За третьим поворотом

— Ты не хочешь позвать остальных? — спросил Сино, едва поспевая за длинноногой цаплей. — Мы так к озеру уже один раз сходили, не ожидая атаки, вдруг сейчас то же самое повторится? — Это мы не чувствуем их магию, они-то нашу заметят издалека. И уйдут, а заодно и заметут все следы. Говоришь, ты там часто бываешь? — Да… я в библиотеке свой учебник и взял! — вот, ещё одно доказательство невиновности Хасау, зачем ему было выдавать Сино книгу, в которой он наверняка нашёл бы этот древний символ! Он ведь тоже не дурак, должен был догадаться, откуда у близко работающего с болезнью врача мог взяться такой интерес к древней истории. Тем более, к той её части, из которой Хасау и его сподвижники — в одиночку такое никому не провернуть — предположительно взяли основу для своего ужасного творения. Поделиться этим заключением с Вирр он не успел, она заговорила первой, не сбавляя шага и даже не оборачиваясь на него, будто спиной чувствовала, что он идёт справа от неё, пытаясь не отстать: — Отлично. Значит, ты заходишь первый, якобы вернуть книжку. Твоя задача — как-то вывести разговор на столпы. Без обвинений — надо понимать, что перед тобой, скорее всего, психически нездоровая птица, не провоцируй его на агрессию, кто знает, чем он в тебя зашвырнёт. — Признаков расстройств я у него не замечал, — нахмурился Сино. — Общая нервозность есть, но это не отклонение. С другой стороны, он к кафедре психологии не имел никакого отношения и проходил только общий обязательный курс, чтобы суметь распознать когнитивное нарушение и, в случае необходимости, грамотно построить коммуникацию с птицей, не совсем корректно воспринимающей реальность. Ярких симптомов у Хасау действительно не было, но у многих физических болезней тоже вроде нет никаких внешних проявлений, а им потом всё равно приходится откачивать пациента с обширным инсультом. За подробным анализом надо идти к Рутху, а на это у них, судя по настрою Вирр, уже не осталось времени. Что ему стоило раньше задаться вопросом про эти скульптуры? Идолы? Как их вообще правильно называть? Сино непременно устроил бы себе новый раунд самобичевания, но ему, давно не занимавшемуся физической подготовкой и в целом ослабшему от бесконечных тяжёлых смен и операций, надо было как-то не отстать от Вирр, так что на укоры в свой адрес уже не оставалось сил. — Нервозность легко может превратиться в истерию, — угрюмо заметила Вирр. В этом она была права, с ума всегда слетали незаметно, тот же Рутх ему что-то такое уже говорил, когда только прилетел в деревню, почти целую жизнь назад. — Если связь с Краун’ко подтвердится, то он потенциальный участник — в лидеры я его по твоему описанию не поставлю — религиозной секты. От таких логичности и последовательности действий можно не ждать. Да даже сама болезнь — её жуткая, омерзительная сущность — была сама по себе доказательством глубокого безумия её создателей. Сино не давал себе об этом думать, но ведь все эти симптомы, перед которыми у них опускались крылья, нужно было придумать, а значит, нужно было мысленно признать свою готовность сначала причинить незнакомым и ни в чём не повинным птицам страшную боль, а потом свести их, всё так же бьющихся в агонии, в могилу. Неважно, ради чего, пусть с этим уже психотерапевты разбираются, а лучше следователи, — ни одна идея не стоила разумной жизни. И чтобы Хасау, с которым они обменивались шутками, пока ткач оформлял ему очередную литературу, стоял за этим чудовищным проклятьем? Его затошнило. Сино остановился, упёрся крыльями в колени, шумно и глубоко дыша. На краю зрения мелькнуло серое оперение — это Вирр остановилась и на одной ноге развернулась к нему, застыв в молчаливом ожидании. — Если повезёт, он окажется просто исполнителем, шестёркой, — заговорила она. Сино приподнял голову: им остался всего один перекрёсток до библиотеки. Внутри всё скрутило, как перед экзаменом. — И ты просто выведешь его на чистую воду. Узнать, кто к этому ещё причастен и как избавиться от болезни, — уже наша задача. Я тебе обещаю, в это мы тебя втягивать не будем. — Я справлюсь, — мигом насупился Сино, хотя ещё полминуты назад отдал бы свой диплом из Академии, лишь бы Вирр отстранила его от операции. — Мне просто… я это уже говорил, но нас к такому вообще не готовили. — Я понимаю, — ответила цапля. — Осталось немного. Вздохнув, Сино расправил плечи и они пошли дальше, уже обычным прогулочным шагом. Пользуясь передышкой, он попытался пригладить оперение и вернуть во взгляд прохладную осмысленность. Разумеется, если к тебе в дом ворвётся деревенский врач, выглядящий, как будто один из его пациентов восстал из мёртвых, и начнёт дрожащим голосом выяснять, не поклоняешься ли ты случайно мёртвому богу из далёкого прошлого, ты ему что угодно скажешь, кроме правды. Особенно если тебе есть, что скрывать. В великую силу интуиции верили всякие эзотерики, которые хотели лечить опухоли кристаллами, неплохими интуитами были отмеченные Бездной, словно видевшие другие слои реальности… Сино не относил себя ни к тем, ни к другим, но и сам хребтом ощущал какую-то разницу в своём восприятии. Ему ведь уже случалось — причём успешно! — защищать подозреваемого от гнева западной разведки. В вине Гар были уверены практически все, кроме него, и когда Гар оказалась невиновна, Сино почувствовал не только облегчение, но и спокойную отстранённую радость учёного, у которого на практике подтвердилась уже доказанная на бумаге гипотеза: по-другому, мол, и быть не могло, но хорошо, что теперь все это поняли. Сейчас этой уверенности у него не было. Это было хуже всего. Ему очень хотелось верить, что это или совпадение, или результат шантажа какой-то третьей стороны, или что угодно ещё — но он не мог. Что-то горькое и противное внутри, сейчас напряжённое до предела, не давало расслабить плечи и просто последовать за Вирр, чтобы посмотреть, как рухнет очередная их теория. Словно он знал, что на самом деле в библиотеке их не ждёт ничего хорошего. — Я рядом, — на всякий случай напомнила цапля, когда здание библиотеки — снаружи такое обычное, по которому взглядом скользнёшь и забудешь, проходя мимо… — оказалось прямо перед ними. — И ещё раз, Сино, никаких ненужных рисков. Испытывай Вирр эмоции, Сино предположил бы, что она тоже немного нервничает. Он сжал в крыльях книгу. Настроился. Прогнал в голове пару первых реплик — как всегда делал на младших курсах, когда боялся с незнакомцами заговаривать. Сино никогда не считал себя ни харизматичным лидером, ни красноречивым оратором, он был врачом, его задача была быстро и понятно донести до больного их план действий. Впрочем, как Сино уже заметил, в последнее время задач у него заметно прибавилось. — Хасау, вы тут? — предельно добродушно поинтересовался он, оказавшись внутри и вздрогнув от неожиданности. Перед чернотой стеллажей никого не было. — Всегда на месте! — ткач слетел вниз откуда-то из-под потолка, будто в доме не было привычного деления на этажи. Он с удивлением уставился на древнюю историю, которую — ровно в тот момент, невольно заметил Сино, когда Игнису стало хуже, а сам Сино был на пороге своего открытия, — умудрился так глубоко упрятать в собственной библиотеке: — Это вы так быстро эту громадину прочитали? — Нет, я… — осознание собственной лжи шарахнуло его по затылку пыльным мешком, перед глазами на миг потемнело. Почти сразу за приступом вины его бросило в яростный жар: вспомнились все, кто умер, вспомнились больные птенцы, уже потерявшие родителей, вспомнился Шень, дрожащим крылом вцепившийся в собственную дверь. И собственный голос прозвучал твёрдо, не дрогнув. Слишком твёрдо для дружеского разговора за оформлением возврата. — Я нашёл, что искал. И в любое другое время он бы не заметил. В любую другую ночь Сино списал бы это на особенность характера, на совпадение, на внезапный приступ чесотки, на что угодно. Но сейчас каждое его чувство было обострено до предела. И поэтому он скорее перьями почувствовал, чем услышал, как Хасау еле слышно хмыкнул, принимая у него учебник. — Помогло? И снова слишком. Слишком спокойно, слишком «как бы невзначай» для их обычного общения. — Очень, — тем же тоном, обманчиво ровным, сквозь который угрожала вот-вот прорезаться издевательская насмешка, ответил Сино. Воспоминания несли его дальше и дальше: кошмар, чернь в лёгких, дрожащие после операций крылья, гаснущий диск после трёх безрезультатных ударов током, тихо плачущие родственники, чьи лица сливались в одно, полное горя. — Узнал много нового. Похоже, план Вирр успешно летел в восходящее солнце. Сино даже пожалел, что не имел никаких связей с загадочной Бездной, как губернатор, не помешало бы её об этом предупредить. Не получится у них никакой вежливой беседы. — Для этого мы и читаем, верно? — голос Хасау вдруг сделался мягче, в противовес его собственному, заострившемуся, подобно клинку. — Открываем для себя что-то новое, задаём себе вопросы, которые больше некому задать и на которые больше некому ответить. Вы нашли свои ответы, Сино? Он не собирался попадаться на эту дешёвую манипуляцию. Сино сжал крыло и был готов поклясться, что в перья ему стрельнули настоящие искры. Ядро внутри разгоралось, жгло сердце, сдавливало лёгкие, клубилось магией, не знающей ветви и лечебной теории, знающей только его ярость. — Почти все, — ответил он. — Кроме одного. Я подумал, вы сможете мне с ним помочь. Вирр его прибьёт. — Я? — Хасау рассмеялся себе под нос, поглаживая ярко-белым пером чёрный корешок книги. — История, юноша, особенно та, которая здесь написана, это ведь совсем не мой профиль. Но давайте попробуем. — А я не про историю, совсем нет, — выдохнул Сино. — Хасау, зачем вы создали чернь и натравили её на нас? И ничего не произошло. Пол под лапами не разверзся, с небес не ударила молния, стеллажи не рухнули, похоронив под собой их обоих, в окна не вломились птицы в чёрных одеяниях, заливая всё своей уродливой магией. Мир продолжил существовать. Сино остался на месте, оглушённый повисшей тишиной. На месте остался и Хасау. Ткач вздохнул неожиданно тяжело, невольно напомнив Сино, что они были далеко не сверстники. — Вы никогда не замечали, Сино, что мы — как общество — очень мало времени уделяем своей истории? — вдруг спросил он. — Вы не первый студент, который её просто проспал, занятый куда более интересными занятиями, где вас учили обращать вспять любую болезнь и сыпать с перьев разноцветной материей. Это ведь очень грамотно построенная схема — воспитывать птенцов в узких рамках каких-то передающихся из поколения в поколение стереотипов, никак не поощряя интерес к источникам об этих прошедших временах. Нас не учат задавать вопросы. — Оставьте свою демагогию, — процедил Сино. — Я врач, а не философ. — В результате такой элегантной в своей жестокости политики, — продолжал Хасау, будто не услышав, — мы получаем на выходе из некоего общеобразовательного учреждения два типа жителей: одни слишком погружены в свою рабочую повседневность, другие слишком заняты тем, что холят и лелеют свою драгоценную магию, точнее, жалкие её остатки, не умея ничего иного и не пытаясь это изменить. Узко мыслящее общество, замкнутое, жалкое… Помните, Сино, Вы помогали мне перенести идолы? Сино помнил и сейчас, закипая от бешенства, искренне жалел, что не уронил один из этих булыжников Хасау на голову. — Я ведь попросил Вас о помощи, даже не скрывая, что именно хочу перенести, никак не утаивая от вас истинную сущность идолов. В этом не было нужды — вы не знали, что это. Никто в деревне не знает. Вот он, главный порок нашего общества — оно больше не верит. — …Не хочу ломать Вам теорию, но правитель Запада — божество. Об этом рассказывают в школах, которые вам так не нравятся. У нас религиозная и политическая сферы так тесно переплетены, что мы их вместе на уроках проходим. Едва ли общество, которое верит в право Тёмной возглавлять его по праву божественного происхождения, можно назвать неверующим. — Сунь’фо — никакое не божество! — Сино вытянулся во весь рост и сжал крылья, сам не зная, от чего: от такого откровенного богохульства или от злобы, прозвучавшей в доселе спокойном голосе невысокого библиотекаря. — Она отцеубийца и жалкая предательница, разрушительница основ самой магии! — Вы уж определитесь, жалкая или всё-таки разрушительница магии, — буркнул себе под нос Сино. — Она разрушила священное единство, — глаза Хасау горели. — Магическое единство чёрного и белого, рождавшее в своём центре свободную бурю, кровное единство Острова, объединявшее братьев и сестёр!.. Она нарушила порядок. И мы решили, что надо его восстановить. Сковать вместе осколки великого прошлого и вернуться к нашему безграничному величию… — Поубивав по пути кучу народа? — Я уже говорил, Сино, вы узко мыслите, — тонко улыбнулся Хасау. — Особенности воспитания, я вас не виню. Видите ли, ради счастья в будущем настоящий лидер должен быть готов идти на жертвы в обречённом настоящем. Тиур, который, очнувшись, первым делом спросил, где его мама. Старый кондор Шурис, обещающий ждущей птенцов дочери всегда приглядывать за своими внуками с ночного неба. Куарн, принимающий титул с пустыми глазами. Гакан. Игнис. Кира. Вот сейчас, если они ничего не сделают, Шень. Хасау продолжал что-то говорить, мыслями затерявшись далеко в своём идеальном мире, под покровительством своего идеального господа. Сино дёрнул уже откровенно трясущимся левым крылом, и белоснежная, с едва заметным зеленоватым отсветом молния влетела в библиотечную стойку с оглушающим треском. Во все стороны брызнули щепки, в воздухе потянуло горелым. На ровной лакированной древесине остались уродливые трещины, обнажая её неестественно-светлое нутро. — Замолчите, — тихо сказал Сино. — Я не собираюсь спорить и что-то вам доказывать. Просто замолчите. Теперь библиотекарь смотрел на него совсем иначе: с осторожным расчётливым холодом в неожиданно зорких глазах. Он чуть наклонился вперёд, склонил голову к плечу: — Вы умный юноша, Сино, и у вас доброе сердце, как и надлежит настоящему лекарю. Даже жаль, что новый мир Вы не застанете. Но мы сотворим его всё равно — не ради лично Вас, но ради тех, кто придёт за Вами. Краун’ко снова воспарит в небеса — и возможно, вспомнит, что перед смертью Вы пришли к откровению. Он сделал едва заметный жест крылом, сведя вместе два пера. Сино успел только различить в черноте библиотеки, как к нему понеслась тонкая стрела черни. Ни защиты, ни укрытия, только… …его опять дёрнуло в сторону. Сама реальность вокруг неумолимо сместилась — от силы на десять дюймов к западу, не больше, но ощущения от рывка сквозь Бездну были тягостные. Сино согнулся пополам, пережидая приступ дурноты, и случайно бросил взгляд на место, где он только что стоял. Чернь жадно вгрызалась в каменный пол, оставляя вместо себя уродливую шипящую массу. — Еретик, — не своим голосом процедила Вирр справа от него. Красное пламя бежало по серым перьям, оставляя после себя какой-то совсем другой цвет, в полумраке отливавший то багрянцем, то синевой. Хасау засмеялся. Это был очень неприятный, скрежещущий смех, будто он с силой водил когтем по стеклу. Осев от слабости — видимо, заклинание забрало у него немало сил, — и криво, словно ему одну половину тела разбило инсультом, улыбнувшись, ткач выдохнул всего одно слово, наполненное такой ненавистью, что у Сино даже в полу-оглушённом состоянии гребень встал дыбом: — Узурпаторша. Время словно остановилось. По перьям пробежала дрожь: ровно как тогда, у ручья, когда они посреди ночи защищали сад, словно сама магия пронеслась над ним многотонной и необъятной громадой, едва задев его кончиком гигантского пера, древнего, как небо и звёзды над головой. Что-то огромное и старое над ним, внутри него, вокруг него вздохнуло — так тяжело и так устало, как могут только познавшие бессмертие. Время пошло снова. Пошло — и вдруг разогналось. Вирр швырнула с крыла чистое пламя, без формы и пределов, Хасау закрылся непроницаемой вязкой пеленой и, выхватив из-за стойки — Сино даже глазам своим не поверил — обычный нож какой-то причудливой формы, метнул его в цаплю. Нужная формула всплыла в голове сама: врачи окутывали таким барьером края раны, чтобы туда ничего не попало, или плоть, окружавшую дробящийся элемент, чтобы случайные осколки не повредили сосуды. Сино покрутил её в крыльях, повесил на обычный щит, прицепил двумя связующими и выставил наперерез ножу. Древняя сталь самым кончиком коснулась растёкшегося поверх тёмно-серых перьев свечения и с глухим стуком упала на пол, абсолютно безвредная. — Хасау, хватит, — заговорил Сино, встав между ткачом и цаплей. Короткие, рублёные фразы — очевидно, что нервоз всё-таки на их глазах перерастает в истерию, в таком состоянии птица даже свой голос не воспринимает, что уж тут говорить о чужом. — Вы бредите. Сейчас я… — Брежу? — почти по слогам произнёс библиотекарь. Он поднял крыло, театрально ткнул себя в грудь: — Я — брежу? Дурень! Наивный дурень! Ты даже не знаешь, кого ты защищаешь!.. Что ты защищаешь… Сино увидел, как на сей раз белый огонёк скользнул меж его крыльев. Как только пламя с рёвом сорвалось с бледных перьев, он снова развернул перед ними плотный барьер, почти такой же, которым защищался от подначивающего Игниса. — Хватит! — воззвал он, пытаясь достучаться до несчастного безумца. — Хасау, мы в деревянном здании! Тут всё сгорит! Вместо ответа Хасау снова швырнул в них пламенем. И ещё. И ещё. Новые и новые уродливые отметины покрывали монохромное дерево — и в некоторых из них оставалось тлеть угрожающе тихое пламя. — Вирр, надо его вырубить, — сказал Сино, из последних сил удерживая защиту. Несколько практических занятий и пара удачных плетений не сделали его признанным двухветвенным чародеем, долго это творение не продержится. Голова шла кругом, воздуха становилось меньше. — Такое бывает, понимаешь? Религиозный экстаз, истерия, давление на ядро непроверенными магическими началами, не удивлюсь, если он вообще перед глазами сейчас что-то совсем другое видит… По последнему слою барьера пошла глубокая трещина. Сино испуганно повернулся на звук, и в тот же момент очередная стрела превратила его защиту в кучу бесполезных осколков, разлилась жидким огнём по клетчатому полу. Над вскинувшимися вверх языками белого пламени, закрутив их подобно смерчу, поднялся Хасау, похожий на огромную тень с резкими белыми контурами на крыльях и хвосте. — Ладно, — обратился Сино к Вирр. — На счёт… Медленно, очень медленно Вирр подняла крыло, не давая ему продолжить. Сино вдруг понял, что она так ничего и не сказала после того, как Хасау бросил своё откровенно нелепое обвинение. Ну не могла же она его всерьёз воспринять? Вирр — узурпаторша? Где, в деревне, где за каждое дерево отвечал один только Шень? Как же. — Довольно, — сказала она всё тем же холодным, отстранённым голосом. Это была не просьба. Это был приказ, впечатавший Сино в землю, хотя Вирр обращалась даже не к нему. Он попытался было призвать на помощь магию, пользуясь задержкой, и обнаружил, что собственное ядро не может породить даже искру. Магия прижалась к земле и молчала. — Не-ет, чудовище, — протянул ткач, и, будто не тронутый этой невидимой холодной тяжестью, швырнул в цаплю очередную глыбу жадной черноты. Вирр отмахнулась от нее, как от мухи, ближайшее стекло лопнуло от страшной жары — в библиотеку ворвался свежий воздух, пуще прежнего раздув жадно потянувшееся на свободу пламя. — У тебя надо мной власти нет. А скоро у тебя её вообще не останется, потому что он вернётся, слышишь! Он вернётся, он возродится, он поведёт нас!.. Вирр не дала ему шанса договорить. Она махнула крылом, и волна воздуха впечатала ткача в один из шкафов. Книги на верхних полках опасно зашатались. — Я же сказала, достаточно, — произнесла она, когда Хасау снова сотворил острое, опасное заклинание, которое рассеялось бесцветным дымом, слившись с её серым оперением, и, видимо, для верности ещё раз приложила бывшего библиотекаря спиной об его собственные книги. — Что за уродливую нечисть вы сотворили? Сино крайним пером хвоста задел ногу Вирр, привлекая внимание, и покачал головой. Последний удар, может, и лишил Хасау возможности колдовать, но говорить он теперь тоже не мог, только хрипеть от боли. — Давай я ему помогу, — тихо сказал Сино. Потом понял, что никто, кроме него, в этой библиотеке спасать всякую жизнь не клялся, и добавил: — От его смерти проку не будет. Мы всё ещё не знаем, как лечить болезнь. Глубоко вздохнув, Вирр на секунду опустила крыло ему на плечо, скривив клюв в какой-то странной усмешке, и первая подошла к скрючившемуся у стеллажей Хасау. Она опустилась к нему, суровая и гордая, с неожиданной для одарённого Бездной воителя бережно придержала ему голову, помогая дышать. Во взгляде её не было ничего, кроме бесконечной усталости. Сино ободряюще улыбнулся в ответ на её молчаливый кивок-разрешение, хотя ему тоже хотелось улечься на пол и не вставать, и повернул голову к Хасау. Что-то блеснуло у основания его левого крыла, надо же, неужели он пропустил целое белое пятно… Он слишком поздно понял, что это был блеск металла, а не оперения. Вирр даже не вскрикнула, когда старый нож — точно такой же, который Сино остановил минутами ранее, только чёрный, будто обугленный, — пропорол ей грудь. Только молча вздрогнула, крупно и сильно, на мгновение зажмурившись. Кровь хлынула на её чёрную тунику, кровь окрасила маховые перья Хасау, судорожно сжатые на истёртой временем рукоятке, кровь залила их обоих: длиннохвостого чёрно-белого ткача и худую серую цаплю. Сино вдруг понял, что непрекращающийся звон в ушах — это его собственный крик, беспомощный и отчаянный. Он схватил Хасау за шкирку, будто тот ничего не весил, сжал перья, больше всего мечтая сдавить ему шею так, чтобы та, наконец, сломалась, но лишь отшвырнул его в сторону — тот от неожиданности разжал перья, и нож остался торчать в груди Вирр. Это походило на какую-то насмешку. На какое-то издевательство. Сино рухнул на колени рядом с цаплей, положил дрожащие перья на еле вздымающуюся грудь, попытался сплести останавливающее, попытался стянуть рану, понял, что не может этого сделать, потому что мешает нож, взялся за рукоять, осознал, что если он его выдернет, Вирр просто истечёт кровью, захлебнётся ею, а у него нет заменителя, он же не мама, он не легендарная Яизир из Белой Ивы, он Сино, он не сможет просто пустить по сосудам Бездну!.. — Вирр, — позвал он, — держись, пожалуйста, милостивая Тёмная… — Прекрати, Сино, — слабый шёпот, похожий на дуновенье ветерка, а не на голос, строивший в шеренгу всю деревню, от губернатора до лекаря. — Помолчи же! — напустился он. — Ты что, у тебя лёгкие задеты, тебе нельзя… молчи, Вирр, молчи, я всё сделаю, всё будет хорошо… Он попытался сделать хоть что-то, потому что у него на крыльях уже умерла Кира, он не мог отпустить Вирр за ней: набрал воздуха и скользнул магией вглубь чужого организма, глубоко под перья и кожу… И остановился. Сердце Вирр билось мерно и спокойно, будто они в библиотеку зашли именно за книгами. Лёгкие насыщали живую, чистую кровь кислородом, хотя как одно из них должно было быть пробито насквозь. Мягко пульсировали, в такт идеальному сердцебиению, которое он слышал разве что у здоровых на сто двадцать процентов спортсменов в расцвете своей формы, остальные внутренние органы. Нетронутые. Здоровые. Сино открыл глаза. Вирр открыла их почти одновременно с ним — и он поперхнулся собственным вопросом. — Моим же ножом, — почти разговорным тоном, каким обычно обсуждают погоду, заметила цапля. — Я его выбросила лет восемьсот назад. Как ты думаешь, он вообще знает, что это мой нож? От кончиков её маховых перьев по всему крылу, плечу и груди поползла мягкая темнота. Не чернь, нет, а глубокая, аметистовая, антрацитовая темень, как ночное небо над Ханчао. Сино не замечал этого. Сино смотрел ей в глаза — смотрел, пока красное сияние радужки не поглотила чернота расширившегося зрачка, пока она не расползлась по белку, пока в самой глубине этой непроницаемой бездны не загорелись внимательные серебристые огни. А потом она склонила к плечу однозначно павлинью голову. Теперь она смотрела на него сверху вниз. Сино полулежал на залитом кровью полу, наполовину укрытый её громадным иссиня-фиолетовым хвостом с переливающимися серебром пятнами-глазками, как когда-то в заоблачном детстве его прятал от дождя дед, пока они вдвоём следили за грозой над родной долиной. Угрожающий монохром на полу больше не резал глаза. Огромное крыло, тёмное, со звёздным узором меж огромных маховых перьев, ласково поглаживало его по спине вверх-вниз, успокаивая лихорадочно пульсирующее ядро. Ему было так тепло и спокойно. В библиотеке было решительно слишком много дыма. Именно поэтому — и только поэтому! — у него заслезились глаза. Впрочем, слёзы были меньшей из его проблем. — Мне кажется, я сейчас упаду в обморок, — доверительно сказал Сино. Что-то решительно не складывалось в его слабеющем сознании, внутреннее боролось с внешним, глаза пытались сообщить мозгу одно, тот упрямо твердил другое. Всё это было ему одинаково безразлично. Вирр глядела на него со знакомой насмешливой, но искренне тёплой привязанностью, вокруг её саркастично изогнутого клюва — который тоже как-то не так выглядел… — всё так же скакали цветные магические крапинки, вот только не алые с редкими сумеречными, а все сразу: белые, синие, родные зелёные, красные, фиолетовые с золотыми, какие угодно… Он упрямо задрал к ней голову, удивляясь, когда она успела стать такой высокой: — Ты без меня справишься? — Да. Голос был тот же — и неумолимо другой. — Точно? Тьма засмеялась, надёжная, уверенная, вечная — и самую малость удивлённая: — Падай уже. И всё померкло.