Обморожение

      Сложно было понять, сколько времени уже прошло с начала бури. Все как-то изменилось. Восприятие реальности стало другим. Мир сузился до размеров полусферы Нового Вифлеема. И люди стали иными. Ари пугал их взгляд. Пустой, отчаянный, непонимающий. Фанатичный.       Становилось слишком много веры. Проповеди этого христианского зелота, лорда-епископа Энтони Торольда становились все радикальнее, все настойчивее. Они вгрызались в мозг, и уйти от них было невозможно. С каждым разом, с каждой речью, которых Аарон хоть и критиковал регулярно мысленно, высмеивал, но они все сильнее вклинивались в сознание. Порой Ливитт начинал ловить себя на мысли, что креститься при любом случае становится уже привычным, а губы сами начинают шептать ту или иную христианскую молитву при случае. Конечно, это все было приспособленчеством и лицедейством. Но Ари боялся, что маска актера прирастает с каждым днем все крепче к его истинному лицу и к его свободному от глупых верований разуму, как считал он ранее и чем всегда гордился.       Однажды он, намеками, разумеется, поделился этими мыслями со своим, пожалуй, что все-таки товарищем, Гасом Несбиттом. Но тот, едва уловив скрытые мотивы, тотчас же побледнел и заозирался, а потом злобно зарычал-зашипел - Аарон еще никогда не видел спокойного и выдержанного в общем-то Несбитта в таком виде. Более того, он даже имел гордыню относиться к умному инженеру с некоторым превосходством. Мол, тот, конечно, образованнее и компетентнее, но Ливитт-то хитрее и предприимчивее! Вот и в тот раз Гас поставил Ари на место, вернул на бренную землю, виртуозно создавая такие бранные изощренные конструкции, которые и не всякий пьяный боцман сможет выдать. Ари много, оказывается, не знал не только в механике, но в и жизни Нового Вифлеема. А молчаливый и прозорливый Несбитт о многом услышал и о еще большем догадался. Нельзя было даже намеками поднимать сомнение в вере. Торольд за эти дни уже начал вовсю опутывать населением своими паучьими сетями. Нескольких недостаточно рьяных жителей уже публично осудили на площади перед теплогенератором - кто-то даже получил плетьми по спине. Кого-то заставили покаяться самостоятельно, совершив обряд самобичевания и одновременно выкрикивать псалмы, будто средневекового флагелланта. При полной поддержке Капитана, разумеется: негоже в такое смутное время вносит дополнительные разброд и шатание в рядах горожан. Или правильнее теперь будет сказать - прихожан?       Ливитт снова осознал, что положение его весьма шатко. Если вдруг ситуация в городе станет неспокойной, то он может стать тем самым козлом отпущения. Это подстегивало его вновь и вновь доказывать всем и каждому свое благочестие. Ари даже выбрил усы и подбородок, оставив бакенбарды, желая во всем подражать образу "типичного англичанина". Благо времени во время бури у всех было предостаточно, и потому и брадобрей-доброволец нашелся.       Аарон даже догадывался, почему Капитан решил запустить машину церкви в лице лорда-епископа с несколькими диаконами, среди которых был и тот мерзкий прыщавый знаток датского. Все эти крестные ходы с безумными проповедями не только затуманивали разум простому, в массе своей, народу, отвлекали от того кошмара, который творится снаружи и от тягостных дум о проблемах самого города. Сейчас это помогало и просто занять мнение людей. Ведь раз делать нечего особо, то четыре тысячи человек просто бы слонялись по небольшой территории Нового Вифлеема без дела. Пусть с алкоголем никак, но очень скоро толпы людей просто бы передрались. Мистер Лэнгфорд со всем его морским и экспедиционным опытом отлично представлял себе, что такое множество людей (среди которых значительная часть молодых мужчин) в замкнутом пространстве.       Нет, конечно, за эти дни сделали уже все, что можно было сделать внутри города с имеющимися ресурсами. Все тщательно вычистили. "Храм Божий не должен быть грязным вертепом!" - патетически вещал на это Торольд. В некоторых местах выкопали подземные помещения. Интенсивно следили за теплицей, заложенной еще давно, впрочем, до ближайшего урожая еще далеко - пусть и почва была засажена капустой, компромиссом между питательностью, скороспелостью и неприхотливостью к условиям, но и ей предстоит еще много недель расти и вызревать.       Освещения химическими реактивами особого состава и освящения трудами клира Нового Вифлеема для этого хватало. Но все же с каждым днем Ари начинал сомневаться: быть может, второе и более существенно, чем первое?..       Наблюдатели за внешним миром, за погодой, смогли выяснить, что шторм неоднороден. Периодически в нем даже возникали кратковременные "прояснения", когда ветер немного стихал, а спирт в градуснике слегка подтаивал.       Очень скоро Капитан рискнул в такие моменты приказывать начать вылазки наружу с целью пополнения угля, рыбы, водорослей и снега для воды.       Довольно страшные моменты. Ливитт и другие инженеры посменно обеспечивали работу кое-как отремонтированной "Ютландии", в которой починили ходовую, проверили котел и заделали рваные дыры от последнего путешествия. Работы было много, но Ари не отказывался из-за нее - не только из-за бонусов для работающих по пищевому снабжению (точнее, более слабых малусов) и желания поддерживать репутацию, но и просто из страха проводить большое количество времени наедине со становящейся с каждым часом все более безумной, голодной и набожной толпой горожан. Да, проблема голода стояла крайне остро. И прошлые времена только безумец бы назвал сытыми, но теперь ситуация с провиантом, несмотря на все усилия, становилась драматической. Пайки урезали. Из чахлой рыбешки, водорослей и какой-то мерзкой шелухи на кухне варили мерзостный супчик. Народ начинал роптать. Кто-то даже высказывал мысли, что работающие на кухне женщины и дети подворовывают, но об этом прознал мистер Лэнгфорд и устроил долгую и нудную речь, суть которой сводилось к тому, что он за всем следит, а думать же скверное об единоверцах кощунственно, и в нынешние времена нужно всем сплотиться вокруг общего дела.       И даже в моменты окон в шторме было очень холодно. Даже внутри их паровой махины. Даже подле топки и пыхтящего котла. В нескольких ярдах от них, на стенах машинного отделения конденсирующийся пар застывал инеем и иногда даже небольшими сосульками.       Снаружи же было совсем ужасно. Да, спирт на термометре подтаивал в моменты прояснения, становился вроде бы даже жидким. Термометр показывал около -110 °F. Теплее, чем во время ударов шторма, когда спирт замерзал. Но все равно убийственно для человека. Рыбаки, которые пытались продолбить застывшую прорубь, а потом возились в морозе, буране и тьме с сетями, сменялись каждые полчаса, отогреваясь потом возле печей и жаровней "Ютландии". И все равно потом, не отдохнув толком и не отогревшись, им приходилось возвращаться туда. Ари в который раз убедился в правильности своего выбора: не зря он тогда прикинулся инженером. В рыбаки сейчас определили половину населения города. Остальные лихорадочно долбили мерзлый уголь в шахтах. Пока окно нужно успеть! А ведь в городе запасы топлива и жратвы таят примерно с такой же скоростью, как надежды людей увидеть таящий весенний снег!       У людей были большие проблемы с теплой одеждой. Комплекта кое-как хватало только на смену, работающую снаружи. Тех, кто выходил туда, упаковывали в тряпки, шкуры, ткань и прочую рванину, будто рыцаря на турнир: сам человек не мог как следует все это закрепить на себе, а после же снаряжения становился и вовсе похожим, по словам Несбитта, на Шалтая-Болтая - на странное яйцевидное существо.       И даже несмотря на все предосторожности каждый день люди обмораживались. Большинство отделывались небольшими повреждениями - на "Ютландии" дежурили врачеватели. Но иногда кому-то приходилось что-то отпиливать. Не было обезболивающего или хотя бы дрянного, но крепкого джинна. Крики тогда разносились на все судно. Кто-то умирал - сильно обморозившись, зацепившись за сетку и попав вместе с ней под лед, не выдержав боли или заражения крови после ампутации.       Наверное, каждого тогда посещали и мысли другого плана: меньше людей - больше еды и теплой одежды.       Иногда добытчики не успевали спрятаться в городе, когда шторм усиливался. Температура в таком случае понижалась очень быстро и резко. У людей не было шансов выжить, если в течение приблизительно получаса бригады не успевали добежать до Нового Вифлеема или хотя бы вернуться в шахты, в последних хотя бы была надежда дотянуть до кратковременного потепления, а не сразу околеть, застыв гротескной ледяной статуей, как происходило с несчастными, оказавшихся на пике шторма в ледовых пустошах.       Ари вновь и вновь радовался, что он внутри проклинаемой им при ремонте, техническом обслуживании и управлении "Ютландии". Пердящий, смердящий и чадящий гроб на колесах. Но зато теплый, с запасом угля, а котел при необходимости можно было форсировать, нагнетая воздух мехами в топку и раскаляя котел до каления и доводя давление до красной зоны. Страшно и рискованно, но давало хоть какую-то возможность выпутаться из плясок с белой смертью.       Пока форсировать им не приходилось, не было настолько плачевных ситуаций, чтоб неоправданно рисковать, но уже бывали случаи усиления шторма, когда Аарону изрядно приходилось портить себе нервы. Кто-то даже тогда заметил его трусость и мандраж, но Ливитт отбрехался тем, что взволновался о судьбе тех несчастных, которых они не смогли подобрать на своей посудине и обрекли их на гибель там, на льду. Пожалуй, те рыбаки до последнего верили, надеялись, когда буран усиливался, а тусклый сумеречный свет откуда-то со стороны неба, и так рассеянный тучами в последние недели, пропадал и вовсе, поглощенный ледяными иглами и снегом. Их бросили, и следующим мог стать каждый...

***

      - Рождение Твое, Христос, Бог наш, воссияло для мира светом знания. Ибо во время его служащие звездам были научены звездою же поклоняться Тебе, Солнцу правды, и знать Тебя, Восток свыше. Господи, слава Тебе!..       Наступало Рождество. Праздником и не пахло. Хотя Ари и не припомнил, чтоб и ранее этот день был для него каким-то выдающимся или счастливым. Ну родился пророк христиан - и что? Ему-то что с того? Это у богатеев увеселения, праздничные застолья и красивая жизнь. А у него или работа, или бутылка дрянного пойла.       Но сейчас же не было даже тогдашнего намека на торжество. Глубокий низкий голос епископа мрачно чеканил слова тропаря. За его мощным гласом следовал кроткий тихий шепот тысяч молящихся горожан. Ливитт готов был признать: Торольд словно был ледоколом, безжалостно разламывающим лед страха и раскрывающим холодное море надежды. Вслед за ним, могучим и бесконечно уверенным в себе, шли в фарватере суденышки поменьше. "А где же Капитан, мистер Лэнгфорд?" - задался вопросом Ари. Аарон опасался священника и считал того если не фанатичным безумцем, то умелым лицедеем, использующим ситуацию себе на пользу. Однако в отсутствие харизмы и способности внушать жителям одновременно и веру, и надежду, и богобоязненность, причем, в последнем упор, скорее на "боязненность" - в отсутствие этого епископа было затруднительно обвинить. Но куда и к чему все это приведет их?..       Когда очередная молитва была прочитана, началось, наконец, то, что для Ари было очевидным. Популистский шаг. Начали раздавать еду. Как в прежние дни Британской Империи, когда высокородным лордам нравилось играть в щедрость и великодушие, когда они изредка организовывали раздачу пищу в трущобах, так происходило и ныне. Народ встретил разносчиков теплого хлеба радостными возгласами и церковными гимнами. Священник достаточно выдрессировал население. А разносили еду его непосредственные помощники, число которых становилось все более значительным. Это были люди в грубых робах из мешковины, в которой раньше хранили давно закончившийся сгнивший картофель, отдаленно их одеяния напоминали монашеские. И, конечно, поверх они цепляли на себя кресты и вериги. Ари видел, что многие из сих приспособлений оставляли мозоли и натирали кожу новообразовавшимся инокам настолько, что у тех появлялись кровоточащие незаживающие раны. Они жаждали перенести шрамы с их душ на их бренные тела, очистившись от грехов. Цепи лязгали, фанатичные блуждающие взгляды рыскали по толпам горожан. Ари расфокусировал взгляд и с отсутствующим выражением лица делал вид, что бормотал псалмы вслед за непрекращающим вещать Торольдом. Вот и ему в руки опустился солидный кусок хлеба. Щедро. Хлеб стали выпекать не так давно, когда руководство поняло, что рыбешки и водоросли в чистом виде сводят народ с ума. Впрочем, хлеб состоял из тех же водорослей, причем не из нормальных, а из подгнивших листьев вместе со всякими ризоидами и спорангиями (Ливитт сообразил, что это было нечто подобное корешкам и плодам с семенами у нормальных растений). Все это измельчалось в труху, к которой присыпали размолотую кору найденных здесь чахлых редких карликовых деревец. Ари не знал, какую еще дрянь добавляли в хлеб. Он горчил. Но все же это был хлеб. Хоть и плохо напоминал по вкусу настоящий. Но настоящий Ливитт ел целую вечность назад, так что уже и не мог вспомнить толком вкус оного. Пожалуй, подобное могло бы сказать большинство жителей. Аарон сожалел, что к хлебу никто им вина не даст. Оно будет весьма символичное: в канистру с водой Торольд прилюдно вылил немного мутной жижи из бутылки собственного запаса. "Интересно, все эти церковники выжрали остальное?"       Ари думал, что после всего вот этого, после преломления хлеба и испития вина-крови Христовой их отведут в столовой и организуют рождественский ужин. Однако лорд-епископ попотчевал их очередной проповедью, в которой поведал о святых мучениках, истязаемых голодом, куда как более жестоким, чем тот, что настиг Новый Вифлеем. Намек был ясен и очевиден. Полуголодных их отправили спать.

***

      Очень скоро Ливитт сквозь голодное отупение и вялость вспоминал те дни со светлой тоской. После Рождества ситуация с продовольствием стала стабильно ухудшаться. В течение последующих двух недель дважды снижали нормы. Теперь работающий житель довольствовался полуфунтом убогого хлеба из водорослевой муки и каких-то опилок и тремя унциями рыбной мяса, причем последнее щедро разбавлялось всякой требухой. Иногда везло и доставалось немного побольше еды. Но разве возможно нормальному человеку на таком прожить?.. Те же, кто не вызывался в наряд на работы во время окон, вообще содержались на уменьшенном в два раза пайке. Смертность в последние дни резко возросла. Ливитту уже было все равно, и он не особо интересовался происходящим. Умер Пресман. Еще несколько человек, которых Ари знал шапочно. С начала шторма, а он все никак не стихал надолго на протяжении, получается, почти месяца, в Новом Вифлееме скончалось от голода, болезней и травм около двух сотен человек. В основном, конечно, это были дети. Мертвых просто выносили в холодные тамбуры города, а когда буря успокаивалась - равнодушно выбрасывали в снег. По крайней мере, так объявлялось людям. Конечно, это называли не выносом мусора, а просто погребением в снегу. Служки Торольда, конечно, читали заупокойные молитвы. Самому епископу не с руки бегать ради каждого околевшего безродного дитенка.       Иногда Ари слышал намеки и скрытные разговоры. Возможно, ему и казалось, конечно. Да и потом люди, замечая внимания, просто продолжали, видимо, молиться. Но у него возникало стойкое впечатление. Что все чаще раздавались неуверенные шепотки о том, что трупам можно найти более интересное применение, чем оставлять их лежать в снегу. Ведь и священник утверждал, что о мертвых скорбеть не следует - ведь те при жизни, коль были истинными христианами, будут воскрешены, как было воскрешен Иисус. А раз так... Почему бы им не помочь еще чем-нибудь живым?       А еще народ начинал роптать. Проповеди Торольда и увещевания его пока помогали вроде как. Но многие чувствовали, что до безумного и бессмысленного бунта остается немного. Не против епископа, вовсе нет - к неудовольствию Ливитта, многие-то как раз были его фанатичными последователями, даже те, кто не входил в среду этих новых монахов. Люди искали утешения - и священник говорил им то, что они жаждут слышать. Но голод был силен...       И поэтому во время одной из проповедей на помост вывели трех отощавших до торчащих костей человек. Впрочем, Ари выглядел сейчас подобным же образом. Как и почти любой житель. Люди были со связанными руками. Никто из них не был знаком Аарону.       - Вы знаете, кто это? - Рявкнул Капитан, выйдя из-за спины священника. - Это наши горожане. Наши соседи и товарищи. А вы знаете, что они сделали? Они предали нас. Они предали веру. Они воровали со склада провиант. Они считают, что нуждаются больше в пище, чем мы. Они решили за вас. Они набивают брюхо, пока мы голодаем. Вам нравится это?       - Не-е-ет!!! - Взревела толпа.       - И что мы должны сделать с этими мерзавцами? Простить? Терпеть дальше?       - Не-е-ет!!!       Тут Лэнгфорд отошел, и начал говорить Торольд.       - Мы, христиане. И не должно нам поддаваться порочной гневливости и мстительности. Заповедовано нам любить ближнего, и подставлять другую щеку. Но сказано Иоанном Златоустом, чтоб не мстили мы за себя. И мы не будем мстить! - Епископ повернул голову в сторону выдохнувших и слегка расслабившихся узников. Священник изменился в лице и крикнул. - Но сказано там - дать место гневу Божию. "Ибо писано: Мне отомщение. Аз воздам, глаголет Господь!" И продолжая благую мысль Вселенского святителя, скажу вам я: мы не будем мстить за себя. Мы не будет карать ради нашего пожелания. Грешно то. Не нам судить.       - Но мы, прихожане храма последнего, нас ведет Его воля. Не мы-человеки мстим. А Он через нас! Так должно же наказать нечестивцев! - Торольд вдохнул побольше воздуха. - И мы освободим сих вероотступников. А вероотступники те, кто промышляют против братьев и сестер своих во Христе. Отпустим мы их, коль не хотят они принимать законы наши. Не желают быть они в Храме нашем, потом и кровью выстроенным. Алчностью и пороками обуздаемы они. Не место таким здесь. Освободим мы их.       Ари разглядел злорадные и кровожадные ухмылки жителей. Несмотря на отупение разумов, до всех уже дошло, что будет дальше.       - Нет места негодяям с теми, кто трудится ради Спасения. Прогоним мы их из Града. Прочь!       - Прочь!!! Прочь!!! Прочь!!! - Бесновалась толпа, оплевывая трех воров. Люди Торольда вели их к границам города и придерживали излишне разгневанных преступлением жителей.       - Не мы наказываем их! Господь рассудит их и определит судьбу подлецов! Не наша будет воля, коль сгинут они, а Его. И сказать нельзя будет, что я, иль мистер Лэнгфорд, или вы, народ, захотели смерти их. Нет. Так хочет Бог!       - Так!!! Хочет!!! Бог!!!       - Хотите вы, чтоб негодяев таких впредь не было, и сохранность града нашего была неизменной, люди? - Вопросил Торольд, стоя в центре толпы.       - Хотим!!!       - Так знайте: есть среди нас истинно праведные рабы Божьи! С ними будем мы идти плечом к плечу! Нашей опорой они будут, нашим щитом. Теми, кто наставит нас на путь истинный и поможет вытащить на суд Божий негодяев! Иноки отныне будут стражами, дружиной под покровительством Архангела Михаила! Слава!!!       - Слава!!!       Воров подвели к дверям. Свист толпы, пожелания отправляться в ад и другие проклятья, куда как более простые и прямолинейные. Теперь уже назначенные стражами монахи избавляли воров от одежды. Худые, голые, голодные. Затравленным взглядом смотрели они на жестокую толпу, обступившую их. Епископ взмахнул рукой. Двери тамбура открылись. Стражи пинками выгнали туда несчастных. Двери захлопнулись. А потом послышался скрип и лязг открываемых наружных дверей. Все сразу же ощутили, как даже через закрытые двери тамбура проникает холод. Стражи, изгоняющие воров, были одеты во многочисленные шубы, но и у них было немного времени, чтоб выпереть обреченных за пределы Нового Вифлеема, прежде чем иноки сами замерзнут.       Ари не видел всего этого действа - он стоял вдали. Рев толпы, громыхание голоса Торольда - это он слышал. Но сытый глухой хлопок закрывшихся внешних дверей он разобрал. Казнь состоялась. Обвиненные в воровстве продуктов были изгнаны. Теперь их ждала лишь смерть во тьме и буране. Зверь шторма пожирал их, со смакованием высасывая теплую жизнь. Горожане Нового Вифлеема бесновались в фанатичном припадке, преисполняясь радости и глубокого удовлетворения. Тела были голодны, но Зверь был накормлен. Надолго ли?..

***

      В ночь после изгнания преступников Аарона назначили в дежурство. Выездов за пределы города не ожидалось, а дежурный же считался работающим, значит, получал право на соответствующую пищевую норму. Ничего интересного не происходило, Ливитт, как все дежурные и поступают, втихаря легонько продремал около одной из топок. Во время обхода он заглянул в угольные бункера, где хранились запасы всего добытого топлива.       Огромные корыта пару недель назад были заполнены до самого верха углем. Теперь же темные глыбки виднелись лишь внизу. Бункера показали дно.