать, просто сделаешь, и ничего уже не изменить. Незнакомец кивнул и вдруг на мгновение взъерошил Чонгуку волосы. Он быстро отдернул руку, но тот успел заметить, что пальцы у него длинные, красивые, с ухоженными ногтями. Поймав вопросительный взгляд Чонгука, он снова квадратно улыбнулся. — Это тоже было просто. Я не успел подумать, просто захотел это сделать — и сделал. Я Тэхен, кстати. — Чонгук. — Пойдем отсюда, Чонгук. Дождь начинается. — Подожди минутку, ладно? Тэхен кивнул и, перебросив ноги через парапет, вернулся на крышу. Чонгук медлил. Он смотрел на огни большого города, одни из которых гасли, а другие только зажигались, и представлял себя одним из них. Изменилось бы что-нибудь, если бы он погас? Меняет ли что-то то, что он все еще горит? Дождь усиливался, и волосы мокрыми прядками заструились по лицу. Чонгук не плакал с тех пор, как отец ушел. И сейчас он тоже не плакал. Как там говорят девчонки — это просто дождь? Футболка прилипла к коже, и ему становилось холодно. — Эй, — раздался голос Тэхена от двери. — Ты скоро? — Да, сейчас, — обернулся Чонгук. Но вместо того, чтобы так же перекинуть ноги через ограждение, Чонгук снова встал в полный рост и начал разворачиваться, собираясь слезть. От дождя парапет намок, и левая нога заскользила. Он почувствовал, что падает прямо в пустоту. Ну вот и все. Даже не пришлось выбирать. Его руку вдруг резко ухватили и потащили вверх. — Не в мою смену, — прошипел Тэхен, втягивая его обратно на крышу. — Ты же… ты же только что стоял там? — Чонгук указал на дверь, которая была примерно в десяти метрах от них. Тэхен закатил глаза и скорчил гримаску. — Упс.