Чарующая Венди

Венди даже не заметила, как рухнула на пол, потеряв всякую способность стоять на ногах. Она слушала то, что рассказывала ей Пирсон — это были скудные подробности случившегося, — но слова, казалось, предназначались кому-то другому, не ей: столкновение с ледяным айсбергом; ни одного корабля в непосредственной близости; "Титаник" быстро затонул; женщины и дети спасены, но не все; немногие спасены; выжившие на сейчас на "Карпатии"; остальные, более полутора тысяч, мертвы. Она знала, что Джереми погиб. Он не стал бы отнимать спасательные лодки у нуждающихся женщин и детей. Более того, она чувствовала, что он ушел. Никогда прежде она еще не испытывала такого глубокого чувства одиночества. Этот корабль и впрямь называли непотопляемым. Венди ни на секунду не усомнилась в его целостности и безопасности. Было много разговоров о роскоши "Титаника", но ни ее, ни Джереми это не интересовало. Он ехал туда, чтобы просто добраться до Нью-Йорка. Но до Нью-Йорка он так и не добрался и не собирался возвращаться назад. Ее дети потеряли своего отца. Венди запрокинула голову и завыла самым протяжным, пронзительным криком, таящим в себе боль и смятение. "О, Джереми, бедный, несчастный Джереми. Он стался там, где так холодно и так глубоко". Пирсон обняла ее, и обе остались сидеть на полу, качая и успокаивая друг друга. Ничего хорошего из этого не вышло. Венди сразу же охватило такое чувство вины и раскаяния, что она была уверена, что уже никогда не сможет оправиться. Мысленно она уже посылала Джереми на смерть из-за своего собственного предательства. Кто-нибудь, кто был бы далек от смятения ее чувств, сказал бы ей, что это банк послал его в Нью-Йорк, что он уехал бы, несмотря на то, что бы ни происходило дома, что сейчас он был просто в деловой поездке и что обстоятельства и удача будто сговорились против него в тот ужасный день. Но это не помогало. И Венди погрузилась в пучину постыдного отчаяния вновь. Пирсон попыталась немного отвлечь ее. — Мы еще не знаем ничего наверняка, мэм. Возможно, он был одним из счастливчиков. Венди покачала головой. — Если до него и был кто-нибудь, он пустил бы их на спасательные шлюпки. Он всегда поступает правильно, — она вдруг подумала, что у этих двух мужчин в ее жизни было что-то общее. Опасность на море. Если кто-то и должен погибнуть там, в море, так это Хук, не так ли? Еще одна причина для того, чтобы чувство вины почти разъедало ее изнутри. — Офисы судоходной компании срочно затребуют дополнительную информацию. И составят списки выживших, — добавила Пирсон. — Эти бедные люди. Эти бедные, бедные погибшие, — Венди не могла перестать плакать, не только по своему мужу, но и по всем душам на этом корабле. Она крепко зажмурилась, но до сих пор слышала крики и представляла испуганные лица, когда ледяная темнота океана поглощала их. — Что я скажу детям? Что я им скажу? — Венди запаниковала, и ее голос истерически повысился. — Тише, мэм, тише. Они сейчас на уроках, оставьте их, пока вы не будете в состоянии говорить спокойно. — Я так плохо с ним обращалась, Пирсон. Я ужасно с ним обращалась. Я рассказала ему все, рассказала ему о Джеймсе. Я сказала ему, что больше не люблю его, своего собственного мужа. Как ты думаешь, это то, о чем он думал? Ты думаешь, это и есть то последнее, что он вспомнил обо мне? — Нет, мэм, нет. Вы хорошо расстались, мэм, я это знаю. У вас были хорошие дни перед его отъездом, не так ли? Венди энергично закивала, как будто это могло быть правдой. — Это случилось бы, несмотря ни на что, мэм. Сейчас так много пострадавших семей, так много. Это ужасный, ужасный день. Венди не знала, как ей подняться с пола, но в конце концов это удалось. Она чувствовала себя так, словно шла сквозь какой-то туман, мир вокруг казался густым и вялым. Она шла по дому, не зная, что делать дальше. Все напоминало о Джереми. Ей было невыносимо находиться в нем, но она также не могла выйти на улицу, где, как она знала, каждый продавец газет будет провозглашать новости, каждая пара в омнибусе или парке будет говорить только об этом. Бежать было некуда. Ее горе и чувство вины не знали границ, и не только из-за потери, но и из-за того, как это произошло. Венди ничего не ела. В полдень Пирсон уговорила ее выпить чаю, но она выпила только половину, да и то, позволив ему остыть. Около двух часов в дверь позвонили. Пирсон открыла дверь. Это был репортер из "Дейли Миррор", который узнал о том, что Джереми плыл на том корабле. Он хотел войти и поговорить с Венди, но Пирсон резко остановила его и отослала прочь. Рассказать об этом детям было почти невозможно, но ближе к вечеру Венди собралась с силами и села рядом с ними на диван. Они молчали, даже Джейн, напуганная мрачным настроением, которое обрушилось на мать. Она рассказала им все спокойно, спокойно и прямо. Только под конец ее голос дрогнул. Питер и Джеймс встретили эту новость без явного отклика, но их маленькие ручки крепче обняли ее. Некоторое время они сидели молча, крепко обнявшись и медленно раскачиваясь. Питер поднял на нее глаза и посмотрел, слегка улыбнувшись влажными глазами. — Не волнуйся, мама, мы о тебе позаботимся. Мы же твои маленькие мужчины. Она вдруг громко заплакала, всхлипывая от раскаяния. — Мне очень, очень жаль, мои дорогие. Следующие несколько дней прошли словно в тумане. Венди почти не спала, но из-за формальностей, сопутствующих любой смерти была вынуждена идти по пути утомительной обыденности. Это давало странное утешение. Она вынуждена была посетить офис судоходной компании вместе с тысячами других, надеясь, что имена их близких будут в списке выживших. Но имени Джереми среди них не было. Она знала, что и не будет. Они сказали, что нет никаких шансов на каких-либо дальнейших выживших. Было найдено несколько тел, но тела Джереми среди них не было. Его могилой стали бескрайние воды Северной Атлантики. Шли дни, и Венди обнаружила, что к ней стекаются люди, готовые поддержать ее и выразить свои соболезнования. Это были те же самые люди, которые питались сплетнями о ее предполагаемой связи с Хуком и избегали ее раньше. Катастрофа "Титаника" пробудила в них омерзительное любопытство, потребность радоваться собственному выживанию и в то же время общаться с теми, кто действительно пострадал от трагедии. Вскоре ей пришлось ограничить число таких посетителей, многие из которых были настоящими друзьями и оказывали реальную помощь, но большинство из них просто хотели расспросить ее о деталях, которые она, возможно, получила от владельцев парохода. Осталась ли у нее какая-нибудь информация о билете? Какая-нибудь переписка, связанная с "Титаником"? Давали ли Джереми какие-нибудь вещи для плавания, которые он оставил после себя? Нужны ли они ей еще? От их сентиментального любопытства у нее скрутило живот. На каждом этапе она могла представить себе только мрачные глубины, в которые погрузился ее муж вместе со всеми остальными. Вскоре она научилась говорить "нет", когда кто-то приходил к ней. В конце концов она даже снова стала спать, хотя теперь ее сны и были искаженными и колючими, всегда о море, всегда какими-то потерянными. Она просыпалась, испуганная, одинокая и какая-то тоскующая... Банк хорошо поддержал ее. Финансы Джереми, естественно, были в полном порядке, и она стала очень богатой вдовой. У Джереми было много сбережений, больше, чем она предполагала, и теперь Венди могла распоряжаться ими по своему усмотрению. Почему-то это только усиливало у нее чувство вины. Поминальная служба состоялась через две недели после катастрофы, закрытая, на ней присутствовали близкие родственники и друзья. Затем была большая служба в Соборе Святого Павла, на которой она сидела в окружении многих тысяч других людей, пострадавших от трагедии. Все присутствующие сидели в каком-то оцепенении, все еще не в состоянии полностью осознать то, что произошло. Она не могла этого вынести и чуть было не ушла еще до начала, но уважение ко всем остальным заставило ее высидеть службу. Было много обвинений и взаимных претензий, возможно, справедливых к судоходной компании, которой принадлежал "Титаник", к капитану, офицерам, но Венди избегала подобных эмоций. Случилось — значит случилось. Шли недели, потом месяцы, и угрызения совести у нее несколько уменьшились. Действительно, Джереми отплыл бы на корабле независимо от того, была ли она ему неверна или нет. В мутной пустоте ее сознания эти двое каким-то образом оказались связаны, но время сумело отделить реальность от чувства вины. И она нашла утешение в тех днях, когда он еще не отплыл. По крайней мере, им было хорошо вместе. Во многих отношениях она даже стала более послушной женой после его смерти, чем раньше. Вихрь финансовых и юридических вопросов, которые требовали решения, на какое-то время похоронил отсутствие Хука еще глубже. Она снова начала распоряжаться своей жизнью, в ней вновь пробудился интерес к лекциям и концертам. Еще она снова начала поддерживать суфражисток, хотя на этот раз из безопасного места за письменным столом. Однако когда Венди прочитала о частых заключениях Лилли и Олив в тюрьму и о голодовках, которые они там терпели, мужество и дух товарищества снова нахлынули на нее. С вновь обретенной убежденностью Венди регулярно навещала их. С каждым визитом эти женщины становились все более хрупкими. — Неужели ты и дальше будешь через это проходить? — спросила Венди у Лилли в один из таких случаев. Они сидели друг напротив друга по обе стороны маленького деревянного столика. Угрюмый охранник холодно посмотрел на них. Лилли снова оказалась за решеткой за то, что разбила витрину магазина. — Буду столько, сколько потребуется. — Но почему голодовка? Лилли пожала плечами. — Это поможет мне выбраться быстрее. — Только для того, чтобы быть пойманной снова. — Это же кошки-мышки, Венди. Уверяю тебя, я очень ловкая мышь. — Но не очень пухленькая, — вздохнула Венди. — Ах, Лилли, ты такая худая. Лилли насмешливо фыркнула. — Не бойся, Венди. Они настаивают на том, чтобы поддерживать мой вес насильственным кормлением. У Венди мурашки побежали по коже. — Так можно и умереть. — Я знаю. У Олив развился плеврит, разве ты не слышала? Она чуть не умерла. — Знаю. Я навещала ее в больнице. Она замечательная. Вся история с вашим лечением позорна, но политики наконец-то увидят в ваших выступлениях смысл. — Так ли? Мне стало казаться, что в них мало смысла... — Ты очень храбрая, Лилли. Лилли ухмыльнулась. — Но глупая? — Я этого не говорила. — Но ты так думала, — на какое-то время воцарилось молчание. Венди заерзала на стуле. Тюремный надзиратель угрюмо уставился на нее. — Мне очень жаль, Венди. Иногда я забываю, что ты потеряла. Каково это — остаться вдовой? Венди чуть не рассмеялась. — Ах, дорогая моя Лилли... Такт и чуткость никак не дают тебе покоя. Все в порядке, полагаю, в каком-то смысле я достигла даже большего, чем когда-либо прежде. — Конечно, ты права. Ты же можешь снова стать его женщиной. Разве ты не обожаешь его? Венди поджала губы. — Лилли, я потеряла мужа, а мои дети — отца. Это не вопрос восстановления независимости. — Но именно это ты и сделала. Тебе должно понравиться быть независимой. Мысль о том, что она снова будет счастлива, казалась недопустимой. И не знала, что сказать. — Ну что ж… Да... я полагаю. — А как же твой любовник? — Прошу прощения? — Твой любовник? Этот человек, что искал тебя в Кью-Гарденс. Джеймс, не так ли? — Но я... — Ну же, Венди, прекрати. Раньше ты не была такой застенчивой. Я слышала, он даже внес за тебя залог. На редкость полезный парень. В конце концов, есть мужчины, за которых стоит держаться, даже я признаю это. — Он ушел. — Неужели? — Лили удивленно нахмурилась. — Какая досадная помеха! Как же это случилось? — Я... я попросила его уйти. Это все было неправильно, и должно было закончиться. — И что?.. Он действительно ушел? — Да... — в животе у Венди появилась тупая боль. — Ну, конечно же, нет. Любой мог бы сказать, что он был чрезвычайно предан тебе. — И все-таки он сделал это... Теперь я даже не знаю, где он. — Ну так зови его обратно, ради бога! Чего же ты ждешь? Ты больше не замужем, у тебя нет оправдания. Не отказывай себе из чувства вины, Венди. Мы все нуждаемся в небольшом снисхождении, о, разве я не знаю. Он захочет вернуться, поверь мне, — ее голос стал задумчивым. — Я знавала таких людей. — Я не уверена. — Он делал тебя счастливой? — Да. Когда я была с ним, я была счастлива... — Что ж, вот тебе и ответ. Довольно трудно найти удовольствие в жизни, Венди. Когда он постучится, лучше впусти его. Венди улыбнулась. — Ты ужасно мудра для столь юной особы. И напоминаешь мне… — Кого? — Ну, меня, наверное. В молодости я тоже была ужасно мудра. Кажется, я немного потеряла голову с тех пор, как выросла. Ведь так не должно быть, правда? — Да, конечно, не должно. Мы видим вещи наиболее ясно, когда молоды. Но дело не в том, чтобы стать менее мудрым, просто менее открытым. Мы забываем, вот и все. Но мы всегда можем вспомнить снова. Стараться вспомнить, Венди. — Я знала еще кого-то, вроде тебя, Лилли, — Венди улыбнулась. — Она была феей. Лилли даже не моргнула. Только спросила: — И крылья у нее были? — Да... Очень красивые. И, как и тебя, ее тоже иногда сажали в тюрьму. Время от времени, конечно, только из-за ее норова. — Ах, хорошо. Видишь ли, так всегда и бывает. Но я выживу. У меня есть вера. — И у твоих подруг тоже, Лилли. Ты совсем как Динь-Динь. Она выжила, потому что люди верили в нее. — И ты всегда верь, Венди, — Лилли протянула руку и сжала ее ладонь. — Он вернется к тебе, милая. Ты только верь... — Ой! Не смейте трогать друг друга! Все! Визит окончен, — охранник пересек комнату и встал пугающе близко. Венди сжала руку Лилли. — До свидания, Лилли... Та улыбнулась, но ничего не ответила, и охранник выпроводил Венди, снова оставив молодую женщину одну. _____________________________________________________________________________ Венди постоянно обдумывала свой разговор с Лилли, но ничего не могла с этим поделать, даже если бы захотела. Хука здесь так и не было. Вместо этого она направила свою энергию на кампанию — теперь уже совершенно мирную — за общее дело суфражисток. Венди боролась за это из безопасной гостиной, но ее письма и статьи в поддержку избирательного права получили признание и похвалу от многих женщин. Она не могла сказать, что снова наслаждается жизнью, но определенно оказалась вовлечена в нее. Ее дети всегда были ей утешением, и она постоянно стремилась общаться с ними. Венди проводила с ними больше времени, чем когда-либо прежде, и хотя они часто плакали, а ночи проводили вместе в детской, вместе они замечательно справлялись с новой ситуацией в доме. Она больше никогда не закрывала тот потайной ящик с воспоминаниями, и каждую ночь ей снова снились сны. Поначалу они были туманными и слабыми, словно бы тенями из прошедшего времени, тянущимися к чему-то, но никогда не достигающими этого. Но постепенно туманные образы затвердели, и сквозь все это просвечивали две яркие точки пронзительно-синего цвета. Хук был там, в ее душе, и он не оставит ее. Она просыпалась утром, зная, что он ей приснился, думая, что, возможно, он задержался в комнате, и оглядывалась, почти ожидая увидеть его стоящим там, но та всегда была пуста. Конечно, он должен был насмехаться над ней, умоляя о прикосновении, умоляя о снисхождении, но отказывая ей из-за затянувшегося стыда, и упрекая ее, тем более, она все еще чувствовала эти упреки. Так получалось, что мужчины флиртовали и пытались ухаживать за ней, но Венди не обращала на них никакого внимания. Был только один мужчина, и он ушел от нее. Тянулись месяцы. Лето пролетело быстро среди тяжелого горя, все еще пронизывавшего ее. Осень тоже очень скоро перешла в зиму. Венди все еще носила черное. Это был мрак вины, смерти ее брака, брака, который она так неосторожно убила. Наступил привычный и мрачный понедельник. Дети на несколько дней уехали к тете в Суффолк, пока Венди заканчивала оформление наследства Джереми. За окнами шел дождь — холодный, промозглый февральский дождь, который побуждал людей разжигать бесчисленные камины и мало что делать, кроме как запираться в своих домах и закрываться от непогоды. Венди сидела за столом, пытаясь сформулировать слова для очередного адвоката. Она уставилась на бумагу, чувствуя, что разум ее будто онемел. На каминной полке неумолимо тикали часы, которые вдруг задрожали от боя. Взяв их в руки, она посмотрела вниз на позолоченные стрелки, которые неумолимо двигались вперед. Их тиканье, казалось, становилось все громче. Она подошла к комоду, выдвинула ящик, положила туда часы и с грохотом захлопнула его. Венди задумалась... Она услышала какой-то шум. Бах! Снова раздался неожиданно громкий стук в дверь. И снова. Это опять был стук в дверь, громкий и настойчивый. Почему бы не позвонить в колокольчик? Она была в доме одна и испытывала искушение не отвечать. Венди осторожно прошла по коридору. Снаружи все еще лил дождь. Ба-бах! Снова стук. Ее сердце забилось так громко, будто теперь это были удары в дверь руками и ногами. Кто бы это мог быть? Возможно, посыльный, заблудившийся и невоспитанный. Но ведь он мог принести новости о детях. Она должна ответить. Отперев засовы, она слегка приоткрыла ее и выглянула наружу. На пороге дома стоял Джеймс Хук...