A Wealth of Intimacies

Намджун никогда не думал, что станет вожаком буйной стаи юнцов, сам будучи еще ребенком, но, когда это случилось, ему пришлось учиться на ходу. Годами он мучительно пытался стать хорошим лидером и альфой, медленно учился ответственности, и ему нравилось думать, что у него получалось все лучше. Но это не меняло того, что он однажды потеряет стаю. Все началось с Тэхёна, чей парень-альфа забрал его незадолго до призыва. Все пятеро — он, Юнги, Хосок, Чонгук и Тэ — все равно пошли служить вместе, поэтому потеря Тэхёна немного замедлилась. Они случайно продолжали помечать друг друга — эта привычка прижилась слишком сильно, и каждый раз Намджуна сбивала с толку горечь чужого запаха на коже Тэ. Инстинкт вернуть его обратно просыпался от этого вновь, нутро бунтовало, в груди рождался невольный рык — эгоизм и собственничество, а затем Тэхён вдруг вздохнул и пожаловался, как ему не терпится поскорее закончить службу, сбежать и обменяться запахами с партнером. Тогда Намджун понял, что они друг другу больше не принадлежат. Все же нахождение бок о бок с ним после его потери немного помогло смягчить синдром тоски, в особенности мысли о маленьком несчастном лисенке среди игровых автоматов. Теперь тот лисенок был найден кем-то другим. Когда они закончили служить, Чонгук времени не терял — у него был целый план по ухаживанию за тем пареньком-омегой из Пусана. Чонгук написал песню — Намджун помог ему, чуть не прослезившись, когда впервые услышал демо. — Нужно доработать, — сказал он. Зубы сжаты, челюсть напряжена. — Дай мне минуту, — попросил он, и Чонгук настороженно следил за ним, когда Намджун выходил из студии, чтобы перевести дыхание. Кто, блять, научил Чонгука писать такие песни о любви? Пиздец. Он вытер глаза. Ебаный пиздец. Чуть позже на неделе они обговорили это наедине, как альфа с альфой. Чонгук хочет привести омегу в их стаю или основать свою собственную? Связаны ли они все еще так же крепко — настолько, что порознь удается провести не дольше недели — как и во всех стаях? Или время пришло? После армии Чонгук вновь отращивал волосы — хотел, чтобы они вновь собирались в пучок как раньше. Когда-то он был таким маленьким, что полностью помещался в намджуново худи. Пухлые щечки превратились в точеные скулы, и он стал намного сильнее вожака. Они оба знали ответ. — Я думаю, что готов, — сказал Чонгук. — Точнее, я надеюсь, что я готов. Я учился у тебя, наблюдал за тобой, поэтому… — Моя помощь больше не понадобится, — горько сказал Намджун. Чонгук нахмурился: — Еще как понадобится. Любая, какую ты захочешь оказать, альфа-хён. Намджун никогда не записывал, не запоминал каждый момент, когда Чонгук называл его альфой, с самого начала и до конца — ему определенно стоило задуматься об этом раньше. Девушка-альфа, с которой встречался Юнги, помимо всего прочего была еще и гитаристкой, занятой собственной карьерой большую часть времени; спустя год с отделения Чонгука она вернулась из мирового тура и ушла в гон от первой же встречи с Юнги. По мнению Намджуна, это было довольно мерзко, а Юнги вернулся из гона с партнерским укусом на шее, блаженный и счастливый. Намджун мог устроить скандал — предъявить ей за неучтивость, подраться, выяснить права, но она ему нравилась. Укус лишь подтвердил то, что они с Юнги знали уже довольно долго — они оба оттягивают неизбежное. Поэтому он отступился — и отпустил его. Им давно следовало разобраться, альфа уже пыталась надавить на Юнги в прошлом, но они оба не могли решить, с чего начать. Они не знали, как отпустить друг друга. В итоге решение за них обоих принял Намджун — увидев укус, он ощутил, как на сердце опустилась нестерпимая тяжесть. Он молча кивнул. Так тому и быть. Пускай. Он велел Юнги не звонить и не искать встречи. Сжечь все мосты. Юнги покачал головой — слишком опрометчиво, ну конечно — но нет. — Не звони мне, — повторил Намджун, и Юнги опустил взгляд. Юнги продолжал присылать ему песни, над которыми работал. Они звучали как головная боль, как резь в груди и ледяной пот после ночного кошмара, а потом перестали. Тоска, обрушившаяся на Намджуна, оказалась хуже чего бы то ни было в его жизни, но оборвать, возможно, самую глубокую связь, какая у него была, было необходимо. В следующий раз, когда они встретились, Юнги — упрямый, гордый мальчишка, самый талантливый на свете — больше не пах как он, впервые за пятнадцать лет. Можно любить по-разному, подумал Намджун, когда они присели в ресторане и заказали пибимпап, ощущая повисший между ними дух утраты. Любовь не всегда бывает романтической. До ухода Юнги он уже потерял Чимина. Его девушка была омегой, и Намджун ясно обозначил, что будет только рад им в своей стае; у нее был свой альфа, считавший абсолютно так же. Намджун не знал, как они выяснили, с кем остаться — не имел понятия до определенного дня — но он навсегда запомнил, как сильно Чимин плакал, когда говорил об общем решении. От рыданий он едва мог вздохнуть, и Намджун крепко прижал его к себе, приговаривая: — Все в порядке, Чимин-а. Все в порядке. Я понимаю и все прощаю. Я понимаю тебя. Все хорошо. Но это было не так. Он не понимал, и Чимин обвивал его руками, плакал и дышал в шею: — Я не хочу уходить. Так не уходи, подумал он. Не уходи. Не покидай меня. Они все же расстались — как два человека, потерявшие последнюю волю жить. В случае с Хосоком они уже решили, что его девушка-бета присоединится к стае, но за три месяца до знаменательных событий Хосок решил его поразить. Намджуну предстояло нечто удивительное и совершенно новое, и тот посчитал, что не должен стоять на пути. Стоять на пути? Намджун совсем не понимал такой логики. Хосок не хотел вмешиваться, Хосок настоял на отделении, но он был дома. Как он мог вмешаться? На тот раз Намджун заплакал. Он потерял слишком много, не мог потерять и Хосока. Но это было не одно и то же, они оба понимали. Без всех семерых уже ничего не могло быть по-прежнему. Запах стаи изменился и стал иным. Комфорт переменился. Намджун чувствовал себя словно командир, вернувшийся с войны лишь с частью отряда. Как и с Юнги, они сожгли все мосты — Хосок всегда хотел пожить в Нью-Йорке, где теперь жили Тэхён и его партнер. Хосок собрался — забрал абсолютно все — и ушел. Хосок ушел, и Намджун спал в его кровати целую неделю, потому что она пахла домом, а потом перестала, не оставив ни следа их стаи. Вот как Намджун потерял свою стаю. Она разлетелась по свету — спустя десять лет и почти пятнадцать с некоторыми из них. Вот так он просыпался годы спустя, пытался поймать их запахи и не мог — не слышал больше шума Ноньён-дона за окном, не чувствовал прижимающегося к шее родного носа в поисках утешения — хотя такое часто ему снилось. Эти призрачные воспоминания, призрачные инстинкты и случайные сны остались с ним до конца его жизни. Они никогда не проходили — вожаки переживали утрату хуже всех. Люди предупреждали его, но он не слушал. Юный альфа, когда-то взявший на себя больше, чем было возможно вынести. Получивший все и все потерявший. Вот так Намджун потерял свою первую стаю. — Создай другую, — бросил ему Юнги. — Я не смогу вас заменить, — оскорбленно возразил он. — Заменить? Кто сказал, что нужно заменить? — Юнги сморщил нос. — Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Другую стаю, Джун-а. Не такую же. Привычка просыпаться и пересчитывать их запахи въелась под кожу так крепко, что он делал это, не задумываясь: даже когда ушел Хосок, он пытался поймать их в медовом мускусе, витающем вокруг, в простынях и пеленках, более свежем и чистом аромате новой жизни. Это сон? Или реальность? Тихий плач раздался в темной спальне, и он встал, прежде чем Сокджин успел даже пошевелиться: — Я справлюсь. Ему нравилось совершать беззаботные прогулки от окна к окну их гостиной на сорок седьмом этаже, откуда открывался потрясающий вид на Сеул, мерцающий огнями, на которые можно было показывать пальцем вслед за ней и ласково негромко говорить. Он беспрестанно помечал ее — она была самым важным, что он когда-либо брал в свои бесполезные руки. — А мы когда-то жили там, — объяснял он, бережно покачивая ее на руках в три часа ночи перед огромным панорамным стеклом погруженной во мрак гостиной. — На другой стороне реки. Юнги-хён всегда хотел там жить. Видишь вот тот дом? Юнги-хён теперь там. Хм-м… давай посмотрим, что тут у нас. Хосок и Куки вон в той стороне, рассмотреть мы с тобой не сможем, но они от нас не так далеко. Тэхен-и? А, сейчас он живет в Нью-Йорке. Очень далеко, да, ты права. А Чимин-и нам отсюда не увидеть. Поверь, я бы очень хотел. Поверь, я бы очень хотел сосчитать их дыхания вновь. Он осторожно потерся носом о ее теплую макушку и вдохнул аромат — смесь его, Сокджина, талька и молока. Ему нужно больше. Ему нужно как минимум еще четыре. Смешно, что он когда-то считал, будто после тридцати начнет высыпаться — это был самообман. — Пойдем, — сказал он. — Нужно положить записку в лоток с обедом, пока мы не забыли.