Совершенность несовершенства

Мир нездоров, мир полон боли и несправедливости, — не уставал повторять старик Мадара. От его занудства тошнило, но куда больше тошнило от того, что самым нездоровым и несправедливым существом на свете был он сам. Он настолько был одержим идеей преобразования мира, что не признавал никаких его норм. Любимым его аргументом было: «вести себя аморально в аморальном мире — не аморально, потому что мораль такого мира ложна, и преступать её — значит возвышаться над ним». Его план был предельно прост: зомбировать весь мир. Сделать так, чтобы никто не совершал зла, чтобы ни у кого не было даже возможности поступить плохо. И тогда должен был воцариться рай на земле. Только вот время отсчёта райской жизни было неопределённо. Мадаре нужны были технологии — очки дополненной реальности, через которые он планировал получить доступ к каждому человеку на планете. На данный момент разработка финального образца только-только подходит к концу. Когда мы только-только познакомились, путь к цели был ещё более неблизкий: старик никак не успевал взглянуть на грядущее благоденствие даже полностью ослепшими от старости глазами… На предприятии трудились ученые, слепо идущие путем прогресса и умевшие не задавать лишних вопросов. Они могли создать аппаратуру, и не более. Поэтому для того, чтобы распространить изобретение в массах ему нужен был управленец. Тот, кто продолжил бы курировать проект и обеспечил его успешное завершение. Старик спас меня, чтобы я сделал за него эту работу, чтобы стал его руками, когда он не в состоянии будет действовать сам. Он планировал заморозить себя и проснуться, когда до воплощения его мечты останется всего пара шагов. Но я сомневался в том, разбужу ли я его, даже если всё пройдёт так, как было запланировано. Я долго думал о том, не был ли он причастен к смерти Рин, но, по-видимому, это было просто стечение обстоятельств. Или старик слишком хорошо шифровался: его след в этой истории я не смог обнаружить ни тогда, ни даже после того, как добился своего уже бывшего поста в антитеррористическом управлении… Только после того, как её не стало, я понял, какое место эта девочка занимала в моей жизни. Самое главное. Она была её смыслом. Всё, что было доброго и светлого в мире, сосредотачивалось в ней, в Рин. Меня сломала не травма, не изуродованное лицо, не тот факт, что к моим жалким остаткам повернулся только Мадара, который видел именно остатки, из которых хотел собрать свою копию. Меня сломала её смерть. Мир для меня перестал что-либо значить. Если Мадара своими больными идеями хотел его спасти, я страстно желал его уничтожить, отомстить. И только память о Рин смогла вразумить меня, насколько это вообще было возможно. Создать мир без боли и зла значило возродить её, оживить, распространить её воплощение на всех и каждого. Может, и у старика был подобный мотив, но он никогда не пускал меня в свою душу. И правильно делал. Наши пути сошлись, и я согласился стать его правой рукой, чтобы в последствии стать им, приближая рай на земле, когда ему надо будет заснуть. План Мадары был банален, но совсем не прост. Нашим ученым требовались передовые разработки других стран. Взламывать секретные базы одну за другой было опасно и глупо. Куда разумнее казалось «взламывать» разработчиков. Всеми доступными методами. Пытки, шантаж, гипноз, «сыворотка правды». К каждому можно было найти ключ. Именно этим я и занимался. Искал людей, допрашивал их, вытаскивал чертежи, схемы, инструкции, запугивал их до такой степени, что они под страхом смертной казни не рассказали бы о том, что слили информацию. Но эта основная работа была за ширмой другой, официальной деятельности в ведомстве, в прочем, не сильно от неё отличаясь. Я проводил допросы и ликвидировал тех, кто мешал родине. Там, где медикаменты были неприменимы, приходилось пускать в ход пытки. Тебе может показаться, что я пускаю пыль в глаза, увязая в самоповторах и избегая всяческой конкретики. Дело в том, что я не хочу, чтобы ты знал об этом. Даже о том, что что-то подобное имело место. Но я обещал. И я не жалею ни о чём — любой, имеющий дело с государственной тайной подвержен риску, и люди, судьбы и жизни которых мне приходилось ломать, это понимали. В этом жестоком отвратительном мире иначе было просто нельзя. Но пусть мне не было жаль, боль я чувствовал, особенно если приходилось долго взаимодействовать с группой людей, в которую я внедрялся. Даже мафия или наркоторговцы были «злом» не из-за своей гнилой сути, а из-за гнилости этого мира. Каждый, даже самый отпетый мерзавец, был человеком со своим смыслом жизни, со своими близкими и любимыми. И поэтому всякий раз, уничтожая мерзость, я уничтожал прекрасное, те лучи света, которые неизменно присутствовали даже в самых тёмных душах. Я сбился со счёта после полусотни убитых мной людей. В конце концов их число не имело смысла, как не имело смысла и то, что происходило внутри меня всякий раз, когда мне приходилось обрывать жизни. Чтобы разгрести грязь надо самому в ней испачкаться. И я пачкался, осознавая, что не просто тону — становлюсь ей, как и обещала мне Тсукири-сан. Переживая не столько за меня, сколько за свою идею, Мадара как-то посоветовал мне завести хобби. Сам он на досуге занимался икебаной, только вот ни одной из его работ я в жизни не видел — старик уничтожал их сразу после того, как завершал. Но искусство было не для меня. Я занялся уборкой. Я собирал мусор в районах, где приходилось квартироваться, на складах ведомственных бункеров, если приходилось задерживаться там по долгу службы. Я словно бы пытался через этот мир очистить себя. Но мусору не было конца, как и грязи, что плескалась вокруг и внутри меня. Ещё одним советом Мадары было воспринимать убийства как избавление людей от тягот этого мира. В моменты излияния мудростей мне всегда хотелось спросить у старика: почему же он не спешит избавиться от «тягот этого мира» себя самого, если они столь невыносимы? Я был бы готов ему в этом помочь, но не спрашивал, потому что прекрасно понимал, каков будет ответ: длинная пафосная речь о том, что он хочет избавить от проблем всех и вся, поэтому борется. Что он собирался делать, если его план удастся, я не вполне понимал. Зато прекрасно понимал, что в таком случае ждет меня. Я должен был бы исчезнуть, перестать существовать, как часть грязного прошлого перед новым светлым настоящим и будущим. Мне не было в нём места — такова расплата за все мои грехи. Эта мысль меня успокаивала, и только она. — Прости, что? — думая, что уши подводят его, переспросил Кимимаро, отвлекаясь от утренней газеты, в которой читал только гороскоп, теша себя надеждой найти в череде одинаковых предсказаний откровенные повторения. — Ты когда-нибудь любил? — повторил вопрос Обито, продолжая, как ни в чём не бывало, размешивать сахар в кофе. — Ты это серьёзно? — откладывая газету, спросил телохранитель. — Да, я это серьёзно, — подтвердил Учиха, встретившись взглядом с собеседником. — Но, если для тебя это слишком личное, не отвечай. — Я ведь отвечу, — усмехнулся Кимимаро. — Только тебе это зачем? Уже планируешь мои похороны? — С твоими похоронами всё уже давно спланировано, будут только самые близкие люди — сотрудники крематория, ну, и я за урной подойду, никаких соплей и долгих прощаний, — вздохнул Обито. — Мне это за тем, чтобы понять, насколько всё плохо с человечеством. — Вот это я в тебе и ценю — оптимизм, — усмехнулся Кагуя. — Да, конечно, я любил. Ты хочешь подробностей? — Только если ты сам не против поделиться, — кивнул Обито. — Или, может, ты хочешь что-то взамен? — Знаешь, — задумался Кимимаро, — хочу. Хочу увидеть этого человека перед смертью. — Просто увидеть? И в чём подвох? — Подвоха нет. Это не так сложно организовать, хотя бы потому что он жив. И ты даже лично с ним знаком. То есть, не совсем ты, но суть, думаю, ты уловил. — Ты ведь сейчас не шутишь? — Вовсе нет. На самом деле несложно было догадаться, верно? — Я, конечно, знал, что все сироты, которых выходил Орочимару-сан, его боготворят, но не думал, что ты входишь в число послушников культа, — проговорил Обито. — Не всем так повезло перейти путь дерьмовому наставнику, как тебе, — пожал плечами Кимимаро. — Орочимару-сама на самом деле восхищался каждым из нас. Он вытащил каждого из пучин одиночества и отчаянья, уже за это нельзя было его не полюбить. — Извини, что сейчас прозвучу, как идиот, но он же опыты на вас ставил? — Да. Но куда больше опытов он проводил на себе, — пожал плечами Кагуя. — Не удивительно, что мы не протестовали. Боль физическая — ничто в сравнении с душевными муками, а от них он умел избавлять, как никто другой. — Ты говоришь о нём в прошедшем времени, как будто Орочимару-сана уже нет, — заметил Обито. — Я просто слишком давно его не видел, и слишком привык к этой жизни, — немного подумав, ответил Кимимаро. — Не к этому он меня готовил. Но рак одолеть Орачимару-сама оказался не в силах. По крайней мере, тогда, когда меня ещё можно было спасти. — Он правда пытался помочь тебе? — Да, конечно. Знаешь, я даже был рад, что оказался болен, потому что дал возможность Орочимару-сама поработать над лекарством. Жаль, что у меня оказалось слишком мало времени… — Кимимаро вздохнул. — Наверное, ты вовсе не этого ожидал, так? Но нет в моей жизни места романтике, соплям и прочей ерунде. Орочимару-сама — мой спаситель, мой отец, мой наставник, мой бог — он моё всё, и больше мне никто не нужен. Учиха кивнул, выражая благодарность за искренность, и Кагуя, улыбаясь, как ни в чём не бывало, расправил опущенную на колени газету и продолжил чтение. Разговор вышел смазанным. Но ожидать чего-то другого было глупо. Большинство агентов вполне сознательно купировали любые проявления романтических чувств или, если это не получалось, прятали их глубоко-глубоко в душе, забивая тренировками и работой. Потому что чувства мешали и вредили как солдату, так и объекту любви. А подставлять под удар дорогого человека и терять из-за чувств рассудок в критический момент не желал никто. У этого пути был только один конец — смерть: либо любви, либо агента, либо его пассии. Либо всех сразу. Такое тоже бывало… — Кагуя, сегодня после обеда я лечу в командировку, — сказал Обито. Решение было очень простым. Если не можешь решить проблему — отстранись. — Мне собирать свои вещички? — не отрываясь от чтения, спросил Кимимаро. Что-то назревало, и он прекрасно это понимал, но нарочито не подавал виду. — Нет. Ты останешься здесь. — Один дома? — Нет. С Дейдарой. — Учиха, тебе совсем крышу снесло, — пробормотал в удивлении Кугуя. — Юное дарование меня терпеть не может. Ладно, я, меня это может даже позабавить. Но он никогда не согласится на няню вроде меня. — Сейчас — нет, но вы с ним съездите в его старую школу, и он передумает. — Ты хочешь сыграть на моих чувствах к господину, чтобы переложить ответственность за эмоциональное состояние мальчика на меня? — проглотив укол обиды, как что-то незначительное, улыбаясь, уточнил Кимимаро. — Именно так, — не моргнув глазом, ответил Обито. — И на сколько ты сбегаешь? — На пару недель, может, больше. Смотря как пойдут проверки предприятий, — пожал плечами бывший агент. — Надеюсь, что твой план сработает. Только звони своей пассии сам. Я заеду за ним, но переговоры вести не буду. Ты получишь, что тебе надо. Сейчас ставить палки в колёсах — не в моих интересах. — Спасибо, Кагуя. Я договорюсь с ним, — кивнул Обито, набирая сообщение секретарю. Неожиданная проверка собственника будет полезной. Плюс когда-то же надо было объехать собственные заводы. Чувствуя, что аппетит пропал и не вернётся, Кимимаро поднялся из-за стола и пошёл в свою комнату, волоча за собой стойку с капельницей. Попытка Учихи выровнять ситуацию казалась ему абсурдной. — Глупый, глупый Обито, — пробормотал он себе под нос, уже лёжа на кровати и прикрывая глаза, чтобы на пару часов провалиться в небытие. Приятный воскресный день, горы за окном то и дело сменялись полями, солнце только-только начинало выходить из зенита, по трассе ехать было не менее двух часов. Накаченный морфием Кимимаро чувствовал себя прекрасно. Его мало беспокоил тот факт, что любая проверка патрульной службы неминуемо вышла бы боком. В том, что он болен и лекарство ему прописали, как правило, с первого раза не верили, но купюры в бумажнике всегда помогали сэкономить время, поэтому можно было лететь вперёд, не думая ни о чём. — Ты перестанешь улыбаться или нет? — проворчал Дейдара, бросив недовольный взгляд с заднего сидения на зеркало заднего вида. — А ты перестанешь изображать вселенскую скорбь? — усмехнулся Кагуя. Его радовал ещё и тот факт, что они с Дейдарой прекратили строить из себя представителей высшего общества, и перешли на «ты». — Смирись уже. Я же смирился. Не может нас папенька одних оставить наедине с самими собой, боится, как бы чего не случилось. — Ты так говоришь, будто доволен, что тебя оставили нянчиться со мной, хм. — Я не доволен, но рад, что не остался один. Всё лучше, чем в окружении капельниц. Не думай, что ты здесь единственный беспомощный ребёнок. — Вот ещё, хм. Ты считаешь, что Учиха решил убить двух зайцев: нашел тебе сиделку, а мне — няньку? — Да, примерно так, — кивнул Кимимаро. Может, затея с поездкой и правда была неплохой. — Тебе грустно, что он тебя бросил? Бросив убийственный взгляд на собеседника, Дейдара снова уставился в окно, делая вид, что следит за пейзажем. Кагуя пожал плечами. Ему было, в сущности, не так важно, о чём переживает мальчик. «Мальчик», — усмехнулся он про себя. Этот мальчик был не сильно моложе его, только вот болезнь и боевое прошлое брали своё. Дейдара бы удивился, узнав, что возраст телохранителя Обито даже не приближался к тридцати, но об этом он не спрашивал, а сам агент не видел смысла поднимать эту тему. Меньше поводов для ревности вызовет. Напряжения между ними и так было хоть отбавляй. — Мама, мы сегодня с Дейдарой вдвоём. Давно ты нас сразу не видела, да? А вот сюрприз! Ну, скажи что-нибудь маме. — Привет, ты как всегда прекрасно выглядишь. Самочувствие, говорят, стабильное. Хорошо, что не болеешь. — Знаешь, без брата в школе стало так тихо. Их выпуск, оказывается, был довольно шумным. Теперь повсюду какое-то уныние. Но у нас тренировки каждый день, так что скучать времени нет. Хорошо, что хотя бы к тебе меня отпустили. — Захотелось навестить вас с Ино. Извините, если не кстати. — Вот и кстати, я же сказала. Надоело уже бегать бесконечные кроссы. А тут хоть повод появился пропустить. Так что спасибо тебе, мама.  — Ино, ты себя-то хоть слышишь?.. — Ой, а сам-то. Как что плохо, так к маме бежишь. Я ещё и виновата оказываюсь. Ну и лицемер же ты, братец. — Да что ты. Я школу, по крайней мере таким образом не прогуливал. — Конечно, ты вообще на занятия не ходил. Самостоятельное обучение, тоже мне. С Тоби только в библиотеке и… Дейдара, прости, я совсем не… — Это не важно, хм. Лучше расскажи маме, как вы сдавали стометровку. — Да, конечно… В общем, мы с Сакурой решили, что… Дальше Дейдара не слушал. Он просто смотрел на маму, стараясь сдержать слёзы. Так далеко и так близко. Два дорогих ему человека были в коме, практически без малейшего шанса на пробуждение. Сквозь стыд юноша поймал себя на мысли, что лучше бы так всё и оставалось. Пробуждение любого из них стало бы болью для всех. А боли близким он не хотел… — Ты скажешь мне, что с тобой происходит? — автобус был практически пустым, не считая их и пары дремлющих бабуль, поэтому Ино не особо стеснялась выяснять отношения. — Зачем ты вообще приехал? Сказал, что к маме вместе съездить хочешь. Хорошо, я собралась, думала, что-то важное, а в итоге ты просто молчал всю дорогу, пока мы в палате были. Знаешь, как глупо я себя чувствовала? А мама… — Мама спит, — отрезал Дейдара. — Не беспокойся за неё. — То есть, за тебя беспокоиться я должна, а за неё — нет? — возмутилась девочка ещё сильнее. — Нет. За меня тоже не надо, — разговор откровенно раздражал пиротехника. Но чего ещё он ожидал? Странно, что Ино не высказала ему ничего ещё раньше. — Но ты всем своим видом говоришь «пожалейте меня, кто-нибудь». Что с тобой, нии-сан? Это же у меня сейчас переходный возраст, нет? Так какого я с тобой тут сюсюкаю? Ты приезжаешь, просишь о помощи, но её не принимаешь. И как я должна себя чувствовать, скажи мне? — Прости, Ино, — под напором Дейдара сдался. Его сестра была права. — Я опять тебя подставляю. Ты не виновата в том, что я никак не могу разобраться со своими проблемами. — Да меня не это бесит, — огрызнулась Ино. — Меня бесит, что ты ничего мне не говоришь. Как я тебе помогу, если не знаю, что случилось? — Ничего не случилось. Просто я пообещал, что приеду навестить тебя, и мы съездим вместе к маме — вот и всё. Остальное — просто мои обычные загоны, вдохновения нет, вот и пытаюсь как-то его найти. — Проблема во вдохновении? — Ино не верила. — И кому ты мог пообещать? Ммм? — Менеджеру, — ответил Дейдара. Это оказалось слишком просто. — Она правда о тебе заботится? — Если что-то не так, я не могу работать. — Меркантильная женщина, — фыркнула Ино. Казалось, что она немного расслабилась. — Менеджеру и положено быть таким, хм, — пожал плечами Дейдара. — Спасибо тебе, что съездила со мной. Мне полегче. Думаю, теперь смогу написать ещё серию абстрактных холстов. Девочка скривилась. — Опять этот шлак. Когда ты уже нормальные вещи делать будешь? — Ты просто не понимаешь, — усмехнулся пиротехник. — Во-первых, это не шлак, и в нем есть смысл, а во-вторых, на это сейчас спрос. — А я ещё Анко-сан меркантильной называла… — покачала головой Ино. — Хватит обо мне, ладно? Расскажи лучше, как у тебя дела? Что нового? — На самом деле, у нас всё, как всегда, буквально неделю назад Асума-сенсей… И девочка начала рассказывать, как учитель по математике вместо контрольной в очередной раз решил провести турнир по шахматам, и в этот раз у неё почти получилось обыграть Сая, мальчика, которого перевели к ним из другой школы в начале семестра. Сложно было сказать, поверила ли она брату, но, видимо, решила, что лучше будет дать ему возможность отвлечься. Но Дейдара никак не мог сосредоточиться на словах сестры, потому что осознание того, что он сказал ей неправду, было слишком ясным и давящим. Словно что-то разорвалось внутри так легко и просто, но очень неприятно. Слушая Ино в пол уха, юноша думал о том, что за сутки успел уничтожить двух из трёх самых близких ему людей. И теперь совсем никому не мог об этом рассказать. — Нии-сан, а что ты лепишь? — девочка на мгновение прекратила рассказ. — Что я леплю? — Дейдара будто очнулся от помутнения. С удивлением он обнаружил в руках хорошо размятую глину. Решение всегда было рядом с ним — стоило только протянуть руку. — Несуществующее животное, наверное. — Скинешь потом фотку? — попросила Ино. — Да, конечно. — Люблю необычное, — девочка одобрительно похлопала его по плечу и продолжила рассказ, как ни в чем не бывало. А Дейдара почувствовал себя немного лучше, хотя неприятный осадок от того, что он не смог честно ответить даже на такой пустяковый вопрос, остался. Но не мог же он сказать сестре, что собирается лепить одиночество и отчаянье. Пусть это будет просто страшный зверь, который никогда не станет для неё реальным. — Дей-чан, наверное, это очень неудобно пытаться что-то лепить в трясущейся машине, — с любопытством поглядывая на пиротехника, предположил Кимимаро. Его настроение и без того прекрасное, будто стало ещё лучше. — Не так неудобно, как пытаться одновременно смотреть на дорогу и мне под руку, — хмыкнул Дейдара, игнорируя неуважительное обращение. Было и правда неудобно, но неловкие мажущие движения только добавляли уродливости существу. — Как же мне приятны твои вежливость и учтивость, — промурлыкал Кагуя. — Как и мне твои, — не замедлил отозваться пиротехник. — Ни за что бы не подумал, что ты и правда ученик Орочимару-сенсея. — Бывший ученик, — поправил Кимимаро. Если совсем недавно подобное замечание нагнало бы тоску, то теперь, казалось, все печали исчезли. — Дей-чан, знаешь, теперь я могу со спокойной совестью умереть. Дейдара не мгновение замер в изумлении он неожиданного душеизлияния спутника. Не зная, как на это реагировать, он просто спросил первое, что пришло в голову: — Неужели для тебя было так важно увидеться с Орочимару-сенсеем? — часом ранее они с Ино вернулись в школу и, к удивлению обоих, застали сцену прощания учителя и ученика, по-своему трогательную и очень неловкую для наблюдателей. Не каждый день увидишь, как взрослый человек целует наставнику руки, стоя на коленях. — Это самое лучшее, что могло случиться со мной, — честно ответил Кимимаро. — Но почему ты так спокойно мне об этом говоришь? — прямо спросил Дейдара, отвлекаясь от лепки. — Это же личное. — Потому что это случилось благодаря тебе — не пообещай ты съездить к сестре, я бы никогда в этих краях не оказался. Но куда больше я благодарен Обито. Он устроил эту поездку и дал нам обоим то, чего нам не хватало. — Ты сейчас пытаешься ему цену набить, или что? — прищурился Дейдара. Думать об Учихе он до сих пор не мог, отгоняя всякую мысль, даже отдалённо заставляющую вспоминать агента. — Да, — открыто ответил Кагуя, беззаботно рассмеявшись. Он давно так не радовался жизни и наслаждался каждым моментом. — Это меньшее, что я могу для него сделать в благодарность за его подарок. — Ты так уверен, что он сделал это ради тебя, а не из своих корыстных интересов? — раздраженно спросил Дейдара. — Даже если и так, одно абсолютно не мешает другому. Он хотел сделать приятное мне, помочь тебе, отдохнуть от нас обоих, завоевать мир, положить конец войнам… Думаю, у тебя куда больше шансов узнать, что творится у него в голове, чем у меня. Не удивлюсь, если он сам не до конца это понимает, иначе бы не сбежал. Не хочу думать о нем лучше, чем он есть, но выглядит всё так, будто он даёт тебе решать, чего ты хочешь. Может, это манипуляция, но и ты не безвольная кукла, так что думай, что тебе нужно. — Спасибо, доктор, — проворчал Дейдара и снова взял в руки глину. Вдохновение словно куда-то пропало. Глупо было полагать, что, действуя по плану Обито, находясь в его машине и с его телохранителем, он сможет каким-то чудом избежать мыслей и разговоров о наследнике промышленной империи… И, всё же, почему он снова сбежал? Почему поступил так трусливо? Первый час, а Дейдара никак не хотел ложиться спать. Убеждая себя, что он обязан заниматься, без устали конспектируя учебники по физике, юноша оттягивал момент, когда ему всё-таки придётся готовиться ко сну. Мысль о том, что он проведёт ночь в доме Учихи, не давала ему покоя, пусть он и не хотел себе в этом признаваться. «Интересно, а чем сейчас занят Обито? Бухает с ТОП-менеджерами завода?» подумал юноша, но тут же, словно очнувшись, ущипнул себя, заставляя вернуться к учёбе. К счастью, голова пока работала и не просила отдыха. На журнальном столике у окна лежал вылепленный зверь, помесь василиска и химеры с четырьмя ободранными крыльями и шестью лапами без пальцев. Одиночество всегда получалось пугающе-красивым. — Дей-чан, — послушался из библиотеки голос Кагуи, — Дей-чан, я кое-что для тебя нашел. Дейдара закатил глаза, попытавшись проигнорировать телохранителя. Тот до сих пор порхал от счастья, словно бабочка, но это было только полбеды, потому что, разливая повсюду свою приторно-сладкую ауру, он активно пытался втянуть в неё временного соседа по квартире. Довольный собой, Кимимаро вытащил из библиотеки некий холст внушительного размера, завернутый в темную плотную ткань. — Смотри же, ну, — потребовал он. Недовольно вздохнув, Дейдара развернулся в кресле, всем своим видом показывая недовольство. — Знаешь, — агент вдруг сменил тон на куда более спокойный, — если ты занят, то не буду тебя отвлекать. Посмотришь потом, когда перестанешь дуться на весь мир. На письменном столе в библиотеке я оставил журнал, там можешь посмотреть всё более детально. — То есть, ты сейчас вытащил эту вещь непонятно откуда не для того, чтобы понаблюдать за моей реакцией? — устало спросил Дейдара. Вопрос прозвучал куда более разочарованно, чем ему бы хотелось. — Поверь мне, дорогой, я прекрасно это представляю, — усмехнулся бывший агент. — И я очень рад, что не позволил Обито всё это выкинуть. В ответ на это Дейдара только кивнул. — Тебе пора пить таблетки и спать, — бросил он телохранителю. — Спокойной ночи. — Доброй ночи, Дей-чан. Уверен, у тебя она будет доброй, — подмигнул Кагуя и, в последний раз оправив ткань на холсте, поспешил на кухню, чтобы выпить положенную дозу лекарств. Хмыкнув, Дейдара отвернулся от полотна, пытаясь снова сосредоточиться на тексте параграфа. Но усталость брала своё, концентрация стремилась к нулю, и юноша поймал себя на мысли о том, что ждёт, пока Кимимаро уляжется, чтобы на ночь погрузиться в беспамятство под действием медикаментов. Глупо думать, что он притащил что-то стоящее, но почему бы не посмотреть? Вряд ли на холсте было нечто, что могло бы серьёзно разозлить или расстроить, так почему бы не проверить? Семь часов утра, бар в центре мегаполиса. Бармен вытолкал из-за стойки в такси пьяных в усмерть постоянников и исчез в недрах служебных помещений. Но его уход никак не сказался на настроении двух посетительниц, под звуки джаза продолжающих курить тонкие дамские сигареты, запивая дым крепким алкоголем. — Энжи, ему с нами теперь пиздец скучно, — усмехнулась Роуз, девушка лет двадцати с небольшим, миниатюрная и аккуратная с длинными накладными ресницами и ярко-красным каре. Максимально короткие шорты и топ едва прикрывали её полностью покрытое татуировками тело. Переливаясь всеми цветами радуги стебли с шипами и бутоны роз украшали бледную кожу. — Будто раньше он хуй на нас не клал… — задумчиво отозвалась Энжела. Её наряд был чуть менее откровенным: короткое платье без бретелей небесно-голубого цвета едва прикрывало нижнее бельё, но в сочетании с ярко-синими глазами, длинными светлыми волосами и молочной кожей, буквально сияющей чистотой на контрасте с аляпистой россыпью татуировок коллеги, девушка создавала впечатление непорочного и чистого существа, не смотря на профессиональную деятельность. — Ебать ты тихая сегодня, — выпуская струю дыма, усмехнулась Роуз. — Уработалась? — Если расскажу, скажешь, что пиздежь, — вздохнула её подруга, флегматично отпив из бокала с виски. — Расскажи лучше про своих ебучих сабмиссивов. — Пиздец ты мутная, — прищурилась любительница тату. — Тебе что ли папик с баблом наебал? Жаловались, мудозвоны? — Не наебал, — покачала головой Энджела. — Ещё и клиент дал сверху до пизды просто, — из миниатюрной сумочки девушка вытащила пухлый конверт с деньгами и бросила на стройку подруге. — Смотри. Я в душе не ебу, что это было. Поджав губы, Роуз небрежно взяла конверт в руки. Клиенты любили выпендриться, расплачиваясь мелкими купюрами. Им казалось, это выглядит солидно. Роуз считала таких клиентов отбитыми. — Тут же… — глаза девушки округлились. — Да тебе, блять, не то, что на шубу, — на машину хватит. — Угу, — зажигая сигарету, спокойно кивнула Энджела. — Пиздец, да? Передавая конверт обратно, Роуз нервно закусила губу. Как-то раз особо довольный клиент расплатился с ней бриллиантовыми серьгами, но их не просто так было заложить, а тем более продать. Деньги были куда практичнее. — Что же, блять, он такое с тобой вытворял? — пробормотала она. — Он был с друзьями? — Нет, — покачала головой блондинка. — С подругами? — Нет. — С ебучими животными? — Нет, Роуз, даже не близко. — Сука. Неужели насекомые? — скривилась Роуз. — Не угадаешь, — усмехнулась Энджела, туша в пепельнице окурок. — Ладно, сладкая моя, — огрызнулась её собеседница. — Тогда харе выебываться. За что тебе заплатили? — Ты не поверишь, — тряхнула головой, убирая волосы с лица, девушка. — Я сама, блять, до сих пор не верю. — Ну, так скажи и не еби мне мозги, а там уж я сама разберусь, — сплюнула Роуз, взбешенная загадками коллеги. — Мы на панели пятый год вместе хуячим. Колись уже. — Он мыл мне голову. И всё, — стеклянным взглядом уставившись в стакан, где в виски потихоньку таял лёд, медленно сказала Энджела. — Он просто мыл мне голову в своём ебучем номере. Даже, блять, раздеваться и пиздеть с ним не пришлось. — Да ну нахуй? — Роуз закашлялась, разом выдохнув сигаретный дым. — Клиент отвалил хуеву тучу денег за то, что просто, сука, просто помыл твою ебучую голову? Сука, Энж, не пизди, — не на шутку разозлилась она. — Я, блять, не пизжу, фильтруй базар, — глядя прямо в глаза подруге, тихо, но отчетливо произнесла Энджела. — Я бы, блять, лучше с козлом ебалась, чем это… — на глазах девушки проступили слёзы. — Энж, Энж, ну ты чего? — Роуз впервые видела, как её коллега плачет. Как бы тяжело ни приходилось, сколько бы вонючих сальных клиентов ни облапали её за смену, блондинка неизменно была полна оптимизма и, как ни в чём ни бывало, отмываясь, снова сияла уже к следующей смене, словно смеясь над этим грязным миром. Её не зря звали «королевой ангелов», она и правда имела царскую выдержку. — Никогда, Рози, понимаешь, никогда, ни один уебок по-человечески со мной не обращался, — не сдерживаясь, в голос рыдала девушка, алкоголь помогал ей отпустить все зажимы и не стесняться ошарашенной подруги. — А этот, блять, накормил, кофе предложил, а потом просто, блять, мыл мне голову целый час. Посмотри, блять, на мои патлы. Они, блять, сияют неебически от масел и масок. У него там, блять, ебучий магазин парикмахерский был в номере… Высушил их, мудила, не феном, а полотенцами. Целую, блять, гору их извёл, пидор ебучий. И всё это время, блять, пока у него в номере торчала, каждую ебаную секунду, я ждала, что вот сейчас, сейчас-то он меня и уебет чем-нибудь потяжелее. Но нет, не уебал. Закончил с волосами, а потом, мудак, улыбнулся, блять, напоследок, сунул конверт с хуевой тучей бабла и выставил из номера. Вежливо, блять, так… Я еле до бара добралась. Думала, он по дороге сюда меня догонит и отмудохает. Не догнал… Уёбок больной. — Он что, даже на тебя не дрочил? — попыталась как-то прояснить ситуацию Роуз, потому что описанное не укладывалось в её голове. — Нет, Роуз, — всхлипывая, пробормотала Энджела. — Он просто мыл мне голову. И всё, блять. — Знаешь, детка, это полный пиздец, — обняв рыдающую подругу, прошептала Роуз. — Самое хуевое, что эти пидоры могли с нами сделать… Терпи, сладкая, он такой один. Псих просто, ненормальный фетишист. Ты ведь из-за него меня не бросишь? — Тебя бросишь, как же, — сквозь слёзы, улыбнулась Энджела. — Страпонов у тебя на всех не хватит. Разорвут на части мудаки ебучие. — Вот и забудь, — погладила её по волосам Роуз, замечая, что мягкость действительно была не в пример привычной. — А деньги… У Кристалл сыну донор нужен. Я копила себе на квартиру, чтобы свалить отсюда к хуям, но сама понимаешь… — Если сложимся, — в последний раз всхлипнув, протянула Энджула, — нам хватит? — Да, детка. Санни тоже скинется, и хватит. — Тогда звони ей. Пусть приедет. Не хочу видеть эти ебучие бумажки, — блондинка отстранилась от подруги, поправляя прическу. — Нахуй этого изврата. — Как скажешь, — улыбнулась Роуз, про себя вздыхая с облегчением и радуясь, что её, всё-таки не угораздило попасть к такому клиенту. В тысячный раз отметив про себя, как он ненавидит ждать, Дейдара поднялся из-за рабочего стола. Таблетки должны были подействовать на Кагую. Холст был достаточно внушительным: полтора на полтора метра, едва не выше самого пиротехника. Может, и не стоило этого делать, но даже есть картина отвратительна, то он просто сделает вид, что ничего не видел и не даст Кагуе повода для насмешек. Или холст абсолютно чист? Тогда пранк удался в полной мере. Но, в любом случае, отступать поздно, поэтому… Справившись с тканью, Дейдара, наконец, смог бросить взгляд на то, что под ней скрывалось. Около минуты он провёл в оцепенении. Просто смотрел и не мог ни о чём думать, словно зачарованный увиденным. Это была не картина, а фотография высокого разрешения. На снимке были запечатлены половина спины и рука, отведенная в небрежном жесте. Мужчина, чьи части тела украшали снимок, был обнажен. Нижний край холста приходился на ягодичную впадину — ничего непристойного: просто спина и вытянутая рука. Но от них бежали мурашки по коже. Модель была подтянута, возможно, слишком худа, но мышцы, тем не менее проступали под кожей отчетливым корсетом. Небрежность сквозила античной грациозностью, и, всё же, очаровывала вовсе не физическая форма. Кончиками пальцев юноша провел по матовой поверхности холста, будто это могло помочь ему почувствовать рельеф сети шрамов, что покрывали белоснежные части тела мужчины на фото. Части тело Обито Учихи, застывшие в кадре. Наваждение прошло, пальцы дрогнули, Дейдара осознал, что стоит посреди комнаты гладя снимок обнаженного тела владельца Шаринган Корп. На мгновение он замер, прислушиваясь, не проснулся ли его временный сожитель, но из смежной комнаты не доносилось никаких звуков. Почувствовав облегчение, пиротехник почти отнял руку от холста, но в последний момент остановил порыв. Медленно скользя пальцами по плечу, он чувствовал, как покрывается краской, но отчего-то не мог остановиться. Что может быть постыдного в разглядывании фотографии? Что здесь плохого? Это же просто вид искусства, вот и всё. Какая разница, кому принадлежит это тело, если его рельеф и микрорельеф столь притягателен? Эстетика в чистом виде. И ничего больше. Как же это… — Я хочу слепить тебя, — прошептал Дейдара еле слышно. Ему казалось, что ещё чуть-чуть, и он сможет почувствовать выпуклости и неровности кожного покрова, все борозды от шрамов, словно сияющих на бледном теле. Юноша не заметил, как к правой руке присоединилась левая в иррациональном стремлении ощутить игру форм. Будто в тумане, он вспомнил о том, что Кагуя извлекший это сокровище из неведомых недр говорил что-то о журнале в библиотеке… Точно, там наверняка может быть полная фотосессия и контакты редактора. Если бы он только мог заполучить десяток, сотню таких снимков, то тогда точно смог бы… Но чтобы их получить, надо было оторваться от холста, а этого Дейдара сделать не мог. Прикасаясь уже полной поверхностью ладоней, он всё пытался постичь рельеф, оказаться по ту сторону снимка. Напряжение возрастало, переходя в возбуждение. Чувствуя, что в и без того узких джинсах становится слишком тесно, титаническим усилием воли Дейдара заставил себя остановиться. Будто вырываясь из гипнотического сна, он отнял руки от матовой фотографии и бросив последний взгляд на работу неизвестного фотографа, постарался как можно быстрее, снова накрыть холст тканью. Тяжело дыша, он смотрел на уже закрытое изображение, слишком живо представляя себе, что скрывает непроницаемая темнота чехла. Изо всех сил стараясь игнорировать физиологические потребности, юноша отвернулся от фотографии и сделал пару шагов прочь от неё, остановившись практически сразу и четко осознавая, что не может заставить себя покинуть комнату. Соблазн снова погрузиться в созерцание был слишком велик, поэтому не в состоянии предпринять ничего больше, но и не желая сдаваться, Дейдара сделал единственное, на что был способен: уперся лбом в стену и крепко зажмурился, стараясь прогнать из головы слишком отчетливые образы обнаженного тела хозяина этого дома.