Не вспомнить все

В один из таких вечеров Затанна и предлагает ему поучаствовать в отработке нового трюка. — Спрашиваешь. — опрометчиво не расспрашивает он о подробностях. — Всегда хотел взглянуть поближе на вашу кухню. Только встав на краю свежеразрытой могилы во дворе ее особняка, он полностью осознает свою опрометчивость. Ветер треплет по двору остатки сухих, блеклых листьев и пожухлой травы, земля стылая и мерзлая. Ящик, похожий на гроб самый настоящий, смотрит на него со дна свежевыкопанной ямы, и, кажется, ждет. К горлу подкатывает желчь. — Ну чего тормозишь. — нетерпеливо тыкает он его в спину острым кулачком. — Сам же вызвался. Вот и поможешь мне потестить новую систему вентиляции. — Ты за это не расплатишься, ведьма, честное слово. — тяжело спрыгивает Джейсон вниз, скрывая подступающую к горлу панику за насмешкой. — Никаких поцелуев не хватит. Сначала над ним коротко стукается крышка ящика и становится темно. Поверх этой тесной, непроглядной темноты с шорохом легла земля, стылая и неподъемно-тяжелая. Словно не на прочную крышку ящика, а прямо на грудь. Как будто он снова умер. И вчера был Джокер, а завтра будет яма Лазаря, и безумие ненависти снова самым жгучим ядом по венам. А может он просто умер снова. Или не выбрался тогда из своего гроба, в кровь сбивая руки и хватая землю иссушенным ртом — а все что было это просто прощальная галлюцинация умирающего разума. Системы вентиляции работают безотказно и почти бесшумно, кислорода хватило бы чтоб дышать полной грудью. Он задыхается — Все нормально? — ее голос мягко звучит среди помехи в наушнике, прорывясь через толщу могильной земли. — Системы работают? Еще десять минут, и я тебя вытащу. — Порядок. — хрипит он придушенно. — Эй, детка, ты только говори со мной, ладно? Как назло Затанна затихает. А потом давящая на легкие тяжесть тает, душная темнота становится бледным, осенним небом с акварельно-черным наброском ветвей деревьев. Ловко спрыгнув вниз, Затанна помогает ему встать. Запах ее духов мешается с мерзлотой могильной землей, мокрым от пота лицом Джейсон утыкается в изгиб ее шеи. Сердце бухает в груди раскаленным молотом. — Все хорошо, хорошо, хорошо… — повторяет она напевно, прижимая его к своему плечу, пока он хватает сырой осенний воздух ртом. — Я здесь, я рядом, все будет хорошо. Ты только дыши. Дыши, слышишь? Перед глазами у него вдруг снова все мельтешит и расплывается, и Джейсон обнаруживает себя в просторной гостиной. Трещат дрова в камине, от свечей в настенных канделябрах исходит уютный свет. Впрочем, судя по здоровенной плазме на стене, современность здесь отлично сосуществует с винтажем. — Добро пожаловать в Шэдоукрест. — раздраженно ворчит Затанна, когда под ним оказывается мягкий диван. — Но я все еще не думаю, что ради этого стоило едва не задохнуться. Его тяжелые ботинки отправляются в дальний угол. Про себя порадовавшись приличным и чистым носкам, Джейсон растягивается на диване и игриво подмигивает, несмотря на колючий озноб. — Что поделать, если иначе ты не хотела меня приглашать. Ты же знаешь, я играю по-крупному. Метнув на него возмущенный взгляд, Затанна машет рукой и теплый плед обматывается вокруг него не менее раздраженно, словно сам дом входит в резонанс с ее настроением. — Почему ты не сказал про клаустрофобию, Джей? До того, как я запихала тебя в ящик и засыпала землей. — присаживается она в кресло напротив, пока из кухни дребезжа летит поднос с чайником и парой тонких, фарфоровых чашек. — Мне и самой стоило догадаться. Джейсон утыкается взглядом в чашку. Ароматный пар отдает медом, травами и чем-то невыразимо уютными летним посреди серой готэмской осени. Если перечислять все фобии, сегодня прокатившиеся по нему катком, можно язык переломать. Но она называла его Джеем, она впустила его в своей дом. И черт, оно того стоило. — Может, есть еще какие-то фобии, о которых мне лучше знать? — Ну, анатидаефобии нет точно. — отшучивается он. Боязнь следящей утки — затейливое словцо, услышанное когда-то от Тима Дрейка. Засмеявшись, она что-то говорит, и в дальнем углу красными угольками вспыхивают два круглых глаза. Утка еле слышно, но злобно шипит на них, раззевая плоский желтый клюв. По паркету шлепают перепончатые лапы. — Если ты не боишься утки, это не значит, что она за тобой не следит. — наставительно и очень серьезно говорит Затанна, поджав губы. А потом смеется. Когда она смеется, на щеках у нее ямочки, огоньки свечей отражаются в голубых глазах теплыми, звонкими искрами. И Джейсону хочется поцеловать ее сильнее чем когда-либо, и быть может, это момент самый подходящий из всех что были и будут. Сейчас, когда она чувствует себя слегка виноватой и в то же время не ожидает подвоха на своей территории. Прижми теснее, надави, поцелуй покрепче так чтоб дух вышибло… Возьми то, чего так давно желал — ну или хоть пробуй взять, хуже все равно не станет. Напряжения между ними хватит на маленькую электростанцию — он во многом может ошибаться, но это знает точно. Вот только он, который, кажется, ничего уже не боится, вдруг попросту струсил. Как будто бы все это — ее смех, ее дом, в котором волшебная утка шлепает по паркету старого дерева, и ее тепло, лопнуло бы словно мыльный пузырь, если сильнее сдавить его в ладони. Было слишком хорошо, и он не смог. Не рискнул. Взамен однажды он напрашивается снова в магический особняк — вместо пропуска неплохо срабатывает коробка с пирожными из ее любимой кондитерской. Во всяком случае промерзшие кованые ворота сами раскрываются, когда Джейсон на пробу касается их рукой. Кажется, ему везет — Затанна дома, Затанна одна, Затанне, похоже, скучно. Парадоксально, но иногда она выглядит одинокой в самом центре пестрой и шумной толпы. Неразвоплощенная ей утка хлопает крыльями, прогоняя его как сторожевой пес, и настырно пытается ущипнуть за руку клювом. Но понемногу меняет гнев на милость и вскоре устроившись на его коленях, мирно дремлет. Перья на шее у нее мягкие, а лапки теплые, словно у настоящей, живой птицы. Затанна посмеивается и называет его белоснежкой. Когда принесенный пирожные уже съедены, жарко поспорив, они с Затанной пытаются переиграть друг друга в наперстки на уличный манер. За ней сноровка фокусницы, за ним — босяцкое уличное детство и острый глаз. — А на раздевание слабо? — бросает Джейсон подначку, пока она ловко перемещает превращенные в стаканы чайные чашки по журнальному столику. — Без этих твоих магических штучек. Ни на мгновение не замедляясь, Затанна азартно кивает. — Только не плачься, когда без штанов останешься. Уверенно он выбирает правый стакан и лишается пистолета, когда шарика там не оказывается. С каждой новой попыткой он все внимательнее смотрит за движениями ее рук, но куча проигранного оружия под столом только растет. — Я, наверное, не хочу знать, где ты все это держал — косится Затанна на очередной проигранный им нож. — Нет, точно не хочу. Отвлекшись, Джейсон забывает следить за ее руками, просто тыкает наудачу в средний стаканчик — и она проигрывает сережку. Эта стратегия более удачная. Он больше не глядит на ее руки, выбирает наугад — на стол среди груды его барахла ложатся вторая ее сережка, пара тяжелых колец старого, темного серебра. — У тебя отличная интуиция. — удивленно замечает она. Джейсон закатывает глаза. — Еще б я ее чаще слушал… Впрочем, потом он лишается последней кобуры и свитера. Проигрывает еще раз. И неспешно стаскивает футболку, оставаясь голым по пояс. Потревоженная утка сваливается с его коленей, недовольно крякает и уходит, переваливаясь потешно на перепончатых лапках. Затанна достает маленький шарик из-под стакана и вертит в пальцах, не сводя с него взгляда. — Есть же вообще-то носки… — Мы еще не в тех отношениях, принцесса. Без обид, но носки — это слишком личное. Эй, ты все равно уже все видела, даже если я разденусь совсем. — И правда… — ее внимание приковано к шарику, но Джейсон чувствует на себе ее косой взгляд из-под ресниц. Ему стесняться себя нечего — только если пары уже желтеющих кровоподтеков на боку, да шрамов, может. Интересно, в тот раз шрамы отталкивали ее или казались… интригующими? На его памяти бывало и так, и эдак. Черт возьми, с этим взглядом искоса она выглядит слегка смущенной. У них уже был секс — а она все еще смущается. Это почему-то умиляет, и пробуждает ворох мыслей о том какой она была. Отвязной? Застенчивой? Тихой или, может, громкой? Горячей, определенно горячей. Какими были ее объятия, прикосновения ее рук… Выть хочется, потому что он не может, не может, не может ничего вспомнить, а это становится жизненно важным. Он хочет помнить. Хочет знать. — Ну так продолжим, Зи? — забирает он у нее шарик, словно бы ненароком задержав в руке ее тонкие пальцы. — Я хочу отыграться. Затанна хмурит брови, без слов обещая грозу. — А по-моему, ты хочешь меня здорово разозлить, Джейсон Тодд. — но руки не отнимает, уткнувшись взглядом куда-то в район его ключиц. Ярко-алый лак небрежно облез на самых кончиках ногтей. И сливовая помада слегка размазана по контуру губ, всегда тщательно уложенные волосы в беспорядке — идеальный образ вблизи идет трещинами. — Я тебя хочу. — вдруг вырывается у него, ломая всю игру разом. Вечно у него так, вроде бы неплохие, продуманные планы, а потом раз — и полетело все кувырком. Терять уже все равно нечего, медленно, он ведет пальцами по ее ладони, по тонкому запястью с по-птичьи частыми толчками пульса и тяжелым, массивным браслетом из семейной магической сокровищницы — или, может, с распродажи «Все по 10 баксов». С Затанной не угадаешь. В одном он уверен точно — ее тянет к нему не меньше, иначе лететь бы ему уже за ворота с головой в собственной же заднице. — Ты невероятная. — говорит он вдруг со всей честностью, прижимая ее к себе теснее. — Ненормальная. Потрясающая. Грудь ее под домашней майкой поднимается и опускается быстро-быстро. Ладонью она упирается ему в плечо чтоб оттолкнуть — да так и не убирает, точно кожа приплавилась к коже. Внезапно она поднимает на него глаза. Взгляд прямой и острый, и необычно прозрачный, она смотрит ему в лицо так внимательно, словно пытается мысли читать. Впрочем, сейчас Джейсон, быть может, ей и позволил бы, владей она телепатией. Быть может, это бы сработало лучше корявых слов. — Ну уж нет. — наконец, она колко смеется, этот смех ее теплотой дыхания касается его голой кожи. Хочется попробовать этот смех губами на вкус. — Почему? Вместо язвительной шпильки Затанна первой отводит взгляд. По срочной тревоге ее вдруг вызывают в Сторожевую Башню — может блефует, а может и правда. Может и правда броня надменной гордячки мисс Нет понемногу слабеет. Их тянет друг к другу так сильно, что даже она не может это отрицать. Собирая свои разбросанные вещи и одеваясь, Джейсон невзначай шепчет ей на ухо. — Если так сильно хотела меня раздеть — просто сказала бы. Ее ухо, которого почти касаются его губы, и щека вспыхивают алым, а мгновение спустя вокруг него уже Готэм: серые стены домов, угрюмые люди, уродливые потеки граффити на стене проулка. Реальность пощечиной возвращает на грешную землю. У нее своя жизнь, у него — своя, но без частички ее волшебства жизнь теперь кажется бесцветной и серой. Что ж, значит пора подбавить немного красного. Или много. Его, кажется, как наркомана ломает. Поздняя осень мучительно давит на виски головной болью. В попытке слегка развеяться он устраивает локальный ад нескольким мафиозным семьям, яростно закусывается с людьми Пингвина по мелочам — впрочем, пытаясь не развязать попутно новую свару с мышиной стаей. Внутри что-то ноет, погано и тоскливо. Ночами дурные сны приходят все чаще, такие живые и яркие, что это просто доводит до исступления. Приступами кроет невыносимо. Это все осень, чертова поздняя осень, серая и убийственная как сам Готэм. Каждый год она наваливается могильной землей на грудь и душит. Потом станет легче, а это время просто надо как-нибудь пережить. Дик упорно пытается вытащить его в бар на мужские посиделки с Коннером и Уолли.  — Ну вас нахер. — коротко отмахивается Джейсон от явных попыток себя социализировать. Дик не упускает ни покрасневших глаз с дергающимся веком, ни некоторую нечеткость движений. Хмурится. Дик, в общем-то, знает. Понимает о причинах и следствиях больше, чем хотелось бы. — Слушай, Джей, если я сейчас могу чем-то помочь… — пытается положить Дик руку ему на плечо. — Если мы все можем… Не мешай. — коротко усмехается Джейсон. — Хотя можешь выдать мне премию. — А премию-то за что? — За то, что снова помог вам сделать этот город чуть чище. Тот подмигивает. — Слышал Зи вернется в город завтра — потянет для премии? Наверное, это было бы именно то что ему надо сейчас — повидаться с ней, потрепаться о чем-нибудь, а лучше просто помолчать. Но черта с два он станет ее искать сейчас — именно потому что нуждается в ней так сильно. Если честно, он не спит толком уже дня четыре — и похоже, не будет еще столько же. И это мерзкая, до безумия мерзкая поздняя осень. Он умер в точно такую же.