Violated So degraded The show has just begun Dominated By all you hated This will make you ULTRAnumb
Он огляделся вокруг, но других чужаков нигде не было видно. Джебом, дравшийся рядом с ним, брезгливо отпихнул от себя тело последнего противника и вытер окровавленную руку о джинсы. — Тут не помешала бы парочка огнеметов, — заметил он. — Огнемет — это хорошо, пока ты случайно не опалил себе брови, поверь, — хмыкнул Джин. — Ради такого я готов и ресницами пожертвовать, — возразил Джебом. — Их слишком много, прут, как тараканы. — Ожидаемо. — Но все же, хен, представляешь, как быстро мы бы с ними разобрались, — Джебом повел рукой, указывая на десяток убитых вампиров. — Повезло нам, что это глупые новички, — Джин оглядел труп у себя под ногами. — Этого обратили от силы год назад, и ему было лет семнадцать. Пушечное мясо. Когда у Джиена кончатся такие ребята, он пришлет тех, кто посильнее. — Рано или поздно они все у него кончатся, — оптимистично заметил Джебом. — Главное, чтобы мы не кончились раньше. — Это вряд ли, — хохотнул его напарник, наклоняясь, чтобы поднять свой нож. И вдруг захлебнулся кровью, когда ему в затылок влетела пуля. Джин резко развернулся и успел скрыться за углом прежде чем вторая пуля настигла его самого. Джебом, кашляя, повалился на землю. — Кто тут у нас? — раздался насмешливый голос. Джин попятился дальше в подворотню, чтобы его не заметили раньше времени. Джебом сдавленно захрипел, стоило незнакомцу подойти ближе. Раздались новые выстрелы, и Джебом затих. Сквозь щель в заборчике, за которым прятался Джин, он увидел, как высокий вампир, похожий на эльфа, убирает пистолет в кобуру, неспешно приподнимает ослабленного Джебома за шиворот и вырывает его сердце. Джин закрыл глаза. Веселый оптимистичный парень Джебом, которому было всего около ста лет, кто больше всего любил выпивку и девушек, добрый друг Джебом больше не поднимется. Мог ли он ему помочь? Наверное нет — врагов там снаружи было больше одного, и в одиночку против огнестрела Джин не справился бы. Однако, как выяснилось, выбора у него больше не было — мягкие шаги приближались, и вскоре рядом с ним оказался тот самый незнакомый вампир. — Привет, — дружелюбно улыбнулся он, растягивая слова. — Я Чанель. Джин бросил взгляд за его спину, откуда подходили еще пятеро. Драться не получится, значит, надо бежать, но как — он пока не решил. — Знаешь, Джиен был очень расстроен, когда ты его предал, — Чанель надул губы, — снова. Он даже сломал стену в особняке. Думаю, он обрадуется, когда мы привезем тебя к нему. — Если сможете, — огрызнулся Джин. — Собираешься сбежать? Не глупи, — Чанель прищурился. — Мы тебя достанем. Джин лихорадочно размышлял. Никто из врагов не достал пистолеты, хотя и у Чанеля, и у остальных на поясе матово поблескивало одинаковое оружие с глушителями. Значит, Джиен запретил им калечить его без необходимости. Уже неплохо. Необходимость он им, конечно, создаст, но если ему повезет — сможет выбраться. Он мило улыбнулся Чанелю прямо перед тем, как вырвать доску из заборчика и наотмашь ударить его ею по лицу. Остальные вампиры выхватили оружие, и Джин бросился им навстречу со всей возможной скоростью — он знал, что эта подворотня — тупик, и ему нужно вырваться любой ценой. Сбив по дороге двоих из пяти, он промчался мимо них вихрем, надеясь, что в этот час на улицах не окажется людей, иначе их точно заинтересует, что за Флэш тут мчится. Он вырвался на улицу и со всех ног побежал вдоль здания, рассчитывая скользнуть на одну из неприметных улочек и затеряться, едва враги потеряют его из виду. Пуля просвистела около уха, и Джин поспешно рванулся в сторону — не очень старательно они соблюдали приказ Джиена, если честно. Петляя, как заяц, он помчался еще быстрее, но и враги позади не отставали, продолжая стрелять на бегу. Плечо обожгло болью — одна из пуль все-таки попала в цель. «Спасибо, что не в ноги», — подумал Джин, стараясь по возможности ускориться. Пальцами здоровой руки он нащупал в кармане припасенную дымовую шашку и, не оглядываясь, швырнул ее назад. Крики врагов стали слышаться в отдалении, и он прибавил скорости. На первом повороте его будут искать, как и на втором. Нужно пробежать дальше, прежде чем скрыться на боковой улочке. Свернув наконец, он продолжил какое-то время бежать по инерции, пока не уперся в сетчатый двухметровый забор, покрытый сверху колючей проволокой. Дерьмо, кто бы знал, что этот переулок тоже закончится тупиком. Выбираться на главную улицу было рискованно — враги наверняка уже покрыли разделявшее их расстояние. Джин подпрыгнул, хватаясь руками прямо за колючую проволоку, почти плача из-за шипов, пронзивших ладони, но, стиснув зубы, подтянулся и перебросил свое тело через забор. Упав мешком по ту сторону, он осторожно встал и быстрым шагом отошел прочь от забора, туда, где его не могли увидеть. Он оказался в небольшом внутреннем дворике какого-то склада. Спасибо, что без собак, но укрыться тут вряд ли получится — на горизонте уже появлялись первые лучи солнца. Джин огляделся по сторонам. Напротив располагалась калитка — единственное место в заборе без колючей проволоки. Он легко перемахнул ее, вновь выбравшись на улицу, но уже с другой стороны. Преследователей нигде не было видно, и Джин понял, почему — рассвет неумолимо наступал, разгоняя все создания ночи по своим норам. Только вот между Джином и его «норой» было несколько районов, и он был настолько измотан, что добраться хотя бы до машины не представлялось возможным, а его телефон был утерян в каком-то из боев. С самого начала ночи он побывал практически везде: встретился с прибывшими союзниками, обговорил планы, проверил посты на всех въездах в город (на некоторых из них пришлось отбивать атаки вместе с патрульными вампирами) и закончил на постах внутри города. Юнги и Хосок были где-то в других районах, а Джину не повезло оказаться здесь. Бой спина к спине с Джебомом был у него шестым за эту ночь — до этого на других улицах ему удалось предотвратить несколько нападений на людей. Вампиры Джиена, казалось, лезли отовсюду, и Джин начинал понимать, что ему просто не хватит сподвижников, если так пойдет и дальше. Он наскоро ощупал свое плечо — пуля прошла навылет, оставив кровавые дыры в кожаной куртке. Плохо для куртки, хорошо для Джина. Нужно было срочно где-то укрыться, и желательно не в мусорном баке. Он еще раз осмотрел местность — в первых лучах рассвета она казалась смутно знакомой. Табличка с названием улицы привлекла его внимание — он точно был здесь совсем недавно. Склад, круглосуточный магазин, как везде, многоэтажки — ничто не наводило на мысли. Вот если бы было темно, тогда, может, он смог бы перестать щуриться, как слепой крот, и узнал эту местность. Джин накинул на голову куртку, потому что солнце начинало невыносимо припекать кожу — если остаться тут, через полчаса ему светят неслабые ожоги. Пройдя вдоль здания, он остановился, увидев знакомый подъезд. Это был дом Намджуна. Сонный Намджун во фланелевой пижаме с голубыми коалами, должно быть, удивился, когда его разбудил сигнал домофона в шесть утра, и еще больше удивился, увидев грязного, окровавленного и покрытого царапинами от колючей проволоки Джина на своем пороге. — Джин-хен? — спросил он, неверяще жмурясь. — О боже мой, что случилось? — Я все расскажу позже, — устало пообещал Джин, внимательно глядя ему в глаза. — Пожалуйста, можно мне остаться у тебя ненадолго? Намджун молча отошел, открывая дверь шире. Джин буквально ввалился в квартиру, в изнеможении сползая по стене. — Ты ранен? — спросил хозяин дома, приподнимая его подбородок и особенно пристально осматривая дыру на куртке в районе плеча. — Нет, — соврал Джин, фокусируя взгляд. — Все в порядке. Мне нужно в душ, можно? — Конечно, — засуетился Намджун. — Ванная там. Погоди минутку, я найду тебе какую-нибудь сменную одежду. Выйдя из душа в уютной мягкой пижаме Намджуна, на сей раз с розовыми кроликами, Джин почувствовал себя чуть лучше. Если смыть грязь и кровь, это всегда помогает, да и рана в плече уже затягивалась. Но вселенская усталость наваливалась все сильнее, и он уже едва мог открыть глаза. — Тебе не надо на работу? — спросил он у Намджуна. — Сегодня выходной, — пожал плечами тот, сдвигаясь в кровати. — Хен, извини, но я слишком сонный, чтобы раскладывать диван, к тому же он совсем сломался. Давай поспим тут, если ты не против. — Я готов поспать хоть на полу, — Джин повалился в кровать, сразу же укрываясь одеялом. Постельное белье пахло Намджуном, и сам этот аромат внушал спокойствие и убаюкивал. Намджун с другой стороны постели уютно вздохнул, и это было последнее, что запомнил Джин перед тем, как погрузиться в сон. Утро встретило его запахом свежесваренного кофе и полуденным солнечным светом, пробивающимся сквозь щель в шторах. Поднявшись, Джин пошел за ароматом на кухню и нашел там Намджуна, возящегося с кофеваркой. — Доброе утро, хен, — обернулся он. — Кофе? — Нет, спасибо, — Джин обошел его и задернул шторы, погружая кухню в полумрак. Намджун проследил за этими манипуляциями, чуть приподняв бровь. — Голова раскалывается, — пояснил Джин. — Кстати об этом, — Намджун с шумом поставил кофейную чашку на стол перед собой. — Ты обещал рассказать, что с тобой случилось, хен. Пора. — Обещал? Ну, знаешь, как это бывает, — Джин развел руками, осознавая, что вчера был настолько измотан, что ему и в голову не пришло зачаровать Намджуна или придумать себе легенду. — Хен, — Намджун резко поднялся. — Ты меня за идиота держишь? Ты пришел сюда весь в крови, а на плече у тебя было пулевое ранение! Ты вообще в курсе, что я полицейский? Я должен знать, что произошло! Джин молча оттянул ворот пижамы, демонстрируя белоснежное плечо без единого шрама. Намджун, лишь на секунду залипший на ключице, перевел на него недоумевающий взгляд, а после снова распахнул шторы, впуская яркий свет. Джин поморщился. — Твое лицо, хен, — пораженно произнес Намджун. — Несколько часов назад оно было все в царапинах, а теперь… — Опять идеально, — медленно закончил Джин. Смертельная усталость прошедших дней и особенно прошедшей ночи снова навалилась на него. Вот сейчас он должен еще раз зачаровать Намджуна, чтобы он не задавал лишних вопросов. Этого требует закон, который он сам же установил и поддерживал. Люди, а особенно полицейские, не должны ничего заподозрить о существовании таких, как он. Люди должны верить в его богатых родителей в Австралии и в то, что он настолько безупречен просто потому, что богат. Людям полагается видеть его красивую капризную оболочку — а дальше ни шагу. Намджун смотрит на него вопросительно, с нотками страха во взгляде, и Джин сам не осознает, как с его губ срывается то, что он говорит. — Я исцеляюсь так быстро, потому что я не человек. Я вампир. Мы существуем. Полицейский нервно смеется, но видя его серьезное лицо, затихает. — Я лидер сеульских вампиров, и сейчас нахожусь в центре войны с чужаками, — сбивчиво говорит Джин, не понимая, зачем. — После одной из стычек я оказался в твоем районе. Светало, а мне… нельзя быть на солнце, поэтому я пришел к тебе. — Ясно, — Намджун вновь садится за стол напротив него. — И вы… ты… пьешь кровь? У людей? — Да, — просто отвечает Джин, и Намджун отшатывается. — Но я не убиваю. Я… мы стараемся использовать добровольных доноров или покупаем ее в банке крови. Намджун на мгновение сжимает переносицу пальцами, словно в приступе головной боли. Джин почти слышит, как лихорадочно мечутся мысли в его голове. — И банк крови продает вам кровь? Черт… а добровольные доноры — это люди? Они так просто позволяют вам сосать из себя кровь? И как вы вообще ее сосете? У вас есть клыки?.. И почему никто о вас не знает? — Никто не знает, потому что мы зачаровываем людей, чтобы они забыли, — ровно отвечает Джин. — Зачаровываете… типа гипноза? — Да, вроде того. Намджун сжимает виски пальцами, пытаясь переварить информацию, после чего вновь поднимает голову и смотрит прямо на Джина. — Уйди, пожалуйста. — Прости, но сейчас день. Как я уже сказал, я не могу быть на солнце. — Тогда уйду я, — Намджун снова встает и уходит в комнату, откуда спустя несколько минут появляется в джинсах и футболке и хватает с крючка в прихожей куртку. — Хочу, чтобы ты ушел, как только сможешь. Захлопни за собой дверь.***
Солнце уже высоко стояло в зените, когда Юнги, пошатываясь от усталости, спустился к себе. Чимин сонно пошевелился, заворачиваясь в одеяло, но Хосока нигде не было видно. Они вернулись не вместе — Юнги проверял патруль за городом, а Хосок должен был отправиться прямо в клуб после выполнения своей части работы. — Чиминни! — он встряхнул его за плечо, чтобы разбудить. — Чимин, где Хоби? — Не с тобой? — Чимин встревоженно заморгал спросонья. — Может, у себя? Оба прекрасно знали, что Хосок забросил свою комнату наверху с тех пор, как они трое сошлись, предпочитая проводить время с ними в большой кровати в подвале. Не говоря ни слова, Юнги рванулся вверх по лестнице. Чимин, выбравшись из постели, бросился за ним. Хосока они нашли в его старой комнате. Вампир сидел в кресле с ногами, уставившись в одну точку, обнимая початую бутылку виски. Услышав их, он перевел на них мутный взгляд. — Хоби, — Юнги остановился в нескольких шагах от него. — Что ты тут делаешь? Что случилось? Хосок помедлил, прежде чем ответить. — Джиен вчера сказал мне кое-что. Про мое обращение. Он был там. — Он — твой сир? — напряжение в голосе Юнги буквально звенело. — Нет. Это сделал его друг. По словам Джиена, он сейчас в Америке. Но, хен, кажется, со мной тогда что-то происходило. Что-то плохое. Ужасное. Я должен вспомнить, понимаешь? — Уверен, что хочешь? — подал голос Чимин. — Я имею в виду, если это настолько плохо, может, тебе и не нужно этого помнить? — Нет, я… Я должен. Вы же видели, что со мной происходит. Ты лучше всех знаешь, как я теряю контроль от запаха твоей крови. Я сломанный внутри, Чимин. Со мной что-то не так. И я знаю, что ответ кроется там, в прошлом. В том, чего я не помню и не могу вспомнить, как бы ни пытался. Я думал, виски поможет мне расслабиться, и может, тогда… Но все без толку. Я просто вижу какие-то неясные образы, и мне плохо от одного этого. Чимин приблизился и уселся на колени перед креслом, осторожно взяв его за руку и поглаживая длинные пальцы. — Я понимаю. Юнги шагнул к креслу, присел на подлокотник и серьезно взглянул на Хосока. — Есть идея, — начал он. — Если ты так сильно хочешь вспомнить, то… Сладкая вата. — Сладкая вата, — повторил Хосок, поворачиваясь к Чимину. — Что, чего вы оба на меня так смотрите? — встрепенулся тот. — Твоя кровь, — пояснил Юнги. — Она на вкус, как сладкая вата. И она в прошлый раз пробудила у Хоби воспоминания. Возможно, если копнуть глубже и, например, смешать с алкоголем, то он сможет вспомнить больше. — А, — Чимин отстранился. — Ребята, не поймите меня неправильно, пить мою кровь во время секса, когда я готов на все — это одно, но вот так… Я не уверен, что смогу настроиться. То есть, я… — Чиминни, — Юнги оказался перед ним, нежно оглаживая его щеку. — Ты мне веришь? — Не надо, — тот поморщился. — Не буду верить, если решишь применять ко мне свои вампирские штучки. — Я не собирался, — Юнги пожал плечами. — Разве что… — он быстро сократил расстояние между ними и оставил на губах Чимина невесомый поцелуй. — Пожалуйста. — Как устоять перед такой просьбой? — Чимин повернулся к Хосоку, вытягивая из его рук бутылку с виски и поднося ко рту. — Ты же не против коктейля? Это мне не помешает. Хосок кивнул, и на мгновение выражение его лица смягчилось. — Спасибо, Чиминни. — Сочтемся, — подмигнул он, делая большой глоток из бутылки. — Я сниму пижаму, чтобы ты не испачкал ее кровью. — Обними меня сзади, — попросил Хосок Юнги. — На случай, если я не смогу остановиться, или просто, знаешь, на всякий случай. Юнги молча переместился за его спину, обвивая его руками за грудь. Чимин отбросил в сторону пижамную рубашку и присел на краешек кресла, возвращая Хосоку его виски и наклоняя голову. — Жаркое из Чимина в собственному соку готово, — провозгласил он. Хосок кивнул и неторопливо приблизился к его шее, проводя по ней языком, чтобы обезболить. Чимин даже не вздрогнул, когда острые клыки пропороли кожу и первая тонкая струйка побежала вниз по ключице. Хосок поймал ее губами, на секунду оторвавшись от ранки, и вновь вернулся к месту укуса, слегка посасывая. Юнги почувствовал, что что-то изменилось, когда Чимин вдруг резко выдохнул, а Хосок рванулся из его рук, сильнее впиваясь зубами в кожу. Он поспешно притянул его назад к себе, толкая Чимина на пол, подальше. Хосок пару раз дернулся в его крепких объятиях, стремясь вернуться к своей жертве, но Юнги удержал его. — Успокойся, Хоби, — тихо проговорил он ему на ухо. — Это Чимин. Ты не хочешь делать ему больно. Медленно, будто неохотно, Хосок обмяк в хватке его рук. Чимин, сидя на полу, закрывал ладонью рану, из которой быстро сочилась кровь. Юнги ужом выскользнул из кресла и отодвинул его пальцы. — Я помогу, — и быстро, в несколько движений языка, зализал следы зубов Хосока. — Заклей потом пластырем. Чимин кивнул, не сводя глаз с Хосока, который сделал глоток из бутылки с виски и вдруг замер. — Хоби? — нерешительно спросил Юнги. — Нет, нет, нет, — голос Хосока вдруг зазвучал тоненько, словно детский. — Пожалуйста, нет, не надо! — Хоби, это мы, — попытлся его успокоить Чимин. — Мы здесь. — Уйдите, — из закрытых глаз вампира потекли слезы. — Пожалуйста, оставьте меня одного! Юнги с Чимином переглянулись и, не сговариваясь, забрались в кресло по обе стороны от Хосока, заключая его в кольцо четырех крепких рук. Стройное тело несколько раз вздрогнуло, будто пытаясь сопротивляться, и застыло. — Мы никуда не уйдем, — шепнул Юнги. — Мы здесь ради тебя. Расскажи нам. Хосок всхлипнул и начал говорить. * * * Хосок не знал, куда ему пойти, когда его выгнали из парка развлечений. Далеко он уходить не хотел — мама обязательно должна была за ним вернуться, наверняка ее что-то задержало. Поэтому первую ночь он провел, прислонившись спиной к деревянным воротам парка и вздрагивая на каждый шорох. С заходом солнца сильно похолодало, а на нем была лишь легкая ветровка. Случайные прохожие, заметив мальчишку-беспризорника у ворот, отводили взгляд. На следующий день он попытался войти в парк — мама наверняка будет искать его там же, где оставила. Однако оказалось, что у него нет ни билета, ни денег, так что он продолжал ждать у входа. Счастливые дети с родителями входили и выходили. Они смеялись, некоторые ели мороженое или сладкую вату, как у него. Палочка от его собственной ваты до сих пор лежала у него в кармане, и хотя ваты на ней уже не осталось, Хосок иногда доставал ее и подносил к носу. Запах кружил голову, или это был голод — он уже не понимал. Он видел у парка полицейских, но почему-то боялся подойти и сказать, что он потерялся. Ему казалось, что они уведут его и запрут в камеру, и тогда мама точно уже его не найдет. Но когда вечером парк снова закрылся на ночь, она так и не пришла. Начинался дождь, и оставаться у ворот дольше Хосок не мог, поэтому ему пришлось пройти по улице к большому мосту. Под ним он и нашел убежище, в числе многих других бездомных. Мальчик забился в угол, укрывшись в остатках разломанного ящика. В животе нещадно урчало. Он даже подумал, что именно этот звук привлек высокого хорошо одетого мужчину, остановившегося прямо перед ним. Хосок попытался стать еще меньше и незаметнее, но незнакомец вдруг улыбнулся и шагнул к нему. — Привет, — сказал он. — Ты голоден? Пойдем, я тебя накормлю. — Я не могу, — выдавил Хосок, стараясь сдержать урчащий живот. — Я должен ждать маму. Она придет за мной, она обещала. — Он не первую ночь уже толчется у парка, — сообщила мужчине сидящая неподалеку старуха. — Она не придет, мальчик. — Она придет, — Хосок упрямо стиснул зубы. — Не может не прийти. — Давай сделаем так, — мужчина протянул ему руку. — Мы пойдем поедим, а если твоя мама за тобой придет, эта милая дама расскажет ей, что ты ушел со мной и скоро вернешься. Хосок колебался. Мама говорила не ходить никуда с незнакомыми. Но ему так сильно хотелось есть, и что если она не придет до утра? Что если не придет и завтра? — Ладно, — решился он, поднимаясь с земли. — Но потом я должен вернуться. — Конечно, — кивнул незнакомец. — Обязательно. Но Хосок не вернулся под мост ни в тот день, ни на следующий, ни через месяцы. Вместо этого тот человек привел его в тесную комнатку, где всего и мебели было — грязный матрас на полу. Человек ушел, но пришли двое других мужчин. С него сорвали одежду и грубо толкнули на матрас лицом вниз. Один из мужчин удерживал его голову прижатой щекой к полу, пока второй, усевшись ему на ноги, подтянул его бедра к себе, и Хосок почувствовал, как что-то чужеродное толкается в задний проход. Он закричал, но мужчина продолжал растягивать его смазанными пальцами. Боль была невыносимой, и слезы градом катились по щекам, пропитывая грубую ткань простыни. Вырваться или хотя бы пошевелиться Хосок не мог — они были гораздо сильнее, а боль все нарастала. Его мучители о чем-то переговаривались между собой, но от шока слов он не слышал. Внутрь полилась вода, распирая кишечник, и Хосок подумал, что сейчас его разорвет, и может, тогда он умрет и боль закончится. Но мужчины подняли его и усадили ягодицами на ведро, стоящее в углу. Вскрикивая от особо болезненных спазмов, он опорожнил содержимое кишечника, после чего его снова швырнули на кровать, на сей раз лицом вверх. — Что вам нужно? — прохрипел он сквозь душащие слезы. — Пожалуйста, нет! — Расслабься, — велел один из его мучителей, расстегивая брюки. Хосок рванулся вперед, чтобы вырваться, но резкая пощечина отбросила его назад на матрас. Мужчина коленом раздвинул его ноги и толкнулся внутрь, не обращая внимания на его отчаянные крики. В последующие годы их было много — Хосок потерял счет уже на второй неделе. Почтенные аджосси, которые затем вернутся к своей любящей семье, обнимут детей, приласкают внуков, и никто не будет знать, что час назад они членом вбивали маленького мальчика в покрытые пятнами простыни. Хосок почти перестал кричать и вырываться, глотая слезы и до крови закусывая нижнюю губу, когда в его тело безжалостно вторгался новый член. За крики и сопротивление его били, а он не хотел делать себе еще больнее. Боль и так стала чем-то обыденным, привычным. Он покорно позволял промывать себя изнутри и вгонять внутрь большую твердую пробку, чтобы клиентам не приходилось самим его растягивать. Каждый день проходил одинаково: когда не было клиентов, он лежал на спине в своей маленькой комнатке, глядя на паука, плетущего паутину в углу на потолке. Паук был его единственным другом в этом месте, пока его сфинктер или рот растягивал очередной немытый член. Хосоку порой казалось, что он за ним наблюдает, и даже сочувствует, а иногда — что он такой же узник этой комнаты. Вторым хорошим моментом за день был человек по имени Чонвон, приходивший к нему по вечерам с миской риса и стаканом теплого молока. Хосок жадно набрасывался на рис, потому что это была его единственная еда за сутки. У молока чувствовался странный сладковатый привкус, но боль от него притуплялась. Может, именно из-за него Хосоку больше не хотелось сопротивляться и кричать, когда его грубо брал очередной клиент. Чонвон был с ним вполне дружелюбен — он всегда улыбался, рассказывал, как прошел его день, спрашивал о самочувствии. Хосок никогда не отвечал — он вообще почти не говорил с тех пор, как попал сюда, но подсознательно ждал прихода Чонвона каждый вечер. Часов в его комнате не было, однако почему-то Хосок знал, когда Чонвон должен прийти. Каждый его визит отмечал новый день — так Хосок мог считать, сколько их прошло всего. Чтобы не путаться, он каждый раз после ухода Чонвона выцарапывал ногтем маленькую черточку на досках пола. Спустя тридцать, а затем и сто черточек Хосок уже знал, что Чонвон доктор, он счастливо женат, у него двое детей, а в борделе он помогает, чтобы их прокормить. Особое молоко с опиумом — тоже изобретение Чонвона, чтобы ребята в борделе меньше страдали (и меньше сопротивлялись, как позже понял Хосок). От него же Хосок узнал, что он не один такой — всего в борделе имелось около двадцати комнат, похожих на его. Были тут и взрослые мужчины и женщины, и такие же, как он, мальчишки, и девочки. Хосок порой слышал чьи-то крики, доносящиеся сквозь тонкие стены, но никого не видел — он ни разу за все время в борделе не покидал своей комнаты. Конечно, он всегда думал о маме. Сначала — по-детски скучал и верил, что она его найдет. Палочку от сладкой ваты, которая выпала из кармана в тот день, когда одежду на нем безжалостно разорвали, он нашел и спрятал под матрасом. С каждым днем она все меньше пахла сладкой ватой. С каждым днем Хосок все меньше верил в то, что его спасут, и осознавал, что его бросили. Он не нужен. Его мама, которую он любил изо всех сил своим детским сердцем, намеренно оставила его в парке и ушла. Спустя время, когда Хосок уже не мог сосчитать черточки на полу, на смену горечи пришла злость. Она оставила его, и теперь из-за нее он здесь, в этом месте. Из-за нее его жизнь теперь не стоит ничего. Когда Хосока посещали такие мысли, он ловил себя на том, что хотел бы с ней встретиться еще раз. Сломанный, уничтоженный — посмотри, что ты сделала, мама. Может, увидев его таким, она бы поняла, что сотворила. Хосок постепенно взрослел. Из пухлощекого ребенка он превращался в красивого, но худого и изможденного подростка с потухшим взглядом, затем, постепенно — в молодого мужчину. Он не знал, сколько лет он провел здесь, в этой маленькой комнате — он давно перестал ставить свои метки на полу, и все, что для него менялось — это клиенты. И пауки в углу потолка. Самый первый паук давно пропал, но паутина никогда не пустовала — сквозь щели в стенах в комнату проникали мухи, неизбежно попадаясь в липкую ловушку, и со временем новый паук, появившись, обустраивал новый дом, пожиная жертв своего предшественника. Перемена случилась неожиданно. Хосок ждал Чонвона, он точно знал, когда тот должен был прийти, но тот так и не появился, ни в этот день, ни на следующий. Его обычную миску риса ему принес другой человек, суровый и молчаливый. Молока Хосок не получил. На второй день он наконец решился спросить, отметив, как непривычно низко и хрипло звучит теперь его голос. Ему не ответили. На третий день вернулась боль. Не та притупленная, заглушаемая опиумом, а настоящая, которой он почти не ощущал с самых первых дней. Болело все — казалось, каждый сустав выламывает с корнем, низ живота и незаживающий сфинктер полыхают огнем, а каждая мышца в теле тянется до предела и рвется. Хосоку было холодно, его трясло, но вскоре холод сменялся жаром — и снова ознобом. В этот день к нему пришел один из обычных клиентов, но стоило ему прикоснуться к Хосоку, как боль снова отозвалась во всем теле, и юноша с силой оттолкнул его. Удивившись, мужчина предпринял еще одну попытку, и тогда Хосок его ударил. Он вскочил на ноги, лихорадочно наблюдая, как мужчина хватает свою одежду и выбегает за дверь. Ждать пришлось недолго. Двое охранников борделя ворвались к нему почти сразу же. Первый же тяжелый удар заставил Хосока упасть на пол, а дальше его избивали ногами. Он не мог понять, где ему больнее всего — казалось, он сам стал болью. Окровавленным посиневшим куском мяса, который после избиения они бросили на матрас. Кровь струилась по лицу из рассеченной брови, засыхая на нем противной корочкой, вытекала изо рта. Хосок просто хотел умереть, потому что жить было слишком больно. Он цеплялся за эту возможность, как мог. Все эти годы он не раз думал о самоубийстве, но маленькая комнатка с одним-единственным матрасом не давала таких возможностей. Но теперь… Хосок молился, чтобы они повредили что-то важное у него внутри, когда избивали его. Сейчас он просто истечет кровью и все закончится. Он будет свободен. Наверное, прошло несколько часов, когда дверь снова открылась. На пороге стояли двое мужчин. — Я думал, мы чудовища, Джиен, — говорил один из них другому, — но то, что эти люди творят с себе подобными — черт, с детьми! Немыслимо. Мальчик, ты можешь идти. Только тут сквозь затуманенные болью глаза Хосок увидел, что рты у обоих вошедших испачканы в крови. — Енбэ, — подал голос второй. — Я думаю, он не может. Похоже, парень не жилец. Тот, кого назвали Енбэ, выругался, приблизившись к Хосоку. Он свернулся калачиком на матрасе, закрывая голову руками. — Испарина, дрожь, слезящиеся глаза. Я такое уже видел. Они подмешивают детям опий, чтобы они не сопротивлялись. Уебки. — Точно, — подтвердил Джиен. — Пойдем, мы ничем не можем ему помочь. — Вообще-то можем, — вздохнул Енбэ. — Подожди меня снаружи, ладно? — Я в тот момент думал, что он хочет меня убить, — пояснил Хосок Юнги и Чимину, стирая со щек катящиеся по ним слезы. — Я ждал этого, но вместо того, чтобы убить, он обратил меня. И ушел, оставив записку, где было написано, кто я теперь и что мне делать дальше. Подробно. Я жил по этой инструкции долгие годы, пока не встретил вас. — И ты все забыл о том, что было до обращения, — кивнул Юнги, даже не пытаясь скрыть слезы. — Думаю, из-за шока и ломки. Наркотики могут действовать непредсказуемо, поэтому обычно мы стараемся не обращать наркоманов. — Но это было к лучшему, — заметил Чимин, зарывшись лицом в плечо Хосока. Они оба так и продолжали его обнимать, пока он медленно рассказывал. — По крайней мере, теперь мы знаем, что не так со сладкой ватой и запахом крови Чимина, — проговорил Юнги. — Твоя кровь — это что-то, что ассоциируется у меня с домом и временем, когда я был любим и не знал никаких забот. Но она же — с ненавистью к той женщине, которая бросила меня умирать на улице. Из-за нее я оказался там. Я так на нее злился, что единственное, что я не забыл — это ярость. Вот почему, наверное, я убивал всех тех людей. Я просто не мог удержаться. Прости. — Нет, — тихо ответил Чимин, обвивая его руками еще крепче. Его глаза тоже были полны слез. — Ты не виноват. Мне так жаль, Хоби, что с тобой случилось все это. — Ребята, можете оставить меня сейчас? — спросил вдруг Хосок. — Мне надо многое осмыслить, и лучше мне делать это одному. Юнги и Чимин протестующе напряглись. — Я буду в порядке, обещаю. Просто мне нужно подумать.