Непростая жизнь I: Белые вороны

      Когда-то, может быть, пару тысяч лет назад, клановые корабли были своего рода отдельной фишкой кланов, ибо не существовало стандартов. Могли быть как флот из мелких кораблей по несколько групп на каждой, так и огромный неповоротливый флагман с полной организацией жизни на нем от рождения до смерти. Последние легли в основу создания Атоллов, а для относительного уравновешивания шансов для каждого клана, со временем разработали многоуровневый стандарт.       Так у корабля появилось четкое разделение зон, где, зная входы и выходы на одном корабле, легко сориентироваться в другом таком же, за исключением, возможно, пары моментов, что зависели от пожеланий вожаков.       Каждый корабль разделялся на три яруса. Средний был основным, здесь работали, спали, тренировались. Верхний ярус принадлежал вожаку, там были его покои, его личная тренировочная и рабочая зоны, отсеки для гостей клана, мостик. Нижний же ярус как правило изначально оставался пустым. Некоторые кланы вносили в него изменения, как, например, разделяли также на небольшие отсеки, но суть его у всех оставалась одна — это самое грязное место на корабле, в которое изгоняли провинившихся.       Получить плетей в качестве наказания за проступок — лишь неприятное обстоятельство по сравнению с изгнанием на нижний ярус. И опять же, все зависело от клана.       Скар много раз слышал, что клан Черного лезвия оборудовал на своем нижнем ярусе множество карцеров, куда отправляли как дополнительное испытание. Маленькие темные комнаты, где можно только стоять. Не опереться на стены, не присесть, со всех сторон впивались в кожу острые металлические стержни. Старый агрессивный клан Воющих-пастей запирали целые группы охотников на недели, а то и месяцы без еды и воды, по итогу которой выживали лишь самые сильные и выносливые. Но и их могли убить у всех на глазах, если те осмелились вкусить плоть собрата от отчаяния.       Их же собственный клан оказался не так жесток, но и не милостив. Если вина члена клана так велика, что ее нельзя просто отбить плетью, отправляли на нижний ярус, откуда самостоятельно можно войти, но нельзя выйти. Из-за системы дверей. Сюда сливалась вся грязь при чистке других двух, а также давным давно развелись разные насекомые, поедающие всю эту грязь и жирея до размера ладони. Их не истребляли полностью, просто не давали размножиться до огромного количества. Ибо они являлись тут единственной едой, пусть и не самой безопасной.       Вот уже несколько дней, как сюда отправили Йечинде за попытку проникнуть к самкам. Крепче сжимая небольшой контейнер в руках, Скар представлял, как рыскает по всему ярусу в поисках товарища и вскоре обнаружит его бездыханное тело далеко от выхода. И сам по итогу не успеет обратно, ибо таймер на дверях истечет и закроет их надолго.       К счастью, молодой яут сразу показался, стоило свету с среднего яруса слабо осветить спуск вниз. Сидел рядом с дверьми, поджав ноги и пялясь в одну точку. Скар напрягся, надеясь, как бы у его друга не случилось чего с головой.       — Йечи, — осторожно позвал его яут. Йечинде откликнулся раза с пятого, заморгав и слабо дернув головой. Рядом с ним послышалось шорканье десятков маленьких ножек. Яут встряхнул одной рукой, смахнув с нее насевшего жука. Тот со свистом приземлился на металлический пол и убежал вглубь яруса.       — Я… — отозвался наконец-то тот. Скар осторожно спустился, на мгновение остановившись в дверях. Вонь мусора и жизнеотходов заставила поперхнуться.       — Черт… пора бы тут провести санобработку, — ругнулся яут.       — Я уже привык… — ответил тихо Йечинде.       Яут опустился рядом с ним и протянул контейнер. Товарищ прошелся по нему глазами и вскоре поднял их на друга.       — Нельзя же…       — Просто сьешь. Не питаться же одной живностью тут. Так и отравление схлопотать можно.       Йечинде решил не спорить. Казалось бы, прошло не так уж и много времени, но вид его заставлял желать лучшего. Успел осунуться и сильно ослабеть.       В контейнере лежала небольшая порция мяса, заранее растрепанная на волокна и смешанная с какой-то хорошо пахнущей орехами пастой. Яут осторожно когтями брал по кусочку и запихивал в рот. У Скара оставался по таймеру час, затем ему нужно будет уйти.       — Тебе еще дней семь тут придется сидеть. Если бы не Олтар’ен, пришлось бы сидеть еще дольше. Древний до сих пор без настроения. Уже третий раз подряд спустился в тренировочный зал и читаем всем одну и ту же лекцию, ставя тебя в пример.       — Если бы не Олтар’ен, я бы вообще здесь не сидел, — обидчиво пробулькал Йечинде, языком слизывая с жвал остатки еды. — И Фаитон тоже постарался… поэтому этот ублюдок решил не приходить?       — Это я сказал ему не идти, чтобы вы не подрались, — сурово ответил Скар и вздохнул, поглядев на выход.       — В любом случае, мне уже все равно…       Несколько минут они молчали, вслушиваясь в окружение. Гул двигателей отдавался вибрацией по всему ярусу, а к нему присоединялся неугомонный шорох лапок насекомых. Скар поежился и рефлекторно начесался, ощущая фантомные прикосновения их лапок на своей спине и руках.       — Как там… самки? — смущенно спросил Йечинде, отвернувшись, а затем поглядев на Скара с какой-то детской надеждой в глазах. Скар ожидал такого вопроса.       — Кара расстроилась, когда узнала, что тебя наказали, — начал он с того, что его друг ожидал больше всего. Эта весть его даже немного взбодрила, сразу прилила кровь к скулам и перепонкам, изменив их цвет на более насыщенный. Скар усмехнулся, поняв, что попал в точку. Правда, дальнейшие известия не были хорошими. — Их переводят в медотсек на постоянное наблюдение. Олтар’ен готовится к более существенным метаморфозам, которые вполне себе могут проходить тяжело для самок.       Так и представив, как Дана и другие самки лежали обездвиженные и видя, как даже в глазах бесстрашных и рисковых охотниках возникает тень сомнений, сердце обливалось кровью. Йечинде, похоже, чувствовал то же самое, потому положил руку на плечо товарищу.       — Не падай духом, Скар, — сказал он, чуть дернув верхними жвалами в обессиленной улыбке. — Тебе так точно нельзя думать о плохом.       — Я знаю, Йечи. Просто… стыдно сказать, что боюсь плохих последствий. Олтар’ен тоже боится. Это же… — Скар на пару секунд затих, чтобы подобрать слова и немного успокоить нарастающее чувство паники. — Это же очень сложно — изменить полностью чью-то физиологию. Древний сильно рискует… мы сильно рискуем. Проще было бы отдал это дело Аттури, у них-то с этим есть больше опыта, но в дело вступает наше упрямство признавать, что в чем-то не лучше…       — Я уверен, что вы справитесь, — Йечинде сжал плечо Скара сильнее. — Должны справиться. Потому что, если я узнаю о смерти Кары или она станет похожа на тварей из уманской лаборатории, никакой кодекс и уважение не сдержат меня. И пусть бросать вызов вожаку — самоубийство — мне будет проще умереть, чем жить с таким грузом.       — Ты сильно загибаешь, Йечинде, — яут осторожно сбросил с себя руку товарища и заглянул ему в глаза. — И звучит нездорово. Мы с тобой еще несколько циклов назад были зелеными подростками, а ты уже идешь на такие глупости.       — А ты, что же, смиришься со смертью Даны? — с укором спросил Йечинде.       Скар ответил не сразу. Он задумчиво расправил и вновь сжал жвала, думая, стоит ли ответить честно или как-то это завуалировать. Их разговор вышел на непредвиденные откровения. Где это видано, чтобы один яут признавался в своем страхе в чем-то, а другой в столь безрассудной привязанности к самке. Хотя еще на заре их жизни в клане каждый кичился, сколько у них будет самок и насколько те будут заботливыми, ласковыми, нежными, порой суровыми. Все это стало ненужным, стоило встретить уманок, что так запали в их еще пылкие молодостью и бунтарством души.       Промотав диалог в голове еще раз, Скар встрепенулся. Колючки на его морде и плечах поднялись, изображая возмущение и даже злость.       — Йечинде, — зашипел он угрожающе. Тот смотрел. — Тебя послушаешь, можно подумать ты считаешь Кару своей и только своей.       Яут отвел глаза в попытке понять, к чему он клонит. А Скар продолжил, нависнув над товарищем.       — Все три самки не принадлежат никому из нас! Они свободные охотницы, а не продолжатели рода, которых можно присвоить. Такие же охотники, как и мы, Йечи! — Скар слегка повысил голос, произнося имя друга, отчего тот вжал голову в плечи, после говорил спокойнее: — Смирюсь ли я со смертью Даны? Да, если придется. Потому что с их смертью вселенная не заканчивает свое существование! Мы продолжим жить. И твои суицидальные мысли мне противны!       Йечинде молчал, не зная, что сказать в ответ. Скар так разозлился из-за сказанных другом глупостей, что хотелось врезать ему. Однако, ему стоило успокоиться. Он сделал несколько медленных вдохов и выдохов, приходя в состояние Зазин.       Внезапно на мини-компьютере возникло оповещение. Таймер почти подошел к своему концу.       — Мне пора уходить, — встав, сказал Скар. Йечинде также молча кивнул и протянул пустой контейнер.       Яут напоследок глянул на Йечинде, что отвернулся и не хотел смотреть тому в глаза. Он надеялся, что тот поймет его мысль. Но зная Йечинде, Скар сразу усомнился.       — Дурак… — буркнул он, когда дверь окончательно захлопнулась, и пошел прочь.       Последние несколько суток девушки выполняли только две функции: ели и спали. Хотя сколько точно суток прошло, Элеоноре было трудно сказать. Яутжа имели отработанные биологические часы, по словам Значимого ели раз в пару дней и могли не спать долгое время. Они четко знали когда для них день, а когда ночь. Корабль в этом лишь немного помогал осознать, меняя немного интенсивность освещения. Она и так не отличалась большой мощностью, а в «ночное» время коридоры вовсе превращались в темные подземелья.       Специально для девушек в их комнату установили больше света. Теперь же с новыми особенностями зрения интенсивность вновь пришлось убавить. Чувствительные глаза в темноте не болели, а тепловое зрение помогало понимать, кто находится рядом, на каком тот расстоянии и какое настроение. Как пример, когда Значимый схватил Храброго, что попытался взломать их дверь, в глазах девушек его верхняя часть стала абсолютно красной, а нижняя потемнела, в то время как у Храброго наоборот тепло сосредоточилось в районе сердца, пока голова и конечности охладевали. Выглядело необычно, странно, даже немного страшно.       Не объясни Значимый заранее, что происходит с их глазами, возможно кто-то из девушек сильно напугался. Больше всего досталось и так слабовидящей Каре. Она опиралась на осязание, чувствовала тошноту при попытке встать и прижималась к стенкам. Дошло до того, что подруги поочередно помогали ей есть и укладывали спать.       Постепенно Кара привыкала и заимела увлечение ходить по кругу вдоль стенок, от угла к углу. Дана все это время практически не двигалась.       Вскоре их комнатку быстро переоборудовали в маленький персональный медотсек. Появились три широкие койки, множество приборов и стоек с инструментами и медикаментами. Койки мягкие с очень эластичной поверхностью. По словам главного медика такое удобство соорудили чисто для них, что, конечно, было шуткой. Порез позднее пояснил, что такие используются для пребывания пациента на длительном покое.       Когда все уже было готово, Значимый и Порез собрали девушек на серьезный разговор.       — Итак, сейчас наступить важный и сложный событие, — начал Значимый. Девушки еще сильно опирались на переводчик, но некоторые рыки, сопения и фырканья уже различали. — Мы ввести следующие три сыворотки, которые направлены на крупные изменения тела.       Вся троица насторожилась. В мыслях еще были свежи воспоминания о несчастных подопытных, в том числе и их друге, так чудовищно изменившиеся за столь короткое время.       — Это безопасно? — уточнила Нора.       — Не знаю…       — То есть как это «не знаешь»? Ты хочешь нам вколоть невесть что? — такой столь прямой ответ заставил Нору покрыться мурашками и оттого взбесится.       — Я постарался учесть все ошибки человеков. Но как это будет протекать, мне неизвестно, — сухо, глядя сверху-вниз, сказал в ответ медик.       — Мы будем вести постоянное наблюдение, — поспешил успокоить их Порез, проурчав максимально нежно. Дана скрыла рукой улыбку, а Нору и Кару это сильно удивило. Даже медик развернулся к своему подчиненному и скривил морду в немом вопросе. — Это моя к тому, что им не стоит испытывать беспокойство.       — А еще вопросик, — Кара подняла руку. — Это больно?       — Если учесть, что возможны такие изменения, как: увеличение кости, эластичность кожи, ее текстуры и строения, роста, строения черепа, голосовых связок, мышц, сухожилий, зубов, волосяного покрова., — Значимый вместе с Порезом почти поочередно называли разного рода изменения, пока глаза девушек все больше и больше округлялись. — В общем-то да, действительно больно. Для этого мы постараемся вводить своевременно обезболивающее.       — Еще вы будете в основном спать. Время пролетит незаметно, — в конце вставил Порез.       — Клинок упомянул, что это станет вашим испытанием боли. То, что проходит каждый молодой охотник, чтобы доказать свою стойкость, — добавил медик. — Нам втирать сильный яд, вызывающий боль и лихорадка, в порезы на коже. Требоваться не терять сознание до конца действия. Кто не справился, тот либо слаб и в охотники не годится, либо еще не готов.       — А что же нам? — нквзначай спросила Дана.       Ни один из яутов не ответил сразу. Значимый глубоко вздохнул и решил отойти в сторону, проверить наполненность ящика с препаратами. Порез встретился на мгновение взглядом с Даной и его зрачки расширились, хотя сами глаза выражали скорее печаль.       — Не умереть, я думаю, — тихо прострекотал он. Но его выдал переводчик, громко сказав перевод.       — Порез! — рявкнул медик.       — Нет-нет, все нормально, — Дана вышла вперед, вытянув к медику руку, дабы его остановить. — Уверена, все будет хорошо.       — Поддержать оптимизм, — радостно застрекотал Порез и вновь встретился с девушкой взглядами.       Девушкам дали раздеться (Нора очень возмутилась, но ей объяснили, что одежда будет сильно мешать), после чего уложили на койки и накрыли тканью, немного схожую на более мелкую версию сети, что носили сами яутжа во время охоты. В воздухе нависла легкая паника, как для них, так и для яутжа. Троица понимала, что теперь никто не знал, что будет дальше. В мыслях всплывали страшные образы, как они проснутся и поймут, что больше похоже на безобразных монстров, чем на кого-либо из обеих рас. Дану потрясывало, а Кара вовсе начала тихонько плакать. Нора старалась держаться, но в глубине души ей тоже было ахренеть как страшно. Словно прощались с жизнью. И в общем-то были правы. Человеческая жизнь подходит к концу. И либо они переродятся в нечто иное, полностью окунувшись в совершенно другой для них мир… либо умрут.       Дабы долго не мучить, Значимый приказал Порезу надеть небольшие маски на всех троих девушек. Через них начал поступать приятный на вкус газ, от которого почти мгновенно захотелось спать. На последних секундах Нора почувствовала, как по обе стороны за ее ухватились подруги и сжали пальцы так сильно, словно прощались.       И теперь, когда они спали, яутжа могли спокойно ввести сыворотки, уповая на удачу и верные расчеты. А после — только ждать.       Комната опустела. Никого, кроме трех спящих тел более не наблюдалось. Настала гробовая тишина, изредка прерывающая тихим треском медицинских устройств и внезапного звона толстого стекла. Будто кто-то проводил по ним когтем.       Тьма начала сгущаться. Слабые светильники затмевались черной дымкой, закрывавшая собой остатки света. Тысячи рук упирались в стены, создавая собой неведомые структуры, лишь отдаленно похожие на гуманоидную фигуру. А посреди всего этого два ярких рубина-глаз, прорезающих само пространство своих блеском. Это создание нависло над девушками, опускаясь над ними подобно пауку, под которым прогнулась собственная паутина.       Вскоре тьма сжалась в нормальные для крупного яутжа размеры, расположившегося между койками. Черный силуэт наклонился, всматриваясь в основном в Нору. В полной тишине разглядывая каждую частичку ее тела под отчасти прозрачной сеткой. Стоило взгляду перейти на скрепленные вместе руки подруг, послышалась слабая усмешка.       Неожиданно для незванного гостя где-то сбоку от него что-то зашипело. Нечто белое скривилось, опустило голову как зверь, показывающий свою опасность и в то же время преклонение перед кем-то более сильным, чем он сам. Раскрыв рот широко и показывая все свои многоуровневые бесконечные зубы, уходящие далеко в глотку спиралью, существо зарычало.       Черный даже не шевельнулся. Проходили минуты тщетных попыток его спугнуть со стороны кишида, паразита Даны. И вдруг один легкий взмах черной руки прибил того в стенке. Оно взвизгнуло.       — Тварь, — прошипел Черный спокойно, но с какими-то нотками злобы. Кишид развел руки и ноги, зависнув на стене, и продолжал шипеть, пока Черный не схватил того за шею и подошел ближе. Алые глаза пронзали своим взглядом, отчего белый фантом весь сжался и приобрел более «человеческие» очертания.       — И из какой ты стаи? — спрашивал Черный, сжимая периодически шею кишида, дабы того взбодрить и напомнить о нежелании слышать тишину вместо ответа. Но фантом сопротивлялся до последнего, пока хватка не становилась невыносимой, при этом сам Черный не менялся в эмоциях.       — Не… понимаю…       — Ты не можешь быть одиночкой, таких как вы наверняка много. Так из какой ты стаи? У уманов на планете есть свои? — продолжал распрашивать Черный.       — Мы одни…       — А может быть ты одна из стаи моей планеты? — голос Черного понизился и дополнился глухим рычанием. Хватка стала еще сильнее, отчего кишид задергала ногами, как живая. Она шипела, вырывалась и не хотела смотреть на мучающего ее.       — Нет…не знаю… мы одни… — пищала она.       — Ты мне врешь, — алые глаза приблизились к фантому, вызывая дрожь. — Ты бы так не боялась меня, не зная, кто я. Не так ли?       — У тебя есть мощь, — шипела кишид. — Большая мощь, которая нас…пугает. Но мы не…знаем. Мы одни.       Черный промолчал, чуть ослабив хватку.       — Ты называешь нас именем, которого мы не слышали никогда. Там, откуда мы, нас называли Ка.       — Значит, ты нечто другое? Поведай мне, — голос Черного стал более ласков, однако все также сжимал горло фантома.       — Мы жили в статуях, обращаясь жизнью к жизни, пока вновь не придет время вернутся к каменным изваяниям. Но в последний раз не смогли…       Алые глаза сощурились.       — Мы стали частью другой жизни. И мы чувствовали остатки мощи, как у тебя. И отныне сопровождали Ба из рода, колено за коленом, пока не достигли Даны, — фантом указала на Черного и зашипела, обнажая острые зубы.       — Значит, не более, чем ошибка мира смерти, — Черный сказал это с презрением, встряхнув фантом и как бы вжав ту в стену. Она заверещала. — Но ошибка полезная. Ибо ты чувствуешь другие души лучше, чем я. Так?       — Может…быть…       — Тогда скажи мне, — он вновь сжал горло фантом до предела. Будь она смертным существом, кости давно бы сломались от такого напряжения. Внутри все буквально горело. — Какая душа у Элеоноры?       — Не…       — Говори! — Черный резко сорвался на рык, сильнее встряхнув фантом. Та вырывалась и извивалась, с бессилием билась в мертвой хватке.       — Мы чувствуем… можем услышать… но не видим…не осязаем… пока душа в живом теле…       — Это я и сам знаю. Пошла прочь! — Черный отпустил фантома, глубоко вздохнув. А затем от чувства досады гневно набросился на нее с целью прогнать. Тысячи рук потянулись к белой фигуре, однако та вспорхнула и, уменьшившись до крохотной точки, метнулась сквозь руки и исчезла в волосах Даны.       Гнев Черный унял мгновенно. Негоже ему злиться, подобно неудовлетворенному ребенку. И хотя он не получил ответа на свой вопрос, что определенно ставило в замешательство.       Элеонора. Смертная, которая оказалась так важна, но почему, понять ему было сложно. Что-то притягивало. И стоило проверить все версии. Сложно, ведь она живая…       — Это может подождать, — прошептал Черный сам себе, огладив подбородок безэмоциональной маски, заменявшей ему сейчас привычную морду.       Он обошел койки и остановился рядом с Карой.       — Мне ясны намерения Древнего, но ни он, ни Скив, ни даже их помощники, не приведут их к нужной форме. А времени будет мало… Что ж, — Черный внезапно хлопнул в ладоши, что отдалось слишком глухо, и дотронулся когтем до лба Кары. Что-то сверкнуло между ними.       После Черный подошел к Дане и сделал точно также. И в конце направился к Норе.       — Придется и мне внести свою лепту. Так легко потерять что-то поистине… непонятное… за все шесть тысяч лет. И это я говорю в первую очередь о тебе, Нора, — Черный почти проурчал последнее предложение, наклонившись к девушке. Когтем дотронулся до ее лба и окончательно растворился в пространстве.       Элеонора вскочила с кровати. Она так никогда не просыпалась от кошмаров. Обычно она просто вздрагивала и резко открывала глаза, собираясь закричать, но ровно в тот же миг останавливалась, осознавая все это плохим сном. Однако сейчас ее будто бы кто-то вытолкнул из сна, ударил в спину прямо из матраца.       Стоп…       Девушка осмотрелась. Металлические стены корабля исчезли, нет тусклого освещения и характерная для их комнаты пустота и прохлада. Ее кровать в углу, простые бледно-зеленые обои с небольшими цветочками, старый линолеум под ногами. В другом углу был ее стол, заваленный большим количеством бумаги, в сторонке лежал не выкинутый пакет с мусором. Ее мольберт с неоконченным холстом — это должно было бы конкурсной работой в какой-то выставке, уже сама не помнила в какой. И самое главное — окно. Большое квадратное окно.       Все еще находясь в неверии, Нора дрожащими ногами прошаркала к окну.       Москва.       ЭТО БЫЛА МОСКВА!       — МАМ! ПАП! — Нора выбежала прочь из комнаты по коридору квартиры, очень неплохой по московским меркам. Она рассматривала предметы вокруг, вспоминая каждый из них и радуясь, что они находятся именно так, где и должны. Звала родителей, бегая от комнаты к комнате.       Но квартира оказалась пуста.       — Да где… телефон. Да… да-да, телефон! — девушка на мгновение застыла, не зная, как ей быть, пока не вспоминала о телефоне. Может быть родители на работе сейчас и им можно просто позвонить туда. Номера-то, к счастью, она помнила.       Стала искать телефон глазами. Беленький, стоял на тумбочке в прихожей. С барабаном. Ох, этот звук крутящегося круга создавал такое небывалое чувство ностальгии, но Нору скорее трясло от желания услышать голоса родных. Набрала номер, где работала мама, и вслушалась.       Гудки не шли.       — Да еб твою мать! — ругнулась на чистом русском Нора. Проверила провод, все отлично. Повторно набрала. Ждет. Гудков нет. Стала перебирать другие номера, ожидая услышать хоть что-то, малейший звук, но ничего.       К глазам подступали слезы от непонимания, что происходит. Потянуло отчего-то посмотреть вновь в окно. Развеять мысли, что она могла ошибиться и в окне совсем не ее город.       Узнаваемые дома, улочки, да даже сам воздух был тем самым. Вот только прохожие казались какими-то странными. Словно бы тени, идущие вникуда без цели и сознания. Больше напоминало какой-то постапокалипсис, где все просто стало бессмысленным и люди полностью потеряли свое предназначение. А в ее квартире мертвая, абсолютная тишина…       — Да что же, блять, происходит…       Может быть, она была в коме? Ушла так далеко в себя, что не просыпалась? Почему же она тогда не в больнице, а дома? Сколько ее не было? Что если она уже давно не 2004? Может быть, прошел июнь 2006? Какой-то бред…       — Я удивлен… — голос Черного был спокоен, но произнесен так неожиданно, что девушка подскочила и даже вскрикнула.       — Что?       — Очертания дома, как мне казалось, должны были тебя успокоить. Но увидев потерянность… очень удивился.       — О чем… о чем ты, блять?! — закричала Нора, чувствуя, что ее голова сейчас взорвется от напряжения.       Послышалось шипение, будто мать успокаивала плачущего ребенка. Темная дымка начала просачиваться из-под дверей, вырывалась из холодильника, осыпалась с люстр, постепенно формируя образ чернокожего яутжа, ехидно светящим алыми глазами.       Нора не могла выдать и слова несколько минут. Застыла, не в силах сформировать что-то осмысленное. Рот просто открывался и закрывался в бессильной злобе, которая одолела девушка именно тогда, когда все стало ясно.       Все это очередной сон, сотворенный Черным. Сам дух терпеливо ожидал, пока Нора пройдет мысленно через все стадия принятия и успокоится. И, словно бы подгадав момент, когда это якобы произошло, заговорил:       — Ты наверняка хочешь знать… — внезапно ее перебили.       — ТЫ ГАНДОН! ЧЕРНОЖОПАЯ ГНИДА! КАКОГО ХЕРА ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ? ЗАЧЕМ?! ЗАЧЕМ ТЫ ПОСТУПИЛ ТАК СО МНОЙ?! ТЫ ГОВНО ЧЕШУЙЧАТОЕ! ПИЗДОМОРДАЯ СВОЛОЧЬ! ХУЙЛО ЕБАНОЕ! ДА ЧТОБ ТЫ В АДУ ГОРЕЛ! ДУМАЕШЬ ЭТО СМЕШНО?! ГОВНО СОБАЧЬЕ! ТЫ! ЗАСРАНЕЦ МАТЬ ТВОЮ! Я ТЕБЯ КАСТРИРУЮ НАХУЙ, СУКА! ТЫ СДЕЛАЛ ЭТО СПЕЦИАЛЬНО, ЧТОБЫ ЧТО? ВЫВЕСТИ МЕНЯ? ДА ТЫ МЕНЯ БЕСИШЬ ХУЖЕ, ЧЕМ ФАИТОН! ТЫ ПРОСТО ДЕРЬМО! ЦВЕТА КРОВАВОГО ПОНОСА! ТЫ ЗАСТАВИЛ МЕНЯ ПОКАЗАТЬ… ТЫ… СЛАБОСТИ НЕДОПУСТИМЫ! Я… Я ТЕБЯ УРОЮ! — Элеонора разразилась благим матом, ругаясь так грязно, насколько позволяли ее нескромные знания. Она выливала всю обиду, еле сдерживая слезы. Девушка была уверена, что Черный сделал это специально. Даже сейчас, крича на него, она показала свою слабину. Нет! Слабости недопустимы. Пусть этот мат будет ее одой гнева, а не слабостью.       Его хотелось просто убить. Забить стулом, который уже успела схватить. Как глупая истеричка, швырнула его прямо в него. Он отлетел в сторону под действием невидимой силы. Полетел еще один стул. И еще. Затем разные мелкие вещи, целой кучей, чтобы Черный просто не успевал уворачиваться от каждого. В какой-то момент она побежала на кухню и начала кидать в него вилки, ножи и ложки, как импровизированные сюрикены. Одна вилка все-таки достигла его тела и грубо воткнулась в плечо. Черному хоть бы хны, зато попала.       Весь словесный понос яутжа слушал, не перебивал и даже не показывал эмоций. Нора почувствовала себя на фоне эмоционального срыва маленькой в сравнении с ним. Маленькой и ничтожной. Что он просто издевается над ней, как над своей игрушкой. Заставляет переживать боль.       Наконец, она опустилась на пол и просто замолчала. Не осталось сил заплакать. Только пустота наполняла ее. Все вырвалось наружу, не оставив после себя ничего. Этого он хотел?       Черный хотел было что-то сказать, но остановился. Очертания квартиры Норы постепенно выцветало и заменялось лесом где-то у гор.       — Дом… для охотника дом вызывает спокойствие и чувство безопасности. Чего и ожидалось, но уманы удивительны своей неожиданной реакцией, — наконец промурчал он, подойдя к Элеоноре ближе. Она его игнорировала.       — Позволишь мне объяснить? — спросил он, подлетев еще ближе. Очень нехарактерно для него интересоваться мнением девушки относительно того, хочет она знать или нет. Норе сейчас плевать даже на это.       Она подскочила и, пройдя мимо Черного, направилась прочь в лес.       — Пошел нахуй, — фыркнула она, скрывшись вскоре за зарослями. Черный не стал ей препятствовать.       — Что ж… понять самой также хороший урок, — напоследок вздохнул он и прошептал самому себе, а затем растворился.       Девушка шла вперед, особо не задумываясь о том, куда ее приведут ноги. Зла не хватало на этого придурка потустороннего. Воспоминание о родном доме создало в душе крайне неоднозначное чувство. Она… скучает? Хотя сама стремилась поскорее уйти от родни, из города, из страны, с планеты к чертовой бабушки. И ведь исполнила мечту, она теперь бороздит космос, ранее не задумываясь о родных. Насколько они будут несчастны, понимая, что уже никогда не встретят ее снова. И насколько теперь она могла быть несчастна по той же причине. На глазах так и наворачивались слезы вновь.       И ладно бы с болезненной ностальгией. Это ее застало врасплох. Ослабило. И Черный все это видел. Будто хотел так сделать, поиздеваться, посмеяться. Его удивление не казалось искренним, а скорее насмешливым. «Ой, я заставил тебя начать скучать по родителям, какой я негодяй, уху-ху» — думалось ей с обидой. Да пусть идет к черту…       Вскоре лес закончился. Резко, будто все это время Нора была в густо заросшем парке в центре города. А дальше шли широкие улицы, общая серость зданий, грязь, брошенные машины и полное отсутствие других людей. Ветер завывал, метаясь меж домов. Некоторые светильники еще пытались выдавать какой-то свет в сумерках, мигали в предсмертной агонии несколько минут, пока не гасли окончательно. Почему здесь такая разруха?       Будь это ее голова, странно видеть все таким заброшенным. Словно Черный извлек представление «Войны миров» из книги Герберта Уэллса, но на современный лад. Люди, сожженные до белой пыли, от которых остались лишь одежда, да безделушки.       Неожиданно впереди показалась тень. Высокая, стройная, почти абсолютно черная. По фигуре напоминала женщину с кудрявыми волосами и облегающим платьем. Подол расплывался как лужа на несколько метров и… кажется, двигался немного.       — Эй! — крикнула Нора, ринувшись навстречу.       Тень женщины быстро поплыла в сторону, скрывшись за углом. С той же стороны послышался визг. Детский визг с сопровождением рычания и бурчания.       Добравшись до источника крика, Нора остолбенела. Сначала перед ней предстал образ огромного скрюченного создания с длинной шеей, тонкими когтистыми руками и ногами, обрубками вместо крыльев и овальной складчатой головой, на которой красовались по два снизу и сверху белые заостренные резца. Нечто, похожее на Бармаглота из Алисы в Стране чудес, копошилось в куче мусора перед заколоченным досками входом в магазин. Где-то между заколоченной рамой перед дверью и мусором пряталась девочка — это второе, что заметила Нора. Тогда картина стала сразу ясна — надо спасать девчонку. Девушка ставила такую задачу себе словно бы по умолчанию, не задумываясь а ее ли это дело, нужно ли ее спать, сможет ли она. Это просто НУЖНО сделать без обсуждения.       — А ну убрал руки! — закричала она на чудовище. Длинная шея монстра изогнулась, развернув головешку в сторону Норы и открыв выпученные, налитые кровью, глаза без зрачков. Не прошло и секунды, как монстр рывков понесся к ней.       Когда между ними расстояние составляло не больше пары метров, именно в тот момент, Нора осознала, насколько она крошечная в сравнение с данным чудовищем. Глядя на огроменные когти, словно наконечники копий, понимала, что ее тело мягкое и неповоротливое. Сознание кричало «БЕГИ».       Ноги понесли тело прочь вдоль улиц. Чудовище скользило лапами по асфальту дорог, сталкиваясь массивным телом со зданиям. Нора не смотрела вслед, только слушала, как за спиной осыпается штукатурка и бьются окна, сопровождаемый рычанием и визгом, похожим на визжание свиньи.       Что-то больно полоснуло по плечу, срезав лямку. Боль с жжением растеклась по руке и спине, заставляя рефлекторно замедлиться. Похоже, чудовище ее ранило. Стоило найти такое убежище, куда оно не протиснется.       На глаза попался пустой узкий переулок. Заставляя себя через силу, Нора забежала внутрь и прижалась к стенке. По руке что-то текло.       — Блять…блять-блять-блять, — шептала девушка себе, с трудом подняв раненную руку и глядя, как по пальцам каплями стекает яркая кровь.       Чудовище вилось рядом, не имея возможности зайти в переулок. Только голова на длинной шее протискивалась, но далеко не до конца. Нора отползла дальше и вжалась в угол стены. Монстр не дотягивался и в раздражении бился об стены, будто эти действия их раздвинут.       Глаза стали самопроизвольно закрываться. Кровь вытекала активным потоком, а Нора ничего с этим не делала, пребывая в шоке. Не понимала, как ей быть дальше. Она в тупике.       Если останеться здесь — умрет от потери крови. Под рукой нет ничего, что бы помогло остановить поток. Что говорить о силах это вообще сделать.       Если выйдет — ее непременно сожрет чудовище. Девочку это никак не спасет. А может быть и выживет. Крохотный шанс на выживание, практический равный нулю. Но был. Правда, девушка понимала, что у нее все равно не хватает то ли сил, то ли смелости, то ли желания. Она ведь все еще во сне? Или то, что она видит, действительно?       Такая слабая       Женский голос где-то со стороны хихикал и шептался. Повернувшись, Нора заметила ту же самую тень женщины, теперь стоящую куда ближе. Но все также плохо различимую, недосягаемую.       Слабая       Слабости недопустимы, думала Нора. Но сейчас, она действительно слаба. И она проиграла. Не просто в игре или во сне. Она проиграла морально, пошла неверным путем… Последние крупицы сознания покидали ее одна за другой, пока глаза не закрылись, и Элеонора провалилась в неизвестность.