Заключение в Аркхэме

Джокер приоткрыл глаза, медленно, словно нехотя, отходя от глубокого медикаментозного сна. Сознание возвращалось неспешно, память включалась обрывками, кружила перед глазами без привязки ко времени, отчего хотелось выпутаться из ее круговорота и хоть как-то прояснить ситуацию. Но контроль над телом еще не вернулся - эта часть мозга обычно просыпалась последней, особенно после инъекций в Аркхэме. Здешние врачи предпочитали сознательных, но обездвиженных буйных пациентов. Прояснившееся зрение подсказало, что он все еще в лечебнице, в одной из палат. Белые пятна стен, выбеленный потолок - слишком скучные, слишком больничные, высасывающие силы и возможно сводящие с ума, какая ирония, цвета. Яркая лампа над головой свидетельствовала о том, что он был не в своей камере, о чем он уже догадывался по голым стенам. Больше ничего рассмотреть не удавалось. Голову удерживал металлический обруч. Об этом свидетельствовало вернувшееся за зрением осязание. Оно же подтвердило и присутствие узких, но прочных, ремней на запястьях лодыжках, и широкого, обхватывающего за талию. Пальцы рук также были прочно зафиксированы, и их подушечки щекотали тонкие провода. Последний ремень удерживал Джокера за шею, не позволяя повернуть голову, но не мешая дыханию, хотя говорить удалось бы с трудом. Вокруг головы вилось облако проводков, напоминавшее рой мошки, который едва-едва улавливаешь боковым зрением, но никак не получается рассмотреть напрямую. Джокер закрыл глаза, медленно и долго мигая, все еще пытаясь окончательно очистить сознание и вспомнить, что с ним случилось до того, как он очутился в палате интенсивной шоковой терапии Аркхэма. Сознание услужливо продолжало подсовывать старые воспоминания, обычно даже не связанные с это психушкой. Джокер улыбнулся, не открывая глаз, с губ сорвался смешок. - Рад, что вы в хорошем настроении сегодня. *** Джокер нехотя открыл глаза. В поле зрения попал белоснежный как и все остальное халат врача. Лица видно не было - доктор возился со стоявшим рядом с койкой прибором. Джокер не видел начиненный проводами и усеянный табло, датчиками, кнопками, рычагами и рукоятками аппарат, но он знал его, помнил. И сейчас память услужливо нашла нужное воспоминание в глубинах сознания, показав во всей красе картинку с одного из прошлых его здесь пребываний. Доктор выставлял нужные ему параметры неспешно, видимо ожидая, когда пациент окончательно придет в себя и сможет осознавать происходящее. Закончив с прибором, он повернулся к Джокеру, все также стоя слишком близко к голове кушетки, лишая Клоуна-Принца возможности его увидеть и рассмотреть. Несколько проводков сдвинулось с места, безжизненно повиснув, другие заняли из место, едва ощутимо касаясь белоснежной кожи, щекоча этим невесомым касанием. Отключенные проводки исчезли из поля зрения, но сзади и сверху опустился закрепленный на вращающемся основании полу-шлем. Доктор профессионально и быстро опустил с металлического обруча два фиксатора. Латексная перчатка коснулась бледной кожи, растягивая веки левого глаза, иглы-лучи надежно зафиксировали их, заставив Джокера дернуться, когда организм утерял контроль над возможностью мигнуть, и сорвав с его губ очередной смешок. Когда доктор повторил в те же два лаконичных движения ту же операцию с правым глазом, Джокер, наконец, смог выдавить с пересохших в бессознании губ: - Быстрее. - Спасибо, что напомнили, - в голосе прозвучала усмешка, чему Клоун-Принц не удивился - врачи любили видеть его здесь. С обеих сторон головы поднялись фиксаторы и замерли точно на уровне разрисованных смазанной краской губ. Перед раскрытыми глазами мелькнул деревянный кляп, испещренный оставленными зубами бороздками. Джокер знал, что это были следы его собственных зубов - в Аркхэме для каждого пациента палаты интенсивной терапии был свой набор инструментов. - Ну же... - С радостью, - с его губ успел слететь еще один смешок прежде, чем между разжатыми зубами встал кляп, надежно зажатый в фиксаторах, заставляющий на краткий миг сосредоточиться на дыхании. А в следующий миг полу-шлем опустился на лицо, скрывая его под своей уродливой причудливой маской. Открытых глаз коснулся лед, заставив тело непроизвольно вздрогнуть. Провода обруча и шлема соединились и зафиксировались, завершая конструкцию аппарата. В следующую минуту доктор повернул включатель на аппарате. Пациент №8008 вздрогнул от пробежавшего по телу разряда. Потом его мышцы напряглись, натягивая ремни-фиксаторы. Зубы впились в дерево кляпа, добавляя новые царапины к старым. Губы, насколько это было возможно, растянулись в улыбке. *** Джокер привычно и внутренне уже ожидаемо ощутил легкий разряд, прошедший через прибор, работавший по принципу нарастания мощности. Первый робкий лучик-маячок пробежал по зеленым глазам, осыпаясь видимыми лишь сознанию искрами. Ответный ему сигнал уже спешил сверху, пробираясь через кожу головы, шевеля каштановые с зеленью волосы, заставляя их подниматься и отдаляться каждую волосинку одну от другой. Этот разряд уже проник через кости черепа в голову, прошелся щекочущей и раздражающей волной по поверхности головного мозга - ощущение словно твоя голова чешется изнутри, словно кто-то залез внутрь и водит по обнаженным нервным окончанием пока еще невесомым пушистым пером. Третий встречный сигнал, посланный через пальцы, слабый, но ощутимый из-за напряжения каждой клеточки тела, был еще на полпути, когда первые два встретились где-то в сознании Джокера, начали сливаться, расти, сбивать друг друга. Мышцы пробило судорогой - они пытались ответить на все возрастающее количество одновременно порожденных сбитым с толку мозгом сигналов. А потом, когда это число превысило то, что могло обрабатывать тело, каждая клетка просто напряглась, словно перегруженный трос, готовая в любую секунду либо оглушительно взорваться, либо уже ответить на сигнал определившегося сознания. Рассыпаемые перед глазами искры заставляли зрачки дергаться, сокращаться и расширяться почти в одно мгновением, раздражая глазные мышцы, удерживая глаза на линии взгляда и не давая закатиться. Раздражением первых мгновений сменилось нарастающим напряжением, которое почти сразу переросло во все усиливающуюся и усиливающуюся боль, от которой не удалось скрыться если бы даже очень захотелось, если бы даже от этого зависела его жизнь. Хотелось одновременно кричать и плакать, тело, скрученное судорогой, гудело. Зубы сами впились в кляп, сжимаясь в большей части от все той же судороги. И лишь губы Джокера отражали то, что сейчас происходило в его сознании. *** Он привык быть здесь. Привык к тому, куда его вышвыривала шоковая терапия, которая сейчас разрывала на кусочки сознание в его теле. Здесь, в глубине его настоящего сознания, внешний электрический поток отражался бесконечным гулом, искрами и вспышками. Джокер и здесь чувствовал то, что испытывало его тело там, снаружи. Только здесь он при этом мог смеяться, кричать и плакать одновременно, осыпаемый искрами электричества, горящих повсюду еще с той ночи костров и взрываемых где-то в бесконечной высоте осколков теперь уже навсегда теряемых воспоминаний. Слышать далекие взрывы, шипение проводов и собственных нервов, прерываемое сиренами невидимых машин. Здесь он был счастлив и каждый раз хотел и не желал сюда попасть. Здесь его ждал он сам, и здесь его непременно встречал Артур Флек. И тогда он прятал Радость в своем сердце, закрывая его собой от царившего вокруг них безумия. *** Секрет ли шокового аппарата или изменившаяся тогда на машине сущность, но что-то вынуждало его оставаться в сознании все то время, что шел сеанс. И даже потом, когда доктор отключал прибор, один за другим отсоединял провода, отключал системы, записывал в карту показания. И неизменно встречался взглядом с ясными зелеными глазами пациента №8008. - Хотите еще раз, доктор?