***
Слышится такой уже привычный звук будильника, и Чангюн спешит встать с постели, недовольно подмечая, что даже не потрудился вчера переодеться, отчего одежда сейчас была не в лучшем виде. Он потягивается до хруста позвоночника и быстро скидывает нужные вещи в рюкзак, чтобы взять его сразу же, как только он сделает все утренние дела, и уйти, дабы не иметь счастье встретить кого-то из родителей. Однако, выйдя из ванной, парень слышит тихие всхлипы своей матери, что доносились с кухни, и из любопытства заглядывает туда, чтобы убедиться. Так и было, и было это совсем не первый раз, и даже не второй, но почему-то именно сейчас Чангюн почувствовал какую-то невыносимую жалость к ней, ведь она же тоже человек, несмотря на всё содеянное. И эту свою черту, видеть человека в каждом, даже не в самом лучшем, Чан совершенно не любил, но ничего сделать не мог. — М-мам? — голос дрожит, но Им, поправив волосы, всё же неуверенно переступает порог кухни и смотрит на мать, что выглядела просто ужасно, как и вся обстановка в этой комнате. Непонятная ссадина красовалась на её щеке, откуда стремительно сочилась кровь, а пол был усыпан мелкими и крупными осколками. Как и ожидалось. Женщина отрывает ладони от лица, и сначала взгляд её кажется таким жалобным, будто молящим о помощи, но стоило ей понять, кто стоит перед ней, как выражение лица мгновенно сменилось на совершенно неприветливое. Будто стоящий впереди человек самый заклятый её враг, отчего бегут мурашки по всей коже, отчего начинает трясти ещё сильнее. — Ты? — слёзы моментально высыхают, а глаз её практически дёргается от вырывающейся наружу злости. Парень делает шаг назад и понимает прекрасно, что он зря подошёл. Что он зря позвал её. Что он зря появился на этот свет, — пришёл поиздеваться надо мной? Как ты и делаешь это обычно, да?! — Чангюн не понимает совершенно, о чём именно она говорит, ведь он никогда не хотел издеваться хоть над кем-то, что уж говорит о родственниках. Он никогда подобного не делал, он никогда даже не думал о том, чтобы сделать что-то такое. Снова беспочвенные обвинения, убивающие всё внутри крики, — всё из-за тебя. Все проблемы в нашей семье исключительно из-за тебя! С самого дня твоего рождения всё пошло наперекосяк, но было столько надежд, что всё изменится. Что однажды всё встанет на свои места, а ты станешь любимым и любящим сыном… Но этого не произошло! — Я не хотел этого… Я не хотел! — слышится звон пощечины, а на щеке Има теперь горит слегка красный след от ладони. Больно. Не так больно физически, как душевно. Сердце будто в прямом смысле обливается кровью, ведь в области груди чувствуется какое-то невыносимое жжение. Хватается за рубашку, сжимая ткань с максимальной, но всё же ничтожно маленькой, силой. Хочется собственными руками раздвинуть рёбра и достать это до безумия болящее сердце, но это невозможно, увы. Парень разворачивается и вылетает из квартиры, глотая бесконечно подступающие слёзы и пытаясь не проронить всё же ни одной капли, ведь в школе его могут неправильно понять и посчитать совсем уж маленький ребенком, что в свои семнадцать совершенно не дружит с головой. Но он терпит и успешно, а уже в учебном заведении его мысли далеко от дома и личных проблем, гуляют где-то исключительно вокруг нового материала, данного на уроках, и обсуждаемых с одноклассниками тем. Им умел отвлекаться от плохого в чьей-то компании хотя бы наполовину, но стоит ему остаться одному, как старательно выстроенная стена спокойствия и жизнелюбия рушится в одно мгновение. Чангюн с головой погружался в учебу, за что внешкольные друзья иногда посмеивались над ним, вспоминая свои те годы. Кто-то выпустился совсем недавно, но Хосок, например, уже пять лет как перестал думать об этом «адском» местечке. Им никогда не жалел, что тратит большую часть своего времени на учебу и работу, а не на «типичные подростковые развлечения», но всё же в глубине души, возможно, он хотел бы отвлечься хоть немного. От серых будней, от формул по математике, от мыслей о том, как же ему одиноко. Несмотря на то, что юноша много с кем общался, у него было несколько лучших друзей, но одиночество всё равно сжирало, оставляя следы в виде мыслей о том, что никому он не нужен. Глядя на чужие хорошие взаимоотношения с родителями это чувство увеличивалось в разы сильнее, ведь кому он может быть нужен, если даже настолько близкие люди не хотят его видеть. Кофейня встречает теплом и тихими разговорами посетителей, а также приветствиями коллег. Чан улыбается всем и спешит снять верхнюю одежду, чтобы, наконец, приступить к работе. Придет ли тот вчерашний странный незнакомец, озарит ли улыбкой снова, или всё же те его слова были лишь одноразовым флиртом? Время идёт, а вместе с этим угасают и надежды Чангюна. Незаметно даже для себя он перестает выводить красиво буквы на чужих стаканах, всё думая о нём.***
У Кихёна никогда не было проблем с работой, с, так называемой, любовью к ней. Юноша всегда с желанием ходил на неё, с удовольствием выполнял все поручения и никогда не жалел, что выбрал именно эту профессию. Мать часто говорила, что маркетолог это скучная, бесполезная профессия, о которой Ки ещё пожалеет, когда выучится и поймет, что работать ему негде. Однако, всё оказалось совершенно не так. Ю практически сразу нашел себе место и с безграничным рвением окунулся в весь этот процесс. Что-то анализировать, общаться с людьми, узнавать новое и собирать всю собранную информацию воедино — это то, что Кихен любил делать всегда, всю свою сознательную жизнь. Но впервые за всю его небольшую карьеру Ю не может собрать свои мысли в кучу и составить отчёт, который должен сдать менее, чем через неделю. И из-за этого он чувствует себя просто ужасно, настроение на нуле, а всё желание делать хоть что-то пропадает совершенно. Какая-то непривычная ему апатия сменяет обычные солнечные дни на самые серые будни, и даже самая любимая еда кажется ужасно невкусной, даже до тошноты отвратительной. Последняя надежда на любимый кофе, а уж если и он не окажется таким же вкусным, как и обычно, то стараться и дальше сделать хоть что-нибудь просто нет смысла. Хотя втайне Кихён больше всего надеялся встретить снова того прекрасного баристу. Такой родной звон колокольчика над дверью, и Кихён как-то расслабленно выдыхает, хоть голова всё ещё и была загружена рабочими проблемами. Он подходит к стойке, но разочарованно замечает, что Чангюна здесь нет, и вообще поблизости его не видно, что кажется немного странным, но не будет же Ки стоять тут неизвестно сколько и ждать, что выйдет тот, кого, возможно, здесь в принципе нет. «Было наивно полагать, что он действительно будет ждать меня». — Мне, пожалуйста… — парень, которого Ю видел несколько раз и раньше, приветливо улыбается, ожидая, когда услышит выбранный посетителем заказ, но Кихен не успевает договорить фразу, ведь его мгновенно перебивают. — Здравствуйте, добро пожаловать! — радостная улыбка растянулась на всё лицо, а недавно обретённый повод для раздумий стоит прямо перед носом Ки. Им Чангюн, что совершенно бессовестно отнял у своего теперь ничего не понимающего коллеги работу, буквально отпихнув его в сторону, ничего толком даже не сказав. Было, конечно, немного стыдно и неловко перед ним, перед пришедшим вновь незнакомцем, но юноша был непреклонен даже перед самим собой. «Я сам, я же сказал, что дождусь». — Что будете заказывать? — краешек губ слегка дёргается от наступающей неуверенности, а щёки краснеют так сильно, что кажется, будто у юноши потихоньку поднимается температура. — Аме… Нет, давай…те латте, — на выдохе и с небольшой запинкой произносит Кихён, выбирая непривычный для себя напиток, но почему-то ассоциирующийся со стоящим впереди, за кассой, работника. Такой же нежный и внешне мягкий. — Сделаю максимально быстро, — Им чувствует не лучший настрой всё ещё неизвестного ему, но кажущегося знакомым целую вечность, поэтому старается не спускать с лица ободряющую улыбку, пытаясь будто через неё передать хоть немного хорошего настроения. И это получается, ведь Кихён всё же улыбается в ответ и кивает, занимая то же место, что и в прошлый раз. Как и сказал бариста, в этот раз его не пришлось ждать более пяти минут, а Ки стоял у стойки, едва напиток его накрывали крышкой. До Ю только сейчас доходит, что он снова не сказал своего имени, поэтому также с любопытством вчитывается в надпись на белом картоне. «Всё будет хорошо». Будто писал какой-то совсем маленький ребенок, что совершенно не видел жизни, но Кихён отчего-то даже верит в это, сжимая стаканчик крепче обеими ладонями и делая первый глоток. Невероятно нежный, невесомый вкус, который казался таким сладким даже без сахара, будто на мгновение переносит в теплую домашнюю постель. Кихён слегка щурится и наклоняет голову набок, внимательно смотря на Чангюна, чем снова заставляет того смутиться в очередной раз. — Меня Кихён зовут, — он слегка машет одной уже свободной рукой и уходит, не дожидаясь какого-либо ответа от Чангюна, что стоял как вкопанный и проговаривал в мыслях новое для него имя. Кихён.***
Ю собирается выкинуть стаканчик в урну около дома, как это и сделал вчера, как это и делал обычно, но что-то его останавливает и он сохраняет его, хоть это и было невероятно глупо. Отчего-то эта простая фраза так греет душу, вселяет безграничную уверенность, что Кихён, упоенный от этих нахлынувших эмоций, не выключает свой ноутбук целую ночь, делая «наброски» для будущего отчёта по имеющимся сейчас знаниям. Он также не отрывается от работы и всю оставшуюся неделю, уже окрылённый новыми идеями, подходя к концу раньше срока. Его хвалят за это и выписывают премию за хорошо проделанную работу, а сам же Ю лишь мысленно благодарит не подозревающего о таком успехе Чангюна, которого завтра же хочет отблагодарить лично, ведь до этого у них не было возможности перекинуться хоть ещё парой слов, кроме: «что будете заказывать?» и «приходите ещё». Только вот, неизвестно, сможет ли на следующий день Кихён произнести желанные слова, или возможности такой не представится?